Как даль морская долог в детстве час.
Минуты-волны и секунды-брызги
медлительно-ажурно каждый раз
вздымаются, объёмны, ярки, близки;
имеют запах, вкус и цвет, - звучат
и, замирая, длятся в нас часами...
Так, радостью приковывая взгляд,
идёт волна в картине Хокусаи.
___
И длятся годы - лишь до тридцати,
а после - мчатся, скорость набирая...
Так незаметно может год пройти!
Вот снова осень, хмурая, сырая,
а я ещё от прошлой, золотой
не отряхнула листья с плеч и мыслей...
Я не прошу мгновение: постой,
мечтаю лишь: не убегай так быстро...
___
О, Время! Как же за тобой успеть,
не торопясь ни в мыслях, ни в поступках, -
сыграть, построить, вылепить и спеть
всё в тех же, уменьшающихся, сутках?
Мы всё ещё растём, и нам тесны
становятся не платья, а недели.
И, оставляя прелести весны,
влетаем в новогодние метели...
Улыбки, тающие вослед
неведомому. Что впереди? -
Мгновенное! - и иного нет
времени.
Юность! Не уходи,
танцуй, прозрачная, в голубой
долине, в лучах и цветах весны,
на морском берегу -
и, пленясь тобой,
вновь золотые увидим сны.
Как скоро я поверила в тебя,
о, краткое моё живое счастье!..
Тебя как птицу в дом мой залетевшую,
к груди я прижимала с восхищеньем
и трепетом.
Она не улетала,
не билась, не рвалась из лёгких рук,
сокровищем жила в руках моих...
И я привыкла к мысли, что она -
моя, со мной останется навеки...
Вдруг, вырвалась из рук живая птица,
неприручённой, дикой в небо взмыла.
И молча наблюдаю я полёт
чудесной птицы, быстрой и свободной.
Живём в перламутре.
Лишь нежные краски
на нас отраженье бросают своё,
и эти оттенки - лишь бледные маски
миров, средь которых мы строим жильё.
Любовь, что слепит и сжигает как пламя,
и дружба, как солнечный свет золотая,
сквозь плотные створки проникли случайно,
как розовый отблеск и палевый отсвет.
А чёрная пропасть отчаянья, страха,
жестокости смерч безнадёжно-свинцовый
для нас отражаются бледным экраном
в глаза - мимолётною серою тенью.
Ярчайшее синее небо свободы,
тот мир беспредельный и недостижимый
нам видится в наших бликующих стенах
едва-голубым, разбелённо-прозрачным...
О, если бы звонкой струною, аккордом
хотя бы на миг наша жизнь зазвучала!
Мы видим так мало, мы слышим так слабо,
и чувствуем мы осторожно и вяло.
В тиши и чистоте под тонким слоем пыли
алмазной - жёсткой и сверкающей, под слоем
блестящей, тонкой и нарядной скорлупы
надёжно спрятано, таится "я" второе
от взоров вечно-невнимательной толпы.
О нём не ведают, кто знал - и те забыли...
Под оболочкой так гулять ему просторно -
не ограничено и не запрещено,
оно по-прежнему резво и непокорно,
незримое, не успокоится оно.
По Абаве тихой, по мелкой реке
впервые плывём в надувном челноке.
Столь узкою речка в лугах зарождалась,
что лодка едва в берегах умещалась,
с трудом удавалось направить весло,
но лёгким течением вдаль нас несло.
Луга перелесками тихо сменялись:
и сразу за ними опять продолжались,
по ходу реки расстилаясь, луга,
и чуть расступались её берега.
Вот начали плавно они повышаться,
и стал наш обзор постепенно сужаться:
осокой, кустами пейзаж заслонён,
и вётлы склонились с обеих сторон.
Плывём в коридоре зелёном, в широкой
тенистой аллее - зеркальной дорогой.
По Абаве - тихой ленивой реке -
беззвучно скользим в надувном челноке.
Струится вода, навевая покой,
не речкой змеистой - широкой рекой.
Уже берега далеко расступились,
откосы высокие их обнажились,
и, тёмной стеною венчая откосы,
стояли прямые деревья-колоссы.
Густея, чернел их пушистый навес.
Казался угрюмым неведомый лес.
Пленясь чернотою таинственных елей
и вёсла оставив, на лес мы глядели.
В нём, замкнутом, целый скрывается мир:
разбойник весёлый справляет ли пир,
волшебники ль, в мантиях, мохом покрытых,
творят заклинания богом забытых,
от взоров сокрытых безвестных существ
иль варят напитки из хвойных веществ,
а может, внутри там не чаща глухая -
страна в глубине существует лесная,
и с давних времён там еловый народ,
никем не замечен, доселе живёт...
Что там обитают иные созданья,
сомнения не было. Все ожиданья
стремились в суровый загадочный лес,
а яркое солнце светило с небес.
Под этим весёлым ликующим светом
лес виделся белою сетью одетым.
Как свежей листве бархатистость дана,
так старому лесу к лицу седина.
Но что это, ели? С какими сетями
вы тёмными соприкоснулись ветвями?
Прозрачнее марли лесной крепдешин
легчайшей фатой ниспадает с вершин.
Кто мастер искусный, что ткал драпировку?
Быть может, мы сделаем здесь остановку,
узнаем, кто место сие населил,
кто шалью тончайшею сверху укрыл?
Волшебным покровом окутаны ели...
Увы, мы проникнуть туда не посмели.
Молчаньем нездешним нас к лесу влекло,
теченьем неспешным нас мимо несло...
Уже не увидим волшебников умных,
уродцев еловых, разбойников шумных
и тех, что представить себе не смогли, -
они в тот же миг в небылое ушли.
Помедлите, вдруг ещё встреча возможна!..
Но наша решимость минутна, ничтожна -
ведь мы не бывали в волшебных лесах,
и борются в нас любопытство и страх;
последний - сильнее. Хоть мы не спешили,
но странное место покинуть решили.
А солнце всё так же светило с небес.
И мы миновали таинственный лес.
Сюда мы уже никогда не вернёмся.
Мечте уплывающей вслед улыбнёмся...
По Абаве, медленной тихой реке,
лениво скользим в надувном челноке.
Я жить без тебя не хотела.
Земля опустела.
Ждала - с полпути обернёшься,
опомнясь, вернёшься...
И зов мой безмолвный
услышала звёздная россыпь,
и в море сквозь волны
осколки луны разбегались
дорогой змеистой,
апсарой, танцующей в блеске
своих украшений, -
смеющейся, тающей в пляске...
И звать бесполезно -
ведь звук потеряется в шуме
прибоя, а слёзы
сливаются с морем солёным.
И тьма повторяет:
потерян! - о страшное слово,
что губы смыкает...
И ночь повторяется снова.
II. Утренняя песня
Начинаю полёт, -
весела, светла, безмятежна.
Я встречала восход.
Было море светло и нежно.
И солнце смеялось,
от моря в венце отделяясь...
И всё сначала.
Год прошёл - вновь я солнце встречала,
что над морем висело
в венце - и в воде повторялось,
сияло и грело,
над болью и тьмой смеялось!
Начинаю в печали, -
легка и светла наружно.
Лес и горы венчали
меня короной жемчужной,
и в этом венце возношусь,
легко отрываясь
от земли, по которой,
хотя и едва касаясь,
я всё же ходила
и всё же земного желала...
Но - с этим кончено, милый.
Пою сначала.
III. Полдень
Как курганов холмы
обрастаем цветами, друзьями -
их приветствуем мы
и готовы заняться делами...
Только, - милый, - костёр не погас,
он горит, незаметный,
потому лишь, что полдень сейчас,
а не миг предрассветный,
тот, где солнца чарующий лик
мы с тобой разглядели, -
колдовской, ослепительный миг -
отчего ж мы не смели
чуть продлить его, веру храня,
тихо сдались без боя?
И в безжалостной яркости дня
мы расстались с тобою?..
Тот мучительный день не погас,
продолжается ныне,
разделяя несхожестью нас
в многолюдной пустыне...
Новых дружб молодые ростки
обещают спасенье
от привычной глухой тоски
воскресенье.
Если станут цветами,
им вечно цвести с этих пор,
если станут деревьями,
брошены будут в костёр,
он вновь разгорится,
а тьма и туман растают...
О забытые лица!
Друзьями как встарь обрастаю.
От людей я далёк,
я остыл, и в берлоге своей,
и в огромной толпе,
одинаково я одинок.
Страстно к людям стремлюсь,
но без них отдыхаю душой.
Мне без них - невозможно,
но как трудно с людьми!
Хочешь с ними дружить,
а они - обижаются...
хочешь их разозлить,
а они - улыбаются!
А захочешь понять -
заплутаешься словно в лесу
в их словах и делах -
не поймёшь, не найдёшь,
только в сеть попадёшь,
и чем глубже в сеть завиваешься,
тем больше от них отдаляешься!
И тем больше домой мне хочется!
Но и дома мой путь не окончится.
Дома - снова душа,
беспокоя, спеша,
снова к людям зовёт...
Независимость - слабый оплот.
Нам холод тщетно демонстрировал искусство:
нас согревало наше радостное чувство,
в нас расцветая и стремительно, и смело,
в глазах сияло; сердце билось и горело.
Воспоминание о том со мной осталось.
Увы, но топливом негодным оказалось
для сердца - в душу проникая, леденило,
свет застилало; и весна была уныла,
и лето высечь не смогло ничтожной искры,
и путь не греет, хоть иду легко и быстро.
И в светло-жарко-ослепительной пустыне
в глазах темнеет у меня, и сердце стынет.
Мне легко идти,
весело в пути.
Резвость затаю -
медленней пою:
Строчки удлинив,
изменю мотив, -
и плывёт напев
юношей и дев,
что пленяет, тая,
над землёй взлетая -
он крылат и вечен,
звонок и беспечен...
Строчки удлиняются -
вновь мотив меняется:
звук теплеет, ширится,
со Вселенной мирится,
Землю обнимает,
мощно нарастает -
в нём звенят прекрасные
подголоски страстные.
В вихре вариаций
блеск импровизаций -
то многоголосное
поле цветоносное.
А строчки разрастаются
и новый ритм является:
то музыка спокойная,
торжественная, стройная.
Степенный строгий полонез -
прохладный августовский лес.
Но, многоцветье покоряя,
растёт мелодия другая:
Музыка вальса звучит вдалеке.
Мы уплываем за ней по реке,
тихо скользим. Отразясь в глубине,
лодка качается в такт на волне.
Лес окружает, слепит, золотист.
Тихо слетает, вальсирует лист.
Медленно пышный спадает покров,
к морю уплыть по реке он готов -
в кружеве чёрном, змеится, ярка,
гордо течёт золотая река.
Лес обнажённый затих, замирает...
Дождь подхватил и мотив продолжает:
капли стучат, ксилофону вдогонку,
ритмы сбивая настойчиво-звонко.
Всё заглушая, трещит мороз.
Вместо прозрачных и чистых слёз
белые мухи на белом парят,
шьют над землёю - спускают наряд.
Снегом одевшись, земля отдыхает.
Треск барабанный вдали затихает...
В воздухе синем кружатся искристые,
звёздам равны мотыльки серебристые.
Небо темнеет, темнеет... темно.
В доме мерцает большое окно.
Ветер - в окно, партитуру листая:
зал полутёмный и сцена пустая.
В яме оркестра грустно и чисто
тихо играют два строгих флейтиста.
Музыканты другие ушли незаметно:
своё отыграли - и скрылись бесследно.
Чуть светят в ночи
две тонких свечи.
А эти двое играют усердно:
звуки прозрачны, и лица бледны...
Чуть слышно шепча,
погасла свеча.
Один остался - сильнейший из двух,
но и он едва переводит дух,
на фразы длинней
не хватает дыханья.
Время, постой,
подари состраданье...
Но время бежит.
И в конце, как в начале,
торопит, спешит
и не знает печали.
Его заклинанье:
короче, короче!
Рвётся дыханье
в морозной ночи.
Осенние листья - бескрылые птицы,
полёт их беззвучен. Земле возвратится
богатый убор усыпляемой чащи -
роскошным ковром, под ногами звучащим:
он глушит шагов беззастенчивый топот,
но слышен дубов нескончаемый ропот,
и жалобы сосен
(им ветер несносен),
и тонких осин замирающий шёпот.
Ветер стволы их как струны колеблет,
кроны-страницы листает и треплет,
листья последние весело рвёт -
синий полёт - золотой хоровод.
Кружатся листья,
кружатся головы,
кружевом голых ветвей окруженные,
веток плетением,
листьев смятением,
тихим падением заворожённые.
Нарушен мой покой, -
удобное и обжитое здание,
знакомое до мелочи,
привычкой
уютно окружившее сознанье, -
и всё же
изрядно обветшавшее с годами:
достаточно малейшего порыва
ласкающего ветра -
и здание разрушено.
С обрыва
летят, кружась, обломки и детали,
спускаясь в пропасть прошлого...
Свободна!
(Как в детстве от покоя улетала!)
Свободна я -
от стен и штор привычек
(в них добровольно
скрывалась я от мира,
но и мир
закрыт был для меня)
Свободна я -
передо мной открытия,
вокруг - простор,
над головою - небо.
С этих пор
довольно мне деревьев, солнца,
ветра,
наивных ощущений перемен,
восторга новизны.
Лета северного милость
предвечерняя
молочно
светом в полусвет продлилась,
гладью озера открылась
в глубине полупрозрачной
белой ночи.
Неба цвет, почти утрачен,
повторяется в зеркальной
неподвижности озёрной.
Силуэт еловый, чёрный
распадается лекальной
кривизной ветвей провисших -
дуги сих ресниц печальных
прячут взоры истин высших.
Эти истины укрыты
тишиной лиловых далей,
леса тонкою границей
между небом и землёю...
Молчаливы часовые -
кони, птицы, травы, корни,
избы редкие, седые.
Эти истины хранятся
в сочетаньях и скопленьях
валунов округлых,
чаек -
белых - сонных, неподвижных.
долог взгляд до горизонта.
Свет и тайну
приближает к нам случайно
до полуночи дорога
в голубых полях бескрайней
белой ночи.
Под колесом бескрайним время длилось,
вилось, текло и вдруг - остановилось.
Глаза в глаза устремлены с испугом:
узнает ли?
И - назовёт ли другом?
....................................
Но в тот же миг - соединились руки -
мы снова замкнуты,
мы в новом круге!
И в этом круге нам кружиться б вечно!
Тихо кончился год, начинается новая сказка,
прежней сказки искристой серебряное продолженье.
И, завесу подняв, расширяю границы участка,
что, себе очертив, я наполнила сном и движеньем.
Круг общенья, летучий театр над горами, над лесом
выбирает площадку и тихо идёт на посадку,
чтобы действием судьбы зажечь и творящим процессом
усложнить и запутать старинную жизни загадку.
Сцена круглая, купол и зальчик воронкообразный...
И вздымается зал, поднимается сцена, вращаясь,
и ролями меняются зритель с актёрами в разных
ситуациях, жизнью и мыслью рождённых,
улыбаясь и плача,
встречаясь,
любя
и прощаясь...
Безучастны холодные звёзды, но под ними в ущелье
мы трепещем, взирая на них, ощущеньями полны,
и всегда вспоминаем их свет - и в тоске, и в весельи
к их холодному свету несут нас фантазии волны.
...Были грозы по весне,
бури-грёзы летние,
ярких молний голоса -
кратких радостей краса;
и блистали небеса,
а теперь последние
бури затихают...
После этих бурь
что-то не сияет
небесная лазурь...
И под серым небом -
широко и слепо
мелко сеет сроками
наша осень ранняя,
осень - маска строгая,
слабое дыхание
не скрывают в тишине
ясно слышимое мне
грозное далёкое
грома громыхание.
Я слышу музыку полёта:
звучит мелодия простая -
и сердце в рёбра-переплёты
как птица рвётся, вырастая.
И, наполняя плечи силой,
сей гимн неведомо-бездонный
поток чудес, что век просила,
несёт волной неугомонной...
...........................
Легко от тверди отделиться,
познать чистейшее паренье...
Но - редко слышится иль снится.
Но - ждать не буду повторенья.
Каким восторженным порывом,
таинственно-нетерпеливым,
могучим, цельным
нас влекло
друг к другу! сколько утекло
с тех пор воды неторопливой...
А я не сделалась счастливой.
И от действительности скрыв,
лишь сны приходят, озарив,
найдя в реке забвенья броды
и пробуждение природы
вовне, во мне - и как светло,
но словно свет через стекло
в моём сознании разрыв...
Угас последний мой порыв,
прошла последняя невзгода
тому назад четыре года.
В вечерний лес без страха, без робости войдите -
не думайте, что мало чудес в росистой мгле.
Тончайшей паутины мерцающие нити -
игрушка заходящего солнца на земле.
С короткой встречи этой начнётся узнаванье
всего, что днём сияло, превесело смеясь, -
все краски изменились с недавнего свиданья,
когда земли поверхность - играющая вязь.
Как радостные вскрики рубины земляники
в ней редко пробивались сквозь мощный изумруд...
Теперь - в траве и листьях загадочные лики
всю ночь меняться будут, но так и не умрут.
О чём вам шепчет дерева силуэт ветвистый
и чем благоухает травы ночной узор -
наутро засверкает - алмазом, аметистом
и в изумруде - золотом обожжёт ваш взор.
