Владимир Мильман. Барышня и иммигрант

на сайте "Тёмного леса":

стихи
проза
драматургия
история, география, краеведение
естествознание и философия
песни и романсы
фотографии и рисунки

Владимир Мильман

БАРЫШНЯ И ИММИГРАНТ

(Кинопьеса для полнометражного художественного фильма)

По мотивам театральной пьесы Владимира Мильмана "Барышня и иммигрант"

Русская версия начата 29 ноября 2008 года
и окончена 14 декабря 2008 года.

1. Клоун на ходулях представляет своё искусство жонглёра, и жонглируемые им предметы меняются калейдоскопически быстро; вот он, например, с ловкостью мага оперирует игральными картами. А кроме того, он быстро перемещается на своих ходулях с места на место по нескончаемой, как кажется, плоской поверхности. Странное это место, по которому он бегает - никого и ничего не видать вокруг; наверное это и создаёт ощущение пронзительного его одиночества - несмотря на всю бойкую активность жонглёра. И в самом деле - кому он всё это представляет? Съемочная камера поначалу фокусируется на нём снизу, так что кажется, что ходули его очень высоки, а на краю их этакая бульба вместо клоуна насажена. И ещё очень странно, что вокруг так неправдоподобно тихо - ни единого звука не доносится ниоткуда.

Но вот камера скользит вверх, будто пытается дотянуться до, как водится, малёванной клоунской гримасы; получше рассмотреть что ли, а затем ткнуть в эту гримасу пальцем? И рассыпается теперь стекляными бусинками о хрустальный пол одинокий младенческий смех. Клоуну хочется увернуться, так что он прыгает малёванной физиономией то назад, то куда-нибудь вбок - вправо и влево, но хрустальное хихикание от этого делается всё веселее и веселее. В настоящий момент, между прочим, клоун жонглирует хрупкими китайскими вазами - ему вовсе не хочется такой предмет уронить, он очень старается, но искусство его потревожено, внимание критически ослабело, а усилия его чем отчаяннее, тем они веселее атакуются, так что волной накатывается неизбежное и оно происходит - прекрасная ваза скользит мимо руки клоуна удаляясь от неё вдоль его ходули: движение её вниз чудесным образом словно она привязана на резиновом шнуре замедляется пропорционально расстоянию до пола, а за мгновение до столкновения с ним ваза и вовсе зависает; на одно лишь мгновение достаточное однако нашему глазу, чтоб ему оценить эту невосстановимую красоту; и вот неизбежное завершает ему предопределённое: ваза соединяется с полом и разносит по нему концентрическими кругами необозримое множество бессмысленных осколков. А следом и грохот волной накатывается и покрывает-переполняет-перегружает необъятную пустоту расспластанную кругом.

Реакцией на это камера лишь слегка и кратко отпрянула, не более того, скорее от неожиданности, чем от испуга, но вот она улавливает в уголке рамки удаляющиеся теперь от неё ходульные ноги - подальше от этого безобразия. Ей бы догнать их, да вот несчастье - клоун удаляется хоть и на самую малость, а всё же быстрее, так что расстояние между ним и камерой неумолимо растёт. Тоскливый и монотонный звук врастает в тишину этого странного места; с малого он нарастает до раздражающего, не слишком громкого, но не уходящего и преследующего - вроде комара, которого хочется хлопнуть с размаху, чтоб не жужжал над ухом.

За кадром стартует краткий диалог - хрустально звенит голосом ЮЛИ и глуховато-гулко отдаётся в ответ голосом ВИКИ:

Мы, клоуны, приходим и уходим... Таковы правила.

Останься! Останься, слышишь... Я ведь тебя прошу, пожалуйста?

Никак невозможно, но, знаешь: ты можешь оставить себе мой круглый нос. У тебя с ним не будет хлопот - он небъющийся.

Красный клоунский нос скатился будто он заблудился между ходулями, и далее соединившись с хрустальным полом покатился вправо и вбок от камеры подскакивая ударами ниже и ниже; лишь несколько раз - ведь такие носы делают из некачественной и слабо прыгучей резины.

Я случайно. Вазы легко бъются, а ты останься, ладно?

Ходули удаляются и исчезают. Отдалённый тяжёло нарастает самолётный гул - наплыл и схлынул. Плюс ещё один неидентифицируемый звук фоном врос, вселился: будто свистящий шёпот, или резкими порывами ветра шелестящие листья. Но тот тоскливый саднящий звук остаётся лениво всё покрывающим фоном. И пустая поверхность хрустального пола тянется нескончаемо. Может, по этой как раз причине монотонная тоска разрастается до пугающей и вдруг истошным криком взмывает до нестерпимого режущего уши воя.

2. ЮЛЯ - крупным планом её лицо - одним быстрым движением размеживает глаза - реакция на только что прооравшую за окном скорую помощь. ЮЛЕ сейчас 23, но та же актриса далее будет играть её 18-ти - 19-тилетнюю. Камера плавно расширяет план и сворачивает на бок к стене, у которой расположена кровать ЮЛИ. На стене характерно для русской иммиграции - ковёр. Камера движется дальше, проходит угол между стеной и потолком пока не фиксируется на его поверхности. При скудости освещения проникающего в комнату потолок сейчас сходен с "полом" из предыдущих кадров. Тающее эхо сирены за окном соскальзывая в небытие оставляет лишь некоторые характерные звуки непрерываемой городской жизни.

Стартует музыка - лирический неспешный вальс {1}. Тьма в комнате сгущается настолько, что лишь какие-то копошащиеся тени остаются различимыми на потолке.

3. Свет постепенно нарастает до неполного, выявляя танцующую пару: ВИКУ и ЮЛЮ. ВИКА - статный мужчина лет сорока, элегантно несущий свою довольно уже поношенную, но когда-то элегантную одежду. ЮЛЯ - восхитительная своей молодостью курчавая девушка-подросток лет 19-ти, одета характерно для канадки своего возраста - конечно пуп наружу. Оба замечательно танцуют, явно любят и отдаются танцу всей душой, но у мужчины особенный профессиональный лоск и шик. Несколько пластмассовых "клубных" стульев расположились вокруг. В правом углу типичного для танцевальной студии помещения - компакт-диск плэер. Этот угол соединяет две зеркальные стены. Две другие стены прозрачно стекляные и о них трутся тёмные силуэты примыкающих к ним кустов и ветвей окружающего этот клуб паркa. Комната тускло освещена проникающим в неё электрическим светом: частично через приокрытые двери, частично через стекло стен - от фонарей слабо освещающих парковые аллеи.

Я обожаю танцевать. И нюхом чую каждого такого. Только потому я и стала с вами танцевать (смеется)

Нет, просто представила себе мою маму, если-б она узнала, что я танцую ночью в пустом клубе с незнакомцем плохо владеющим английским языком и старше меня лет на двадцать. Правильно я оценила?

Я ничего не дам. Я просто танцую с первым на этой земле человеком, который не шарахается от меня в сторону, как только я к нему подойду. Скажите, что это за манера у людей тут в Канаде?

Мне 25-ть. И в Канаде не шарахаются от встречного человека, это не правда. У нас вежливые и добрые люди. Они всегда стараются помочь.

И очень честные тоже. Вот вы, например. Честно назвали мне ваш возраст. Верно?

Резким движением ЮЛЯ останавливает танец, отстраняется и подойдя к плэеру выключает музыку.

Какое вам дело до того сколько мне лет? Даже если бы вы нормально говорили по-английски я бы тоже знала, что вы не канадец - вы не вежливы.

4. Мгновенная смена кадра. Ранние сумерки. "Артси" район некоего большого города, район ретро, раслабленно стилизованый под конец девятнадцатого - начала двадцатого столетия странным образом через реставрацию его фабричного прошлого; условно назовём этот район "Отстойники". Тут вдоль расчитанных на променад нескольких улиц-бульваров расположились картинные галереи, кафе и рестораны. В центре Отстойников - старого образца часовая башенка. Автомобили ютятся по периметру -их не допускают в глубь. Подчиняясь стилистике района, публика тут расслаблена - если она и напрягается, то лишь на восприятие искусства - изредка. Во всяком случае тут публика подготовлена к этому.

Кафе. Выносные столики пусты за исключением одного - за ним вразвалку сидит элегантно наряженный в белую тройку, в руках стэк, театральный персонаж ГУРОВ (40). В Отстойниках играется экспериментальная постановка "Дамы с собачкой", по пьесе "Ялтинские игры" ирландского драматурга Брайэна Фриэла (русская версия В. Мильмана), своеобразной драматизации инспирированной знаменитым рассказом А.П. Чехова. (Режиссура и идея постановки описанного тут стиля принадлежит Левону Хафтвану: декорации - окружающая среда, спектакль большею частью вынесен на стихию улицы; в России несколько сбивая истинный смысл такого чудесного и редкого театрального действа это кажется так и именуют "уличным театром".)

ГУРОВ в настоящий момент - в кадре любительской камеры, которая расположена вправо от него на достаточном расстоянии, чтоб захватить и несколько окружающих столиков. В камеру попадают также случайные прохожие пересекающие территорию кафе, часть улицы с её праздно шатающейся публикой и, иногда, пересекающие пространство камеры в непосредственной близости от неё, зрители этого спектакля. Красивая девушка одетая мальчиком с лотком разносчика в руках - тоже часть этого спектакля - периодически вплывает в любительский кадр.

Через две недели моего пребывания в Ялте и за день до запланированного отъезда около трёх пополудни я лениво расположился у столика летнего кафе, пополнив компанию наиболее лояльных духу этого курортного городка отдыхающих. Вот тогда-то и привлекла моё внимание совсем молодая женщина внезапно появившаяся в дверях Морской гостиницы - прямо напротив моего кафе.

На этих его словах любительская камера конечно производит широкий разворот в поисках того, что могло бы тут именоваться "Моркой гостиницей" пока наконец не упирается объективом в ЮЛЮ - АННУ Сергеевну - замешкавшуюся напротив кафе в проёме двери здания. Будто в ожидании какого-нибудь подвоха АННА Сергеевна настороженно оглядывается - оттого и замешкалась - и только затем торопливо пересекает улицу в направлении кафе стараясь теперь уже больше не смотреть по сторонам. Между тем инициативу съёмки теперь кратковременно перехватывает профессиональная камера - с целью продемонстрировать нам "реальность" события. Профессионал тоже расположился справа от ГУРОВА, но значительно дальше и потому в рамку его объектива попадают и ЮЛЯ/АННА, и толпа зрителей по приглашению ГУРОВА развернувшаяся к нему спиной в сторону АННЫ СЕРГЕЕВНЫ, и "оператор-любитель", ЮЛИН отец, БАЗИЛЬ (Василий Давидович, 60) снимающий на плёнку актёрскую игру своей любимицы-дочери и в целях удобства съёмки отставший от толпы на несколько шагов.

С этого момента и далее помимо особо оговариваемых исключений съёмка ЮЛИ/АННЫ производится профессионалами съёмочной группы, в то время как съёмка включающая ГУРОВА подаётся на экран с иммитации любительского объектива БАЗИЛЯ. В данный момент сфокусированная на АННЕ профессиональная камера сопровождает её пересекающую улицу-променад в направлении к кафе. Кое-кто из променадных зевак замечая её раззевают рты и заинтересованные примыкают безбилетными наблюдателями к толпе "законных" зрителей. На АННЕ СЕРГЕЕВНЕ белые кружевные перчатки и в руке у неё такой же зонтик, что элегантно возносится над её головой. Как и ГУРОВ, она одета характерно для русского курорта конца девятнадцатого столетия...

Белая блуза, серая юбка, простая соломенная шляпка. И маленькая ручная собачонка у её ног. Дама низко опустив голову засеменила торопясь к нашему углу, повидимому избегая взглядов; но по традиции здешних зевак это трюк невозможный, и лёгкие повороты шляп и шляпок конечно же именно её неотступно сопровождают.

Чашечку чёрного кофе, пожалуйста. (воображаемой собаке) Сидеть. Сидеть.

Субъект мне незнакомый - интересно - лет двадцать? Поболее. Двадцать два? Да, наверное. Русская? Безусловно. Замужем? Думаю - да. Почему? Инстинкт - и собака тоже. Муж в гостинице? Да нет, дома он! А почему, собственно? Погодим, сама расскажет - не умолчит...

По прибытии я телеграфировала мужу: "Дорогой Николай, добралась благополучно; гостиница приличная, погода изменчива. Пока я в отъезде пусть Соня помоет полы наверху шампунем." Сегодня утром, то есть два дня спустя, пришёл ответ: "Отчаянно скучаю. Тебе нужна была передышка. Вздохни полной грудью. Тамошний воздух возродит тебя. Лишь только справлюсь с делами - буду. Люблю крохотное моё дитя до невозможности. Николай." Ему было за сорок тогда - я могла быть его "дитя". Тихие и честные глаза одобрившие эти слова конечно рассчитывали на утверждение во мне чувства уюта и защищённости за широкой мужней спиной. И хотя накрывшая меня с головой паника перед парголовской западнёй уже заколыхалась над горизонтами ялтинских вод миражами нереальности, -

(фоном её голосу мягко вступает медленный лирический вальс из предыдущих кадров)

- "крохотное моё дитя" одним касанием всколыхнуло тонны отчаянной неуспокоенности норовившей захоронить живость моей души, так что я насиловала себя заклинаниями о том, что Ялта послана мне провидением; я обрету наконец тут столь отчаянно искомое мною равновесие души и научусь быть благодарной, или, по крайней мере, жить в мире с тем, что приносит мне судьба.

5. Мгновенная смена кадра - предыдущая студия, deja vu. Медленный лирический вальс, в котором зачарованные движением плывут ЮЛЯ и ВИКА. Только вдруг всё преображается: резким движением ЮЛЯ отстраняется, энергично направляется к плэеру и выключает музыку. Она также включает свет в студии. Теперь мы наконец видим обоих при ярком электрическом освещении.

Ну вот, вы и рассердились. Простите. Я не вежливый, я знаю. Точнее, мы из России все прямолинейные. Мне это уже говорили. Мы говорим, что мы думаем, не очень-то взвешивая стоит или не стоит.

Я поняла, что вы русский, могли не говорить; у вас акцент русский.

О, так вы тоже из наших краев? Вы сразу догадались, что я русский?

ВИКА (уже серьезно, но спокойно, по-деловому)

Да, отличие большое. Я говорю по-украински, пою украинские песни, имею украинскую романтическую душу.

"Романтическую"? Они, значит всех-всех любят?

ВИКА (внимательно всматриваясь в нее и теперь уже действительно ехидно)

А зачем они кровь христианских младенцев в мацу употребляют?

Тут же вынужден поймать её летящий в него кулачок.

Между ними завязывается молчаливая возня: ЮЛЯ отчаянно пытается освободиться, вместе с тем не оставляя попыток пихнуть его в бок; она в ярости и не очень соображает что делает. В то время как ВИКЕ хотелось бы сперва "усмирить" её физически, так чтобы затем и доводы его могли быть услышаны, но вместе с тем он и просто пытается защитить себя от её тумаков.

6. Мгновенная смена кадра: район Отстойников. В кадре АННА и ГУРОВ; соответственно съёмка - непрофессиональной камерой БАЗИЛЯ. Позже, когда в кадре одна АННА съёмка переходит в руки профессионалов съёмочной группы фильма, как это уже объяснялось ранее.

Вы упустили военный оркестр. Бодренький оркестр. Они подымали наш патриотический дух. Разгоняли кровь, так сказать. (Выдерживает паузу. Меняет тему на воображаемую собаку.) А он красавец у вас.

Подарок от Николая. Мужа. На день моего рождения.

Замечательно. (в сторону) Николай! Восемь граней - все равные и хлюпающий нос бульбой. (АННЕ) Кличка?

Интеллигентный взгляд - много понимания. Можно я скормлю ей бисквит?