Вернувшись на опушку, последний раз взгляните:
с лесной проститесь тканью, пока ещё видна,
пока ещё мерцают играющие нити,
пока с небесной тканью не сблизилась она.
Улыбки, тающие вослед
неведомому. Что впереди? -
Мгновенное! - и иного нет
времени.
Юность! Не уходи,
танцуй, прозрачная, в голубой
долине, в лучах и цветах весны,
на морском берегу -
и, пленясь тобой,
вновь золотые увидим сны.
сквозь снег, - тонка и горяча,
сквозь тьму ночей, - светла,
меня влекла.
Все разбрелись,
я в тон зиме - бела,
не как бумаги чистый лист -
как пепел, как зола...
Стремясь ожить,
без лени я
хоть падала, но шла,
и вот - осуществление:
в том мире, где жила,
опять ручьи весенние
мне круглый год поют
о сказочном везении
прошедших неуют,
о солнечном сознании
постигших боль и труд,
о мудрости в изгнании,
где силы вновь берут...
Прощай, везение - свеча,
горевшая всю ночь!
Ты помогла найти очаг,
метели превозмочь.
(сложен колодец из брёвнышек-спичек:
вглубь заклинанье шепните - и спите...)
.......................................
Мне одиноко, тебе одиноко
Нам суждено непредсказанно много
В круге скитаний, встреч, узнаваний
наши пути не имеют названий
Что в них - познания поиск ли вечный,
сон, карнавальным обманом расцвеченный?..
Сон, нас сводящий на льду под луною, -
только начало: ты снова со мною...
А впереди, бесконечно и строго,
чёрное небо над белой дорогой
Я многотел, многоголов, умножен,
по вечерам в экранах отражаюсь,
в дома рассован, в темноту задвинут -
и вижу только тени, отраженья,
туманности из лиц и антуражей...
В разноэтажный хаос погружаясь,
я окружён, обременён, раздавлен,
всё дальше мне, однако, суждено
ночами продолжать своё движенье,
испытывая ужас непрерывный
перед прошедшим, нынешним, грядущим...
Но кажется, но верится, но снится
другое настоящее цветное,
рассветом позлащённое - и небом,
росой и ароматом расточаясь,
медлительно-свободное, взлетает
огромной бабочкой - над океаном,
над лесом, над горами и лугами, -
и дышит, и сверкает, и поёт.
Искрится снег под фонарями -
так улыбается зима.
Она богатыми дарами
укрыла тёплые дома.
Деревья тонкими ветвями
даров не в силах удержать.
Им - только разводить руками,
недоумённо головами
качать - и до весны дрожать.
Вот хобби - высший пилотаж,
тобой достигнутый этаж,
но не на лифте, а пешком
и непременно босиком,
чтобы почувствовать верней
рисунок встреченных камней,
чтобы усталость - не каприз
и чтобы отдых - как сюрприз,
чтобы награда - как финал,
который ты не ожидал,
чтобы этаж за этажом -
ступени ввысь в пути большом...
Где я? -
И там - и здесь,
нигде - вполне.
Есть жизнь вовне -
есть мысль во мне -
самостоятельны вполне.
Их параллельность - не кошмар,
а явь -
как солнце,
дождь,
комар,
болото,
одиночество,
серебряная ночь из звёзд,
из блеска сотканная ночь,
сырое утро,
дом
и дочь, -
которая была во мне, -
самостоятельна вполне,
так быстро входит в мир она,
мечтой и действием полна...
Как возникает этот шум
воды, бегущей меж камней?..
Он будоражит сонный ум,
он приближается ко мне,
весной разбуженный ручей,
её прозрачный тихий смех,
восторг речей и свет очей,
доныне скрытый ото всех...
У музыки флейты
есть зрительный образ -
это пламя свечи:
трепещет
колеблется
гаснет
растёт...
Под тёплым дыханием флейта поёт.
Звук (или пламени язычок)
вздыхает
колеблется
тает
(и тает в нём свечка, и пламя поёт)
волнуется - и нарастает
в нём сила, упругий свободный полёт!..
Волнуется - и затихает.
Тропа, ведущая в лесной
как будто дремлющий покой
зелёно-золотой мечты -
(вокруг - ажурные щиты,
резной трепещущий навес
от огнедышащих небес), -
внеси, укрой меня в глуши
и пыл напрасный потуши,
моей души недужный жар,
сей дар небес - ненужный дар...
Но и в царящей здесь тени
таятся, в зарослях, огни.
2
Ты осторожен, ты далёк,
лесной напуганный зверёк...
Но есть пора, когда ты смел,
когда решимости предел
прошёл, когда слепит весна,
когда небес голубизна
реальней пищи и жилья...
И зарождается семья.
3
Итак - в тепло,
к расцвету, к свету!
Весны ярчайшую примету
вам сообщаю по секрету:
ещё ручей в снегу не вьётся,
а сердце, радостное, бьётся,
глаза - пронзительного неба
яснее, солнца веселее!
Всегда в себе весну ищите
и не мечтайте о защите,
вам всё равно не уберечься...
Так трудно, греясь, не обжечься!
4
Тускнеет день,
сереет небо.
Уходят в тень
и быль, и небыль.
Давно ль гроза
цвела-блистала...
Ещё глаза
блестят устало,
но опустилось
солнце в серость.
Запущенность
и опустелость.
И я в тени.
Сливаюсь с фоном.
Биенье сердца -
тихим звоном
становится
(от мыслей глохну),
вдруг остановится -
не охну,
как будто к этому
стремилась:
отдаться (ведомо!)
на милость
реальностей
неумолимых,
необходимых,
не судимых,
уйти от ярких
сновидений
в прохладу арочных
сплетений...
5
... И от мелких прегрешений
я решительно устала.
Соломоновых решений
время, кажется, настало:
разделила на две части
жизнь, весёлую и злую,
и в спокойствии, и в страсти...
тихую - и удалую...
В двух различных полушарьях
я синхронно существую,
каждым мигом отвергая,
каждым шагом протестуя...
Пронзительный весенний свет!
Он серых буден пыль сметает,
он жизнь даёт и - отнимает...
Он - восхищенье и совет:
Смотри из-под тенистых арок
на этот день, что слишком ярок,
не приближайся,
вдруг - убьёт...
Для тех, кто занавешен плотно
(то - живописные ль полотна,
запреты, что сильней границ
или зашторенность ресниц...),
нет выбора! -
есть щит и латы:
Снегурочки лишь миг крылаты
и живы - миг
в огне веселья
или светясь в луче весеннем,
любя и тая...
И, когда
своё увидишь воплощенье
цветным, живущим настоящим,
останься здесь! в тени стоящим
под этой аркой - не сливайся
с тем освещённым двойником,
горячим, ветреным...
Тайком
за ним следи и - улыбайся...
... Забытое море - синее и ближе -
собакой лохматой мне ноги оближет
и встретит, шумя, торжествуя, ликуя...
К волнам, осыпающим пену, лечу я! -
И - прикосновенье, слиянье, забвенье -
ступени познанья, стихии владенья...
... Мы - пленники вальса, и денно, и нощно:
паденье - легко, вознесенье - возможно...
Прозрачной волны изумрудный подъём
и звон оглушающий - в сердце моём...
Могла бы думать я, что родилась в сорочке,
уйдя от стольких встреч, задач, разлук, погонь...
Но - безответные мои, косые строчки -
тебя зовущий свет, ласкающий огонь.
Могла бы думать я, что родилась в сорочке:
явление твоё - небес нежданный дар...
Но - безответные мои, косые строчки -
меня сжигающий безжалостный пожар.
Зачем обманываться дольше,
коль чаша выпита до дна...
Где ж мой источник, mia dolce,
зачем весна была дана?
Родник весенний не был вечен,
казалось лишь - не иссякал...
Быть может, мой приходит вечер,
и путь унылый между скал
не приведёт к огню жилому,
во тьме загадочно скользя?
И поздно уж, и тяжело мне, -
остановиться бы... - нельзя!..
Ложатся строки. Годы строги:
не повторим, не обновим...
но перепутываю сроки
вторым дыханием своим...
И зимы долгие я помню,
и ледяных ночей печать...
...И - после осени - дано мне
весну сбежавшую встречать!
Мифы - древняя фотография.
Человечеству слишком известная
круговая порука небесная,
олимпийская грозная мафия!
Что один из них напророчит,
то другие исполнят в точности -
и тем самым основы прочности
и порядка не опорочат.
Как бы мы ни боролись, ни плакали,
но - усердно гнут свои линии
девы-Мойры, девы-Эринии,
и темнят грамотеи-оракулы.
И как часто лжецам и обидчикам,
и как редко героям и правым
достаются удачи и лавры:
помогают боги любимчикам...
Андрогины
И чем же провинились андрогины
пред сонмом олимпийских воротил?..
Их гармоничный мир был опрокинут,
разбит, раздроблен под огнём светил.
И тысячи людей в тоске безбрежной,
в плену телесном совершают путь:
найдись, явись, единственный и нежный,
найдись, приди, - случайный, кто-нибудь...
И в миг слиянья - предстаёт забытый
тот мир сверкающий - и радостный покой...
... На тысячи осколков свет разбитый
живёт своею древнею тоской.
Зевс и Даная
- Отчаянно стуча по кровле,
я золотым дождём вошёл.
... Волненья страсти, слёзы, кровь ли...
но влажен был покрова шёлк.
- В затворничестве и смятеньи
я, обречённая, ждала.
Своё земное тяготенье
отцу богов я отдала...
- Что для меня лишь миг единый,
то для неё весь путь земной.
С ней - страсти, ранние седины,
а силы юные - со мной.
- ... чтоб сын родился, богу равный,
пророчество исполнить смог,
чтоб вновь был славен Зевс державный,
чтоб миром правил правый бог.
- Ещё не раз меняя облик,
войду в дома, в моря, в леса...
Не счесть проклятий, слёз и воплей -
так воплотятся чудеса.
Амфитрион я, лебедь, бык ли -
предела воплощеньям нет.
Амфитеатр - наш мир. Привыкли
к победной музыке монет.
Аполлон
Лучей и музыки потоки
к нам, совершенные, несущий, -
с тобою в море и на суше
блистают девы светлоокие...
Певцы, поэты, ясновидцы,
смотреть на солнце мы не вправе:
кто нами правит, - нас отравит...
Нам недосуг остановиться.
Непримиримый и жестокий!..
Но близ него мы обитаем,
стремясь познать искусства тайны,
его дары, его истоки...
Эрот (Амур)
Даже того, кто озлоблен и хмур,
может коснуться стрелою Амур.
... Подставь свою грудь этим стрелам волшебным,
потом - не шарахайся к травам целебным, -
страсти владеть своим сердцем позволь,
знай: не смертельна звенящая боль.
В прах,
в забвение,
в тень
отступай. Траур надень
по
отжившим свой срок
очарованьям.
Перед забвеньем
и расставаньем
смотри отрешённо
в глаза,
уже над тобой не царящие,
тебе не дарящие
свой изумрудный рассвет...
Решенье, оно и совет:
ими была к жизни возвращена,
ими жива
и насмерть поражена -
небеса и землю не спрашивай
(всё равно не узнаешь),
в чём же твоя вина...
И вновь на тысячи тысяч осколков
распадается свет...
Плачь! Спасения нет...
Когда услышите звон
серебряной тетивы,
где - узнайте - родится он,
и что в нём услышите вы,
что ответите вы...
Струна тугая поёт!
... Серебром оперившись, стрела
начинает высокий полёт
между солнечных брызг, остра, весела,
и поёт - среди горя и зла.
Ау, волшебный стрелок!..
Не многие видят, где
ты сгибаешь серебряный лук,
посылаешь стрелы своей звезде,
и находим мы их везде...
Я почувствую в сердце стрелу,
драгоценную звенящую боль,
серебристого света иглу -
и очнусь в надёжнейшей из неволь
из нежнейших смиренных доль...
Ты почувствуешь в сердце стрелу -
будет боль для тебя сладка -
и доверишься невидимому крылу,
лишь походка станет легка,
словно к солнцу сквозь облака.
Ау, волшебный стрелок!..
Мы почти угадали, откуда,
покидая серебряный лук,
рассыпаются стрелы звенящего чуда -
сны искусства, мечты любви безрассудной...
Волны солнца ласкают нас
в голубых безграничных высотах
и глубинах - таится наш звёздный час
словно сладость в медовых сотах,
в золотых и серебряных нотах.
Эти звуки рождают нас -
прорываемся с ними к свету,
и в венок нас сплетает небесный глас,
и в прозрачный узор сонета -
ослепительный сон поэта.
Лучей звезды моей ищу везде -
и отражаюсь в ледяной воде,
в недоумении ли, в ожиданьи -
столь призрачно моё существованье...
Расту, склоняюсь по ветру, жива,
плету из слов простые кружева -
они однообразны, одноцветны:
чуть ярче - праздны, глуше - безответны...
2
Но в бездны ночи
я ещё не проникала.
В ночах бессонных -
свет луны без глубины
и холод -
как в очах бездонных,
когда они не влюблены,
когда бесчувствием больны -
и тщетно б мы себя искали
в просторном этом зазеркальи
без дна - без сна - без глубины,
при свете призрачной луны...
И в этой бездне исчезает красота,
и бездна - ищет, безнадежна и пуста;
находит нас. О, беспредельный ад, -
он не допустит, не отпустит нас назад.
В трясине вязнем, далеки от райских врат,
да нужен ли возврат, мой брат,
таким как мы - и рай покинувшим,
и землю
уже воспевшим,
свет дневной презревшим?..
Одно осталось - мерно, неизбежно,
назад не глядя, тихо в ад спускаться,
не останавливаясь, не вздыхая,
не выбирая...
3
И ярок взгляд, и бестолков -
и вновь десятки узелков
я прячу в роковой изнанке
небрежно связанной вязанки,
но рассыпается опять,
и вновь приходится вязать...
Вновь - без опоры, в пустоте...
Во мне - семь жизней, все - не те.
Бездействие и ожиданье,
в них - суета и созиданье?..
В полёте - или без опор?
Дамоклов меч - или топор,
столь неизбежно занесённый?..
Себе кажусь ещё персоной,
и заблужденье глубоко, -
а сверху, снизу и с боков
сильнее давит бытиё,
увы, сознание моё!..
Перерыв: немного о работе
Что, дети - ангелы? - поспорим -
Или зверюшки?
Строим с горем
им райский сад (или зверинец)
взамен любезных нам гостиниц.
И в тонких линиях проекта
нам видится крылатый некто.
Наевшись манною небесной,
мы над грядущим - как над бездной...
Или под ним - всё нипочём -
как под дамокловым мечом.
4
Судьба - мне быть колючей, хмурой,
воинственной и нелюбезной.
Крылатой угольной фигурой
повисла мрачно я над бездной.
Живут пророки и сивиллы
себе не рады, прочим в тягость.
Олигофрены и дебилы
одни лишь излучают благость.
Их ждут в обители небесной...
Пророки - в схватке с силой злою
вопят и бдят над адской бездной,
посыпав головы золою.
Нет, бездна - скопище людское,
бескрылое слепое царство.
С неистребимою тоскою
смотрю на глупость и коварство.
Как человек бездарно тщится
(и словно твердь под ним чужая),
того, что хочет, - злом добиться,
в других - себя уничтожая...
Пророки, ясновидцы, - бросьте,
не хлопочите понапрасну:
природа человека - в злости
и в суете, пустой и праздной.
Им знанье силы не прибавит,
ума и света не умножит.
Знаменье - их лишь позабавит,
да пострадать провидец может.
Год коня приходит гордо.
А какой бывает конь?
1
С боевой блестящей мордой,
конь, уставший от погонь.
2
Конь морской, конёк игривый,
убегающая стать
с неподвижной плоской гривой
всё готов в волнах скакать.
3
На квадратах бело-чёрных
интеллектуальный конь,
хоть лишённый ног точёных -
ходит! (вкось, недалеко...)
4
Тройка, белая ль, гнедая
(историческая связь)
мчит - куда, сама не зная,
истерически боясь...
5
Вот походкою нетвёрдой,
по весне пускаясь в пляс,
к нам бежит блаженномордый
вечно жаждущий Пегас.
И снова "серебряный век" - островок среди войн,
идейно-культурных и иных разрушений
и новых взамен построений, увы - повторений...
о, Москва, ты опять собираешь со всех сторон!
Ты всеядна - такие же мы, москвичи по рожденью.
Никогда мне не отгородиться как в детстве бывало
от контрастных влияний, явлений, существований -
и везде я присутствую - духом, объёмом, тенью...
Разрушительный век - мы новые мифы освоим...
Неужели высокое прошлое вовсе изжито?
Словно рыцарство славное - высмеяно и забыто?
Героизм обесценен толпою шагающих с воем...
Без конца разрушать и строить - судьба Москвы?
Лихо падают здания, курам на смех идеи...
И за что так отчаянно головы прочь летели?
Разве только возвысить другие, чьи думы, чьи души пусты?
Не возникнет идей, называется: "смена вех";
может к лучшему? - люди идеи свои запятнали...
Живы лишь золотые телец и дождь, что и были вначале...
Вслед за веком железным грядёт двадцать первый век.
Муза немая моя!
Древняя Муза,
вижу тебя и слышу:
ветры тебя омывали ранее...
Творенья твои обхожу я мерно -
и с фронта и с тыла
В древности пела ты, верно,
а после - застыла
Задумалась ты, Урания...