Угощайтесь, леди. (При внезапно возникающем лае отдёргивает руку.) Эй-эй, барышня, я лишь хотел с вами познакомиться.

Миледи, я абсолютный джентльмен и мои намерения всегда джентльменские. (Выдерживает паузу.) Впервые в Ялте?

Вернётесь. Я каждый год бываю - иногда по делу, чаще по желанию. (Выдерживает паузу.) Я советник, в банке. (Пауза.) Хотя степень я получил по филологии. (Пауза.) Сто семьдесят лет назад. (Пауза.) Я не самый блестящий банкир. Как вам Дзур-Дзур?

Дзур-Дзур. Это водопад. В часе езды отсюда. Очень достоин внимания. Поезд туда отправляется каждые - (Обрывает себя, склоняется к ней и почти шепчет на ухо заговорщически.) Не сразу смотрите; там, справа, молодой человек в розовом жилете и белых штиблетах. Увидели?

Наблюдайте. Он всыпает кое-что в чашечку кофе. Увидали?

Снят с верхушки кафедрального собора в прошлое воскресение. Перед литургией. Говорят от него жена сбежала с кавалерийским офицером.

Однорукий. Большая трагедия. А вон то хрупкое созданийце в сатиновом платье -кажется вот-вот отдаст Богу душу?

Ей поручены слоны в московском зоопарке. Большой специалист.

А необозримых размеров мужчина с седой бородой - её муж... (Сосредоточился на своих ногтях; тихо.) Проявите незаинтересованность - он знает, что вы толкуете о нём.

Погоду сегодня обещают дождливую, но ведь настаёт их сезон, не правда ли? (снова почти шёпотом.) Не менее десяти пудов чистого веса - попробуй-ка поноси такое и днём и ночью. Слишком много пъёт. В своё время был ведущим танцором в Мариинке.

Вы что же утверждаете, что этот бородатый толстяк солировал в Мариинском балете?

Иль Фолетто. Эльф. Он итальянец. А она немка. Они поженились немедленно по окончании курсов - как, впрочем, и я. Но отказались учить национальные языки друг друга. Так что всю жизнь переписываются.

Глядите. Она прямо сейчас передаёт ему записку.

Он читает. Качает головой - не согласен с чем-то. Возвращает.

Это же счёт! Она передала ему счёт! (Смеётся.) За кофе!

Ну что вы. Это такая игра. Тут все в неё играют. Это называется - "ялтинские игры".

Это не важно. Не сейчас. Потом объясню. Я завтра еду к водопаду, попрощаться; поезжайте со мной.

И вашу очаровательную спутницу возьмите - мы её там окрестим в серебристой голубизне Дзур-Дзура. Как мы её назовём?

Отчего же? Будет живым напоминанием вам о Ялте. Между прочим, я Дмитрий Гуров. Из Москвы. А вы - ?

Парголово в четырёх милях севернее Петербурга.

Парголово? В трёх милях к югу от Рима. Вы, я думаю, заменяете теноров в итальянской опере. У нас их много в Москве. (заговорщически) Глядите. Тот мужчина, что ест мороженное. Он утверждает, что он внебрачный сын королевы Английской - Виктории. Я склонен ему верить - у неё их было девятнадцать. (громко) Я подхвачу вас у Морской в десять и к обеду благополучно доставлю домой. А ведь вам так и не принесли кофе! (Вскакивает.)

Я думаю - у работников кофейни кофейный перерыв. Схожу разузнаю. (в сторону зрительской толпы) Придёт? со своим маленьким монстром? Может и придёт. Ну а на нет и суда нет. (Безразлично пожимает плечами и удаляется.)

Странный субъект. Сто семьдесят... (Смеётся.) Сорок, наверное. Женат? Ну конечно, сам ведь сказал. Двое или трое детей - взрослые надо полагать. На банкира он не похож нисколечки - и на филолога тоже; хотя кто-ж его знает какие они, филологи. Надо бы спросить у него. Удачлив? Ну не знаю, не уверена. Проглядывает за его шутливой манерой нечто... отчаянное.

ГУРОВ (на отдалении, уходя, пока АННА собирает кое-что из предметов своего туалета оказавшихся на столе в процессе их разговора)

Любопытное это слово "завоёвывать"? "Прошлой ночью я завоевал ещё одну..." Есть в этом какой-то военный привкус...

Он всё более удаляется, и его уже не видно за толпой зрителей; он всё говорит и говорит, но слов не разобрать. Камера упирается в толпу и от этого теряет фокус.

7. Возврат к сцене в студии и к 18-19-летней ЮЛЕ. Стартуя вне фокуса камера отодвигает план и настраивается на отбивающуюся от ВИКИ ЮЛЮ.

Погодите! Я же пошутил! Глупо пошутил, знаю, но вам не должно было на меня так сразу нападать! Разве я вам что нибудь плохое сделал? Не хватало мне еще попасть в антисемиты. Половина моих самых любимых учителей и друзей - евреи.

Она обмякает. Успокаивается. Он отпускает ее.

Нельзя же так сразу переть буром. Что вы знаете о погромах и об Украине? Ваши родители, я думаю, вас односторонне проинформировали, хотя, конечно, я понимаю, у всякого еврея это наболело.

ЮЛЯ (снова несколько раздраженно, но уже устало)

Опять вы не то говорите. Какой тут может быть двусторонний взгляд, когда мы говорим о погромах? Но я все-таки не права. Что-то на меня нашло. Я не обязательно так быстро набрасываюсь на людей. И с чего вы взяли, что я еврейка? Если хотите знать - у меня мама украинка. А вообще я - никто. Поэтому я заступаюсь за всех.

Очень просто. У меня папа - еврей, а мама - украинка. По еврейским правилам я - не еврейка, а по украинским - не украинка. (Опять гордо и воодушевленно) Вот как!

Это стихи. Они говорят, что волнистая, уходит все Иулия. Ваше имя означает - волнистая. А вы что не понимаете по-русски?

Нет, хотя я поняла, конечно, что вы говорили по-русски... или по-украински.

А вы тоже - не пропустите. Да, это, конечно, было глупо. (После паузы) Я сержусь на своих родителей. Каждый из них варится в своем, но совместно они решили, что будет правильно, прежде всего для меня, если они создадут сугубо англоязычную культуру в доме. Меня только они об этом не спросили, я была слишком маленькой, чтоб спрашивать. Мне было три года. И отрубили. А я очень жалею. Они оба приехали с английским, который там считался хорошим, но я-то знаю, что тут он не очень хорош. Так что я благодаря моим предкам не только формально по национальности никто, я и по культуре - никто. Каждой понемножку, и ничего по-настоящему.

Девонька моя, не расстраивайтесь по пустякам и не придумывайте себе комплексы. В вашем возрасте никто еще ничего не знает. Если куда прилепились, то по привычке от родителей. А свое - лишь только начинается.

Не называйте меня "девонька моя", если можно. Конечно, я понимаю, у вас английский плох, поэтому не сержусь.

Хорошо, буду называть вас (произносит по-русски, смакуя) "б-а-р-ы-ш-н-е-й". Вам это очень идет. А по-английски,.. ах, черт, по-английски это и не скажешь, м-м, ну, что-то вроде - "young lady" (не удовлетворен).

По рукам! А можно я вас еще иногда буду называть "Юля"? А еще "Юлинька"? Это уменьшительное от "Юля".

Как хотите! Но только мы еще не совсем знакомы. Вас-то как зовут?

Я - Викентий. Но для вас это слишком сложно. Потому зовите меня - "Вика". Меня так мои друзья зовут.

Вика! Вот это да! Это же женское имя! Мою маму почти-что так зовут. Vicki. Вот здорово! Буду звать вас - Вика!

Вот и ладушки. Давайте еще потанцуем на радостях.

Нет, я бы не прочь, но мама уже и так волнуется. А утром мне рано вставать. У меня три экзамена на следующей неделе, уроков куча. (он глядит на нее усмехаясь) Ну чего уж там. Вы ведь и так поняли, что я еще учусь. Вы на машине? (он загадочно как-то качает головой) Нет? ну так я вас подброшу. Вы где живете?

Здесь живу... Машина мне не нужна. Давайте я лучше вас провожу... к машине...

Где это "здесь"? Скажите конкретно. Чего вам ходить? Я же вас довезу!

Всматривается в его растерянное лицо, оглядывает видавшую виды одежду, и, вообще, есть в нем нечто, что выдает бездомных, и, наконец, ее пронзает догадка.

Вы - бездомный? Ведь правда? (смущена и бормочет в расстройстве сама себе) Боже мой, какая же я дура!

ВИКА (удивлен - ему раньше не приходило в голову относить себя к бездомным)

Не нужно трагедий, Юлинька, ну какой же я бездомный, с чего это вы взяли? Я просто временно провожу ночи в парке.

Что значит - в парке? Вам негде жить, правильно?

Опять не угадали, барышня. У меня есть, где жить, только я сбежал оттуда в парк. Видите ли, тот дом - с привидениями. Или точнее говоря - его навещают гуманоиды. Слыхали - летающие тарелочки и прочее.

ЮЛЯ таращится на него во все глаза. Он продолжает.

Вообразите: вы спите себе преспокойно, но на душе у вас немного муторно, потому что вокруг таинственные шумы и шорохи. Охи, ахи, придыхания, кто-то стонет, а кто-то смеётся. Но к этому вы уже привыкли, потому что напарники ваши по комнате, эти необыкновенные мальчики и девочки обыкновенно вот так, группово ночи проводят. Но только однажды ваше шестое чувство бросает вас в пот и будит и вы обнаруживаете над собой иглу. Вы конечно сразу ставите диагноз - инопланетяне, гуманоиды. Щедро хотят поделиться с вами фаном. Что вы делаете? Вы вскакиваете, раскидываете гуманоидов, собираете манатки и идете прохлаждаться в наш земной человеческий парк. Элементарно?

Да нет, Юлинька.Обычная глупая ребятня. Панки. Снимали вместе квартиру - нормальные хлопцы. Веселятся.

И вы теперь вынуждены жить на улице, ночевать в парке?

ВИКА (думает что выводит её из затруднения)

Юлинька, вы совершенно не понимаете. Посмотрите в небо - за стеклом. Какая крыша! И королям такая не снилась! У нас и песня об этом есть. (Поёт) "Мы свое призванье не забу-удем" Нет, определенно мы должны казаться вам ненормальными. Да бросьте вы меня жалеть! Я счастливее вас, поверьте! Я живу, как птица на просторе! Не привязан ни к кому и ни к чему.

Юля (в сильнейшем колебании; хочет решиться и не может, но всё-ж решается)

Слушайте! Мне не хочется с вами прощаться. Давайте я вас покатаю. А потом верну в ваш любимый парк, под вашу любимую крышу. Только позвоню маме. (Достает сотовый телефон и отходит слегка в сторонку. Когда говорит, прикрывает трубку рукой). Мама? Нет, нет не переживай, я близко. Через десять минут буду. Только я приеду не одна. Нет, ты не знаешь... Ну так узнаешь, что за беда? В общем я еду, пока.

Любопытное это слово "завоёвывать"? "Прошлой ночью я завоевал ещё одну..." Есть в этом какой-то военный привкус; быть может даже намёк на насилие.

С его разглагольствованиями тьма в кадре превращается в движение теней, а по мере того, как камера всё более отодвигает кадр эти тени формируются в спины зрительской толпы, что веером окружила ГУРОВА, теперь расположившегося на противоположной к кафэ стороне променада Отстойников. Ещё отодвинувшись камера включила в кадр и БАЗИЛЯ, что продолжает снимать спектакль пристроившись с боку. Мгновенный переход на любительскую съёмку БАЗИЛЯ: в рамке его камеры - ГУРОВ продолжает свой текст под одним из деревьев расположившихся аллеей вдоль правой стороны променада.

Я бы не побрезговал этим словом, но оно нисколько не отражает истинную природу моего интереса к женщинам. Есть что-то очень уж мрачное и могильное в том, чтобы относиться к своим амурным подружкам, как к трофеям. Да нет, они скорее компаньоны этих будоражащих кровь приключений - восхитительные компантоны - легковеснейших суфле приключений.

Он говорит, а АННА между тем проплывает на заднем плане вдоль здания - с ближайшей ко зданию стороны ряда деревьев, перед которыми со стороны променада (откуда и идёт съёмка) стоит ГУРОВ.

Ну да. Так оно по крайней мере всегда стартует. Этакая безымянная очаровательная игра. Конечно порой она запутывается, требует усилий - не самых приятных, а иногда она даже взбухает причиной этакого легко сосущего страха под ложечкой - и я принимаю решение никогда больше не ввязываться.

Несколько слева от ГУРОВА АННА останавливается лицом к зданию, то-есть спиной ко зрителю - в данный момент она между двумя обращёнными к променаду скамейками - такие скамейки расставлены в одну линию с деревьями вдоль всей центральной улицы променада. ГУРОВ продолжая говорить приближается к АННЕ.

Но я не выдерживаю ради той первой всегда воздушной, бодрящей и откровенно радостной части. Удержаться невозможно! Да и зачем? (теперь около АННЫ, тоже обращаясь лицом к зданию произносит очень громко, перекрикивая шум стартовавшей фонограммы водопада) Впечатляет, не правда ли?

Ещё бы! Шестнадцать тысяч килограм воды обрушивается вниз каждые тридцать секунд.

Инициативу перехватывает профессиональная камера, и в течение нескольких секунд она держит в фокусе их обоих обозревающих стену дома, которая в настоящий момент служит спектаклю декорацией водопада. Но вскоре камера "наплывает" на эту "декорацию" настолько, что она выходит из фокуса, расплывается и затем затемняет видимость в рамке.

9. В темноте различается звук приближающейся машины. Скрип тормозов: кое-кто - лихой водитель. В лёгком высветлении проявляется район приличных частных одно- и двухэтажных домов невдалеке от скоростной трассы - слышен отдалённый сплошной гул автомобилей. Вокруг много деревьев и шелест их листьев на ветру тоже не знает передышки. В свете уличных фонарей лишь частично освещающих темноту улицы от только что лихо припаркованного к одному из двухэтажных домов автомобиля отделяются две тени. Одна из них вырисовывается в ладную фигуру девушки решительно направившей свои стопы ко главному входу, в то время как другая принадлежит худому высокому мужчине, который наоборот весьма неохотно и нерешительно следует за ней. Противно мяучет кот.

Киса, киса, кисанька, ну прости - я тебя не заметила.

Наклоняется и гладит кота усердно и с удовольствием пока второй силуэт за ней приближаясь вырисовывается в ВИКУ. ВИКА застревает в шаге от ЮЛИ будто не решаясь совсем приблизиться.

Никто тебя не кормит, никто не жалеет... (К ВИКЕ быстрым убеждённым тоном предупреждения.) Осторожно, он дикий, может цапнуть! (Теперь тоном поддержки, немного как к ребёнку.) Да чего вы боитесь? Никто вас тут не съест. Мои предки не такие как все - их интересуют всякие существа под небом, а вы сами назвались существом под небом, разве не так?

Ну вы ещё та штучка, Юлинька! (дразнит) Покатаю! Что ваши подумают? Приволокла дочурка бомжа.

Реакцией на это ЮЛЯ просто подымается и подходит к двери. Какое-то время она рыщет-перебирает сокровища своей сумочки отыскивая затерявшиеся там дверные ключи в то время как автомобильные ключи отдельно мешают ей в её левой руке. Наконец она отпирает замок, входит в дом - за нею плетётся ВИКА.