Прозрачны весенние струи воздушные,
в них гаснут последние мысли недужные...
Весной существа образуются новые
из двух половинок они, двухголовые,
чьи профили слиты зеркально и преданно,
пока ничего не изведано...
Неведомо будущее невесёлое,
а мысли уносятся прочь невесомые
о тёмном и грустном, утраченном времени
о разъединении, о подчинении...
Возможно одно настоящее - светлое,
и слово ответное...
Три женщины летящие создали
поющую вторую половину
двадцатого безжалостного века
едва лишь боль Европу отпустила
Три женщины, родившиеся после,
безумия Европы не застали -
и, всё же память гены сохранили...
парящие, поющие над миром.
Взлетает первой Вероника - автор
истории о сфинксе, о крылатом
своём летающем по снегу доме,
о Серой Шейке, о себе немудрой,
наивной, любящей, потешной, грустной...
подвластной лишь одним воздушным струям,
что над лугами, над чертополохом,
над страхом, над людьми и городами...
Другая и стремительная - Галя,
её фанданго у стены собора,
её фантазия о легионе
через века шагающем к востоку,
её Нева, что верно в ночь впадает
и море, что волнуется в мажоре,
не так известны, но уж кто их знает,
не потеряет никогда в тумане...
И третья, неожиданная, Анна,
известная как Умка в окруженьи.
В своих контрастных песнях улетая,
то нежная, то злая хулиганка,
то беззащитная как шарик в небе...
То птицы в ней поют, то расцветают
невиданные травы и соцветья,
каменья, неподвластные цензуре...
Три женщины.
Вторая половина
двадцатого безжалостного века.
Россия...
Я в лето влетела
с работой своей
А флейта мне пела:
взлетай скорей
на работы забивай
и заботы забывай
и свободно
облегчённо
в край далёкий убывай...
Беседу вела я
с тоской своей,
того не желая:
оставлю в ней
горечь желчи, вкус лекарства,
горсть земли и слёз фиглярство...
И - воздушным коридором
прочь от козней и коварства...
Лечу навстречу
свободе моей
дышу недолгим
свиданием с ней...
Болезни, политику,
сомненья и критику
забуду бесследно
в бесслёзной обители...
Свобода небесных
и водных струй...
Зелёная бездна
древесных струн...
И формы строгие,
камень вечный...
Мои дороги
и жар сердечный.
Всё о себе, да о своём
всё о своём, понятном
посмотришь в ужасе кругом -
и сразу же обратно...
Кто пашет, сеет, создаёт,
а кто с ножом и с пушкой...
Мне страшно, страшно - сознаёт
и плачет под подушкой
ребёнок, взрослый - всё равно -
кто создаёт и верит,
а вера спрятана давно
и заперты все двери.
За ними в окруженьи стен
нежнее перламутра,
не споря, не борясь ни с кем, -
наивно, кротко, мудро
живут в душе покой и мир,
не выходя за стены...
Лежит туман, дрожит эфир -
лишь свет и полутени.
Остаться здесь, не знать других
Омар Хайям мечтает...
И микельанжеловский стих
стать камнем обещает...
С лёгкой посадкой меня поздравляют.
Родные встречают. Москва принимает,
слегка позлащённой осенней листвой
стелет мне мягко. Прохладной Москвой
хожу по проложенным прежде стезям.
(О радость вернуться к родным и друзьям!)
Кружу всё по тем же асфальтово-серым
дорогам, подвержена двум атмосферам:
туману и холоду.
Скоро Москве
судьба покориться снегам и тоске.
И тают во мне островов очертанья,
вдали облаков и лучей сочетанья
в закатах непойманных, запечатленных,
в доэллинской Греции мифах нетленных...
и вновь выплывают из памяти старой
Дедала искусство, гордыня Икара,
сын Зевса с Европой, дворец-лабиринт,
великое царство,
таинственный Крит...
Что древние греки поведали миру,
мы слышим поныне,
и звонкую лиру,
во тьме лабиринта готовы хранить
сказанья веков как Тезееву нить...
...Взорвавшийся мир, ты ещё не забыт...
обрыв Санторини простором омыт -
и падает сердце на гребне мечты
от восхищения и высоты...
Напрасно, быть может, но ярко надеясь,
мы держим наш курс на античность, на Делос,
где прошлых торжеств остывают следы,
и множество синих оттенков воды,
и ящерицы коренасты и скоры,
в камнях разноцветных скрываясь от взоров;
там профили бычьи, там дремлют колонны,
мозаики... Времени бег неуклонный...
Собрал сине-белый мерцающий флаг
сей жемчуг рассеянный в архипелаг...
Юность. Листьев тихий лепет,
шелест, трепет ожиданья
из меня как из глины лепит
стебель роста, цветок желанья,
чашу, полную сверх меры
бытия как ощущенья,
амфору, что полусферой
в мир готовит приношенье...
Молодость. Природа. Зрелость.
Всё объять, принять готова.
Щедрость, сладость - не приелась
Всё отдать - родиться снова...
В том моё предназначенье -
Зелень, золото и спелость,
бытие, полнота значенья...
Не мечталось, что-то успелось...
Помпеи!
Приют моряков и купцов,
богатство и праздность,
ночные забавы,
довольство и роскошь...
Но жребий суров -
свершилось! -
потоки горящие лавы
по воле богов
низвергаясь с небес,
исполнили снова Содома проклятье...
Язычества символ -
не ангел, не бес, -
коварный Эрот,
сей крылатый предатель
в тот миг отлетел от жилищ,
где не раз
был принят с почётом,
триумфом упился...
В слезах на Помпеи взираем.
Сквозь газ,
и тьму,
и столетья
Везувий клубился...
Смешались:
твердь с небом
и запад с востоком...
Преступления - не было.
Наказанье - жестоко...
Античность для вас сохранила, потомки,
Трагедию древней страны, чьи обломки
Людей восхищают и в наши столетья...
Ах, как не хочу забывать и стареть я...
Настенные мифы, для вас оживая,
Таятся в папирусах, лилиях рая...
И в красках нетленных, и в линиях плавных
Доныне хранятся обычаи славных
Атлантов, минойцев - наследство Киклад...
Осколки давно отлетевших услад
Собрали в музеях - и новые ищем
Тому подтвержденья по их пепелищам,
Разбросанным по уцелевшим твердыням
Оставшимся нам - не уйдём, не остынем,
Вернёмся не раз на Кальдеру, на лаву...
Смиренные, тихие отзвуки славы
Атлантов - услышаны в юности были -
Не верила им - но из пепла, из пыли
Творенья божественные извлекались...
О, как далеки - но всё ближе казались,
Разбиты и собраны вновь из осколков,
Или очищены кисточкой только,
Но - не забыты. Юность смеётся -
И в волнах, в берегах, в облаках остаётся...
Жизнь одарила -
а ты не принял даров.
Как много их было:
красив,
талантлив,
здоров...
Был дружелюбен,
Открыт. Тайной покрыт.
Гитары бубен,
медных труб лабиринт...
Талант не просто
притягивал - удивлял.
Стихи и проза...
Иных миров карнавал...
Свой мир, свой остров
за океаном мечты
прищуром острым
искал мучительно ты...
Никем не понят,
шокировал - отвергал.
Толпа не помнит -
забит,
затерян,
пропал...
Ничего не изобрету,
ничего никому не открою -
разве несколько лишь словечек в бреду,
да десяток рисунков летней порою,
да и то,
присмотревшись, не вздрогнет никто.
В садах Андалузии, в улицах, на площадях и в весёлых тавернах,
под стенами фабрики, или в горах проступают знакомые тени:
Кармен, всем известная в мире цыганка, - легко переходит границы,
ступая по трупам, танцуя в таверне, смеясь, нарушая законы.
Свобода - судьба её - даже ценой преступленья и собственной жизни.
Находишь ли ты, что Кармен Мериме - отражение давних трагедий,
что с амфитеатров, арен древнегреческих к нам, на арены Севильи
вошли, облечённые в новые краски, с котурнов сошли, сняли маски, -
там люди простые - отнюдь не цари, не герои, не зевсовы дети,-
но так же влечёт их судьба неизбежно и неотвратимо поспешно...
Не зря же наследники древности греков и римлян - живые французы
придали движение вечной трагедии - и композитор великий,
Бизе, как нашедший раскоп археолог, историю в звук облекая,
усилил и сплёл лейтмотивы героев, хоров и судьбы предсказаний...
И музыка сделала мир сопричастным этапам трагедии этой...
Подобно Эдипу - Хозе - в девятнадцатом веке - невольный убийца
с разбитым, взывающим сердцем, от страсти и горя теряющий разум.
Кармен, словно жрица, а может - богиня, - вершит свою волю упрямо,
по душам ступает, по чувствам, законов не зная, себя забывая.
К финалу ведёт их судьба невозвратно в их страсти слепой, безнадежной...
И что мы пред ними, - богами, богинями, или хотя бы, детьми их
взошедшими на пьедесталы отчаянья или прошедшими бездну,-
ничто на земле их не держит, не дорого им, потерявшим надежду.
судьбе предначертанной сопротивляясь, себя они в жертву приносят.
Трагедии древней вослед их уводит судьба неизбежно, бесстрастно.
Прошлого века поэты великие -
к сонму святых причисляются лики их -
смели родиться на всех непохожими,
с детства бродили путями нехожими,
думали - и, не боясь, говорили -
новыми чувствами нас одарили,
теми, что в теле не умещаются,
рвутся на волю - и там продолжаются...
За непохожесть, за яркость наказаны.
Жившие долго, - страданьями связаны,
жившие мало, - мученьями взорваны;
всё же не сломлены - сжаты и собраны.
Радости жизни и скорбь мировая
в душах живут, изнутри разрывая.
В них резонансом усилены звуки,
встречи и взлёты, паденья, разлуки...
Что ж, за ошибки всего человечества
эта расплата стократно - для вечности.
Мир опустевший, когда б мы забыли их -
вечность для них словно рог изобилия.
Рыцари чести и звёздные дамы, -
светлые лики над смутой и драмой.
Неповторимые, но и всеобщие -
наши святые, живые, усопшие.
Катакомбы - метро моё московское,
многолюдное, зимою скользкое,
летом душное, почти до бессознания,
очень важное - скрывает расстояния
и границы размывает, те, что вне его
существуют: яви к сну прикосновение... -
и рождаются химеры и фантазии
тени разума в многообразии...
Есть место в многоликой, болтающей Москве,
где человек найдёт уединение.
На время. Ненадолго. Как выделит себе,
остановив заботы и сомненья.
Пускай они толпятся как тучи за спиной,
готовятся пролить дожди обильные, -
здесь в тишине спасёшься и в сфере световой,
куда никак не вторгнутся мобильные
сигналы телефонные, хоть вездесущ их чат...
Зелёно-голубое обозрение...
Здесь люди, появившись, проходят и молчат -
и вы как будто в разных измерениях...
Цветенье бело-жёлтое шлёт, озарено,
дыханье в высь, пронизанную птицами...
Не рай и не чистилище - здесь всё растворено...
Быть может, рядовая репетиция.
В пути получаю царапины, раны...
Всё думала: им неподвержена стану
с годами, - но долгими злыми ночами
тоскую в печали о том, что вначале,
что после случается: эти итоги
камнями внезапными среди дороги
как будто укатанной, и утрамбованной,
и гладкой, - но падаю снова и больно я...
Пустяк, но как жёстко опять спотыкаешься.
Чуть шаг не продумаешь, - сразу раскаешься!
Дорога петляет, простой не бывает -
и ритм не наладится, что-то сбивает...
Всегда начеку, на краю осторожно -
как в темпе моём лихорадочном сложно!..
Неизменно превращаются в тусовку
удержать культуру всякие попытки...
в этой гуще, в этой битве за культуру
есть избранники: им дела нет до страшной
толчеи вокруг великого предмета
их избрания: ни суета, ни давка
не касаются их верного служенья,
светлой ауры, что ровно излучает,
создаёт и атмосферу, и пространство,
не подвержена ни пошлости, ни грязи...
Когда кристаллизуется
образ красоты, -
в изножии трезубца
тритонии хвосты
легко вздымают пенные
густые кружева
в бесформенности пленные, -
но на ветру, жива,
вздымаясь, обретает
и формы, и черты,
является, - витает
идея красоты...
Легенда образуется,
надежды ореол...
Пора уж образумиться, -
но всё парит Эол,
несёт волну воздушную,
и над морской волной
летит мечта, послушная
лишь красоте одной...
Оттуда - мы, возникшие
как плод и результат,
и пенные, и книжные,
глядящие в закат
и детства, и империи,
и белых кораблей...
С небес хватаем перья
счастливых журавлей...
Засну - и горная река
опять передо мной...
сон мой
со мной
издалека
о камни бьёт волной...
а по весне - шумит слегка
смеющийся ручей,
и ропот дней,
и бред ночей,
благоуханье ветерка
и волшебство речей
с небес и с гор - издалека
потока разговор
с камнями, с твердью -
между скал
поющий коридор...
цветные камни, облака,
просвет, воды хрусталь
и звон, и плеск,
прозрачный блеск,
с высот сбегает, и, близка
моей воздушности, века
вода - в мой сон - и в даль...
Не нужно о прошлом так живо писать -
оно настоящим пытается стать.
Кошмар шестирукий о трёх головах -
отродья, исчадья, удушье и страх, -
на днях обернувшийся сворой собак,
рычащих вокруг в наползающий мрак...
Опять окружили, идти не дают,
кусают - вот-вот на куски разорвут...
И случай опять - появленье людей!
Но - помни об этом, в ночи холодей
под сон разрывающий сумрачный вой,
под стон и под визг. И в туман с головой
вполне погрузившись, пытаешься всплыть,
нащупать спасение - разума нить...
Тьмы оборотней в подсознаньи живут -
настрой разрушают, гармонию рвут...
Осколки, обломки, обрывки искать,
из тьмы и тумана в тоске извлекать
в надежде собрать тот потерянный свой
сияющий замок - под призрачный вой...
На ранней заре, на стремительной фазе
как света лучи заиграют в алмазе,
так радуга бликов близка и любима -
спектральная разность едва уловима...
Тех снов перламутровых не сохранить, -
их цепь не спасёт как Тезеева нить...
Лишь помню - являлись. Но чаще теперь
под пламени вспышки, под гонги потерь -
другие - контрастные, резкие сны
приходят, но душно от их новизны...
А светлая цепь уплывает в пучину,
почти невесома, но мне не по чину,
во тьме исчезает, - следов не оставит, -
обрывки ее словно льдинки растают
в нахлынувшей грозной весенней стихии,
в притоке летейском, где воды глухие...
Логика сказки, логика сна:
Красная Шапочка вдруг спасена,
вдруг пробуждаешься в самый тот миг,
когда некто страшный, казалось настиг,
когда будто в пропасть срываясь, летишь,
когда ты теряешь - и не возвратишь...
И хочешь проснуться. Сбежать. Удержать.
Порой удаётся. И легче дышать.
Проходит, не оглядываясь, юность,
проходит, овеваемая ветром...
а воздуха волнение вернётся,
настигнет вновь когда-нибудь меня,
ступающую в противоположном,
известном направлении - охватит,
почти неуловимо приподнимет,
позволит мир почувствовать как прежде,
но всё ж его по-новому вдохнуть,
и это - не метафора, не образ.
В любом конце земли придёт второе
дыхание - и эхом отзовётся,
восстанет из рутины существо.
Зимней ночи купол звёздный,
отражённый свет морозный
блеск алмазный, снежный цвет...
Нет покоя.
Счастья нет.
Воля прежняя как память...
Мир от мути не избавить...
Но стереть налёт и грязь,
лицемеров не боясь,
можно - сохранить кристаллы
яркими.
И парус алый
горизонт украсит вскоре...
Что потеряно - не горе.
Чуждым - чуждое вернётся.
Всё, что сломано, срастётся.
Муть осадка, став рудой,
отработав, - золотой
и полезною наукой
от ошибок стань порукой.
Уже стремиться некуда.
Стремилась
когда-то... как река текла, струилась
порой, не видя цели, растекалась
и снова туго в русло собиралась
стрелою увеличивая скорость...
Ждал океан.
Чтобы продолжить повесть,
вливалась в океан теченьем сильным
и растворялась в нём,
зелёном, синем...
невольно разделялась на потоки
неровные танцующие строки
горячие холодные стремленья
и в разные к тому же направленья,
где радуги сверкают на изломах
весёлых волн -
и новых, и знакомых
встречаю рыбок золотых и пёстрых,
уже не первый омывая остров,
кораллов проходя кривые ветки
и водорослей шёлковые сетки...
достигнув дна и свет ловя у края
поверхности
и проносясь играя,
чтоб углубиться вновь,
даря начало
движению, что до поры молчало...
Не помню имена, событий даты,
забыла дни, сиявшие когда-то
сквозь толщу лет, тайфуны и туманы,
оберегая словно талисманы...
Далёких лет потоки не прервутся
в лугах застоев, в дебрях революций...
И юная река в тени ущелья
признает океан мечтой и целью.
Проносится время, волнуется жизнь,
через головы перекатываясь...
И разбегаясь стремительно ввысь,
над жизнью, над временем каждый из нас
взлетает и мыслит,
смеясь и боясь,
и словно совсем не касаясь...-
кто-то порою, а кто-то всласть
абстракции предаваясь,
не веря, не чуя, не видя себя
движения этого частью...