10. Гостинная дома полуосвещена. Слышится звук телевизионной рекламы. Слева входят: ЮЛЯ, затем ВИКА. Вокруг них уютная, не огромная, но достаточно большая комната. Слева полукругом вьётся лестница наверх и на некотором расстоянии от её начальной ступеньки двуместный диван, а напротив этой ступеньки закрытая сейчас и обычно дверь на кухню. Напротив двуместного дивана - кофейный столик. По обеим сторонам двуместного дивана - уютные кресла с подлокотниками. Слева от левого кресла - торшер. Он единственный в настоящий момент источник освещения гостинной. За правым креслом в углу CD плэер. Далее вдоль очень пространного окна следующей стены - огромный и тоже очень уютный диван. Вслед за ним вдоль той же стены ещё более пространная вся из стекла шарнирная дверь в сад. "Безхозно" работающий сейчас телевизор со всем примыкающим к нему оборудованием расположен у стены, что на большом расстоянии от и противоположна овальной стене, над которой вьётся лестница, тем самым высвобождается достаточно большое пространство, которое вполне сознательно лишь частично покрыто большим персидским ковром. По тому как не много мебели очевидно, что семья любит пространство.

Вика не входя вглубь комнаты переминается с ноги на ногу, чувствует себя неловко, осматривается. Юля же наоборот врывается в комнату несколько черезчур бойко - видно ей немного страшно предстоящего объяснения, но она уж решила и готовится к бою.

ЮЛЯ (берет со столика телевизионный контроль и щёлкает-выключает телевизор. Затем говорит повышенным голосом)

Мама, папа, вы где? Я тут с подружкой Викой. Ма-ма!

Ну что ты болтаешь? Что ты всё болтаешь ерунду!

Из глубины кухни из-за закрытой её двери раздается голос Виктории Васильевны.

Проходи Юля с подружкой на кухню, я тут немного холодильник ворошила, вы наверное голодные.

Голос Юлиной мамы приближается, но звучит попрежнему из кухни.

Так значит твою подружку зовут Вика! Мы значит...

Её голос упал, рот остался открытым, глядит в изумлении на "тёзку" и никак не может взять в толк, что же собственно происходит. Она в ночной пижаме, но пока ещё этого не осознает.

Мама, это замечательный танцор, украинец и мой друг, Вика, он действительно твой тёзка, представляешь? А я то думала, что Вика это только женское имя!

ВИККИ (почти механически, но уже приходя в себя, так что и с некоторой долей и издевки)

Я тоже так думала. (Вдруг осознает, что она в пижаме.) Бог мой, я же в пижаме! Юля, ты бы хоть предупредила! Простите, я схожу переоденусь...

Нет, не стоит, вы совершенно нормально, прекрасно выглядите в пижаме. То-есть, я хочу сказать, что она вам к лицу. Просто не нужно переодеваться, я сейчас же ухожу. Юля меня немножко обманула, я не думал что мы в такое время к вам едем. Это только моя вина. Я не должен был заходить. Меня просто застали врасплох...

Меня, собственно Викентием зовут, а друзья окрестили Викой - так уже давно, что я сам привык. Вы совершенно правы такого мужского имени нет.

И вы танцор... Вы верно в том же клубе, что и Юля танцуете. А меня зовут Викки. Вы ее простите, она у нас взбалмошная, нет попросту избалованный ребёнок - она у нас одна. (Беря менторский тон) У вас явно русский акцент, и по-английски, я вижу, вам трудно. Я, пожалуй, перейду на русский, чтоб вам легче было.

Нет, не надо, я лучше по-английски. Мне нужна тренировка. Вы знаете, я, пожалуй пойду.

Мама, Вика приехал в клуб на транспорте, мы будем танцевать на заключительном концерте вместе, а до концерта не очень уж много времени, так что мы увлеклись, и стало совсем поздно. Я не хотела, чтоб он часами автобуса ждал.

Ну уж часами! Через полчаса автобус бы пришел. Я пойду, пожалуй.

Но около нас автобуса нет. Тут будете ждать часами.

ЮЛЯ (с искренним возмущением - она кажется уже сама забыла, "что есть истина")

Мама! Ну что ты говоришь! Что же мы гостю места у нас в доме не найдем? Завтра же суббота, ему спешить некуда. А нам, чтоб хорошо станцеваться, нужно получше узнать друг друга. А, кстати, папа что уже лёг?

ВИККИ ("прижатая к стенке" хитрой своей дочерью; последняя знает все её слабости)

Да, да, конечно, простите, я не подумала. Давайте перекусим - а там я вам в гостевой комнате постелю. За едой и познакомимся. А папа, нет, не спит, ты же знаешь своего отца: возится со своими станками. Я знала, что ничего хорошего от того, что он сюда своё оборудование приволокёт и установит не выйдет. Вы тоже вот так, как сумасшедший, работаете, Викентий?

ВИКА (не решаясь перейти на правду, но не решаясь и врать, хитрит)

Что же ваш супруг прямо тут в доме держит станки?

ЮЛЯ (разражается не очень естественным хохотом)

И что же он прямо в компъютере режет детали? Я ведь тоже токарем на заводе начинал.

ВИККИ (настал её черёд смеятся, но она смеётся естественно)

Д-да, вы явно в других областях. Чем же вы занимаетесь?

ЮЛЯ (теперь она сообразила, что нечаянно подставила своему новому другу ножку)

Нет, Вика, компъютер нам пока ещё детали не производит, но он, вроде как такой умный чертёжник в помощь инженеру. Мой папа инженер, он проектирует станки, понятно? Вечно дома работает, только его спину и вижу, да и то, если в кабинет вхожу. Но я люблю делать уроки перед телевизором. А знаешь, мама, по-моему выходит. Будем танцевать красивые танцы. Потому я и выбрала Вику! Хочешь посмотреть вальс?

Но избалованная Юля уже включает плэер. Звучит аргентинское танго {2}.

В это время ВИКА решительно обхватывает ЮЛЮ и происходит красивое чудо до невозможности умиляющее ВИККИ: ВИКА ведёт ЮЛЮ в замечательном движении танго, а ЮЛЯ с удовольствием подчиняется, частично работая по чутью и вдохновению. Неожиданно как бы издали подмешивается, но затем нарастает вместе с тающим звуком музыки и уходящим освещением...

Ялта, ты где? Иди сюда, посмотри. Уверен - ты никогда не видала водопада.

11. Плавно, но быстро в кадре профессиональной камеры проступает район Отстойников. Наступает вечер и начинает темнеть. Съёмка сразу сменяется на любительскую Базиля.

Она напугана шумом. И не очень радуется моему присутствию. (обращаясь ко зрителям) И это взаимно. (АННЕ) Отойдём немного.

Они отходят от изображающей водопад стены и разворачиваются к зрителям - то-есть к променаду.

Помощником в управлении земского совета - нет - в городской управе. (Хмыкает.) Одно из двух. Наверное это ужасно - не могу запомнить.

Ай, яй-яй! Так или иначе, если я ещё буду тут - обязательно привезём его сюда.

Повременю. У нас с вами куча дел. Во-первых - сады. Затем - казино. В пятницу прибывает феодосийский паром. (вдруг понижает голос) Гляньте - вон тот босяк, что пересекает пути - вослед женщине в шали. В зелёной, видите? Стащил у неё кошелек из сумочки.

Вы не заметили бы - ! (Игриво шлёпает его по руке и тут же конфузится.) Вы меня всё время поддразниваете. И мы с вами упустим поезд.

Сегодня у меня замечательный день. Благодаря вам!

Ялту! Вы что забыли? Мы ведь сегодня её так окрестили! (У него непонимающий вид.) Что вы? Собаку!

ГУРОВ (шутливо шлёпает её по руке - умышленно повторяя её собственный жест минуту назад)

У вас под ногами. Можете её потрогать. Странный вы человек.

На следующий день мы изучали местный городской сад. А к ночи посетили казино. Там я малость понтовал - как мальчишка, и проиграл - по взрослому. Анна вела себя... с оглядкой. Но последующие два дня мне было чем её развлечь, а к ночи пятницы у причала мы встречали феодосийский паром с его манящими танцующими огнями, таинственно повторяющими себя в воде.

Профессиональная камера твёрдо перехватывает эстафету. В её рамке ЮЛЯ/АННА, и пока она говорит свой монолог камера плавно сдаёт назад, так что к концу её речи мы уже кроме АННЫ видим и толпу зрителей и БАЗИЛЯ снимающего своей камерой ЮЛИНУ работу в роли АННЫ.

Не знаю, что я в нём нашла странного! Вовсе не странный - обычный человек. Внимательный. Щедрый. А до чего занятный! Бог мой! Скажет что-нибудь нарочито абсурдное, а глянешь на него - серъёзный, даже до мрачного. Я целую вечность так не смеялась. Но иногда он вдруг становится отстранённым каким-то, замкнутым, и тогда я ощущаю в нём - не знаю даже - какое-то, ну конечно, какое-то необъятное одиночество.

Голос ГУРОВА теперь раздаётся откуда-то справа и не очень разборчиво - мешают расстояние и шумы центральной улицы Отстойников. Выделяется доносящееся из кафэ знаменитое аргентинское танго...

Я впервые увидал её такой лёгкой и натурально-естественной ...

В этот момент мы видим как некий сосредоточившийся на ГУРОВЕ и начавший перемещаться в его направлении зритель нечаянно налетает на снимающего БАЗИЛЯ и тем сбивает его съёмку.

Нет-нет, что вы, всё в порядке. Вы, пожалуйста, не отвлекайтесь. А то ведь вы пропустите. Продвигайтесь, вы продвигайтесь туда, вперёд. Отсюда не слышно. Вы продвигайтесь ближе к нему, немного вперёд, туда...

Зрители поспешно удаляются в направлении ГУРОВА, но БАЗИЛЬ почему-то замер со своей камерой в руке - его внимание отвлечено каким-то внедрившимся в него наваждением: не то непрошенной мыслью, не то воспоминанием. Камера наезжает на его лицо крупным планом, а фон этому, Отстойники, начинает расплываться. Попрежнему отдалённое, но теперь чистое и единственное в фонограмме слышится страстное аргентинское танго.

12. С крупного плана на лицо БАЗИЛЯ камера отодвигается и обнаруживает его в кабинете его дома за работой перед экраном компъютера. В его сознание вторгается и отвлекает музыка доносящаяся снизу - это аргентинское танго. Какое-то мгновение он прислушивается, затем чему-то улыбается, встаёт и покидает комнату.

13. Из гостинной Найманов, где музыка гремит вовсю, камера глядя вверх по лестнице выхватывает БАЗИЛЯ спускающегося со счастливой улыбкой на лице. В какой-то момент он заглядывает за перила вниз, в гостинную, и улыбка мгновенно заменяется гримасой удивления. Поскольку там внизу в этот поздний час какой-то незнакомец кружит его дочь, позднюю дочь, запоздалую дочь, единственную, любимицу и радость, в движении страстного танго. БАЗИЛЬ замедляется, но в это время он уже вступает в пространство комнаты, где ВИКА в прекрасном движении неимоверно трогающем БАЗИЛЯ, перехватывающем его дыхание, замечательно ведёт ЮЛЮ, а та отвечает с такой инстинктивной свободой и художественным чутьём, что на душу БАЗИЛЯ накатывает парализующая его волю тёплая волна. Да, он застывает в восхищении, и к тому же благодарное чувство в адрес этого незнакомца, который столь очевидно в состоянии высоко взвить ЮЛИНО настроение, наполняет его. В настоящий момент, однако, следуя логике танца запрограммированной где-то в сознании у ВИКИ, тот отделяет от себя ЮЛЮ и в красивейшем, но неожиданно быстром движении отступает спиной прямиком на неподготовленного к этому БАЗИЛЯ. ЮЛЯ, мгновенно отреагировавшая на ВИКИНУ логику в танце, тоже отступает и соответственно видит неизбежность столкновения; реакцией на её лице лукавая улыбка - ЮЛЯ явно не боится отца и её забавляет то, что должно сейчас произойти.

Боже мой, простите, простите пожалуйста - не видел вас! Здравствуйте... Правда, вы простите пожалуйста, я случайно, я не хотел... и отвлекли мы вас - вы ведь наверно работали, да? Мы вам помешали наверное. Извините! Ваша дочь меня не столько силой, сколько обманом затащила, но я очень рад, что поэтому могу с вами познакомиться. Меня зовут Викентий, а друзья, не удивляйтесь, зовут Викой.

Обнимает Вику одной рукой, чему он, слегка присев, шуточно помогает.

Ну а я Юлин папа и зовут меня Базиль. Вы давно из России? Хотите я перейду на русский?

И вы это сразу слышите! Не надо на русский. Мне надо учиться.

С таким английским наверное где-нибудь на заводе по ночам?

Не надо на кухню. Там не убрано. Я сюда принесу. Перекусим и спать. Вика сегодня у нас остаётся. Слишком уже поздно, а они знаешь до смерти нарепетировались. Садитесь.

БАЗИЛЬ (указывая на левую сторону двуместного дивана)

Вслед за ВИКОЙ сам садится в кресло слева. Вслед за ним ЮЛЯ занимает место справа от ВИКИ.

ЮЛЯ (с опаской оглядываясь вправо - в сторону кухни, и приглушая голос, заговорщически)

Папа, пока мамы нет я хочу тебе что-то сказать. Понимаешь, Вика совсем недавно тут. Он пока ещё не устроен...

Юля, ты все время ставишь меня в очень неловкое положение. Да и своих родных тоже. (Обращаясь к ЮЛИНОМУ отцу.) Поверьте мне, я не напрашивался, и Юля привезла меня сюда обманом - она сказала, что покатает меня. У меня нет работы, в клубе я очутился случайно. Увидел Юлю танцующую с тенью и решил эту тень оживить. Я даже не знаю, о каком концерте она говорит.

БАЗИЛЬ (быстро, и тоже с опаской поглядывая на кухню)

Знаете, я думаю, что Юля права. Лучше этого пока-что Юлиной маме не говорить. Вы мне одно глядя в глаза скажите - вы порядочный человек? Вам можно доверять?

И ладно. Я сам так о вас чувствую. Остальное вы с Юлей сами - я ничего не слыхал и не знаю.

Что это ты, Базиль, "не слышал и не знаешь"? Впрочем, это твоё обычное состояние.

Снимает с подноса хумус, хлеб, нож и салфетки. Расставляет пластиковые подставочки, кладёт на них тарелки.

Папа не слышал о нашем концерте, вот я ему и рассказываю.

Я тоже не все понимаю. Летом ладно, а осенью вернётся Дан - это Юлин партнёр в клубе, он грек и на лето уезжает в Грецию, что тогда ты будешь делать? Вы ешьте, Вика, ешьте. Это хумус - не пробовали? По-моему изумительно вкусная восточная еда. Она в Израиле все закуски заменяет. А чай как закипит - я поднесу. Или может вам чего-нибудь ещё?

Конечно я с Викой останусь! Я Дану давно от ворот поворот хотела дать, да не с кем было. Он интересных танцев не знает - его всему учить надо, и всё у него неуклюже получается. Ты ведь сама говорила, что он мне не пара.

Спасибо, мне ничего больше не надо. Очень вкусный этот...

Хумус! А ещё его зовут "замазка"! По принципу - все пробелы в кошерном питании замазывает. Наша мама его обожает. А мы с папой его тактично обходим стороной.

ВИККИ (делает вид, что не замечает реплики дочки)

Вы действительно замечательно танцуете! Юля с вами в паре прямо оживает. Где вы так научились?

Нет, я актер. В театральном училище учат всему, танцу тоже, а я всегда танец любил, он мне и давался легко, и я нажимал на него больше чем наши другие. Потом мне это очень пригодилось.

Это верно, и поэтому я пока ем ограничено и живу экономно. Я пока не работаю.

Нет, я пока на своих сбережениях сижу. Приехал плотненьким. Они худеют и я худею. И сидя на них плавно опускаюсь в своих ожиданиях. Они мне ехидненько так шепчут на родном моем наречии: Нэ трать кумэ сылы - спускайся на дно. А я их не слушаю - барахтаюсь!

Бросьте, это же не серъезно! Сколько же вы могли с собой привезти? Это же все мгновенно израсходуется!

А что вы умеете делать? То есть я хочу сказать, помимо танцев. Конечно актёру без английского здесь делать нечего...

И с английским тоже! Вам нужно на велфэр стать. И чем быстрее тем лучше, иначе вы просто окажетесь на улице! У вас есть тут родственники?

Это, Юля, у эмигрантов значит - "знать не хотят".

Да нет, не совсем так... Не уживаемся мы. Оба упертые. Хохлы - одно слово. Всё во мне её раздражает. А я не хочу её дразнить. У неё своих забот хватает... Сестра моя. Говорит: иди работать. Будто я не хочу! А где мне её взять эту работу?.. Пиццу развозил - но города не знаю, путаю, опаздываю. Один раз заезжаю к бабке по адресу: вот вам пицца, бабонька. Она мне: "Ах, сыночек, позаботился о маме, вспомнил-таки" Взяла пиццу и дверь на запор. Я звоню, говорю: "Бабуля, за пиццу не плачено", а она мне двери не открывая: "Как так, ты не понял, у меня день рождения, мой сынок, конечно заплатил". Ну что я ей скажу? А пицца вообще была соседу. В общем - выгнали меня. Пробую на заправку устроиться. Или сестра говорит мне: иди на велфэр. Я один раз сходил. Больше там появляться не хочу. У них со зрением не лады - путают меня с мусором. Я пока квартиру меняю, временно живу в парке, но я не мусор! И вообще, спасибо вам, но пора мне и честь знать. Доченька ваша очень талантлива в танцах. Но главное - она талантлива сердцем. Если хочешь, Юля, научу и тебя и твоего партнёра - заправски будете танцевать! Я пойду, спасибо! Ты знаешь, где меня найти...

Что ещё за ерунда! (Уже почти в слезах) Что это вы затараторили! Какое всё это имеет значение? А если бы он токарем на заводе работал, как и папа начинал, то мы бы вас больше уажать должны были бы, чем если вы танцуете как Бог? Кто это такую мораль придумал!

Да нет же, что у вас всё так трагически? Я квартиру меняю. В той, где я числюсь, жить стало невозможно, так что я временно в парке обитаю. Но вы не беспокойтесь, я сейчас же ухожу. Мне прекрасно живётся под небом, вы и представить себе не можете, как мне живется под небом! Воздух, звезды, а если дождик приударит, то я - под козырёк у клуба. Это они очень хорошо придумали с этим козырьком, будто специально для таких, как я. Вставать приходится рано, прежде, чем работники появятся, впрочем, они рано не приходят, но я все-таки не хочу, чтоб меня увидели, знаете, полиция и всё такое прочее, или ещё мне говорили - социальные работники от очень сочувствующих горожан могут пожаловать, этого мне ещё не хватало. Но я всегда рано вставал, сколько себя помню, так что вы не переживайте...

БАЗИЛЬ и ЮЛЯ (случайно хором, прерывая, только она по-английски, а он вдруг по-русски)

БАЗИЛЬ (плавно продолжая начатую им фразу, но уже по-английски)

Уже ведь решили - переночуете у нас. Тем более, что сегодня суббота...

Нет, спасибо, я вам очень признателен, но я всё-таки пойду... (вдруг соображая что-то) Погодите, а разве сегодня суббота? Сегодня ведь пятница! И...

ЮЛЯ (весело обрывая его, смеясь, с облегчением - пока что пронесло)

И не напрягайтесь, вам эту загадку не отгадать. Мама у нас приняла иудейство, а у иудеев суббота начинается в пятницу. Мы с вами целый обряд пропустили, но маме теперь уже со мной не совладать, я как кот - гуляю сама по себе.

Это не моя, это твоего папы вина, это он тебе все позволяет. Папина дочка, понимаете ли... Всегда за его широкой спиной прячется.

Да, я знаю, у меня тут друг есть, тоже еврей. Между прочим, вместе в еврейском театре играли, у Шервинского, знаете? Он теперь тоже ортодоксальный еврей, а в Москве ничего подобного не было. Он приглашал меня на субботу. Гостевую шапочку мне давал...

Да! Это такое обозначение еврейства для мужчин. Это вроде как ходить и говорить - я еврей. Наша мама их для папы и для мужчин гостей завела.

Да-да, верно, ее самую. Молитву по-еврейски читал. Потом мы руки мыли, но молча. А после этого можно было говорить. И кусочек хлеба, ма-аленький такой, отрезали для Бога.

Не похоже, а хала это... Еврейский хлеб для субботы. Мы с папой ради халы субботу любим. А потом я вас напою замечательным виноградным соком. Тоже субботний. Субботняя радость.

Верно, я вам кипу принесу. В еврейском доме всегда гостевая есть.

Вы у нас эту ночь побудете. (Соображая) А где ваши вещи? Их наверное постирать надо, но это мы сделаем в воскресенье, а завтра будем все отдыхать.

ВИКА (тоже соображая - додумывая сидевший в нем вопрос)

А почему, всё-таки, "тем более, что сегодня суббота"?

ЮЛЯ (с готовностью - её явно забавляют её собственные родители)

Потому что в субботу грех выгонять гостя на улицу!

ВИККИ (очевидно продолжая давно ведущиеся семейные дискуссии)

И нечего смеяться! Да, конечно это грех! Седьмой день это день особый, так же как и седьмой год...

ЮЛЯ (тоном: "ну вот, опять начинается", а также, чтобы остановить, видимо уже надоевшие ей истории)

Да, да, да, - я же с тобой согласна, я ведь не спорю. (Лукаво и как бы про себя) Тем более сегодня.

Ну ладно, хватит разговоров, всем пора спать. Вика, пойдемте, я вам гостевую комнату покажу. Ванна как раз напротив, искупаетесь, и полотенце сразу же вам дам...

Они тяжелые, я с тобой... (вдруг замедляясь, но уже вяло, фактически сдавшись. Тем более - перспектива принять душ...) А может быть всё-таки не надо, погода сегодня замечательная...

ВИККИ (непреклонно, как знаменитое "надо, Федя, надо!")

Надо, сегодня надо! Давай Юлинька, поспеши, все устали.

14. Слышна музыка вальса, того же вальса, что звучал в N2 {1}. Гостинная освещена вполсилы. Мягко с полной нежности отдачей кружатся в вальсе ЮЛЯ и ВИКА. Вокруг них всё как было в гостинной раньше за исключением брошенного посредине залы огромного рюкзака иммигранта. Аккуратно избегая его они танцуют, Барышня и Иммигрант... - в упоении, они забыли всё. Вдруг мы слышим с лестницы резкое и раздражённое...

Музыка резко обрывается. Так же резко ЮЛЯ и ВИКА замирают с лицами пойманных с поличным преступников. Затем ЮЛЯ со смехом пожимает плечами, отделяется от ВИКИ и выключает музыку.

15. Плавно вводимое освещение выуживает ту же гостинную из темноты. Сонное субботнее утро следующего дня. Тишина и покой. Ни единый листик сада в окне не шелохнётся. Вдруг с полной студящей кровь неожиданностью вопля, будто её режут, раздаётся крик ВИККИ - одновременно листья вздрагивают от случайно совпавшего неожиданного порыва ветра.

Боже мой! Что же это за несчастье такое! Я не могу этого выдержать! Кто это сделал?

ВИККИ вихрем врывается из кухни в гостинную и останавливается у первой ступеньки лестницы. Всё ещё в пижаме она не знает точно, что ей с собою делать и мечется в сильнейшем возбуждении. Спешит назад на кухню и производит там много шума, с грохотом открывая и закрывая кухонные ящики и ящички, перебирая, перетряхивая, перебрасывая серебро и посуду. Разъярённая возвращается к лестнице и орёт наверх.

Базиль, Базиль! Да, кто нибудь! Где же вы все!?

На верхушку лестницы тоже в пижаме с топотом врывается заспанный и застревает БАЗИЛЬ. Вслед за ним, опять-таки в пижаме и со сна растрёпанная - ЮЛЯ. ЮЛЯ сразу спешит к маме вниз - БАЗИЛЬ следует за ней.

ЮЛЯ и БАЗИЛЬ (она по-английски, он по-русски)

Оба уже внизу, окружили ВИККИ и каждый со своей стороны держат её за руки.

ВИККИ (в полном отчаянии, освобождает руки, но не знает, что с ними делать)

Я же просила вас, тысячу раз, не появляйтесь вы Бога ради на кухне! Это моя вотчина! КТО из вас мыл посуду сегодня?

Мы оба спали, мы со спален оба! Что случилось, Викки?

ЮЛЯ (тоже криком, но не автоматически, а в раздражении - она уже всё поняла)

Ты еще не понял, нет, папа? У мамы опять кто-то молочное положил в мясное или наоборот. Поэтому она всех нас сорвала с постелей! У мамы же это единственная причина истерик!

БАЗИЛЬ (тоже криком - теперь уже он не на шутку сердит)

Юля, я тебе запрещаю так с мамой разговаривать!

БАЗИЛЬ (механически поправляется, не очень соображая, что говорит, теперь уже с единственной истерической целью остановить это сумасшествие, но сам будучи уже в истерике он, естественно, не может достичь своей цели)

Справа входит ничего не подозревающий Вика.

Все взгляды мигом обращаются на него. У всех на лицах одна и та же догадка, только очень разные реакции. У ЮЛИ - беспомощность и желание дальнейшее остановить и защитить ВИКУ, у БАЗИЛЯ - желание увести невоздержанную супругу, и тем защитить её от неё самой, ВИККИ же в настоящий момент напоминает готового пасть с высоты на жертву коршуна. ВИКА, однако, ничего этого пока не замечает.

Все уже встали? Значит не я один рано встаю? Я надеюсь это не я вас всех разбудил? Я очень тихо встал. Вот сходил погулять, посмотрел на ваши окрестности...

ВИККИ (холодящим душу тихим придушеным голосом, осведомляясь)

Это вы, тезка, сегодня на кухне хозяйничали? (Вкрадчиво) Помочь решили? Вы наверное человек хозяйственный...

ВИКА (в прекрасном настроении, по-прежнему не улавливая надвигающейся грозы)

Конэшно (по-русски, шуточно наигрывая кавказский акцент. Повторяет, уже по-английйски, только "хохлы", естественно остается на русском) Вы же знаете каковы они все "хохлы" - украинцы, беспорядка не терпят. Я шучу - просто решил вам помочь, пока спите. (Начиная ощущать) А что, что-то не так?

Последующее говорится почти одновременно, всеми тремя членами семьи, причем каждый пытается переговорить другого, отчего всё сразу обретает очевидность семейной перепалки. ВИКА стоит наблюдая, ошарашенный и удивленный, переводя взгляд то на одного, то на другого, то на третьего.

ВИККИ (почти криком, пытаясь сдержать раздражение, но ей это плохо удается)

Кто вас просил это делать? Спали бы себе и спали? Или сразу же пошли бы гулять! Вы же гость! Никто вас не звал на кухню, не заставлял убирать! Вы гость - не уборщица! И не посудомойка!

Мама, прекрати! Прекрати сейчас же! Ты же сама потом жалеть будешь! (Истерикой) Прекрати, слышишь?

Вика, Виктория, успокойся! Calm down! Тише, Юля! Викки, успокойся же, остановись, ничего же страшного не произошло! Ну пару посудин некошерными стали - выкинем, другие купим!

Что ты говоришь, ну что ты говоришь, ты сам-то понимаешь? Ты их покупал? Ты вообще понимаешь, что произошло? Вся ведь посуда вместе стоит! Он ведь не только помыл, он даже высохнуть ей не дал - полотенцем всё вытер, и в шкафы поставил. Молочное в мясное, мясное в молочное! Он ведь не только вчерашнее, - всё, что я за три дня не успела перемыл, все тарелки, вилки, ложки, ножи, чашки - всё, и всё это гамузом разложил в шкафы. Ты понимаешь о чём я говорю? Всё серебро: ножи, вилки, ложки молочные и мясные вместе в одних и тех же ящичках-отсеках - все перемешано! Долларов на пятсот!

Папа, о чём ты? Посмотри на него? Он же не знает куда себя деть! (Истошным криком) ПРЕКРАТИТЕ! ПРЕКРАТИТЕ НЕМЕДЛЕННО! Я НЕ ЗНАЮ, ЧТО С СОБОЙ СДЕЛАЮ!

Ну да, теперь еще и у этой истерика! Вместо истерик лучше бы думала, что делаешь...

БАЗИЛЬ (насильно обнимая вырывающуюся ЮЛИНЬКУ орёт в сторону супруги)

Прекрати Викки! (ЮЛИНЬКЕ) Ну, успокойся, доча! Успокойся... Все в порядке... Ничего страшного... Слышишь?

ЮЛЯ устало опускается на пол, БАЗИЛЬ не отпуская её - с нею вместе.

Ты же прекрасно знаешь, что у нас есть запасная посуда...

ВИКА (всё это время нервно дёргался в сторону то одного, то другого члена этой семьи, не зная, что предпринять, боясь вставить слово, но теперь чувствуя, что и он может говорить)

Простите, Викки! Простите меня все - я хотел, как лучше! И я ведь знал о кошере, мне мой друг рассказывал, но у меня вылетело из головы. Я вам обязательно как-нибудь верну эти деньги. Не надо было мне оставаться у вас. Налетел на вас, как чума на Уругвай! Простите! Не нервничайте. Я прямо сейчас ухожу! Не сердитесь. Вы очень хорошие люди, а я вам столько беспокойства и хлопот за несколько часов принес. Только вещи, вот, возьму, и айда!

По одной последующей реплике Найманы произносят хором:

Вика, перестаньте! Ну, небольшая семейная перепалка. Вы тут ни при чем. Они у нас и без вас случаются...

Вика, если вы сейчас уйдёте, я им такой скандал устрою - мало не покажется!

Вконец избаловал девчонку! (Вике, со смешанным чувством смущения, но и всё ещё не ушедшего червя недовольства - в общем, всё ещё в расстроенном состоянии) Это вы на меня не сердитесь! Я должна была вас предупредить. Это правило для кошерных семей - предупреждать гоев. Ну, то-есть, я хочу сказать не знающих, непосвященных. Рэбе предупреждал меня об этом, а я вот всё-таки попалась. Вы должны меня простить, Вика! Ну и что это за манера на чужой кухне хозяйничать? Ваша жена вам по этому поводу тоже наверное скандалы устраивала... А, кстати, вы женаты?

Был, но очень не долго. Актёру трудно быть женатым. Как-то плохо совмещается с семейной жизнью.

У меня дочь и сын. Уже взрослые. Уже свои семьи имеют.

Небось у них большие претензии к вам... (делает выжидательную паузу, но Вика молчит) Росли ведь без отца, верно? В иудействе это грех. Да и в христианстве тоже...

Мама! Она на своем коньке, Вика, не обращайте внимания. Это не о вас - это о судьбах человечества! В нашей семье любят об этом поговорить...

БАЗИЛЬ (несколько неуклюже меняя тему. Глядит на свои часы)

Уже почти девять утра! Викки, мы все голодные! Давайте завтракать!

А сегодня вот встали! Иди со мной, Базиль, достанешь мне пасхальную посуду. Ты, если ещё помнишь мне её уже успел и без гоев запортить. Так что, Вика, вы не единственный в своем роде.

Уходят. Не зная куда себя деть, Вика устроился на диване. ЮЛЯ пристраевается около ВИКИ и говорит с большой нежностью - пытаясь этим вернуть всё в замечательное русло того факта, что ему, дескать, теперь есть где жить.

Вот, вам вся наша необыкновенная семейка! Во всей красе! Вы ещё больше увидите. У нас в доме все полоумные - не только мама!