Серафимы парят, свесив ноги, сидят...
Уста скреплены печатью.
2
Созерцательны и немы.
Нерешённые проблемы...
Но заботы бытовые
не нагрузят эти выи -
эти головы тревожат
лишь проблемы мировые.
Суетливы и болтливы.
Как приливы и отливы
погруженье в тьму сознанья -
и на отмели изгнанье.
Разом пусто, разом густо...
Маята и ожиданье.
Злую участь королев оплачем:
им возлюбленные лгут иначе,
к ним и приближается не всякий -
лишь смельчак, безумец что-то значат -
их за ложь наказывают плахой
и над головой безумца плачут,
помнят королевские традиции
те, кто на вершине смог родиться.
Твёрды королевские решенья, -
нам такой победой не гордиться,
и ничтожны наши прегрешенья,
выбор мелок и тесны амбиции...
Противостоим и лжи, и краху.
А от нас уходят не на плаху,
мы чужие головы не сложим,
сами поднимаемся из праха.
Победить, не убивая, можем.
Побеждаем, уходя без страха...
Ряды нечитанных томов - следы, легенды
о том, как жили на земле интеллигенты.
Гнобил их пролетариат, а ныне - новый средний класс
прослойкой бывшей мнит себя, одевшись в бархат и атлас.
Да, научились все читать, - но нет культуры.
И пишут все, но тут - конец литературы...
Ребята новые придут, нам Духless, Casual приткнут,
гламура волны, чудный блеск - что воды вешние текут,
и разливается река, и - заливает!..
Тираж больших телеэкранов возрастает,
и лицедействуют одни, вливаясь в новый высший класс,
другие делают дизайн, не зная мира без прикрас...
А где-то Пимен, что историю слагает...
Народ безмолвствует и где-то прозябает...
А где-то жизнь, что без прикрас течёт отдельною рекой.
Интеллигентов единицы отползают на покой.
В угловом пространстве обжитой квартиры
в дебрях интерьера в мелких габаритах
в далях Интернета дебри и просторы
странно бесконечны, что ни говори ты
...В тех краях далёких, где я обитала,
детством называя тех мозаик блики,
угол отыскав, в него я убегала,
там искала яркость подвигов великих.
Уходила молча в книжные страницы
вдалеке от шума света сохраниться...
но пропахли строчки ладаном и миррой...
Въявь аналог мозга, есть аналог мира -
всё в одном флаконе за одним экраном...
век без ощущений в сумраке сохранном...
Это ли желанно, властно, магнетично?
Может быть доступно, может стать привычно?..
Пейзаж умбрийский - городки на взгорьях,
пейзаж тосканский сглаженно-зелёный
среди забот внезапно вспомню с горя...
И дух взлетает, бездной окрылённый,
туда, где синевою воздух - воды -
обзор - и ограничивают скалы,
туда, где с головою - в неба своды -
я нахожу свободу, что искала...
На миллиард осколков свет распался...
Мельчайших радуг вечное круженье...
Лишь дух воспоминанием остался.
Живёт одно свободы отраженье.
Сияющий во мраке мрамор,
что оказавшись в замке, замер...
Едва проснувшись, Галатея
должна уснуть (где свет мой, где я?),
свои теряя очертанья,
в ночи без сновидений тая...
Увы, зачем резец полночный,
как тонкий скальпель тенью точной
меня к истокам совершенства
приблизил на границе жеста,
зачем тоска пронзает, гложет?
зачем - "... и видеть сны, быть может?..."
В тени застыть, не прозревая...
пока зарница грозовая
вокруг и вдаль - последним летом -
не озарит слепящим светом...
Во сне ли, наяву бродя среди
просторных недостроенных прозрачных
сквозных но недоступных цитаделей
(и к ним досужий доступ запретив),
услышу в гуще линий - крик ли, плач ли
увижу профили иных видений...
и лестниц неоконченный мотив
висит скользит, срываясь, многозначный,
на фразы восходящие поделен...
Скользя, меж мачт лавируя, плыву
в седом холодном сне ли, наяву
в надеждах смутных домечтать дойти до
затерянной забытой Атлантиды...
На дне она давно и в миражах
воздушного над миром океана...
Увидеть нам её или найти бы
её осколки в разных этажах -
витках наземных башни мирозданья...
Ушли атланты. Но остался след.
(Неспящее кипит воображенье)
В их одеяньях шёлка перелив
в оттенках синего и тень, и свет,
и вихри непрерывного движенья,
и звёздные мерцания вдали...
То пожары, то льды - пропадают растенья...
Мы просили воды - и вокруг наводненья,
мы просили тепла - открываются окна,
в зимний полдень от оттепели не просохну...
И по новому льду в темпе вальса как тени,
в полусне и в бреду (снова обледененье),
ускользая от мыслей, от слов осторожно,
оглянувшись, умчимся в повторах несложных...
А сосульки обвили, украсив, весь город.
И деревья несут свою тяжесть покорно.
Ветви гнутся, блестя ослепляющим светом
бриллиантовых рук, королевских подвесок...
Золотые края у прозрачных опасно-
незнакомых растений, и сквозь арки напрасно
бесконечен обзор под названием: ясно...
(этот юный скрипач, на два года он старше...
как мне спрятаться - взгляд ожидает ответа...
забывая о нотах, он смотрит - мне страшно...)
В глубину пропустите - третья буду я флейта,
пробираюсь, спеша, нахожу своё место...
словно снова сижу в середине оркестра
и боюсь пропустить своё время вступленья...
Старый сон... и забытый во время взросленья...
В лабиринте проходим вторые пятнадцать...
Тесно, узко - бреду, и не след запинаться...
А обрывки мелодий, возникших когда-то,
незабытые, ждут как случайные даты,
где оставила музыку? - тихо, пустынно...
и во мне замолчала она и застыла...
И фрагменты пространства в одно составляю...
ледяные они, от дыхания тают...
и боюсь пропустить своё время взросленья...
Жребий выпал - напрасны, пусты сожаленья...
Незаметные, мчатся другие пятнадцать
а весны не дождаться, за ней не угнаться...
Оглянуться нельзя - это сильное средство -
на спиральном витке повторяется детство...
Только быть на плаву, не сезон углубляться...
Словно рыба во льду, проплывают пятнадцать...
И, - считай-не считай, - пропускаю вступленье...
Скрыть ошибку... в забвеньи моё избавленье...
Глыбы камня и льда застывают над снами...
гул финальных аккордов поднимая цунами...
И снова проплываю подо льдом,
дыханье задержав... Просторный дом -
и нет ему предела... Надо мглой
летит надежда. Между нами слой
застыл холодный, пропуская свет...
Круги, спирали...но ответа нет,
возможно - продышать ли, прорубить
к луне ли, к солнцу, к воздуху... любить...
...Благословенной коркой ледяной
надёжно окружаюсь как стеной
Воздушных линий быстрота
плетенье танец хаос
игра с листа и острый такт
и звуки задыхаясь
ответа ждут, и тишина
пронзает, прорастая
как иероглиф - тушь и знак
да истина простая
На повороте лет летящих
оглядываюсь в сумрак чаще...
Там - половина ли, две трети?..
Себя я вижу в дебрях этих,
где воплощённая идея -
Титания, - не Галатея,
где то, что озаряло, грело
и поднимало над уделом
(и новым светом единенья
сияло каждое мгновенье) -
не переломом, не исходом -
сном оказалось, эпизодом
или ошибкой ночи летней,
иллюзией погоды лётной...
Всё, рассыпаясь, испарилось,
и, растворившись, легкокрылость
осталась в небесах, без тела,
вне видимости, вне предела...
А то, что прозой и рутиной
казалось, - новою картиной
возникло, ясно, непреложно,
земной тропой уже проложено.
В потоке, в русле дней текущих,
в цепочке дней, в просторах, в кущах
как светлячки неспящим летом
среди теней и силуэтов
теряясь - обретаясь снова
по ощущению, по слову
в моей воссозданной вселенной
мои сокровища нетленны
...А для стихов не нужно ничего!
("когда б вы знали, из какого сора...")
Поэты - все теперь, ни одного
непишущего, и - лишь тронь его,
другого похвали, спроси, кого
вокруг себя читает он - всего...
и выйдет не дискуссия, а ссора.
Поэты были более в чести
в Серебряном модерне, кратком веке,
и в Оттепели звонко вознести
поэта званье было, но, прости,
в Железном веке всё трудней найти -
лишь Бродского гекзаметры в горсти,
он как Невольник Чести ставит вехи...
Поэты, барды и Железный век
ещё смыкались и пересекались,
боролись, побеждая пыль и снег,
сгорали, оставляя боль и смех;
народный оглушительный успех
ещё сопровождал любимцев тех...
Вот - Жести век. Поэтов не осталось...
2
В Железном веке было серебро.
Иные драгоценные металлы
в него вплавляясь будто бес в ребро,
там растворялись, плавали, блистали...
Как ярко начинался прошлый век!
В нём пролетев сквозь пламя декаданса,
Серебряного века краткий бег
завяз в железе, не окончив стансы...
Разбросаны в провалах временнЫх
жемчужины, алмазы и кораллы,
хрусталь, рубин, сапфир, аквамарин -
бесценные забыты минералы...
Железный век им места не нашёл,
себе не взяв и просто уничтожив...
Лишь у хранителей немногих школ
в глуби осталось многое - и что же -
явился век наш - смутный, Жестяной.
Тех ценностей не понимая цену,
он мир свой создаёт совсем иной -
и новый дивный мир спешит на смену.
Обозреваю окруженье, окрестности и обстановку
пока мой поезд в отдаленьи, не объявляет остановку;
я жду на станции, я знаю: мой путь вот-вот уже начнётся...
и взгляд плывёт и ускользает, над горизонтом плавно вьётся...
Я вижу дальние пейзажи (прозрачный воздух непорочен) -
их не укрыли хлопья сажи.... Спешит мой поезд, но - не очень...
А дальше дальних возникают ландшафты Умбрии-Тосканы:
холмов оливковых мельканье и башни городков бескрайних,
толпы людской круженье, пенье, вокруг событий карнавалы,
морская кружевная пена, историй камни и провалы...
Ломбардия, Венето, Альпы - всё выше, задержав дыханье...
но так же, ближе - аква альта, слышнее вОлны, колыханье
толпЫ сквозь мерные приливы, сквозь тесноту и чемоданы,
как в приближении шумливый спешит мой поезд долгожданный.
Он приближается... а мысли взлетают, ускользая выше,
в глуби, в ультрамарине выси строй облаков дрожащих вижу,
светящийся в тумане пояс в движеньи, тающем как танец...
Подходит, ждёт меня мой поезд - я от звезды к звезде скитаюсь...
А время ждёт... и взгляд уходит за горизонт и огибает
земную сферу - и находит над ней, глубины обегая,
планет знакомую миражность и звёзд неровное мерцанье...
мне скоростной полёт и страшен - и не мешает созерцанью.
Инопланетные миры - вне - там незаметна эта скорость,
а я внутри и вне игры не вступаю в диалоги-споры,
вплетаясь в новый беспредельно живых взаимодействий узел,
где без меня в тенях бесцельно свободы ожидает узник,
где я могу уменьшить хвори и облегчить лихую ношу...
пока молчит мой голос в хоре - но я вступаю в сумрак ночи,
а там сплетаются извивы незнаемых чужих движений,
порыв желаний торопливый, мельканье грёз и настроений -
вновь заполняются пустОты, сложились руки в хороводе,
и в серебре межзвёздном кто-то зовёт нас следовать природе
других миров, иной свободе...
- и не заканчиваю повесть...
Состав мой тронулся, отходит... - поспешно впрыгиваю в поезд!
Нежные речи сменяются гулом угроз.
Ангелы демонам вдруг голоса свои в хоре
сбросили. Музыка шумом заменится вскоре.
Рукоплесканья сменяются рукоприкладством.
Алый шиповник навечно шипами оброс.
Воды текучие, в лёд обратясь, разрушают
крыши. Из воздуха - сумерки тени сгущают.
Солнце слепит - отведите беспомощный взгляд свой...
Если то, что ты чувствуешь, - неуловимо,
столь воздушно, легко, эфемерно, прозрачно,
если тучи и грозы проносятся мимо,
если ты остаёшься и держишься прочно,
не снимаешься с якоря, под парусами
не скользишь, не летишь, а дрейфуешь на месте,
если музыку дальнюю слышишь часами,
в долгих снах узнаёшь запредельные вести,
если солнца лучи, растворясь в атмосфере,
пробуждают, к лицу твоему прикасаясь,
незабытое давнее (ты в это верил) -
стань закатною тенью, что в травах, косая...
Когда я из капеллы выходила,
она за мной следила. Уходя,
её я видела. Она мне вслед смотрела.
Но ни о чём мне не сказала, не
предупредила ни о чём сивилла...
О, Дельфика, ты так была красива!
Не предрекла. Не предостерегла...
В Андалузии в городе каждом АлькАсар приветный
неизменно встречает тебя словно с детства знакомы,
и собор, и мечеть в постоянном и тесном соседстве
ждут тебя - и неведомые силуэты
представляются так неожиданно ярко и близко
вдруг и столь ожидаемы - будто родные
дорогие места, что когда-то покинуты были...
О, забытая родина, ритмы фанданго, фламенко!
Поневоле тебе предпочли мы другие мотивы,
создавая и перерождая их в новых пейзажах,
тот протяжный напев
словно плавных холмов и степей продолженье,
словно эхо мелодий востока, разбавленное расстояньем,
словно отзвук его среди новых гармоний,
колдовства многозвучных украинских песен,
сочинённых в изгнании предками нашими,
тысячелетьями позже
древних предков своих,
что на реках с тоскою взывали,
на чужих берегах и далёких -
в плену вавилонском...
О чём беседы по ночам без смысла?..
И глядя на созвездье Коромысла -
Весов рисунок - или вёдер полных
плеск еле слышный в неохватных волнах
простора Времени, что дышит мерно,
дары небес или прибой инферно,
понять хочу в качаньи колыханьи
как держит равновесье мирозданье...
О чём беседы зА полночь, в глубинах
сознанья, в полушарьях-половинах,
ничем не связанных - и не повинных,
малоизученных, неуловимых,
ни в чём, нигде друг с другом не согласных,
не понимающих - и неподвластных
друг другу, близко, но и разделённо,
о чём - контрастно, неопределённо?
О чём слова, в мозаике сомкнувшись,
друг другу ведают в стране уснувших
забывшихся иллюзий и скитаний,
наивных откровений-ожиданий,
быть может слово-в-слово повторяют
и ищут что-то, и опять теряют?...
Увы, слова-носители посланья
друг с другом не беседуют в сознаньи.
Середина весны - наконец-то весна!
Неожиданно в тающем небе апреля
силуэты ветвей - будто прежде горели
и обуглились... Вновь бесконечно ясна
линий сеть - словно знак бытия повторенья
чистота этой графики, точность и тон...
Зелень мая стремительна: вспышки и стрелы,
распускаясь, закроют... постой!...
Свежей зелени взлёт - бурно близится май...
Ствол и ветви свою забывают прозрачность...
Свой рисунок апрельский, эскиз, многозначность
столь, весна, разрушительно не отнимай...
Неизбежно и скоро меняясь, картины,
не умеют набросок-начало хранить...
Мы - такие же. Учимся, до середины
путь пройдя, потеряв свою нить...
Закрываем прошедшее. Нам не найти
за деревьями леса, за словом признанья,
повторяем и верим в свои заклинанья,
и каноном летит над землёю мотив...
Кровавая перчатка
брошена в кровавую лужу.
Ужас.
Отброшенная перчатка.
Ответ никогда не нужен...
Ну же!..
Не поднята перчатка,
лежит, отражаясь глубже.
В луже.
Не пОнята. Отпечаток
руки присутствует тут же.
Тужит
затЯнутый в пЕтлю ту же.
Туже.
Небеса,
голоса,
колокольные звоны.
Древние. Гневные. Вечные.
Мы явились на землю безвестны, незвАны
в данном туманном обещанном.
Мы вопросы себе и другим задавали
молча ли, многоречиво ли...
Ожидали - вот где-то откроются дали...
Нас на просторы вывели...
Ни собратьям,
ни предкам
ответить нам нечем,
длятся века ещё средние.
Потерялись мы где-то,
ища бесконечно
Смысла. Надежды. Прозрения.
30 апр.
Истории одной... или Крах Атлантиды
Одной истории достаточно вполне.
В былом оставим, что грозило и штормило,
подъём опасный, равновесье на волне
и заблужденье: что пройдёт, то будет мило...
Волна отхлынула. В цунами обратясь,
она вернулась. Туча-мгла летела следом
и разрушенья, - отделив от мира часть -
ни свет, ни тень,
ни ночь, ни день, -
слепое среднее...
Завесой дымной обернулся танец гор -
тот воздух, та земля, то водное пространство,
та территория, где всё сошлось в огонь,
о чём никак не повествуется бесстрастно...
Уязвимы, слАбы -
и так беспомощны
полднем ярким
и беспросветной полночью...
Но спеша помочь
и пройдя препятствия,
укрепляем и
обретаем явственно
прочности росток -
и надежды взлёт
набирая силу,
порой нездешнюю...
В дебрях вечера, в полумраке чащи
еле слышный и всё слабей звучащий
голос дальний, свободы отраженье,
эхо счастья, чьё лёгкое скольженье
обрывается полуночным криком,
откровеньем о Янусе двуликом...