Не надо, Юля, говорить так о матери! Это нехорошо. Особенно с посторонним человеком, особенно в её отсутствии. Это звучит зло. Как-будто ты её не любишь или чужая, а ведь это не так, это напускное. Ты унижаешь себя этим. И при ней тоже так говорить не надо. Ты действительно избалованая. Моя мама бы меня по губам, а отец - под затылок своей рабочей ладонью, кабы я так...

ЮЛЯ (прижимается к нему, подлащиваясь, как котёнок, или ребёнок к отцу, трётся щекой о его плечо.)

Мне папа тоже так иногда говорит. Но я забыла, что это в точности значит?

Я и не знаю, как это сказать. Ну, когда ты ведёшь себя вот так, как сейчас...

Болтаешь ты! Ты, сейчас, что делаешь? Стараешься меня задобрить, да? Вот это и называется быть подлизой!

А я и так знала! Но какие, скажи, у меня есть причины искать твоей доброты? Нет, это я тебя как мужика цепляю.

ВИКА (отстраняется. Хоть ЮЛЯ и шутит, но ему это неприятно)

Барышня, я не люблю таких шуток. У меня двое взрослых детей и ни одного цента в кармане.

Папаша, мне ваши деньги ни к чему. Вы мне и так нравитесь. (Посеръёзнев) Вы мне действительно нравитесь, Иммигрант! А что там у тебя с детьми? Думаешь я дурочка? Думаешь я не поняла, что у тебя там не всё в порядке?

Да, нет, ничего особенного! Просто мои отпрыски оба решили, что мне ничего не стоит их сюда перетащить. Для того я сюда и приехал. "Эмиссарий". И попал в западню. С сестрой ужиться не могу - она будто свихнулась тут, в Канаде. То же и с другом моим бывшим! А ведь такие друзья в Москве были: пили вместе, гуляли вместе, играли вместе... Скажи мне всё-таки, что это Канада со всеми нами делает? Почему здесь все так меняются? Как с ума сходят. Говорят "выживаем". Но ведь там мы хуже жили - и ничего!

Почему "хуже"? И что может быть хуже чем - бездомным? Ну не морщись, я не имела в виду тебя уколоть, я хочу понять.

Ой, Юлинька, тебе меня понять будет трудно! Ты ведь тут выросла. И я не говорю, что в Канаде плохо, или, что Канада плохая. Просто понимание жизни у наших людей тут как-то сильно меняется. Я ведь и в Москве бездомным был. Ну что, ты меня теперь совсем запрезирала, да? (Юлинька еще плотнее прижимается к нему) Но ведь и он, мой друг, был бездомным, когда Москву прибыл покорять. Это ведь я его тогда приютил. Я уже сквозь всё это прошел, уже Москву завоевал, У меня уже тогда квартира в самом центре Москвы была - многие завидовали. Но никто из нас о деньгах не думал - мы играли. Это была наша страсть, наша болезнь. Остальное нас не волновало.

"Москву завоевал"... Хоть раз бы почувствовать, что это значит. А что, правда, "завоевал"? Тогда у тебя куча денег должна быть!

Ага! Миллионер! У нас был актёр, Филипов - всей стране известный. Умер один и в нищете. Говорят - не сразу обнаружили, что он там мёртвый. Ты канадка, тебе этого не понять.

Что-ж в этом хорошего? Чем же вы гордитесь - не понимаю. Почему я должна это понимать?

Не в том же дело, Юлинька! Там он болел искусством, а тут - выживанием.

Ты лучше скажи, ты что же действительно был звездой? Вроде как, Николсон, или Брэт Пит?

Ну чуток поменьше, но играл с такими же как и они, на главных ролях - хорошо я поиграл, будет что вспомнить!

Счастливый ты! Я хотела бы петь. Как Бритни или Лопез, или Кристина. Я тоже люблю быть на сцене. Я сначала в детском ансамбле танцевала. А теперь вот - бальные и современные танцы. У нас большие концерты. Специалисты приходят. И если кто им нравится - отбирают на соревнования. Одна из наших девочек теперь в шоу-бизнесе. И я бы хотела. Люблю, когда на меня много глаз смотрит. Но у меня никогда это не получится.

Брось! Ты же видел, как я танцую. У нас там все - настоящие профессионалы. Какой из меня профессионал?

Глупости! Ты отлично танцуешь! В тебе есть главное - ты отдаёшься танцу. Ты знаешь его душу, его подноготную. Остальное мы с тобой быстро накрутим. Шероховатости уберём.

Скажи, почему мне так легко с тобой? Мне вообще тяжело с людьми. То ли я колючая, то ли неуклюжая, только меня сторонятся. Когда я была в третьем классе, в меня даже плевали.

Одноклассники! Но только - не долго плевали. В меня долго не поплюешь. Я их быстро отучила.

ВИКА (смотрит на неё с жалостью, но так, что ЮЛЯ этого не видит. Впервые за этот разговор - тоже обнимает, затем гладит по голове)

По-моему ты нашего поля ягода. Тебе в актрисы надо!

Вообще-то, учти, я терпеть не могу когда меня по головке гладят! Это мне противопоказано - могу укусить.

ВИКА (снимает руку с головы, но по-прежнему, вроде как дочку, с нежностью обнимает Юлю. Начинает петь протяжно нечто украинское)

Ой, у поли одна-а стояла и никого - полюбы-ты мэнэ... (и далее нечто в таком же духе {3})

Из кухни входит ВИККИ в переднике с полотенцем через плечо, открывает рот, чтоб что-то сказать, видимо пригласить на кухню - даже руку подняла приглашая в направлении, но так и застыла в изумлении широко раскрыв глаза, то ли при виде дочери в обнимку с сорокалетним мужиком, то ли услышав вдруг заунывную песню своей родины. Камера "наезжает" на неё таким образом замершую и плавно выводит в крупный план её задумчиво-сосредоточенное лицо.

16. Лицо ВИККИ попрежнему в крупном плане, когда вдруг несколько ослабленный плотно закрытой дверью громко стартует живой и весьма знаменитый в России военный марш "Прощание славянки" {6}. По мере того, как отъезжая камера выводит лицо ВИККИ из крупного плана, в рамку кадра попадает отражением в зеркале, что за ВИККИ, женская туалетная комната превращённая сейчас в актёрскую переодевалку-гримёрную и в ней ЮЛЮ полностью одетую в костюм АННЫ и готовую к своему актёрскому выходу.

Ну ладно, мама, иди - ты пропустишь начало. Уже музыка стартовала. Ты же знаешь, как это впечатляет. Ну? Иди!

Что ты меня гонишь? Я видела это начало уже не один раз.

Иди, мама. Мне нужно побыть одной - ты знаешь, чтоб войти в роль. Пожалуйста, иди, ладно? Не обижайся.

Ну иду уже. Ты только не подталкивай меня. Ты знаешь, я этого не люблю. Ни пуха, доча. Ни пуха тебе...

Она наклоняется вперёд и через зеркало мы видим, как она быстро чмокает дочь. ЮЛИНО лицо, однако, остаётся безразличным - оно не выражает ничего - ЮЛЯ просто отсутствует, вместо неё тут АННА замкнутая в себя в отчаянных думах о всём своём. В следующее мгновение ВИККИ направляется к двери и тем покидает рамку камеры - отражённым в зеркале зачарованным сфинксом в рамке остаётся ЮЛЯ - АННА. Ещё мгновение и через открывшуюся дверь в комнату бурно врывается военный марш.

17. Марш сохраняется на том же уровне звука, поскольку мы мгновенно переключились на камеру БАЗИЛЯ - создаётся такое ощущенние, что глазами вышедшей от ЮЛИ ВИККИ мы включились в наблюдение происходящего. Как бы там ни было, мы сейчас находимся внутри подготовленного к театральному действу помещения картинной галереи района Отстойников. По правую руку от ВИККИ обширное пространство с красными плохо побеленными кирпичными стенами сознательно оставлеными не отделаными, такими какими они были на фабрике, когда-то расположенной тут. На стенах картины современной живописи: в основном очень современные версии обнажённых женских натур. Это пространство условно поделено пополам тремя навешенными белыми полотнами. Мы видим их сзади, так что нам невозможно сейчас увидеть, что на них впереди, но не трудно догадаться, что там видимо нанесены какие-то рисунки. То что нам видно так это установленное за полотнами проекционное соединённое с портативным компъютером оборудование. Оно готово для использования режиссёрской командой спектакля. Часть пространства перед полотнами занята глядящими в сторону старомодного окна на улицу пустующими сейчас стульями для зрителей. Прямо перед воображаемым положением ВИККИ ещё одно, на этот раз стационарное, средство разделения обширного пространства галереи: толстое и тяжёлое металлическое сооружение - вероятно оставленное от фабрики. Между ним и левым углом стены узкое пространство сейчас служащее входом для зрителей. Тут стоит красивая девушка старомодно наряженная в обслуживающего мальчика-разносчика. На её шею подвешен переносимый ею деревянный поднос - помимо того, что она разносит-продаёт расположенные на нём конфеты и печенье это то самое место с которого бурно разносится военный марш. В настоящий момент её жесты приглашают публику войти в относительно небольшое и уже заполненное зрителями пространство галереи расположенное слева от металлической конструкции.

Следуя призыву переносчицы военного марша мы вливаемся в толпу зрителей. Никто пока не понимает, что должно произойти и откуда следует ожидать начала действа. "Мальчик-разносчица" жестикулирует мягко настаивая, что зрителям следует освободить подход к старомодной окрашенной в зелёное деревяной двери, что как-то странно зависает на расстоянии фута от уровня пола. Она затем открывает эту дверь ко всеобщему удивлению обнаруживая за ней сидящего прямо на улице мужчину лет сорока одетого в белую тройку и с тростью - так в прорезь двери к нам неожиданно заглянул конец XIX столетия. Непосредственно перед мужчиной расположен горшок с ярко красной пышной геранью. Этого мужчину мы узнаём, мы его уже видели раньше - это, конечно, ГУРОВ. Он просто сидит и блаженно улыбается солнцу и собственным мыслям. Затем он начинает говорить или вернее перекрикивает черезчур громкую музыку.

Он легко вспрыгивает на рамку двери и некоторое время с неё "дирижирует" своей тростью. Затем впрыгивает в помещение прямо в толпу зрителей. Зрители расступаются, освобождая ему место.

Гусарский оркестр приезжает сюда прямо из лагеря в Балаклаве. (Обращаясь к "мальчику-разносчице".) Ещё кофе, будьте добры, если сыщется минутка. (Снова слушает и с большим рвением "дирижирует".) С таким зарядом - прямо в бой, ну разве не так?

Поверьте, в разгар сезона нет на всём крымском побережье курорта более насыщенного жизнью, чем Ялта. Толпы курортников вселяются в рестораны. Смешение языков. Променад. Тщательно продуманные красоты городского сада. Неизбежный набег на день к серебряным водам алуштинского водопада. Вечерний ритуал прогулок к докам феодосийского парома, где толпа зевак наблюдает новоприбывших в ореолах подвижных чарующих огней. Ну и конечно само Чёрное море объемлет и таинственно соединяет все эти элементы в одно неразделимое целое, особенно ночью, когда вода оборачивается в единую мягкую и бархатную лилию, а луна разбрасывает по ней пригоршни золота. ("Мальчику-разносчице".) Искренне вам благодарен. А сахар? Превосходно.

И он указывает зрителям следовать за ним, а "мальчик-разносчица" повторяет его жест; он возглавляет и выводит толпу наружу через задний двор галереи. Они все просачиваются сквозь узкий дверной проём, но БАЗИЛЬ со своей камерой избирает свободный путь через те самые "нависшие" зелёные двери, в которые раньше впрыгнул ГУРОВ. Соответственно его камера испытывает более серьёзную раскачку, чем прежде, но в это время эстафету съёмки принимает подготовленная снаружи профессиональная камера. В неё попадают перебирающийся через "нависшие" двери со своей снимающей камерой БАЗИЛЬ, на расстоянии впереди всех - актёр играющий ГУРОВА и толпа зрителей с "мальчиком-разносчицей" следующие за ним, и, наконец, ВИККИ, которая к этому времени отстала от толпы и прислонилась к косяку выходной двери. Она осталась тут одна. Её застали в расплох непрошенно нахлынувшие воспоминания. Кажется ей грустно, или по крайней мере она задумчива. Камера наплывает на неё.

18. Теперь сдавая назад камера обнаруживает ВИККИ в том же задумчиво-сосредоточенном состоянии прислонившейся к косяку кухонной двери своего дома. Вечер той же бурно начавшейся субботы. Издалека доносится латиноамериканский ритм {4}. В глубине гостинной у торшера БАЗИЛЬ мирно читает газету. Сделав несколько шагов вглубь гостинной ВИККИ останавливается вытирает руки о фартук. Смотрит на БАЗИЛЯ.

Я вижу тебя ничего не волнует. Сидишь-себе читаешь газету как всегда!

А в чем дело, Викки? Тебе с чем-нибудь помочь?

Причем здесь "помочь"? Да и много толку от тебя. Как насчёт нашего приживалы? Танцора этого?

Он актёр, Викки! Хотя танцует действительно - первый класс! А что насчёт него? Хороший мужик. Ты же сама видишь.

Не пойму - ты шутишь или прикидываешься? Я же тебе говорю, что застала их с Юлей в обнимку!

БАЗИЛЬ (теперь уже тоже слегка раздраженно)

Викки, что за манера у тебя всё раздувать в трагедию? Это же очевидно, что они подружились с Юлей - на почве танцев. Что ты придумываешь? Разве не ясно, что этому мужику можно доверять? Он добрый и интеллигентный малый. Ты сама слышала - со всеми русскими звёздами играл. Ну на что ему наша Юля. Он одинок и она одинока, оба влюблены в танец, вот и нашли друг друга. Радоваться надо - наша Юлинька всех сторонится, ни с кем ужиться не может. Сама же расстраивалась. А какой учитель - и бесплатно? Что мы в Канаде на твою и мою зарплаты мужика не прокормим? Любовь придумала - между здоровенным мужиком и девочкой. Она ему в дочки годится!

Музыка издали утихла. Небольшая пауза, в течение которой ВИККИ смеривает мужа ничего доброго не предвещающим взглядом.

Уймись, не уймись, а пора ему наш дом покинуть!

В комнату вваливается ЮЛЯ с плэером и взгромождает его на свое место. Пока она возится со шнуром в комнату нехотя внедряется ВИКА.

Мама, папа, смотрите! Мне Вика Салсу показал! (Отходя от плэера под стартовавшую музыку - уже в зажигательном призывном латиноамериканском движении {4}) Ну, Вика, давай, включайся!

Вике ничего не остается, как подчиниться. Нельзя сказать, чтоб он это делал с неудовольствием. Их танец столь зажигателен, что БАЗИЛЬ начинает прихлопывать. Через несколько мгновений он встает и несколько комичным кивком приглашает на танец ВИККИ. Та по-прежнему недовольна и не реагирует. БАЗИЛЬ берёт её за руку и тянет за собой, не сильно, но упирающуюся. Теперь они тоже танцуют и смотрится это потешно, в особенности у БАЗИЛЯ, пытающегося иммитировать ВИКУ, но у которого латиноамериканские па ну никак не выходят. Наконец, он, задыхаясь, сдается. Останавливается. Дышит учащенно. Снова смешно кланяется супруге и уводит ее к креслу. Сам садится в кресло напротив и хлопает в такт. Вскоре ВИКА элегантно кланяется "барышне", а далее снова в неловком замешательстве. ЮЛЯ отвечает реверансом затем шустро удаляется к плэеру и выключает музыку.

ВИКА всё ещё неловко стоит посреди комнаты, а ЮЛЯ подбегает к нему и без музыки "вытягивает" из него несколько вялых па. Затем впрыгивает на диван с ногами. Помявшись несколько мгновений, ВИКА направляется к тому же дивану. Присаживается. Наступает неловкая пауза.