Свет рассеянный проникает свыше...
звук потерянный - я тебя не слышу -
растворяюсь - и путь на середине
прерываю в расплывшейся картине...
"Тёмный Лес" читают, и как оказалось, -
немалый читателей счёт -
и спросили об этом создателя сайта:
а что же сюда их влечёт?
"Тёмный Лес" оказался полезен,
и поэты здесь ни при чём...-
читают не ради стихов и песен,
а ради рек и ручьёв...
Спектакля замысел - игра,
так неожиданно - мы с ней...
Как будто росписью пера
сюжет рассыпался во сне...
Игра теней. Живой узор.
Ночного сна лесной побег
и сказочно-безумный вздор,
где Оберон и некто Пэк -
что сами сном сотворены,
для сна придумали момент
созданья на две стороны -
собрали множество примет,
задумали и провели
мистификаций хоровод,
в густой глуби, в лесной дали -
всю ночь бесились напролёт...
Но жаль Титанию. Она,
пока сценарий только зрел,
была здорова и умна...
Отравленных игрою стрел
Не выпускал исподтишка
Шутник укромный - некто Пэк...
Та ночь - огромна и тяжка,
и времени размерен бег...
Интригою увлечены,
царь Оберон , с ним Пэк-малыш
и неподвижный диск луны
следили как царица лишь
актёра с головой осла
любила в ночь бредовых снов -
и украшала, и пасла,
не отходя, почти без слов...
Как тяжек сон. Пугает явь
недоуменьем: как легко
сдаётся разум...
Нет, оставь,
забудь, изгладь следы оков...
Прекраснодушья миги плывут, летят, уносят
и нас, и наши сны, что настоящим вольны,
где толщу лет пронзает весенних лет иной свет,
где мы - герои сказок - а холмы как волны...
Конец 80-ых - начало перестройки
не оттепели свет, но - дАли перспективы
движение потока, в котором льются строки
и линии, сплетясь, отважны и красивы...
Рисунки создаются, волнисты и лучисты,
плывёт надежды флёр сиренево-туманный
и, осыпая плечи, прохладны аметисты...
Наивной веры сны полны небесной манны...
Почему вспоминается мне гололёд,
что ни шаг, то возможный и страшный полёт?...
Не забыть то скольжение. Не избежать
повторений. Нигде передышки не ждать.
Притяженье непрочно. По глади земной
за надежду держась, так же долго со мной
кто так долго со мной - и не страшен сквозняк -
пусть бесчинствуют вихри - события знак...
Кто со мной - чувство долга, невидимый плен,
тот магнит, что продлит мои дни на земле...
Бытие-гололёд наблюдая с вершин,
краткий век, долгий миг, не сорвись, удержи
тот порыв, что сдувает с поверхности нас...
Равновесия нет. Каждый миг, каждый час
наблюдай и обдумывай, каждый свой шаг,
каждый ход непременно - дебют или шах...
Снова ветер - с поверхности сдует сейчас...
Есть у каждого миг, откровенье и шанс...
Предаёшь сомненью ночь, птице - день свой...
Танец тени - вот и всё лицедейство...
Вечереет. Новый день среди прочих
повторяется, темнее, короче...
Те же темы, те же дальние звуки,
лейтмотивы, ноты встречи-разлуки...
Вам действительность вторая приснится...
Шепчут тихо, догорая, страницы
Одной столице день свой посвятишь всецело...
Напрасно лицедейство перьями блестело -
ты к небылице тенью полетишь без тела...
И небом длится голос молний без предела
летит... и вторит город в гамме чёрно-белой...
Сдвигаясь грузно горы камня, горы пепла
рождают эхо, чтоб оно в ночи успело
подать сигнал - и пело, как душа - болело...
От мира старого устав, среди безверий
след потеряв, среди обломков и феерий -
туда, где прячутся мифические звери,
ты пробираешься по бесконечной сфере...
Начинайся, анапест, и песню пропой
из ручья, из реки, из воды голубой
пресноводного озера, из бирюзы,
из прибоя морского, из капли росы.
Начинайся и пой - из цветов голосов,
многозвучия птичьего, тёмных лесов,
по стволам забирайся и к свету лети,
пчёл и бабочек танцами свод оплети.
В этой песне хрустальный звенит непокой,
бьёт источник, за ним возникает другой,
сны подземной воды лишь касаются струн -
и взлетает над радугой музыка струй!
Цветопение, стройный анапест, играй -
и бурли, и свети, и лети через край...
2
Вперёд, амфибрахий, стихия земная!
Забытые страхи стихом изменяя,
создав им гиперболы сказочный вид, -
шагов не бояться, не помнить обид...
Скачи, амфибрахий как тройка лихая
копытами звонкими землю толкая,
вращая - и в прошлой оставив тени
тревожные ночи и страшные дни...
Не верь никому и советов не слушай -
длиною в судьбу продолжается случай...
Ещё пронесёмся по сфере земной!
С тобой я осталась, ты сплёлся со мной...
Вперёд, амфибрахий, движенье земли!
Заснувшие страхи, сомненья сомни...
Коней привередливых бешеный бег
и скок металлический - в глиняный век
врывается, чтобы, пронзив времена,
вернуться в сегодня - века разменяв.
3
В вальсе рождается дактиль -
Здравствуйте!
Волны кружатся - создайте -
Празднуйте!
Шире шаги, пируэты
Плавные,
С левой ноги повороты-
В правую
Сторону, с правой ноги шаг -
В левую...
Свежими грозами дышат,
Ливнями...
Моя печаль, ты здесь со мной -
Ты - сумрак дней, осенний дождь,
Ты вновь любуешься земной
Красой, деревьев чернотой...
И мокрым лугом вдаль бредёшь.
Тебе всё в радость- ноябрём
Со мной сплетаясь, повторять,
Что птиц отсутствие - добром -
А серость мягким серебром
В туман укутав, претворять.
Деревья - вновь обнажены,
Земля увяла, тяжек свод -
Ты шепчешь мне: глаза должны
Омыться светом вышины -
Как будто слеп я для красот.
Я не вчера - не вновь узнал
Любовь ноябрьских скудных дней
В предснежности и дымке сна, -
Но я б напрасно объяснял -
С тобой мне красота видней.
16 ноя. 12 г.
MY NOVEMBER GUEST
My Sorrow, when she's here with me,
Thinks these dark days of autumn rain
Are beautiful as days can be;
She loves the bare, the withered tree;
She walks the sodden pasture lane.
Her pleasure will not let me stay.
She talks and I am fain to list:
She's glad the birds are gone away,
She's glad her simple worsted grey
Is silver now with clinging mist.
The desolate, deserted trees,
The faded earth, the heavy sky,
The beauties she so truly sees,
She thinks I have no eye for these,
And vexes me for reason why.
Not yesterday I learned to know
The love of bare November days
Before the coming of the snow,
But it were vain to tell her so,
And they are better for her praise
Струны задеты -
грозный звучит аккорд,
длится - и ничто не смоется кровью
Повторяется, множится эхо - греческий хор
и внутри продолжается то же средневековье...
Сердце, разум и память - живы ещё.
Свет и горение, неодолимо- гордо.
Ударом огня включён обратный отсчёт -
не смоется кровь,
струится в артериях города.
Сети компьютерных улиц приблизят окно -
на красном столе остатки фарфора и кофе -
здесь обитало движение, снилось кино...
Обратная съёмка - в тень и средневековье...
Осыпается штукатурка
у квартирки...
Среди книг - неспроста шкатулка,
к ним впритирку...
Открываем неслышно крышку
той шкатулки:
и - конверты - слои - открытки...
Закоулки
открываются временнЫе,
(вздох лавины)...
но - ни звука, ни шага ныне
в те глубины.
Это - будет, когда-то станет
сниться снова,
через время - по кругу танец
многословный...
И - проступят слоями плавно
в стенах свежих
теневого театра планы -
сны надежды...
Тень следов на поверхности,
строчки и вязь...
Но теплеет и тает. Лишь слякоть и грязь
расползаются пенно и пышно кругом -
перец с солью размешаны, чай - с молоком...
растекается серо-коричневый слой
и становится месивом, жижей и мглой...
Подсыпает-меняет метель антураж,
и мороз нарастает, невидимый страж,
обещает, что вот - впереди гололёд...
Отрываемся вновь, начиная полёт!...
Тихо кончился год, тихо кончился век, начинается новый,
и не век, а милениум, третий милениум эры христовой,
и не так уж и тихо - грозят катаклизмы, то кризис, то войны -
и по-прежнему страсти, и люди всегда на земле недовольны.
Открывается новых сезонов прощальная-встречная повесть.
Отправляется точно и ровно как по расписанию поезд.
Панорамы скрываются словно туман занавесил их пояс.
Направляется в путь вековой караван - экспедиция в поиск...
Однозвучьями эха по снежному следу летя, наблюдая
и бесчинствуя, вьюга выводит мелодии как молодая
и прилежная дева пятнадцати лет, чьи душевные тайны
нескрываемо-сказочны, полупрозрачны, легки, моментальны.
Мы - типажи, и известны заранее
в литературе, где наше собрание -
где до смешного мы все узнаваемы -
с наших аналогов тайно ваяем мы
новых себя - нас ненастное манит,
тропы сюжетов мы топчем в тумане,
дёргает нити невидимый автор -
полным сюрпризом нам кажется ЗАВТРА,
да и СЕГОДНЯ для нас удивленье -
в тёмном ВЧЕРА не предвидим явленья,
в тёмном ВЧЕРА не услышим подсказок -
сон наш тяжёлый и сладок и вязок...
...
Мы все - типажи, амплуа, пульчинеллы,
мы все у мотива судьбы в подчиненьи,
но - разнообразны, конкретны - и каждый
впервые себя познаёт и однажды,
свой след оставляя, порой невесомый,
единственный след, на пески нанесённый.
Летя, касается
лист - лица.
Лети, красавица,
вверх!
В кирпич врезается
лестница -
наклонный
марш-фейерверк!
Он между стен
под луной горит
и делит с тенью
свой бег...
летит вдоль сцены
метеорит -
и - по касательной -
вверх!
Что это - помнишь ли -
дождь весны,
осенний намокший
лист,
в метелях тонущий...
дальше - сны...
быть может, может... -
слились
в один-единственный
сплав времён,
в невнятный пространства
свет,
что беспрепятственно
устремлён
в туман бесстрастных
планет...
Ты - орудие, но не труда,
орудие благ добывания, -
чтобы добиться тебя, города
с жителями на заклание
оборону держали,
другие - в поход
напротив, вдаль отправлялись,
не замечая сезонов-погод,
в неведомое вплавляясь...
Золото! Ах, золотое руно!..
Твоё дыханье второе -
ахейцев ждало и вело давно
древнее золото Трои,
золото инков - их жизни равно,
а позже страсть распознав в том,
неведомых стран золотое дно
новых времён аргонавтам
во сне показало - сжечь, ослепить,
забыть оседлое счастье
заставить - а после собрать, слепить
иное, для мощи и власти...
И почему - жестокий урок -
искателям и скитальцам -
злое золото всё не впрок -
так и течёт меж пальцев...
Две стороны - два мира:
неведомый - и - знакомый...
ни выбора, ни закона -
звучала древняя лира.
Когда-нибудь миг настанет -
в равновесие стран обеих
поверю - и дальний берег
из моря-тумана встанет...
Пока неживыми тенями
и волнами-снами влечён
в страну, где властвует нами
забвенье, скользит твой чёлн
покуда память как волны
зовёт тебя в дальний край,
на берег, вечно безмолвный, -
осмелься - начни - играй!
И лиры взлетают звуки
впервые в сумерках сих,
где лишь доселе - разлуки,
где глас последний затих,
где гаснут живые лики...
И входишь туда - мертвей,
чем тень твоей Эвридики, -
оставшийся жить, Орфей.
И в лире магия, сила
певца в безмолвье впустила -
позволила выйти наружу,
незыблемое нарушить...
О чём - над водой, над пеной
неведомые напевы?
О прежних часах счастливых,
опаловых красках отлива,
воздушных, изменчивых, нежных -
Эвридики взглядах неспешных -
перед вечером - вдаль смотрела
на солнце - и яркие стрелы
из-за облака в море спускались -
их волны ловили, оскалясь,
белопенной кромкой играя
у небесного яркого края...
светило, что в блеск на грани
трепещущих двух состояний
стекало гладью металла
за горизонт, лучась там...
двоих недолгое счастье
минутами истекало...
По ночам с неразлучной лирой
меж созвездий вплавь дефилируй...
Ты не забудешь о ней,
оставленной в царстве теней.
Надежда, ангел мой, ты за моей спиной
раскрыла крылья
И с давней той поры доселе ты со мной.
Твои усилья,
могущество твоё упасть мне не даёт
назло унынью -
благодаря тебе продлится мой полёт -
с тобой доныне.
Застыли символы на страже.
Миг наступает - оживают
в строках у Пушкина - так страшны
шаги и стать сторожевая.
Там поступь Каменного Гостя
заполнит полночь переулка...
Там скачет Медный всадник тяжко,
неотвратимо, звонко, гулко...
Там Чёрный человек в проёме -
и реквием звучит как драма...
Там по ступеням обречённо
восходит Пиковая Дама...
Вскипают вдруг волною страсти
и одержимости моменты...
Мы разрываемся на части...
И оживают монументы.
О, сеть всемирная, плетенье, паутина!
Всемирный разум и безмерная рутина -
сей невод глупости всемирной, зла мирского -
небес касается, земли и дна морского!
Здесь - озарения, открытия, шедевры...
Не счесть творимого на миллиарды евро,
несметных слов пустых, но пафосно звучащих,
костров агрессии, что вспыхивают чаще...
Не счесть алмазов, что скрываются в породе -
к ним длинный путь запоминающийся пройден,
где массы мусорные преодолевая -
нить Ариадны, несомненно долевая
среди запутанности приведёт не сразу
к вершине той, где свет и бодрствующий разум...
однажды споткнувшись, павший, солгавший,
ты здесь и останешься - дольше, гаже...
у Кинга и Спилберга в darkness&horror,
у Крюгера крючья, и пламя, и холод...
в субстанции вязкой из грязи и фальши
скользишь, погружаясь, и глубже, и дальше...
попробуй сказать в простоте слово -
без умысла доброго или злого
попробуй сыграть в чистоте звуки -
музыку встречи или разлуки
звоном хрустальным птиц в поднебесье -
попробуй спеть в высоте песню...
Калейдоскопы городские,
дорожных кружево сетей...
И путешествия стихия
легко становится твоей.
И климатические, плавно
летя, меняя пояса,
вперёд - принцесса странствий славных,
ты всех захватишь, свет неся!
В сетях проложенных маршрутов
располагаются твои
шаги изменчивые круто...
из них - мотивы сотвори,
узор создай своей дороги,
сплети историю, где нить
ажурно свяжет знаки, строки,
поможет звуки сохранить,
собрать в гармонию, в картину,
не прерывая ритм земной -
как вдох и выдох инстинктивно -
меандром, эхом и волной...
В предгорьях утреннего света,
принцесса, ты продолжишь путь,
и длинной арабеской следа
в снегах спасёшь кого-нибудь...
Много легче и много труднее
было древним поэтам...
Расправлявшие плечи, и в небе
наслаждались полётом,
не ища коридоров воздушных,
беспредельно, безмерно,
так просторно - лишь ветру послушны,
растворясь, эфемерно -
там свои паруса или крылья
подставлявшие ветру -
бесконечно, безудержно плыли
в такт античному метру, -
они так малочисленны, редки,
среди толп уникальны
и свободны - далёкие предки
в век рисунков наскальных...
2
Везде созвучья существуют, не наскуча -
созвучья душ и тел - и брат согласью случай
соединяют их в единое живое...
Не нарушай настрой - и слушай, только слушай...
Абстракций тайна - бесконечность, властвуй, здравствуй!
Ты - категория безмерного пространства,
а может - времени теченье роковое,
а может быть - стихий меняющихся царство...
Мы существуем - отражением и эхом
меж сердцевиной и поверхностью-доспехом
и звуки, складываясь, мыслями касаясь,
зовут в глубины, недоступные помехам...
Среди сюжетов, возникающих циклично,
мы не найдём неповторимых, не накличем
неузнаваемых - но бездна вариаций
для нас открыта неисчерпанностью личной...
3
Стихи - воздушная среда,
и в ней волнуются потоки,
в ней свет, весенняя вода,
стихии звуки, волны, строки,
здесь не даны границы, сроки -
везде движение всегда...
В пятнадцать, далёкую звёздную эру
входила я в новую светлую сферу,
где город Петра, дивный град над Невою
мне стал перспективой открытий невольно,
дорогой к профессии - сквозь анфилады
дворцов восстановленных, вдоль колоннады
собора Казанского неповторённой,
ансамблевой цельности непокорённой...
задолго до эры, где стал Невинградом
для той, что витала, незримая, рядом...
И вновь говорю себе: тайное слушай,
пускай тебе время поможет, послужит -
и в годы, летящие в небе, - взгляни-ка!
Слова музыкальны - так пой, Вероника,
ты мудрая Акка, ты Серая Шейка,
свой парус лоскутный на странствие сшей-ка,
ведь ты рукодельница и собиратель -
споёшь ли ты паузу - слышит мечтатель...
Возвращаюсь к тебе, приплываю, лечу, всегда...
Узнаваема, только главное - не отрываться...
Ты моя, чёрно-белая, цветная Москва - года,
разрушаясь и расползаясь сетью рыбацкой...
...прорастала когда-то немецкой, французской речью,
а теперь как Царьград минаретами прорастает,
двуязычная и двуличная - залп навстречу,
многоликая, разная, пёстрая и непростая...
и сама она вскоре удвоится, разрастётся -
и на юго-запад выползут ответвленья...
это скользкий огромный спрут, это клякса крадётся,
разливается за пределы смысла явленье...
Нечасто вдаль иду вдоль улицы одной.
Моя Петровка, двор-колодец проходной
не изменились, но смотрю-не-узнаю...
За хвостик - времени скользящую змею
хватаю, но не успеваю - уползла
и, унося на чешуе добра и зла
немало - счастья, откровений и беды,
вполне заметные оставила следы...
Во сне - и вдаль, и въявь - и вновь спешу с толпой...
Она меняется - скользим и мы с тобой,
она линяет - мы себя не узнаём,
текучим временем наполнен водоём...
Весенний день, плывущий в луже голубой
от снега прошлого, вдали от нас с тобой -
в нём изменения, кружение вверх дном,
в нём зеленеющая пышность день за днём...
Как грустно мне твое явленье,
Весна, весна! пора любви!
Какое томное волненье
В моей душе, в моей крови!
С каким тяжелым умиленьем
Я наслаждаюсь дуновеньем
В лицо мне веющей весны
На лоне сельской тишины!
Или мне чуждо наслажденье,
И все, что радует, живит,
Все, что ликует и блестит
Наводит скуку и томленье
На душу мертвую давно
И все ей кажется темно?
Как тяжко мне твоё явленье,
весна-весна, пора простуд,
желаний убыванье, тленье
воспоминаний там и тут...
внутричерепье, подреберье...
но... - ожиданье и доверье
сигналят и дают ростки,
излечивают от тоски.
Весна-весна, твоё явленье
взломает льдов седых печать -
тебя готовимся встречать,
физической безгрешной ленью...
В пути получаю царапины, раны...
Всё думаю: им неподвержена стану
с годами - но долгими злыми ночами
тоскую в печали о том, что вначале,
что после случается: эти итоги
камнями внезапными в тверди дороги
как будто укатанной и утрамбованной
станут - и падаю снова и больно я...
Шаг... И как жёстко опять спотыкаешься.
Миг ... Не продумаешь - сразу раскаешься!
Путь мой петляет, прямым не бывает,
ритмы не ладятся, рвутся, сбивают...
Стою начеку, на краю осторожно,
дыша ослепляющей пылью дорожной...
Над линией береговою,
замкнувшей кружево морей,
в сети веду переговоры...
Спирально - круг живой моей
и сбивчиво летящей речи
над ожерельем островов
ведёт меня, над местом встречи
видений долгих, острых волн...
Послушной снам марионетке
лететь над прошлым звездных дум...
Воздушный змей на длинной нитке
так верил в даль и высоту...
Склоняя меня к изменам и переменам,
ты сам оказался как ветер в мае.
И тысячи слов как морская пена
покрыли мой берег, судьбой играя.
И в пене морской обречённо богиня скрылась,
и стёрты следы на песке горячем...
Зыбучим песком увлечённые - снам на милость
отпущены - прошлое в нём упрячем
и дальше, и глубже, чтобы не показалась
его золотая цветная смальта,
которая не стареет - такая малость -
как стёкла Мурано и грозная akva alta...
2
Волны времени закрывают чёрные дыры,
те, в которые улетали потоки света, эфира,
фрагменты музыки, соединенья, доверья
моменты, часы и месяцы - потерянные мгновенья...
В новых волнах, несущих снова надежду,
конь морской, дельфин и пингвин меня ищут: где ж ты?
Нахожу их - и вижу в моём окруженьи, в просторе...
Несравнимая радость как море вскипает вскоре
и к ним несёт, не зная границ, различий,
среди цветных обличий, звуков и перекличек...
февраль - май
3
Двадцать четыре оттенка синего
поверхность морскую делают красивою -
более чем привычно-привольную
либо с высоко встающими волнами
даль и бескрайность необозримую -
уровни
цвета
тают
внутри неё...
Представляю огромные моря севера,
о которых пели великие семеро
скальдов - от шёпота до грозного крика -
от Оссиана до страстного Грига:
слышу Байрона, Шелли,
Гейне, Бодлера,
и тень печального Аполлинера...
К южным морям устремившись, встречаю
сонмы великих - меж дельфинов и чаек -
слышащих море, говорящих с ветром
среди туч летящих
воздушным просветом... -
С ними говорить и стихию слышать -
радость, ко мне приходящая свыше...
Орфей и Гомер, Анакреон...
Их не поглотит неистовый Крон...
И живы Сафо, Коринна, Алкей,
и латинские барды им вслед вдалеке...
в этом хоре непознано-многоярусном
голос Овидия летящим парусом
ко мне стремится из далёкого изгнания,
из провинции у моря, где слава и признание
нашли его... И в веках продление...
"Наука любви", "Скорбные элегии"...
"Метаморфозы", где собран для вечности
мерцающий мир многомерной античности...
Не вижу в буднях
унылой серости -
работа вольная - по плечу
Сезонный бурный
порыв над сферой стих...
дыша озоном, плыву-лечу
над миром новой
цветной безмерности
глубокой звучности мыслей-чувств,
но приземлённой
простой поверхности
оттенки нежные отличу...
От невнятных тайных слов
эхом ритмов и узлов,
где сплетаются как вязь
мысли, чувства не боясь -
кружево, кружение,
рисунок, отражение,
слов и линий каруселью
круговерти и веселью
открывая весь простор,
свет и звук как мир простой...
Здесь, раскручиваясь, завязь
бледной серости на зависть -
разрешением цветным -
всем на радость остальным,
кто способен воспарить -
распускается... творит...
Так рождаются в ночах
вдохновения на час...
Над линией береговою,
на длинной нитке лёгкий змей
воздушный - взлёт, переговоры
короткие, пути измен,
открытые как коридоры
пространства-времени взамен...
летят над линиями взоры...
как слух на длительностях сел,
а с ним и голос... линий ворох,
мотив и цвет рисунка - сер,
и бледны музыки узоры
внутри пустых прозрачных сфер...
Движение, движение любое,
в нём ритмы наслаждения и танца,
и те же ритмы звучности витают,
раскачивая лес столбов воздушных
у флейты Пана, рога и гобоя -
и вихрям в такт мелодии метаться,
то гроз громокипенье обретая,
то пенью птицы следуя послушно...
крушат Европу вздувшиеся воды,
ритмичность их зловещая вздымает
неудержимо и неотразимо,
и гул востока, шаг толчков подземных
в стране, где без унынья и заботы
прозрачно-розовы сады - дымами
и ароматами объемлют зримо, -
всё ритмам подчиняется от сей тьмы...
хтонические ритмы изначальны,
за ними вслед колышутся сезоны
и циклы человеческие в них же
вмещаются и далее дробятся,
предсказанно-встречающе-прощальны,
энергией заполнены - то сонной
стихией, тьмой, волнующейся ниже,
то пульсами надмирными струятся...
Человек - есть мера вещей,
даже если безмерный он будет -
и тесен мир ему, - но ничей
взгляд не осудит и не остудит
его порывов и скоростей, -
его бездонность не впустит холод
в густую лаву его страстей...
неподдельных -
и каждый миг, что отколот
от этой безмерности, - столь велик,
неразличимы его границы...
вмещает вечное этот миг,
в нём всё как в капле воды хранится...
Я ищу подлинности,
а не подделки,
я хочу искренности,
а не истерики...
Сначала - огненность,
а потом - оттенки...
Рельефом - лев,
а фоном - прочие зверики.
Было - уплыло, давно - далеко...
Прежнее - пыльно, темно, велико.
Свет настоящего - таинство дня,
где и для зрячего тьма, западня...
День, затянувшийся за полночь - мал...
Мир затонувший оставил сигнал,
трудноулавливаемый во сне,
в толще веков (изнутри и извне).
Так я искала везде и давно
то, что вначале по сути дано,
но во вращении суток и впредь
всё не расслышать и не разглядеть...
в сумраке тающий веер лучей,
свет рассыпающий горный ручей,
своды пещер и мерцанье морей,
тени ущелий и тени зверей...
камни дорожные, лес без следов,
яркость отрогов и блеск ледников...
Античный высечен рельеф
рукой свободною...
Приближен, выступает лев,
за ним - животные
величественно-далеки -
слоны, верблюды в ряд...
едва ли, камню вопреки,
они заговорят...
И только человечья мысль
дополнит фразою,
спустя года направив ввысь
усилья разума.
Египет, Греция и Рим -
недосягаемы...
Не повторим - заговорим...
Из слов слагаем мы...
Рельефы странствий, смена лет,
событий череда...
и слева начинаясь, след -
направо - навсегда...
Вкус леденцовых конфет
прошлого середины века...
Вышью крестом по канве
розочку за окошком снега -
и - не закончу рисунка,
лепка осядет, мнётся чашка,
пласт-или-новая посудка
об пол не бьётся - глухо, тяжко -
цельность свою сохранив,
не рассыпается в осколки...
детство-мозаика-миф-
помнится-выдумано-сколько,
слеплено - не отделить
воображение от яви...
либо нажать delete...
либо - как сплавлено - оставить...
Занесены - стихийно влиться в реку дней на завтра -
под утро сны - живые лица, близкие ландшафты,
я отпускаю - отдалиться - призраки из шахты...
там внутреннее тайно длится, силуэтом встав в строй...
Меняется гармоний цвет, иллюзия пространства...
Меня влечёт эмоций век, фантазий рой прозрачный,
скорее призрачный, - ресниц и радуг перламутра
игрою призванный, - приснись, подарок, сон под утро...
Не драма, не комедия, не опера, - а смесь,
где можно лишь на воздух опереться,
где, наблюдая действие, грустя, рыдая, - смейся...
на сцене дней сплошная оперетта...
не вычеркнешь, не выбросишь и прочь не улетишь -
с тобой всегда плоды, следы, итоги...
едва лишь приподнимешься - обманчивая тишь,
вершин сиянье, снежные отроги...
но глыбы ледяные - и вулканов жар и дым
столкнутся в новом противостояньи,
смешаются...
и кто-то остаётся невредим,
продолживший для нас повествованье...
Изменчивый апрель и сладкий май воздушный -
преддверие давно потерянного лета,
истраченных надежд, отпущенных иллюзий...
уж сколько лет прошло с тех пор и дней печальных -
и безупречных дней, мгновений совершенных,
открывших для меня пути в мою стихию,
в тень уведя давно продлённые мгновенья...
чужая колея, глубокие рельефы,
ландшафты странствий, след, ведущий в невозможность...
из пустоты былого призрак возникает
зловещим сгустком счастья, лжи и лицедейства
двухцветный Арлекин или Пьеро двуликий...
Бесконечность - быстролётность -
безмятежность этих дней -
беззаботность - безысходность -
бездна, тайна, - а над ней -
снов небесное броженье,
беспредельность, рой теней...
всё быстрее и страшнее
тьма вселенной - битва с нею -
чтобы яркий день вернулся,
свежий ветер к нам рванулся
с гор высоких, с океанов -
он летит и окрыляет...
Свет, простор, воображенье,
растворенье и круженье ...
Я - сильнее,
чем память сердца
и рассудка память печальная...
откладываю обе
в один знакомый деревянный
и долгий ящик, -
а потом подальше задвигаю...
увы - не выбросить совсем,
нет избавленья -
лишь только с сердцем и рассудком вместе
исчезнет память.
Уплывала с теченьем вчера...
Не хватало сил повернуть...
Глубина ни с чем и черна...
Не унесло - повезло...
Показалось - и тень и черта -
шёлк травы - зеркальная муть -
с незнакомого чтенье листа...
сомкнутых век - поверх...
Безмятежна река, чиста...
но поверхность - не значит - суть...
и внезапный и жгучий страх
мысль уносил - сквозил...
Нет, не тонула, но
отрывалась , - не твердь - а ртуть...
Вдруг спасительным стало дно -
в русле, в траве, где ил...
Быстро среди толпы
сгинуть за поворот...
просто - казалось бы...
прошлое - словно зло...
Тайны воды слои...
Близко нежданный брод,
свет - и вокруг - свои...
Не унесло - спасло...
Не боясь штормов, Харибды и Сциллы, сирен и циклопов,
они плыли, они скитались, сражались, спасались...
их становилось всё меньше, сильных и твердолобых -
вернулись немногие. Только песни о них остались.
Древние гении ритмы античные в шуме прибоя
слышат - и тени являются, эхом нам с тобою
доносятся - вот они тени античные, зри и слушай,
как даже богами во все времена управляет случай...
Орфей и слепой аэд Гомер, который поведал
о грандиозныхсраженьях, пораженьях и славных победах...
и море, море кругом - и моря больше, чем суши...
и поющий Анакреон... - размерность волны послушай,
плывущей с ним заодно, преследующей и высокой -
или гладью расстеленной в дальние дали и сроки...
2. О мифах
Сюжет или притча?
Не всякий сюжет
является притчей -
не в каждом - величье,
не в каждом ответ
в границах приличий.
Не каждый останется
во временах,
не раз повторяясь...
истории-странницы
в землях, морях
живут, не теряясь...
Страстей человеческих огненный след,
путь вечных историй...
и "Горькой луны" беспощадный сюжет
несчётно повторен...
Медея, всю боль свою в месть обратив,
предательства жертва...
зубами дракона усеянный миф,
кровавая жатва...
из многих одна в глубине и в дали,
до дней настоящих...
Пандорой открытый, в пространстве земли
наполненный ящик...
сентябрь
3. Орфей
Пока неживыми тенями
и волнами-снами влечён
в страну, где властвует нами
забвенье, скользит твой чёлн
покуда память как волны
зовёт тебя в дальний край,
на берег, вечно безмолвный, -
осмелься - начни - играй!
И лиры взлетают звуки
впервые в сумерках сих,
где лишь доселе - разлуки,
где глас последний затих,
где гаснут живые лики...
И входишь туда - мертвей,
чем тень твоей Эвридики, -
оставшийся жить, Орфей.
И в лире магия, сила
певца в безмолвье впустила -
позволила выйти наружу,
незыблемое нарушить...
О чём - над водой, над пеной
неведомые напевы?
О прежних часах счастливых,
опаловых красках отлива,
воздушных, изменчивых, нежных -
Эвридики взглядах неспешных -
перед вечером - вдаль смотрела
на солнце - и яркие стрелы
из-за облака в море спускались -
их волны ловили, оскалясь,
белопенной кромкой играя
у небесного яркого края...
светило, что в блеск на грани
трепещущих двух состояний
стекало гладью металла
за горизонт, лучась там...
двоих недолгое счастье
минутами истекало...
По ночам с неразлучной лирой
меж созвездий вплавь дефилируй...
Ты не забудешь о ней,
оставленной в царстве теней.
Иногда углубляюсь - в холмы Крылатские,
словно хоббиты тропками и оврагами
зарываюсь - и дом нахожу свой выбранный
меж травою и руслом песчаным вымытый...
Здесь крапива с татарником жгучей ласкою
окружают и пёстрым разнообразием
разнотравья цветущего - веет миррою...
И волною воздушною дышим - вы, мы, ты...
Живой рисунок, лес теней -
тень винограда на стене
Полупрозрачная волна
встаёт-шумит, растворена
в передзакатной глубине,
голубизне, вдали, во сне...
и новым дням наперерез
шумит воспоминаний лес...
Когда-то кажется давно
забытое - теперь дано
в морских, небесных областях,
картины смутные блестят
и обретают цвет, объём
стремительно летящим днём!
Дворец волшебно золотой
над оживлённою водой.
нарядных лодок рой -
цветной летящий строй...
Дворцов ритмичный сон в раю -
они теснятся как в строю -
и отражений ряд
притягивает взгляд...
Москва расширяется, строит и рушит
себя изнутри, но стремится наружу,
а в собственном сердце её изменения
неисцелимые. В доле и с нею я...
Строители новой элитной Остоженки
словно спартанцы, скорее острожники
в тесных времянках ютятся, спрессованы,
заперты в зоне застройки - сезонами.
Город контрастов, огромный и пёстрый...
Островитяне, чей временный остров
и шумен, и пылен, а время застыло -
почти дармовая рабочая сила...
зависимость рабская, цель - выживанье...
а семьи вдали, их судьба - ожиданье...
Верил Некрасов, что слёзы народа,
стоны и пот - век за веком отроду
чашу небесную переполняя,
души очистят... И роль исполняя
неутомимо - борца и героя -
счастье он видел уже за горою...
А горы доныне, громоздки и грозны,
растут... и в унынии - те же вопросы
и те же ответы, пустейшие споры,
что вновь возникают в "прекрасную" пору,
где жить нам приходится - горы незримые
непробиваемы - непроходимые...
там, где Железной дороги наследие
в насыпях сложено - больше столетия
вновь добавляются кости российские,
братских народов... и множатся списки.
Рост и цветение цивилизации
рабским трудом создаются для нации
и для истории нашей правдивейшей...
Где-то бездушье такое найди ещё...
Впрочем - и лжи, и стяжательству верность
носит повсюду земная поверхность...