ВИКА (встает, как-будто присаживался по традиции перед разлукой)

Ну ладно! Пора и честь знать! "Дорогие гости - не наскучили ли вам хозяева". Большое вам спасибо за гостеприимство, за уют и тепло. За хлеб и соль, так сказать. Мне пора. Я пойду. (Вставая) Юля, приноси все эти CD - будем репетировать. Пока это только наметки. Работа еще впереди.

Куда это вы? Какие у вас дела? Вам идти некуда! Вы у нас остаётесь. Тем более - уже воскресенье!

А причём здесь воскресенье? Объясни ему, папа!

БАЗИЛЬ (все это время виновато поглядывавший на жену)

Конечно, Вика! С заходом солнца суббота плавно перешла в воскресение. Вы должны это знать.

ЮЛЯ (легко вновь впадающая в восторг от собственной семьи)

Ну и значит не по-христиански это отпускать гостя жить на улице в день воскресения Христова, разве не ясно? Я же предупреждала, Вика, что семъя у меня с большими прибамбасами. Пока наша мама принимала иудейство, наш папа от нее оторвался в христианство. Вот так и живем. Мне предлагается избирать свой собственный путь. Куда бы мне сердешной податься? Может в Ислам, а Вика? Для полного интернационала...

Ты, Юля, совсем от рук отбилась... К чему эта ирония? Ты бы задумалась лучше - есть ведь над чем. Да, мы с папой по разному видим мир. Ну и что? Разве это трагедия?

Нет, конечно! А кто сказал, что это трагедия - это комедия!

Кончай бузить, Юля! Вика, это все правда. И Юля права, что это со стороны кажется необычным. Да, нет, смешным, верно, смешным. Но мы и впрямь, каждый из нас, так чувствуем. Что Викки, что я. И ничего, уживаемся.

Не считая горячих дебатов переходящих в рукопашные бои интеллектов. Но разве их сравнить со схватками в Израиле?

Юле, впрочем, не к чему выбирать Ислам. Она уже избрала критический реализм. И в этом стоит между нами крепче войск ООН. Извиняюсь за политически запоздалый комментарий.

Нет, действительно, не надо вам никуда идти. Я и впрямь буду чувствовать себя плохо отпустив вас сегодня. Пожалуйста, останьтесь.

А кроме того, давайте мы с вами обсудим ваши дела.

И не жалко вам своего времени? Нет, я вам очень благодарен, действительно. Никто во мне до сих пор столько участия не принимал. Но я уже многое перепробовал. Стена. Всюду стена...

БАЗИЛЬ (обрывая его с некоторой долей несвойственного ему нетерпения)

Завтра, конечно, сегодня уже ночь. Давайте мы с вами Стар Трэк посмотрим. Утро вечера мудреннее. Верно? Юля, где ты положила контроль?

Ага! Да здравствует телевидение! Мы специально не покупаем больше телевизоров, чтобы переводить баталии словесные в баталии за контроль над этой коробкой.

Хватает контроль из некоего потайного местечка под журнальным столиком.

Ты, пап, лишён сноровки. Молодое поколение побеждает. Я заранее его туда спрятала.

Направляет контроль в зал, "нажимает" кнопку. Раздается грохот клипа современной музыки.

ЮЛЯ начинает хохотать и под звуки неистовой музыки клипа пляшет, как сумасшедшая. БАЗИЛЬ лениво оставаясь в своём кресле пытается её урезонить. ВИККИ аттакует её безуспешно пытаясь отобрать телевизионный контроль. Телевизор гремит. Устав воевать ВИККИ садится на двуместный диван и улыбается жалкой улыбкой раздражения сдавшегося человека. Камера берёт эту её улыбку крупным планом. Музыка обрывается.

19. Крупный план на ВИККИ очень плавно уходит, возвращая нас в Отстойники, где она по прежнему стоит прислонившись к двери галереи. Будто стряхивая непрошенное видение ВИККИ вскидывает голову, отталкивается от двери и спешит вдогонку толпы зрителей отошедшей уже на достаточное расстояние от галереи.

Некоторое время камера направлена ей вслед.

20. Затем камера производит полный разворот в обратном направлении и там на расстоянии приблизительно равном расстоянию от галереи до толпы обнаруживается удаляющаяся фигура ЮЛИ/АННЫ.

21. Мгновенной сменой ЮЛЯ теперь в кадре приблизительно с такого же расстояния, но идёт прямо на камеру. Камера приближает и подаёт крупным планом её отрешенный взгляд.

22. Теперь в рамке камеры на небольшом от неё расстоянии справа то самое кафе, в котором по фильму ранее мы наблюдали "встречу" ГУРОВА и АННЫ. ЮЛЯ должна занять своё положение в подъезде напротив кафе, чтобы затем отыграть уже виденную нами сцену, но она должна оказаться там незамеченной зрителями, так что в настоящий момент она выглядывает из-за железной ограды, что отделяет променад от площади. Убедившись, что ожидаемая с противоположного конца променада толпа зрителей ещё не вышла на променад она быстро перебегает в подъезд и занимает положение за его закрывшейся стекляной дверью.

ЮЛЯ вздыхает и прислоняется к двери. Камера снова берёт крупным планом её глаза.

За кадром слышатся характерные шумы производимые репетирующей танцевальной парой. Без музыки. Танцоры просто "вращают пол" студии. Нормальная репетиционная атмосфера. Голос ВИКИ отсчитывает обычный ритм танцоров "раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь, раз-два-три-четыре-пять-шесть-семь-восемь" и периодически он прерывает свой счёт репликами вроде "Нет, Юлинька, нет, ты лучше вступай левой... да, вот так, хорошо, подай мне руку, обходим справа, поворот... спину, спину держи ровнее..." и прочее в таком роде.

23. На полу в скудном освещении танцевальной студии (всё как в #2) спиной друг ко другу сидят ЮЛЯ и ВИКА, Барышня и Иммигрант, в танцевальных трико, потные, замученные. Некоторое время молчат.

Хорошо... Тихо. Никого. Всегда любил эти минуты. Специально дождусь пока все уйдут и сижу. Через несколько мгновений всё сдвигается и оказываешься в ином, совершенно нереальном мире. Никакой суеты. Все уплыло. Все иное.

Верно... Я тоже так люблю, только в переодевалке. И кажется, что это уже когда-то было, в какой-то иной жизни.

Все труднее и труднее стало усыпать ночью. Мысли - одна другой веселее.

ЮЛЯ (сперва несколько встревоженно, но быстро унесенная своим счастьем)

Что тебя мучает, Вика? Смотри до чего всё хорошо! Ты у нас, предки мои успокоились. Репетируем каждый день. Лето какое замечательное. А наши прогулки домой после всего этого? Усталые, замученные, счастливые! Ветер оглаживает. Какая радость-то без машины, а? Листы шепчут что-то, луна крадется, будто разбойник - а мне держась за тебя уютно так, как только было, когда я болела маленькой и мама сидела у меня на постели, а папа клал свою большую шершавую руку мне на лоб, кряхтел и покачивал головой. Чудеса!

Во внезапном порыве оборачивается к нему и повисает у него на шее.

ВИКА осторожно отделяет от себя ЮЛЮ, встаёт и разворачиваясь к окну приближается к нему на один шаг.

Не много же вам барышня нужно для счастья! Временами мне кажется, что я такой же был - всего-то лет двадцать тому назад. Но нет, Юлинька, я только хотел бы таким быть. То к чему я стремился всегда, чего добивался, так это, чтоб на меня глазели, чтоб мной восхищались. Тщеславный был - некуда деться! Спал и видел себя покорившим Москву. Покорил. На это все и ушло. Семья ушла, дети ушли, жизнь ушла. Играл-то я всерьёз, партнёры все - звёзды, но только, знаешь, как-то раз, почти вот так же, только один на один после спектакля с пустым залом оказался. Все уехали кутить - спектакль удался, шум-гам, но во время последней сцены, случайно ладонью цепочку с крестиком резковато дернул и оборвал. По сцене некогда было об этом думать, а как заехали в ресторан - прошелся привычно ладонью по шее (с детства привычка, наверное мать приучила), ан-нет ничего. Тошнотворная пустота. Тут же вспомнил, конечно, взял такси и вернулся. Впустили. Прошел на сцену, где оборвал точно помнил, начал шарить. Свет почему-то не включил. Почему-то не хотелось. Что-то видно в душе уже ворочалось.

На шаг отступает к исходной точке и разворачивается в глубину тёмной студии.

Роюсь, шарю ладонью, а глаза тянет в зал, как магнитом. Неудобно так. Сел. Вот так же как сейчас. Рукой всё шарю тупо так, ничего, конечно, не нахожу и вдруг - нахлынуло. Тошнотворная пустота. Повсюду.

Будто его подтолкнули в грудь садится рядом с ЮЛЕЙ, но не замечает её.

Не выбраться. И будто лечу. Проваливаюсь. Всё быстрее и быстрее. Аж дух захватило. Весело стало, а потом вдруг страшно. Сразу как-то понял: один! Вечно и навсегда - один! И тогда закричал. (Вдруг истошным криком) "Свет", - заорал! "Митя, свет!"

ЮЛЯ (больно вцепившись в ВИКУ обеими ладонями, и тоже истошно запричитала)

Вика, Викочка, что с тобой, дорогой, милый, что с тобой - успокойся, Викочка, пожалуйста, успокойся! (и стоя перед ним на коленях начала гладить его по голове быстро-быстро)

Мгновенно придя в себя и явно сильно на себя досадуя ВИКА взял ладонями ЮЛЮ за кисти рук, мягко отстранил от себя и усадил напротив. Заулыбался.

Купил тебя, Юлька, за три копейки! Так у нас проверяют - правда хохол или хохлушка (конечно, единственная пара слов, произнесенная по-русски) или прикидывается. Глупенькая! (утирает ей пальцами проступившие уже слёзы). Если украинец или украинка - непременно перепугаются до чёртиков. Все хохлы - жуть как боятся нечистой силы!

ЮЛЯ (трудно успокаиваясь, даже слегка заикаясь)

Не надо, Вика, меня так проверять! Я могу укусить!

Что ты всё укусить, да укусить! Ты что собачка какая?

У меня тоже свои привычки выработались. Меня то у няньки, то в классах сильно травили. Понимаешь, не такая была, как все. В шубке пришла (мама и папа с собой на вырост привезли) - набросились, что я животное убила. Шубу сняла - плохо по-английски говорю. Что их интересует - меня не интересует, что меня интересует - им не интересно.

Ну да, заведешь их, подружек. В течение года отвоюешь чью-нибудь дружбу, можно сказать нашли друг друга, вместе да вместе, оглянуться не успели - год пролетел, а на следующий год нас по разным классам развели. Тут так принято - считается, что так я социально приемлемой становлюсь, понимаешь?

Ничего себе, практика! Это кто же такую муть придумал?

Не знаю я - кто придумал! Они и учителей рассовывают. Чтоб "любимчиков" не наращивали. Только привязалась к какой-нибудь - она уже не то что в другом классе, а и след ее простыл - в другой какой-нибудь школе. Знаешь, я одну свою учительницу с детства помню. Она папе сказала, что от моего света греется, представляешь? Я когда-нибудь обязательно соберусь и найду ее.

А я тебя терять не собираюсь. Ишь чего придумал! А скажи мне - почему это все хорошее редко случается и недолго держится. Вот весной по зеленой траве рассыпается одуванчик: как солнце пригоршнями. Стоишь среди них и замираешь - так хорошо! Слушаешь себя, слушаешь мир вокруг и ступить боишься, чтоб не раздавить его. Всё лето, кажется, впереди... А вот уже август. Одуванчики кто-то скосил. А вина из него уже давно никто не делает. Ты читал Бредбери?

Я тоже самое чувствовала, когда "Вино из одуванчиков" кончала читать. Вот кончилось лето - всё ушло. Прекрасного больше нет. А пробовала читать ещё раз - ещё хуже. Будто уже всю жизнь свою прожила, уже старая в чепчике и вспоминаю как оно было когда-то. И (ты только не смейся) -начинаю плакать. Будто мне и впрямь уже лет под сто. Мне всегда стариков до слёз жалко. А тебе нет?

Не знаю, я не думал над этим. О своих маме и папе тоскую - они давно от меня ушли. А о других некогда было думать. Ты вообще Юля, не как все. Ты у меня "беленькая ворона".

Разве бывают вороны белые? В России наверное? Или на Украине?

Тогда уже лучше в Белоруссии, она ведь так и именуется "Белая Русь". Да нет, барышня. "Белыми воронами" мы именуем таких как ты - других, белеющих среди всех. Все остальные вороны ее заклевать хотят, потому что - другая. Они-то думают - чтоб не высовывалась, но ведь она не высовывается, она просто другая. Я твою улыбку очень люблю. От нее хочется жить.

ЮЛЯ (смешно поеживается, вроде как ее защекотали)

Укушу, Вика! У меня реакция. Не люблю, когда меня гладят, или хвалят.

Любишь, любишь! Просто боишся, то ли, что привыкнешь, то ли, что не от чистого сердца. Хочешь, чтоб это всегда чисто было. И еще знаешь, как это больно, если оно кончается. Это-то как раз мне знакомо. Это актёрское. Тебе актрисой надо быть. Всем бы свет приносила.

И благополучно умерла бы в нищете всеми забытая, как ваш... как его звали?

Филипов. Он комедийный актёр был. Мне всегда хотелось знать, что за мысли у него были, когда он в одиночестве умирал?

Плакать хочется и кусаться каждый раз, как о нём вспоминаю. Опять актёрское? Потому что мне всё хочется перечувствовать. Я с детства во все окна заглядываю. Завидую, что не живу их жизнью... А ты его нашел?

Нашел, а как же! Он же крестильный. Вот он (выискивает на груди и показывает)

Не знаю. Всю жизнь ношу - не задумывался. Наверное серебро - ведь не ржавеет.

Папа бы сказал: потому что он от Бога охранный. Как думаешь - он прав?

Наверное... Ты что правда ни во что не веришь? Я имею в виду: ты совсем не религиозная?

Наверное любой из наших - религиозный. Только не помню, чтоб я когда-нибудь молился. Где-то сидит в глубине души надежда на что-то. И если бы крестик потерял, то очень бы перепугался. Нет, он со мной (погладил ласково в районе груди). Кроме того, для меня в этом - мама.

А я тоже, думаю, религиозная. Я только тебе это говорю - смотри не выдай. Никогда не прощу. По утрам просыпаюсь - и разговариваю с кем-то. О чём-то прошу. Лащусь к нему мысленно, как ребёнок. Знаешь, как хорошо? Почти, как с тобой... нет, лучше - ты не обижайся, это же другое. Ты у меня друг. Не лучший, а единственный. У меня никогда не было друзей. А он, как отец. Он широкий, добрый и всюду. А вообще, меня крестили. И крестик где-то был. Но я не могу его найти. Времени нет поискать. Боюсь, что потеряла... И еврейское совершеннолетие у меня тоже было. Смешная у меня семья... Но они добрые... Я-то знаю. На улице ни одного нищего не пропустят. А поругаются - тут же мирятся. Жалко мне их. Тебе твоих было жалко?

Нет. Времени не было думать. А вот теперь тоскую. (Пауза. Встаёт. Немного разминается) Давай-ка ещё раз пройдемся - концерт твой уже на носу. Хочу чтоб ты на нём блистала. Включи свет.

Это наш концерт, а не мой. Мы вместе блистать должны.

Я уже своё отблистал. А ну, шевелитесь, барышня! Рассиделась тут.

Без музыки продолжают репетицию. В студии по-прежнему темно - ЮЛЯ забыла включить свет. Затемнение.

Я впервые увидал её такой лёгкой и натурально-естественной ...