Мифический и нематериальный голос
Орфея, навсегда прощаясь с Эвридикой,
летит над миром снов, ночных глубин достигнув,
из тьмы неизмеримой к небесам взывая -
взлетая, без надежды, в безграничном горе,
уже нездешней птицей, более чем дикой,
стремясь свободнее чем струй воздушных вихри
к мирам безмерности, бескрайности взмывает...
Так шёл водевиль - не высокое действо.
И пафос тут был неуместен и жалок...
А время неспешно и мягко бежало -
прошедшее лёгкое летнее детство...
Пятнадцатилетний рубеж - переправа -
и замкнута юность как остров плывущий
в потоках стихий и волненьях созвучий,
в слезах без печали, в надеждах без права...
Всё меньше загадок и твёрже походка
на тверди земной - но легка и воздушна
по-прежнему... скорость пока непослушна -
не сбавишь, не сбросишь, растёт год от года...
Пятнадцать других пролетают в исканьях -
и рек перекаты и дней перемены,
и выбор, и только сезонов измены...
И под ноги бьются и катятся камни...
ч.2
Но воды лагуны ведут в безмятежность -
и волны, и штормы обходят сей остров,
где кружево детства и поисков ростры
волненьем глубин окружённые тем же -
пятнадцать последующих - нестабильных -
держа равновесие, путь выбирая,
мы видим все дали от края до края
вокруг океанских течений обильных...
И мчимся с волны на волну: этот слалом
своей непрерывностью манит, пугает -
во тьме перемен и времён пробегая,
настойчивы ритмы, что ветер послал нам ...
И слово за словом, и дело за делом,
мы всё успеваем, хотя в беспорядке
вдруг брошена тень на волну без оглядки -
летящая чайка крылом нас задела...
Как сон о Праге из глубин и далей давних,
о Праге, в улицах которой ходит Голем,
о Праге взломанных небес, мостов и зданий,
дорог мощёных, растворённых алкоголем -
так летним сумрачным и мягким освещеньем
окружены предметы улиц-закоулков,
приметы города, смятение вещей в нём,
игра часов, круженье механизмов-кукол...
так преходяще всё во времени текущем,
и циферблат стекает и теряет стрелки,
и лабиринт предпочитаем райским кущам,
и одиночество сродни инсайтам редким...
Ты создавал тот мир волшебный,
не покладая рук
И горы камня, кучи щебня
росли вокруг...
Ты время не щадил чужое
и не считал своё -
судьбой-злодейкой-госпожою
отпущен в забытьё...
В том забытьи материальный,
на вид надёжный мир
почти построен был... астрально...
то оказался - миф.
Он радугой переливался -
он мыльным пузырём
промчался вдаль в коротком вальсе...
Забудь о нём.
Камни старой Ломбардии, замки, соборы,
монастырских дворов уют,
башни, крепости, парки, пейзажные горы
сказку вечную создают:
Здесь туман декабря вдаль ложится на травы,
пёстрых листьев узор везде -
И улыбки селянок: "Buon Natale!"
расцветают вослед Звезде,
что восходит в Милениум третий, туманный
для крестьян,
горожан -
как сон
под небесное пение и se pregando,
под рождественский долгий звон...
По воздушным волнам из волшебного края
в свой привычный
обжитый мир...
по холмам и низинам взлетая - ныряя,
сон накличем,
слезой томим,
дождевыми стихиями, близкой зимою,
от которой
не убежим...
Дли свой день, самолёт, в облаках как на море...
НепокОрен.
Неудержим.
Начинается год - скачут огненные лошадки.
Над бездонною пропастью путь совершаем шаткий.
Берегись - это хрупкий помост, деревянная сцена!
Кто-то бывший на ней, кто-то близкий и кто-то бесценный...
Кто-то скачет на ней, принимая чужие обличья -
И теряются в сём маскараде цвета и отличья...
Перепутать легко и опасно - приходит незванный.
Скачут огненные лошадки, а мост - деревянный...
Ковры летучие, они же самолёты
свой путь над городом, над золотом сиянья
к пространству холода направят, и взмывая
легко над тучами, прибавят обороты.
Оставив праздники долин, предгорий свежесть
и с ними колотых вершин края и грани,
воспоминаньями, нам ставшими наградой,
живём, до времени забыв годов поспешность...
вновь растворяемся в заботах привыканья
и в настоящем, драгоценном, уходящем
с тобой мы видим - но всё мягче и всё дальше -
потока прошлого течения и камни...
Кардиограмма, тонкий след -
край леса, тонкий силуэт
и неба край - стихий посредник,
подсвеченный лучом последним...
Но прежде чем слепящий диск
за горизонт уйдёт - дождись -
луна, вечерняя невеста
восходит в мареве небесном...
Ещё прозрачный светлый фон
и предзакатный перезвон
колоколов, и птичье эхо -
все голоса лесного цеха
её приветствуют приход...
Темнеет лес - он тайно ждёт
свою невесту... Всё контрастней
её свеченье ночью ясной...
Луна и лес - их ритуал
ежевечерний отворял
ворота полночи. Мгновенья.
Живых стихий соединенье.
Звёздно-безоблачно-ясно-чернильные
ввысь беспредельны просторы небесные,
бездною вздоха - как сон легковесною
боль и утраты во тьме причинили нам...
в давних пространственно-призрачных странствиях,
в трассах межзвёздных в затерянном поезде
тайного холода - избрана в трансе я...
света потоки в сей памяти-повести...
Почти невидима среди густой осоки,
речушка узкая в просторе изумрудном
в тени извилистой подвижных трав высоких
сама извилиста, стремится вдаль, к запрудам...
Несома речкою, легка, нарядна лодка...
а я, у абриса, у самого у края
не в панорамах над рекою - в поворотах
теряясь взглядом, равновесие теряю -
мне не успеть, не уследить за измененьем
теченья быстрого и ближнего ландшафта,
движеньем времени текучим, ежедневным,
движеньем солнца от восхода до заката...
Неузнаваемы былые очертанья...
Склонились вётлы над прямым, широким руслом
реки... а вспомню навигацию вчера в ней -
как было весело, как страшно, как искусно!...
как перекаты превращались в водопады...
Зато теперь поток разгладился, спокоен,
а берега холмятся, высятся и плавно
поднявшись кручами, вдаль отступают вскоре...
А с берегов, издалека и отовсюду
вокруг и вдаль обзор широк, он необъятен -
до горизонта гладь реки металлом чудным
в разнообразии цветов - без тёмных пятен -
переливается, струится-не таится
то серебром, то золотым скользящим светом -
над нею тучами из слёз гроза томится,
и вглубь - свинцовым отраженьем-силуэтом...
Не шёлк, а ртуть... Сурова гладь. И синей рябью
дрожит, покрыта сединой - и тише, чаще
тончайшим льдом к зиме затянута... И зябью
в округе веет от реки застывшей, спящей...
Но разбегаются лучи в сияньи Утра
ледовых трещинок причудливою сетью -
и разбивается поверхность перламутра -
и слово "вечность" собралось на ярком свете...
Должна ли, друг, литература быть жизни нашей повтореньем?
Должна ли живопись с натуры её копировать пытаться?
Идти к себе, к пространству, миру, быть самого себя твореньем?...
К чему направлено движенье, когда тебе всего пятнадцать?
Быть самого себя твореньем позволит ли теченье жизни?
Успеть свой мир вокруг построить - и мир в себе уравновесить?
Ах, это быстрое теченье - и то ровней, а то капризней
среди пространств - времён движенье - загадочное поднебесье...
Текут, летят, пятнадцать, тридцать - и вдаль, прогрессию продолжив, -
и по сей день наш мир творится... И никому никто не должен.
Завершение столоверчения...
Сокрушение окружения.
Разгружение, разоружение,
облегчение облучения.
В дальней облачной области полночью
под луной, нам не видимой полностью,
не поётся, не снится, не помнится...
Пожелаем - и не исполнится.
Погружение, холода жжение...
Тьма сознания, миг совершения...
Большая Медведица светится,
искрится вдали - не мерещится...
из креслица
яркого месяца
сорвусь я в полёт-путешествие
навстречу воздушной мечте своей...
дорОгою непроторенной
в незнамо какую стОрону,
к далёкой звезде, к соседней ли
до срока везде проследую,
исследуя сферы сна - одна,
поняв и освоив знаки дна,
сверкающие созвездьями,
зеркально в морях известными...
И в блеске усталой зАледи
куда-то прибуду зАгодя...
Иди за рифмой следом в след
и приведёт она
к мелодии, чей эхом - всплеск -
тебя на грани сна -
в пути-разбеге оторвёт
от плоскости - подъём -
где шум зелёный, рокот вод
и горы - светлым днём
утихнут и уменьшатся...
Я - слух - и вздох - и взгляд...
Я во владенья месяца
войду как в звукоряд...
За ними - башня.
Построил Эйфель
её когда-то...
скандал был страшный -
статьи-протесты
и обращенья
от лиц известных
месье Альфанду -
чтоб разобрали
сие уродство...
стояла подпись
там Мопассана,
Золя Эмиля,
и композитор
известных опер
там подписался...
и архитектор,
историк стилей
добавил имя
своё весомо...
поэт-романтик
Парнасской школы
с разбега подпись
свою поставил...
Во всех газетах
ругали башню
и называли
железным монстром.
Она пугала
и подавляла
воображенье
в начале стройки.
Её так многие не хотели!...
Но - сжатых сроков
в опереженье
стальное кружево собиралось
и... возносилось!
И постепенно
всё возмущенье
на нет сходило...
Ах, век мятущийся, век исканий,
находок славных,
усилий мысли,
смешенья стилей -
к концу приблизясь
век девятнадцатый всех построил -
и доказал он
всем - превосходство
инженерии -
над всем искусством...
Легка, прозрачна, -
хотя металла
ушло немало, -
вздымалась башня!...
Ах, Эйфель, Эйфель,
Твоё искусство
богам угодно,
мостов строитель,
творец расчётов
до миллиметра...
Твоё созданье
парит над городом, над полями,
и над собором,
а веком позже -
и над Дефансом,
над всей Европой -
воздушный символ,
магнит знакомый,
полупрозрачный...
Давно затихли,
забылись споры -
и несомненно
Париж шедевром
обогатился...
Туристов толпы,
и с разных точек
все ищут ракурс замысловатый...
И этот снимок
на память будет -
где хаотичный
ветвей рисунок
соединился
с ажуром башни...
Весна. Петровка. Третий класс.
Мой друг похож на Микки Рурка.
И с ним я таю как Снегурка
по мёрзлым лужам вскользь и в пляс
пускаясь, не разнявши рук...
В то время рос, ещё безвестный,
ребёнок - нам почти ровесник,
нам неизвестный Микки Рурк...
Вновь сердце дрогнуло, когда
я в "Сердце Ангела" увидя
черты забытые - событье,
растаявшее без следа,
смотрела, глаз не отводя,
как льётся кровь неотвратимо,
как прошлое неизгладимо
и не уходит, уходя...
Длинный и пёстрый, неведомый, славный и разнообразный,
непредсказуемый, свету открытый и тени прозрачной,
путь состоял из ошибок и к счастью ведущих поступков.
Но и ошибки в пути безграничное счастье сулили,
перекрывая сивиллы предостереженья, намёки -
преображенье, сиянье, полёт и покой обещая...
Вот и свернула, поверив в полёт на ковре-самолёте
и поднялась над горами, лесами, земли голосами...
Перевернулось весеннее, к счастью зовущее небо,
пропастью, бездною чёрной, незнаемой став в одночасье...
В бездне теряя своё драгоценное хрупкое эго,
мне остаётся ловить удалённое долгое эхо...
Ландшафты проявлены перламутром,
цветущего клевера веет сладость,
тепло - и благость - и постоянство
среды воздушной и неподвижной...
Игрушечных слов золотые горы
пейзаж окружают и замыкают -
и так оформлены перспективы
молочных рек, берегов кисельных...
Живущие в этом пейзаже куклы
боятся ступать за края картины
(за рамки, за линии, за пределы)
Им всё за рамками - незнакомо...
Пугает их снежно-холодный ветер,
а может самум из горячей пыли,
а также в неизвестность движенье?
Ведь там придётся им делать что-то,
решать, обдумывать и трудиться,
за каждый шаг отвечать, бороться...
А здесь на лилейно-пенных полянках
меж кустиков розово-изумрудных
они спокойно меняют позы,
движеньем каждым своим любуясь...
О, время - дни влились в года -
весенне-школьное - когда
миниатюрны, гибки, ловки
мы - вся компания с Петровки,
растаявшая без следа -
а прежде - не-разлей-вода -
то за руки, всю мостовую
собой заняв, то врассыпную
мы проникали без труда
как тени лёгкие, туда,
куда тянуло и манило,
на территории иные,
от всех закрытые тогда
в те времена... да, в те дворы
ворот железные полотна
к земле не примыкали плотно,
и щель узка... Но цель игры
для нас - сокровища горы -
важней испорченной одежды...
Ругали взрослые невежды
ворота, подворотни, двор,
потерю пуговиц (позор!)
и закрывали двор от нас -
наш двор чудес
в наш звёздный час...
Нет, ни тихоней и боякой,
и ни задирой-забиякой
я в школьном детстве не была -
но - заводилой-непоседой!...
и не здоровилось соседу,
когда я вдруг из-за угла,
окружена ребячьей стаей,
неудержимо вылетая,
сбивала всё живое с ног...
Мы будто резвые лошадки -
поберегитесь все, кто шатки!
За нами вихрем пыль и смог,
перемещаясь в ритме вольном
несутся вслед, вздымая волны...
и мы скрываемся из глаз...
У всех от самого рожденья,
и двор чудес, и дни паденья
удачи миг - и звёздный час!...
Музыки мощная власть - дитя бесконечного времени -
мерно качается в нём - как в колыбели живёт...
Что же есть время само - вне звуков и вне измерений?
Мир изменяет оно, материальность и мысль...
Фонарик юный, лунный брат
в цепи огней горит -
он освещает длинный ряд,
извилин лабиринт...
мне видится из сна - не явь,
не воля и не плен -
сорвал с меня сознание
тот ветер перемен,
что вынес из укрытия
и смерчем закрутил
открытий явь... Смотрите - я
здесь из последних сил
держусь - а завтра унесёт
из лабиринта снов...
И слышно: сыпется песок
прозрачнейших часов...
Вот персонаж, что отдыхает на пленэре,
отстал от времени - мы видим на примере:
он верит каждому - и никому не верен,
лишь будуарно-театрально он манерен...
Не землепашец и не сеятель, а дачник...
Мы видим творчество - и там он неудачник...
Из эйфории опускается в инферно,
и вновь всплывает - соответственно и скверно...
Из слов и страсти не решаются задачи,
запас чердачный
иссяк давно...
Чужими судьбами питаясь до отвала,
делясь раздумьями, что многим жизнь давала,
весь мёд собрав, вдруг понимает, что горчит он...
вотще старается, а путь уже расчитан...
Из темноты выводит знаки, звуки, слепки,
и из песка возводит замки-однодневки,
а в пустоте проступят очертанья вскоре,
пересекаются, растут круги из соли...
Ни тьма, ни свет, ни полумрак - ничто не значат,
здесь всё иначе
и всё равно...
Ещё пытается плести он паутину,
в неё запутавшись, храня свою рутину,
он погружается в глубины карантина...
осколки льда не собираются в картину...
Уже не борется, а мирится с пучиной,-
гроза причиной -
подводный шторм...
И вновь и вновь в однообразии созвучий
он убеждается - вдали растаял случай,
его остатки и оттенки так летучи,
и словно солнечный сквозь пальцы рвётся лучик...
И всё сложнее выплывать в сети излучин
на поиск лучших
идей и форм
Стихи - сложная конструкция из слов, мыслей и чувств,
в создании которой участвуют и музыка, и математика...
Ритмы, созвучия и однозвучия
здесь возникают от случая к случаю -
вольно летящие, тихо ползущие,
шумно плывущие - слушаю, слушаю...
катятся с гор - камнепадом, лавиной,
льются, текут многоцветной равниной...
где-то в вершинах затерян исток...
где-то, сужаясь, уходят в песок...
формы различные - общий поток,
уровень то непомерно высок,
то разливаясь весенней
гладью - небес отраженьем -
вновь очертанья, границы,
мира меняют частицы -
время течёт без конца,
всё изменяется...
Как просто, весело, светло нам было в школе
и в институте - безмятежность эта, что ли,
нам не давала повзрослеть и укрепиться -
и как на сцену - вышли мы без репетиций
в период зрелости, где горечи и соли
густой приправой получили мы в застольи...
Своих родителей, войну и боль узнавших,
понять, жалеть не удавалось нам без наших
усилий многих - но уже гораздо позже -
лишь испытаниям другим подверглась кожа...
то в жар, то в холод нас бросало, закаляло
то летний дым, то ледяное одеяло,
то революции, к охоте первобытной
нас возвращавшие - да пощадили, видно,
тех, кто остались.
Но и здесь не жди покоя...
найди свободу - состояние другое,
где выбор делаешь: идти, летать ли, ползать,
бежать ли, плыть, парить... - о том узнаешь позже...
Так шёл водевиль - не высокое действо.
И пафос тут был неуместен и жалок...
А время неспешно и мягко бежало -
прошедшее лёгкое летнее детство...
Пятнадцатилетний рубеж - переправа -
и замкнута юность как остров плывущий
в потоках стихий и волненьях созвучий,
в слезах без печали, в надеждах без права...
Всё меньше загадок и твёрже походка
на тверди земной - но легка и воздушна
по-прежнему... скорость пока непослушна -
не сбавишь, не сбросишь, растёт год от года...
Пятнадцать других пролетают в исканьях -
и рек перекаты и дней перемены,
и выбор, и только сезонов измены...
И под ноги бьются и катятся камни...
ч.2
Но воды лагуны ведут в безмятежность -
и волны, и штормы обходят сей остров,
где кружево детства и поисков ростры
волненьем глубин окружённые - те же...
Пятнадцать последующих - нестабильных -
держа равновесие, путь выбирая,
мы видим все дали от края до края
вокруг океанских течений обильных...
И мчимся с волны на волну: этот слалом
своей непрерывностью манит, пугает -
во тьме перемен и времён пробегая,
настойчивы ритмы, что ветер послал нам ...
И слово за словом, и дело за делом,
мы всё успеваем, хотя в беспорядке
вдруг брошена тень на волну без оглядки -
летящая чайка крылом нас задела...
ч.3
И встреченный вдруг на просторах кораблик
опасным становится, чёрным, пиратским.
Вдали растворённый, он виделся братским -
и поздно рисунок зловещий проявлен...
Гребцы, растерявшись, взмахнули недружно -
в волнах замерла наша лёгкая лодка...
средь ясного дня не увидев уловки,
мы, взятые на абордаж, безоружны.
И не водевиль, - а жестокая драма
внезапно играется без репетиций -
и сон этот страшен, но вспять обратиться
нельзя - лишь вперёд неуклонно и прямо.
Пиратство, утраты, мелодия странствий,
зловещие штили, свинцовые бури,
круженье эриний, вой гарпий и фурий -
и берег пустынный, бескрайний, бесстрастный.
ч.4
Но рано ещё с этим миром прощаться -
здесь пение птичье - отнюдь не пустыня,
здесь то, что забыто, закрыто, постыло
казалось - вновь радостью стало и счастьем...
Так много осталось, так много открылось...
Знакомый ландшафт - но зовущий и новый -
среда обитанья, и дело, и слово,
содружество прежнее, сила и милость...
Здесь Острова берег - здесь краски и звуки,
аккорд ароматов, лесной светотени,
весеннего луга земное цветенье,
здесь души встречаются после разлуки.
И волны вокруг утихают - и шум их
теряет свой пафос опасный и бурный,
и пеплом посыпанный край их лазурный
плывёт к горизонту - и там лишь бушует.
За амальгамой тонкой
всё зазеркалье ждёт нас
от сотворения мира:
охотники Альтамиры,
шумеро-аккадское царство,
месопотамские дебри,
ассирийцев и вавилОнян
следы глубокие в камне,
пески иудейских кочевий,
Египет, веками незыблемый,
культуры волшебной призраки -
минойцы, пропавшие без вести,
античной Эллады наследие,
чьё множество и наполнение
доселе тревожит сознание,
царит олимпийцев собрание,
а ниже - земные создания:
нимфы, сатиры, циклопы,
музы, герои, грации,
весталки, сивиллы, пифии,
зеркальные амазонки,
дриады, наяды, фавны...
вокруг бестиарий мифический,
создания-композиции:
кентавры, грифоны, гарпии,-
и бродят средь них поэты -
прославленные аэды,
играющие на арфе...
и весь этот мир играет
за тонкой зеркальной гранью -
есть ли, отсутствует рама -
портал во время-пространство -
зовёт и звенит зазеркалье,
наполненность, многоцветность,
звучанье, оттенки, эхо,
эфира касанья лёгкие,
свет и обрывки радуг...
Жаром ветра отзывается Сицилия -
по Москве трамвайно-летней обессилев, я
пролетаю незаметно до окраины,
где прозрачностью теней холмы оправлены,
где непуганые птицы в брызгах радужных
каждый год без репетиций собираются
дружным хором над источником затерянным
между листьев - в мелодичное сплетение...
Соловья неумолкающего слушая,
покоряюсь неслучайности и случаю,
что в единое и светлое оплавлены
словно парусник в далёком мореплаваньи...
Долгих дней очарование воздушное
уношу в полёт ночами простодушно я -
там движение мечты и сновидения
возрождает лету явь, где снова день и я...
Мой спящий район
силуэтом не блещет,
он в зелени тонет...
Москва, но не близко эМ-Сити
и Кремль златоглавый...
А где-то незримый туманный и призрачный
лондонский Сити
чуть ближе - мой старый знакомый,
чуть более видный
парижский Ситэ...
Без страха, без боли
смотрю из окна - и зубцы новостроек,
в зелёное море вокруг погружённых,
лишь только простором
и воображеньем богаты.
Здесь тихие редкие толпы спешат
несуетно после работы
доделать насущное
и погрузиться в раздумья.
А рядом, так близко
на западе
агрессии волны
и злобы, насилья, безумья,
неодолимой стихии ненастье...
Брожу в лабиринте снова
в доме своём
бегом и ползком...
Фрагменты мира лесного
в миру городском -
листья, лианы, стебли
вписаны в нём,
врисованы днём -
открылись в просторы стены -
стоцветный проём...
Картины звучат. Светлее
становится фон...
Пламенеющий звон,
вибрация струн - продленье
пространства - не сон.
Смотри, создавай, не медли,
Не жди, не молчи -
Тени, лучи -
плетенье, круги и петли
в слова заключи...
Лови ежедневно данный
солнечный свет
и лунный ответ,
радуг аккорд туманный,
прерывистый след...
Когда покой нам только снится,
и жизни новая страница
так неожиданно чиста,
а там, где мнилось продолженье,
сегодня - новое движенье
округой майского шеста -
и с удивленьем понимая,
что в осени приметы мая -
не редкость и не диссонанс -
а молодое поколенье,
отнюдь не наше повторенье,
как в зеркало глядится в нас -
тогда - разомкнуты ресницы!
Свершится то, что не приснится!
Почему так пусто вокруг -
оживлённый поток людской,
незнакомец, прохожий, друг
не ступают туда ногой...
Там гнездо устроил Прокруст.
Там костей раздаётся хруст.
И гостей не ждут там - но пусть!
Обойдётся семьёй Прокруст!
Это ложе - чтобы на нём
обрубить, оббить, обтесать
до конца. И ночью, и днём...
Изменить и форму, и стать.
И домашние, день за днём
по частям отдают себя.
Существо противится - но...
Дань кровавая там - всегда.
Слова-слова-слова
мы слушаем и верим,
что истина живёт
за радугами фраз...
А как замысловат
и ярок свет феерий,
а как высок полёт...
и вновь как в первый раз...
Конструкции словес
незримы, невесомы,
но каменно от них
сжимаются сердца...
Звучанье мыслей, вес
как тяжкий груз несём мы -
ища в пути родник
в пустыне без конца...
Потеряны слова,
намеренья, желанья.
Тускнеют краски. В даль
и вдоль растёт обзор.
Прозрачны дерева.
И размывает грани
сезонный фон дождя,
бессонный разговор...
Всё дальше, ниже свод -
и - тяжелей в тумане
картины до небес -
в них атмосферный свет
сгущается, плывёт...
и как в небесной манне
тела теряют вес,
а в душах света нет...
Покрыты капельками травы,
пышны - в начале октября,
не увядают... В чём мы правы,
а в чём - ошибок долгий ряд?
В чём заблуждались?
В чём терялись?
Где пропускали поворот?
А где, свернув, мы попадались
в ловушки, устремясь вперёд
в безумной спешке, где без строчки
ни дня, бывало, ни полдня,
где ни раздумья, ни отсрочки,
где все сомненья отклоня -
в бездонность, в пропасть... безысходность
осеннюю, во тьму, во льды...
у берега летейских вод - нас
в былое не вернут следы...
Всё ближе точка невозврата...
так страшно вспомнить сон дурной -
то был не сон. Гроза. Утрата
всё длится порванной струной.
Но дальше - дней круговоротом
сезонов мягкий перезвон...
в них доброты, любви, природы
и человечности закон
вновь инфернальность побеждая,
рождают воздух, дарят свет -
восходит радуга двойная
грозе исчезнувшей вослед...
Так на поверхности - разгадки -
чуть-чуть прикрытая тропа,
дождя шумевшего остатки
и яркой зеленью - трава...
Облетевший фасад,
унесёная крыша,
беззащитные мысли -
только ветер и дождь,
только грома раскат
за раскатом услышу...
Пустота и открытья.
В мире - правда и ложь -
не полярны, не врозь -
кружат неразделимо
в пляске - дьявольской парой,
в блеске молний сплетясь...
(ствол - лианой оброс,
пышным мохом - руина...)
дышит пламенем-паром
эта смесь, эта связь...
В разных точках земли
зло и взрывоопасно
возникает внезапно,
продолжаясь века,
сплав гремучей змеи
с древом жизни напрасной -
человечество залпом
губит
наверняка...
Когда вблизи
волна морская
(хотя от моря далека я)
вдруг поднимается, шумя,
когда - как даль - мирок раскроем -
а мир по-новому раскроен -
и снова поиск - где же я?...
опять по осени считая,
плоды, и провожая стаи
дроздов, стремящихся на юг -
я в удивленьи и в движеньи,
в непостижимом окруженьи,
любви, что дарит ближний круг, -
всё принимаю как награду,
и листопаду снова рада!
Вознеси - отпусти...
Недолёт - поворот...
Не достиг. Не постиг.
В серой топи болот
душной сыростью стелется
липкая тьма...
ты в ней виден едва...
Лишь трясина. Тюрьма.
Ты оттуда не выйдешь на свет.
Никогда
не откроется взгляду пространство небес.
Никуда не ведёт вялых дней череда.
Неподвижно. Безжизненно.
Звёздный навес
ты едва различаешь сквозь мглы пелену,
ты остался, погряз, растворился в плену...
ты всё ниже. Ты пал. Ты останешься там.
Нет пути к сновиденьям. Нет веры мечтам.
Ты не помнишь движение, солнце, луну,
ты не чувствуешь воздух, не слышишь волну...
Ужели опутана всё ещё тьмой? -
И голос лесного царя:
"неволей иль волей, но будешь ты мой" -
из тьмы раздаётся, творя
пространство чужое, закрыв горизонт
сумятицей чёрных ветвей,
а рядом звучит, настигая грозой,
лишь сумрачный ветер в ответ...
и скачет ездок запоздалый - тяжёл
и грузен как холод начал...
в руках верхового младенец чужой
тревожит меня по ночам...
"неволей иль волей, но будешь ты мой" -
скачи - не ускачешь во мгле -
застынешь зимой ли, закончишь тюрьмой,
от голода сгинешь в земле...
не скачет - летит запоздалый ездок...
как время без устали мчит...
и воздуха свист, и отчаянья вздох -
напрасны оружье и щит...
Из тьмы коробки
на сцену с танцем
на срок короткий
с людьми остаться
на сцене с песнями, пантомимой -
неугомонно, неутомимо,
в нарядах праздно
меняя маски,
многообразны,
различны масти, -
в цветных нарядах -
и однотонных,
румяны, рады -
бледны и томны...
............................
в чулане глухо
ржавеют гвоздики
и в пыльном воздухе -
полуразруха...
здесь чёрно-белые,
цветные в шашечку,
все персонажи тут
притихли беглые...
часов полночный звон -
его высочество
уже на гвоздике,
как будто в воздухе
кружится всячески...
его висячество
его дурачество
в потёмках прячется...
И всё в движение пришло ж!
И злополучный курс бумаги,
и, смешиваясь с правдой, ложь,
со снегом - грязь, и чёрных магий
проекции на белизну...
Взрывает день уставший разум -
тот к колыбели и ко сну
склоняется, остывший разом
от ожиданий и забот,
от неслучившихся в природе
явлений, - чувств под новый год -
прыжки-гримасы в хороводе...
Два зимних вестника подряд -
два снежных дня - краса и нега... -
и снова словно листопад -
летят бумаги вместо снега...
Вернись к нам снежный, кружевной
наряд, коснувшийся так нежно
лица и рук, волшебный слой
материи холодновнешней...
Тропинки, сны и музыка,
ландшафт, вода, леса
в рисунок строчек узеньких
выстраиваются...
Стерев рукой недрогнувшей
прошедших снов обман,
одну в сети дорог нашли -
и вдаль через роман
по ней без промедления,
минуя ответвления,
над скрытыми ловушками,
в ночи к себе зовущими,
за еле видимой мечтой
за горизонтом, за чертой...
Погибла честь. Приходит весть.
Злом веет - страшно перечесть.
Не знаешь - верить или нет.
Не в первый раз. Глубокий след
от громких траурных вестей.
Век новостей. Век скоростей.
Пятый раз в январе наступает весна,
тёплым воздухом в зимние сны внесена,
растворяя следы - во снега и во льды -
это гостья незванная - оттепель, ты!...
Мы с тобой, неспокойная, накоротке -
удивляемся вновь ледоходной реке,
с оживлёнными птицами в лад говоря
по колено в воде посреди января...
Ты обманщик, мороз. Ты колдунья, зима,
заметаешь метелью и сводишь с ума...
А "тепло ль тебе девица?" - спросит мороз -
не отвечу на старый знакомый вопрос.
Погружаюсь я в оттепель - время надежд,
но далёко не прячу пушистых одежд -
не окончен сезон непокорных высот...
Мне мороза кристаллы февраль принесёт.
Поэзия руин, империя обломков,
из них проросших трав расцвет и аромат -
и вольный рост ничьей стопой там не примят -
а мирный звук воды, струящейся негромко
и птичий перезвон в свободной тишине
проявлены светло, прозрачно, безмятежно,
разнообразно - но всегда одни и те же -
в тенистой глубине и ясной вышине...
И заросли следы, а новым где же взяться -
там человечий дух давно уже угас -
там эхо - лишь стихийный шум и дикий глас
забытых навсегда земных цивилизаций...
От грохота уйди, от страха не дрожи -
оцепененье чувств и вечный сон души .
Восковая кукла, мёртвая с рожденья
что вокруг смотри, что внутрь - лишь пустота,
а вокруг тебя твои же отраженья
множатся, толпятся, глазу маята...
Неподвижных глаз, пустых, твоим подобных,
пары окружают, повторив тебя...
Широко раскрыты и прозрачны - что в них?
Не найдёшь ответа, весь свой век проспя...
Словами строчки-этажи
выстраиваются в пространстве.
Они рождаются в тиши,
но время беспредельных странствий,
метаморфоз и перемен
всё яростней и бесшабашней,
не ведая границ и стен,
перемещают эти башни
прозрачнейшие
по песку,
по городам, лугам и чащам...
и в час назначенный - войскам
подобные, в бою звучащим,
и грозные как гром небес
они несметными полками
создав над тьмою перевес
вдруг прогремят под облаками
и, побеждающие зло,
как древнего Орфея лира
их необъятное число
гармонию подарят миру
По эллипсу ходит цветная планета -
но вдруг проступает в ней ночь силуэтом,
свои очертанья меняя при этом -
там серость царит и зимою, и летом...
Страна беспредела под видом порядка,
страна сквернословия - чётко и кратко
тебя посылают, смеются украдкой,
играя в зловещие серые прятки.
Но есть в беспощадных бессмысленных буднях
просветы и праздники, флейты и лютни,
и где-то встречаются светлые люди...
И весть ожидать, и надеяться будем...
Толпа линяет по весне - меняет кожу,
и от неё освобождается прохожий,
но собираются в трагическом молчаньи
иные толпы - дань свершениям печальным...
Вчера казалась атмосфера безвоздушной,
теперь она совсем становится бездушной,
и толпы движутся в медлительном бессильи, -
чем - вопрошая - небеса они взбесили?...
Преобладают силы зла, растут безмерно.
И все Кощеи на земле почти бессмертны.
Кто вызвал демонов, тиранов, асассинов? -
не отловить никак, не вбить им кол осинов...
Вновь - век вампиров и прыжок в средневековье,
где всё решается чужой пролитой кровью.
Течёт река из серебра, без дна, без края,
а рядом - в поисках добра - толпа людская...
Вновь перламутровое небо
так безмятежно
весной и летом, ежедневно
и безнадежно...
Усладу утреннего кофе
я наливаю...
Прошедшее средневековье
и нулевая
отметка времени отсчёта
во мне проходят,
напоминая мне о чём-то, -
и переводят,
и расшифровывают звуки,
затменья, знаки,
пересечения, разлуки,
осадки, накипь
и легион иных последствий -
скольженьем тени
над жизнью занесённых лезвий
и заблуждений
стальная плоскость отсекает -
в ней зазеркалье
таится, тает и вздыхает:
Не задержали,
не сохранили свет небесный...
В былом и страшном
полёт-падение над бездной,
знаменьем ставшей.
Бирюза весны, сгорая
белизной без сна, без края
растворяясь в изумрудной
буйной зелени упругой,
тёплым ветреным аккордом
рассыпается покорно...
веют яблони ветвисто,
сплошь покрыты аметистом...
вышел россыпью жемчужной
вишен розовых - не чуждый
цвет японской пасторали -
нам привили - постарались -
радость первого цветенья,
разноцветья, света, тени,
ароматов переливы...
соловьи без перерыва
в бесконечности гармоний
стройных брачных церемоний,
в необъятности сердечной,
в завороженности вечной...