24. Плавное высветление кадра. В Отстойниках темнеет. Стоя у дерева на променаде ГУРОВ тростью приподымает нижние его ветви будто подсматривая. Делая это он ещё и говорит и он также наблюдает за АННОЙ, которая у скамейки чуть далее дерева стоя лицом к кучке зрителей снимает с себя верхние предметы своего туалета и остаётся в блузе с оголёнными руками, таким образом символически обозначая то, что должно произойти дальше.

...той ночью на пристани. И обворожительной ровно настолько, насколько молодость может быть обворожительной. И прямо перед толпой новоприбывших мы впервые поцеловались. Да. Без ложной стыдливости - открыто. Я взял её руку и мы направились к её гостинице, в её комнату. (Пауза.)

Рамку занимает серия стилизованных рисунков в напряжённых жёлто-коричневых тонах страсти; обнажённые мужчина и женщина - но в противоречии с расцветкой они во вполне расслабленных спокойных позах: рядом друг с другом, напротив друг друга, вместе и раздельно.

Следует заметить, что отвратительного уродца-мопса она безжалостно замкнула в платяном шкафу и он скрёбся всю ночь напролёт. Следует также заметить, что следующее утро было... бурным. Слёзы, упрёки, исповеди. Полный список. "Ты больше не сможешь уважать меня" - её собственные слова. Несколько неожиданно - не то чтобы очень, но немного разочаровывает.

Слайды окончились и в кадре непрофессиональная работа БАЗИЛЯ. АННА сидит на скамейке, а ГУРОВ головой в сторону АННЫ лежит на этой скамейке спиной.

Как ты мог? Ну конечно, тебе всё равно - ты подобрал меня на улице, правда?

ГУРОВ (приподымается на локте и разворачивается к ней лицом)

Конечно, для тебя я - уличная девка. Ещё одна. Сколько у тебя их было?

Во мне совершенное и абсолютное уважение к тебе.

И конечно ты не можешь знать и не хочешь, зачем тебе, что я замужем, и муж мой самый замечательный человек, добрый, честный, и он, боготворит меня.

А я предала этого необыкновенного человека и унизила себя; я опустилась до состояния недопустимого -

Я поступила ужасно, нет не ужасно - я просто совершила зло, настоящее зло. Я плохой человек.

Если-б ты только мог видеть сейчас, как ты смотришь на меня. Какое презрение: я заслужила его! Зачем, Боже, зачем я только ступила на эту порочную землю!

Она была искренна! Абсолютно! Немного театральна, но без фальши. Бедняжка считала - это не сорвалось с её языка, но висело на нём - что она стала "падшей женщиной". Подумать только. Неповторимо.

Спокойные честные глаза Николая стояли передо мной. Они не обвиняли; не осуждали. Они только спрашивали, "Почему, Анна? Почему?"

ГУРОВ теперь сидит полуоборотившись к АННЕ.

Затем она обвила мою шею руками и обняла отчаянно, как будто искала во мне спасения от себя самой. И мне бросился в глаза безжизненный завиток её волос спадший на лицо, и я заметил, что столь обычно подвижные черты её лица замерли в несвойственном им покое, и я вдруг подумал, что ведь она всего несколькими годами старше моей собственной дочери.

Мне так нужно было именно сейчас быть в его руках, и чтобы я слышала его голос, говорящий мне с нежностью, "Анна, дитя моё". Мне так нужна была сейчас эта поддержка!

ГУРОВ встаёт. Пока он говорит АННА надевает всё то, что она успела прежде снять.

Мы пережили это утро - кое-как. Конечно, я уверял её в своей любви, и я действительно любил её. Наконец, всхлипывания утихли, и каким-то чудом мне даже удалось выудить её улыбку, а затем и смех. Мы позавтракали у Вернера - устрицами в чесночно-винном соусе. Мы заказали одно и то же. Приятная прогулка по променаду - на десерт. Превосходно. Если бы у нас была норма - можно было бы сказать, что мы вернулись в неё.

25. Перемещающиеся тени и силуэты - это всё что различимо в темноте, зато мы слышим разговор ЮЛИ и ВИКИ. Кто его знает зачем они избрали такой неординарный путь к парковой аллее, но сейчас они продираются сквозь плотный слой дикорастущих деревьев и кустов. Фоном их разговору - порывами неравномерный неуравновешенный густой шелест листьев.

Вот так я и сидел на полу голопузым, а папа вокруг меня деревяные доски пола шваброй шкрябал. Никогда во всю жизнь не помню, чтоб было мне так уютно.

А меня папа к пожарной каланче водил. Я была толстенькая и круглая, как колобок. Он со мной с рождения только по-английски говорил, а я ему отвечала по-русски. Говорят на нас пялились, как на чудо заморское.

И впрямь - картинка! Целеустремленные у тебя родители.

ВИКА И ЮЛЯ наконец выбрались из полосы дикорастущего кустарника. Где-то на расстоянии мерцают огни жизни большого города: автомобили в обоих направлениях, жилые здания. Слышны отдалённые звуки ночной жизни. Издалека тяжёлый накатился и растаял самолётный гул.

Смотри, тут скамейка. Мы на скамейку набрели. Сядем?

Оба садятся. Вблизи расположенное отдельно стоящее дерево шумит порывами ветра, вроде как отдалённое злое перешёптывание гномиков доносится откуда-то сзади, со стороны полосы кустарника. В какой-то момент наплывёт истерическим воем и растает сирена скорой помощи.

Да и с чего бы? Ты их покорил. Бэбиситера мне нашли. И платить не надо, и танцам учит. Занимает, в общем, девочку. Они всё боятся, чтоб я наркотики не стала принимать или чтоб какой-нибудь плохой мальчик меня не обидел. А ты ведь хороший мальчик?

ВИКА (задумчиво и одновременно немного раздраженно)

Да, стал на старости бэбиситером и приживалой.

Викочка, прости меня. Я не это имела в виду. Ты же знаешь. И родители мои тоже так не думают. Они тебя любят. (Чувствует, что это последнее - не убедительно) Вообще, не важно, что они думают. Важно, что мне очень хорошо с тобой. Это правда, Вика! Мне все время хочется быть рядом. Если честно - я уже и не читаю больше. Открою книгу и смотрю в неё тупо. (Смотрит на Вику внимательно, как бы изучает его лицо. Вроде бы впервые увидела.) Разве ты старый? Да, морщин много, и лысина. Но какие глаза выразительные. Я хотела бы увидеть как ты играешь... А знаешь, я ведь никогда в театре не была. Сыграй мне что-нибудь. Ты ведь должен что-нибудь помнить!

Викочка, сыграй! Пожалуйста! Ну сыграй, что-нибудь! Что тебе стоит?

Юля, ты не понимаешь! Тут настроение нужно, обстановка соответствующая, линия спектакля - зрители, в конце концов. Не знаю, как тебе объяснить!

Погоди, а как же я тебе играть буду? Ты же русского не знаешь!

Верно! (Вдруг вскрикивая) А ты мне что-нибудь общеизвестное! Да, монолог Гамлета! Я его наизусть знаю, и ты наверняка в своих актёрских классах учил. Ведь верно?

Учить-то учил, а ничего кроме первых строк не помню.

Стартует профессионально точно, но несколько формально.

Быть, или не быть - вот в чем вопрос!
Достойно ли склоняться под ударами судьбы...

ЮЛЯ (неожиданно перебивает его, и с глубоким наивным чувством)

To be, or not to be - that is the question.
Whether ��tis nobler in the mind to suffer
The slings and arrows of outrageous fortune,
Or to take arms against the see of trouble,
And by opposing - end them!

To die, to sleep! And by a sleep
To say we end the heartache,
And the several natural shocks
That flash is air to...

Может и в самом деле - сон? Тут или там - не все ли равно? Только бы хороший сон был. Мама и папа в своем садике. Детишки мои карапузы топают косолапо и через шланг перецепившись шлепаются в грязь созданную самой чистой пылью и самой сладкой водой на свете - вслед надрывают горло потому что им невдомёк. А я ловлю его или её - не важно, и бросаю под небеса. Ловлю и он или она хохочет.

Ничего себе! Конечно не всё равно! Хохочет!.. А может ты и прав? Может это и не важно? Ты знаешь, я кажется понимаю, что ты хочешь сказать... Вот мне сейчас всё равно - плакать или смеяться. Всё равно счастливая!

Или я, например, - всё равно несчастный! Старый дурень! Что молодой был, что старый - всё равно - дурень! А знаешь? Мне всю жизнь казалось, что у меня счастливый и добрый характер. Мне и сейчас так кажется.

Вика, а спой мне ту песню, помнишь? Заунывную такую, протяжную. Ты её пел у нас, в первый день, помнишь?

ВИКА (неожиданно для обоих вдруг берёт со внезапно нахлынувшим чувством её лицо в свои ладони, и очень нежно)

Ой, у поли одна-а стояла и нико-го - полюбы-ты мэнэ... (и далее нечто в том же духе {3})

Сидя на скамейке Юля обнимает его одной рукой. Он обнимает её тоже одной рукой в ответ и продолжает петь, покачиваясь и раскачивая Юлю в такт песне. Степью, травой и грустью пахнуло на уют парковых аллей. Ещё до того, как звук песни уведен, камера выдвигается за скамейку и в рамку попадает крона отдельно стоящего за скамейкой дерева. С уводом звучания песни остаются звуки города. Из последних выделяется новый наплыв истерически кричащей скорой помощи. Он уплывает вдаль. Где-то сигналит проходящий поезд. Это всё уходит оставляя опять за собой обычные звуки большого города ночью.

Гляди, Дмитрий, гляди! Пара по ту сторону дороги.

26. В Отстойниках камера уводит с крупного плана крону дерева и разворачивается так, что в её рамку попадает АННА стоящая у скамейки на променаде. Следующий кадр переходит к любительским упражнениям БАЗИЛЯ; в рамке его камеры АННА вместе с ГУРОВЫМ.

Но не утыкайся в них так явно, Дмитрий! Ну что, видишь?

Как он может! Боже мой! Среди бела дня! Подумать только!

Она пытается, во всю пытается прогуливаться как ни в чём ни бывало, но это же невозможно на самом деле. О Боже!

Она наклоняется, шепчет что-то ему на ухо - и разражается хохотом. Он тоже смеётся, а затем глядит на неё, иммитируя глубокие шок и изумление.

Нет, ты глянь на неё! А этот думает, что если смотреть в сторону, никто не догадается -

Она останавливается, чтоб перевести дыхание и вздрагивает.

Боже, это же подарок, она подарок Николая на мой день рождения.

И она начинает метаться, отчаянно суетиться в поисках собаки, звать её.

Где, где ты, Ялта! Где она, Боже? Боже, Дмитрий - её украли - потеряна, мы потеряли её - убежала? Ялта! Где ты, Ялта? Ты не следил за ней - почему, Дмитрий!

Ты знаешь, что это не так. Мы должны были присматривать за ней! Ялта. Она умная собака - она наверное побежала домой, в гостиницу, да? Она ведь умная собака, правда? Ты сам говорил. Не стой Дмитрий! Ты смотри на ту сторону, а я на эту. Боже мой, что я скажу Николаю! Что если она не в гостинице, что тогда?

Ялта была в гостинице. Благополучно расположилась на кровати, и всем своим видом демонстрировала, что она хозяйка тут и победительница.

В поисках собаки они переместились к следующей скамейке. АННА на одном её конце подхватывает воображаемую собаку, ласкает её, играет с ней.

Милая, милая собачка, ну поцелуй, поцелуй меня. Ещё, ещё! (ГУРОВУ) Ты только глянь, глянь как она чувствует свою вину. (собаке) Да, тебе должно быть стыдно. Конечно! Но ты прощена, прощена милое создание - всё забыто - ну поцелуй меня.

ГУРОВ подходит с другой стороны скамейки и ложится на неё аналогично тому, как он это делал раньше.

Ну поцелуй её, Дмитрий, поцелуй. Что может быть милее этого создания? И не вздумай убегать больше - слышишь? Никогда! Гляди, гляди как она виляет хвостом! Разве она не красавица?

Да. Конечно. Красавица. Сокровище на коротеньких лапках и олицетворённое счастье.

Мы зашторили окна и не покидали номера аж до обеда. А "сокровище" на этот раз во избежание будущих проблем было оставлено не запертым в платяном шкафу. Мы выучили преподанный нам урок.

АННА склоняется над ГУРОВЫМ, а "мальчик-разносчица" поспешно загораживает их собственной спиной от толпы. Она также включает несколько легкомысленную музыку, ту самую впрочем, что сопровождала ГУРОВА и зрителей направлявшихся из задворков галереи на променад. "Мальчик-разносчица" предлагает толпе следовать далее. Кто-то слушается её, а кое-кто любопытен в адресс актёров, но актёры просто встают и следуют в направлении указанном "мальчиком-разносчицей". Это, собственно, направление назад, к картинной галерее. Актёры обгоняют нерешительных зрителей и скоро снова оказываются лидерами толпы. Впрочем, они не просто идут, они прогуливаются, они играют друг с другом, они веселятся, как могут только веселится закадычные друзья или любовники. Они получают максимум удовольствия от прогулки по променаду. Вот они уже пересекли площадь с часами, они далее избрали несколько иной путь - не через задворки, а ко главному входу, для этого они поворачивают за дальний угол, вдруг бегут, останавливаются, заглядывают в окна, смеются. Камера не отслеживает весь их путь ей хватает отдельных кадров то тут, то там.

27. Вот один из кадров. Сумерки в Отстойниках всерьёз сгустились. У входа в одну из в этот час закрытых галерей - он несколько вдвинут в здание образуя таким образом нечто вроде ниши - АННА позволяет себе войти в эту нишу, обыгрывая, что это якобы её гостиничный номер. Она уютно распологается-хозяйничает, как дома: шляпку навешивает на некую каменную скульптуру, на неё же накручивает свой шарф. В хорошем расположении духа, чуть ли не насвистывая "входит" ГУРОВ.

Я нанял пролётку - она у входа. Сегодня в наших планах Алушта. Там собор с мозаичным полом - единственный в своём роде.

Николая, моего мужа. Его кладут в госпиталь. Серьёзная инфекция глаза. Он хочет, чтоб я вернулась домой - немедленно. Он напуган.

Николая кладут в больницу - это ведь судьба, не правда ли? Ты проводишь меня?

ГУРОВ уходит не отвечая; АННА собирает развешенные ею вещи.

28. Другой кадр. Это тоже вдавленный в здание вход в другую галерею, только этот приглашающе открыт. Уже темно и освещение проникает только из галереи. Пока не в нише актёры только видны силуэтами. По пьесе предполагается, что мы на станции или точнее - в вагоне поезда.

Удобная постель, место тёплое. Слишком тёплое может быть? Нет, я думаю в самый раз. Я разместил твои чемоданы там, на верхней полке. А шляпная коробка где?

Прекрасно. Этот мат как сшит по размеру Ялты. Я взял тебе на дорогу кофе и крессанды. И если где-нибудь посередине дороги ты решишь, что тебе ещё не хочется возвращаться в Парголово - знаешь, я по-прежнему думаю, что ты всё это придумала...

Как скажешь. Но только это в Италии. Тебе нужен поезд в обратном направлении.

Прости, но три мили южнее Рима. На месте убедишься. Однако что я хотел тебе сказать так это, что если где-нибудь среди ночи ты решишь, что ты пока ещё не хочешь назад в Италию - тебе следует дёрнуть за этот шнур и...

Глянь на меня Дмитрий. И дай мне посмотреть на тебя. (Пауза.) Нет, не надо, не надо больше поцелуев. Пожалуйста, не надо. Ты конечно понимаешь, что мы больше не увидимся - никогда.

Шш-ш.. Не надо деклараций. Не надо. Было бы лучше для нас обоих если бы наши дороги никогда не пересеклись. Правда. Но они пересеклись и теперь моя жизнь уже не вернётся в прежнее русло.

Слышен гудок паровоза, следом за ним ещё один.

Второй гудок. Тебе нужно идти, Дмитрий - (Он производит движение к ней.) Нет, не надо - милый, пожалуйста, не надо... Прощай.

Далее снимает профессиональная камера. АННА разворачивается и начинает удалятся медленно; останавливается на мгновение, оборачивается к ГУРОВУ и смотрит молча, но потом продолжает медленно уходить вглубь галереи. Путь достаточно длинный, но она не ускоряя шага удаляется всё далее и далее, и пока ГУРОВ говорит, в рамке наблюдается её удаляющаяся фигура.

Ночь была холодной и платформа быстро опустела, но у меня было ощущение, что мне следует оставаться, пока поезд не скроется из виду ...

Что я чувствовал? Будто я приходил в себя после приятного сна; или вернулся домой из очаровательного путешествия - о, да, очаровательного, без сомнения. И легковесного...

Но в моей голове уже начала складываться иная картина... Было ли это всё на самом деле? Я начинал всерьёз думать - это вкрадывалось в мой мозг - а не придумал ли я это всё! Действительно.

...Да, это конечно была тонкая игра; мастерски скроенная. Например, никогда не было серебрянных струй водопада.
Как не было?
Просто - не было. Как не было и Морской гостиницы.
Но это уже просто глупо.
А феодосийский паром? Привиделся. Никакого ботанического сада; никакого променада. Не было площади с часами.
А городская площадь?
Выдумка. Игра воображения.
Да брось ты!
А была ли вообще - можно ли вообразить такое в самой изощрённой игре - была ли когда-нибудь Анна?
Боже мой, как тебе не стыдно?
Но всё-таки - была ли?
Что за чушь? Это оскорбительно в конце концов - и в свой собственный и в её адрес!
Оскорбительно? да?
Вот именно! Была Анна. Некоторым усилием воли я всё ещё могу ощутить дрожь волнения, что она во мне вызывала. Опять? Ещё одно оскорбительное, недостойное замечание! Всё ты помнишь! Прекрасно помнишь! Не её ли присутствие будоражило твою кровь как лихорадка? Всеми фибрами ты помнишь её - нечего лукавить! Какая дряная, какая гадкая игра! - хватит! Хватит!
Да, конечно.
Ты просто жалкий подонок, ты знаешь это?
Знаю.
Ну вот и заткнись.
Прекрасно - буду молчать.
Ну и молчи.
Но нет, кое-что всё-таки определённо было полным вымыслом - я настаиваю на этом. Никогда не было, не существовало вовсе этой противной собаки. Она-то точно была игрой воображения. Никогда не было никакой Ялты.

29. В фонограмму врывается множество всяких характерных для закулисной концертной атмосферы шумов: гул, скрипы, разрозненный хор слегка приглушённых голосов, глухой стакатто топот репетирующих в последнюю минуту танцоров. Полуосвещённое пространство за сценой театра сначала не вполне разборчиво - комки шевелящихся теней, но постепенно проявляются цвет и контуры и они превращаются в целостности конкретных человеческих фигур и лиц: разной масти танцоров и их тренеров, ярко разодетых или полуодетых, нервных экстравертов или наоборот нервно-замкнутых, смеющихся и плачущих, хвастливых и стеснительно-перепуганных. Повсюду стулья и тачечки на колёсах наполненные костюмами. Хаос и беспорядок - по крайней мере кажущийся. Время от времени некая кажущаяся полусумасшедшей женщина с кучкой записей в руках, распорядитель, появляется и делает объявления - на эти мгновения большинство шумов как ножом срезает - люди насторожённо прислушиваются.

Камера скользит через это пространство отыскивая наших героев и наконец обнаруживает их в дальнем заметно более свободном его углу. Тачечка с их костюмами опытной рукой Иммигранта установлена так, что она плюс несколько стульев отгораживают это пространство от толпы остальных участников конкурса. Двое из стульев расположены по краям этого отделённого угла; на них остатки костюмов первого танца нашей пары.

Так что держись независимо и очень по-женски - это главное. Всё что нужно ты умеешь. Теперь просто будь женщиной.

Брось, Юля, любая особа женского пола это знает.

Да, быть женщиной - это я действительно знаю, но ты ведь имеешь в виду - потаскушкой, а на это у меня нехватает практики.

Не люблю, Юля, когда ты так разговариваешь... Ты сейчас актриса. Ты всегда должна любить своего героя. И, да, в этом танце ты привлекаешь мужчин, и, да, это естественно для женщины, женщины южные этого еще и не прячут - тем они и привлекают мужика. Мы ведь уже миллион раз говорили об этом.

Я и говорю - slut! И кто тебе сказал, что я не люблю в моей героине - slut. Я только говорю, что у меня опыта в этом нет, а я хочу его иметь!

ВИКА (в ком другом, но в Юле его это шокирует)

Ну что - Юля? В мои девятнадцать я еще ни с кем не была. Сказать - стыдно. Как я могу изображать то, чего не знаю?

ВИКА (говорит уже скороговоркой, потому что вот-вот на сцену)

Юля, Юлинька - ты знаешь это. Отдайся своему желанию, своему раздражению на эту тему. Это всё, что нужно.

30. Камера вновь направлена в толпу участников, и через несколько мгновений в рамке камеры из толпы выделяются отыскивающие дочь БАЗИЛЬ и ВИККИ. Они наконец замечают её и решительно направляются к описанному ранее углу.

31. В рамке камеры теперь угол ЮЛИ и ВИКИ, и вначале ВИККИ, а следом БАЗИЛЬ внедряются в этот угол.

Ну что, готова? (критически осматривает уже полностью готовую дочь) Ну что - хорошо! (Механически и без всякого смысла "поправляет" то тут то там) Удачи тебе доченька!

Да! (Привычно, но, как всегда, с удовольствием целует Юлю в щёку. Вспомнив о её напарнике и уже обращаясь к нему) Да, Вика, удачи вам обоим.

В страхе упустить представление своей любимицы БАЗИЛЬ и ВИККИ поспешно покидают закулисное пространство. Камера их сопровождает.

32. В зале из положения сверху вниз под углом в 30 градусов камера сфокусирована на сцену. Свет на сцене и в зале притушен ровно настолько, чтоб не возможно было разобраться в том, что происходит на сцене. В быстром ритме стартует латиноамериканская музыка {4}. Когда на сцену подаётся свет, он обнаруживает ЮЛЮ и ВИКУ сходящимися с ее краев и уже танцующими - в их первом из трех конкурсном номере. Танцуют, конечно, замечательно, и ЮЛЯ переполнена той естественной сексуальностью, которую они обсуждали перед выступлением. В её танце южный жар, женственность и страсть. Танцующий ВИКА всегда - великолепен. Они в движении необыкновенно заразительны. Публика в полном восторге и воодушевлённо поддерживает пару. В процессе ещё не оконченного танца свет постепенно тухнет, а вслед за ним и плавно уводится музыка.

33. С высветлением кадра мы видим ЮЛЮ возбуждённо мечущейся по пространству их угла, и ВИКУ сопровождающего её взглядом.

Очень хорошо, Юля. Я знал, что ты талантлива. Выходишь на сцену и преображаешься. Иди в актрисы, Барышня!

Преображаешься... Да. Там жизнь, а за сценой её как-будто нету. Оживаешь. Живешь в полную силу. И возвращаться не хочешь. Не надо сдерживать страсти. Чем больше её, страсти, тем лучше. Не хочу возвращаться, не хочу, не хочу, не хочу... (повысила голос, почти кричит, и неожиданно переходит в плач)

Юлинька, что с тобой, успокойся! (Уже около неё и обнимая её, гладя, успокаивая) Это нервы! Срыв! Бывает... Ты слишком много энергии открыла и она истекает теперь бесконтрольно. Бывает! (Гладит Юлю по голове, как ребенка)

ЮЛЯ неожиданно кусает его в плечо и резко отстраняется.

Я же предупреждала не гладить меня по головке!

ВИКА (одновременно с ней - просто рефлекторная реакция на действительную боль укуса)

ЮЛЯ молчит, стоит недвижно. Она сама ошарашена, вроде как пришла в себя и очень не довольна собой. Вика реагирует на это и меняет тон.

Сам виноват. Ты же говорила. Я уже изучил тебя. Ну, извини!

Да, да... Сама не знаю, что это со мной. Психопатка! Дура! Так меня и называют. Викочка, я не хотела... Мне кажется, что я заболеваю. (Пауза) Нас вызывают...

34. Сцена снова затемняется. Звучит то самое аргентинское танго ВИККИ, которое они импровизационно танцевали у ЮЛИ дома. Резко включается полный свет. ЮЛЯ и ВИКА в центре сцены в классической позе страстного танго. И - пошли! То что происходит с ними сейчас на сцене - посмертная мечта Пъяццоллы {2}. На затухании звука у повторяющейся нескончаемо ритмики последней музыкальной фразы, плавно затухает и свет уводя от нас это чудо.

35. Через несколько мгновений за закрытым занавесом они всё ещё на сцене - ЮЛЯ и ВИКА. Музыки нет, но они продолжают всё то же нескончаемое движение танго. Они просто не в состоянии разорвать кольцо магии созданной ими только что на сцене. Постепенно их движения замедляются. Наконец, они остановились, но ещё не разошлись. Юля прижалась к Вике, а он на этот раз не решается её отстранить, пусть даже так деликатно и мягко, как он это умеет.

ВИКА теперь всё-таки отстраняет её и начинает мягко подталкивать её покинуть сцену.

И я люблю тебя, Юля... (и далее вдохновенно) Это было божественно... Боже, какая же ты талантливая!

36. Они входят в рамку объектива камеры настроенной на пространство "их" угла за кулисами.

Ведь никто же тебя толком не учил. Сколько чувства! Только не запутайся, ты не танцор, и техника тут ни причем. У настоящих танцоров техника во сто крат выше нашей - это была игра. Божественная игра артиста. Ты настоящий артист. Иди Юлинька в актрисы! Это трудно, а ты иди! Ты талантище! Бог с ним, с деньгами - ты же этим живешь! Родители твои должны понять...

ЮЛЯ теперь смотрит на него просто устало, а может даже и облегченно. Кажется она снова превратилась в обычную себя - ЮЛИНЬКУ. Или прячется в нее.

Сначала я сама должна понять. И вообще родители мои во мне погоду не делают.

Ну да! Ты ведь самостоятельная взрослая барышня. Сама можешь решить.

Не радуйся, я еще не сказала "да"! И потом ты что же предлагаешь мне университет бросить?

А почему бы и нет? Погоди, ты же сама говорила, что у вас всему учат. Что у вас там все специальности собраны.

Ну уж этому-то я учиться в университете не буду!

Слушай, Вика, в этом-то ты ничего не понимаешь! В этом-то ты как ребёнок. Я очень прислушиваюсь к тому, что ты говоришь. Ты больше влияния на меня имеешь, чем мои предки! Но, прости, в жизни, в нашей простой жизни ты ничего не понимаешь! Поэтому-то ты и не можешь найти работу. Сколько бы папа и я тебе ни помогали, всё равно ничего не получится. И не в языке твоём дело. Не знаю как там, но тут ты чисто пятилетний ребенок - папа прав в этом!

Но ты мне это говоришь в первый раз. И ты, наверное, права. Ничего у меня тут не выходит... Но главное - я устал.

ЮЛЯ (спохватившись и спеша исправить положение)

А я у тебя разве не вышла? Сам же только что хвалил! Я ведь твоё произведение! Ты меня как Пигмалион Галатею изваял. Скажешь - вру?

Ага, врёшь! Ты своё собственное произведение. Ты единственный человечек, от которого мне светло. Это потому, что у тебя свойство такое есть - светить. Твоя учительница была права. Обязательно найди её.

"ПОЛУСУМАСШЕДШАЯ ДАМА" РАСПОРЯДИТЕЛЬ (голос за кадром)

Юлия Найман и Викентий Варчак - на сцену. Последний танец.

Ну, ещё разочек. Тряхну стариной. Давай покажем им Юля, кто ты такая! Помнишь, да? Наш фокстрот - это совсем иначе. Теперь больше театра - добавь искусственности, что ли. Насмешливости, клоунады. Поехали!

Рука в руку они направляются вправо и так покидают рамку кадра.

37. Справа они выходят на сцену. Кланяются и становятся в позу. Стартует музыка {5}. Оба преображаются в чопорных посетителей некоего воображаемого танцевального кафэ. В некоей насмешливой отчужденности начинают танец. Через несколько па свет гаснет вместе с музыкой.

38. Сейчас мы внутри той самой картинной галереи, в которой пьеса "Ялтинские игры" стартовала маршем "Прощание славянки" {6}, и в которую она вернулась сделав круг по променаду Отстойников. АННА входила в неё в нашей последней цитате пьесы, а под музыку марша мы уже дали этой галерее частичное описание. Съёмочная камера теперь обозревает ту часть пространства галереи, что специально для этого спектакля отгорожена от остальной галереи тремя навешенными белыми листами. Правая сторона галереи ограничена старой сознательно незаштукатуренной, хотя всё-таки бледно побеленной стеной из красного кирпича, на которой висят современные варианты обнажённой женской натуры. С этой стеной по углу граничит такая же стена, в которой старомодно прорезанное окно с деревянной окрашенной в зелёный цвет рамой. Вдоль этой стены небольшой помост с установленной на нём и покрытой чем-то мягким скамейкой. Это стилизация сцены представления, которое сейчас продолжится, поэтому расставленные в этом пространстве стулья для зрителей направлены к этой стене. Чуть левее в этой стене выход наружу, из которого зритель и начал свой "тур" первой части пьесы. Левая стена - тоже уже ранее описанная металлическая конструкция: "ретро" остаток некоей бывшей фабрики Отстойников. В этой конструкции ближе к полу и к задней части нашего стилизованного зала - большое, около метра в диаметре, круглое отверстие, вроде люка. Если бы камера теперь изнутри зала развернулась к его задней части, то мы бы могли увидеть нарисованные на вышеупомянутых белых навешенных листах грубо нарисованные в полный рост фигуры одной и той же уже не молодой женщины одетой точно так, как сейчас одета АННА.

Профессиональная камера начинает свою съёмку здесь с максимально возможного расстояния от "сцены". В рамку попадают рассаживающиеся зрители и БАЗИЛЬ снимающий всё это. Спиной к правой стене и прислоняясь к ней, ближе к "сцене" стоит ГУРОВ, но поскольку свет сейчас на АННЕ слева и напротив ГУРОВА аналогично прислонившейся спиной к металлической конструкции, то зрители и съёмка БАЗИЛЯ тоже сосредоточены на ней. В своей исходной позиции профессиональная камера не видит ГУРОВА, но краем она захватывает достаточную часть безупречно белоснежного и знакомого уже нам костюма ГУРОВА, чтобы можно было догадаться о его присутствии там. Через несколько мгновений камера начинает плавно перемещать своё обозрение в направлении противоположном движению часовой стрелки; так что она полностью теряет ГУРОВА и последовательно проходится по стене с окном и скамейкой, заднему входу в галерею и металлической конструкции, пока не фиксируется на АННЕ. Далее нарушая установленное ранее правило последующие монологи АННЫ показываются записанными вперемежку то камерой БАЗИЛЯ, то профессиональной камерой.

Николай провёл месяц в больнице. Однако скоро по его возвращении домой инфекция обнаружилась во втором глазу и ему пришлось в больницу вернуться. Так что в течение девяти недель я была дома одна, если не считать горничную Соню. Это было трудное время. Снег выпал рано. До больницы было час пути, и я проделывала этот путь туда и назад каждый день. И меня беспокоило нервное состояние Николая, который изводил себя мыслями о работе, деньгах, но более всего о том, что было бы с нами, если бы эти его спокойные и честные глаза полностью потеряли зрение. Мне было нелегко поддерживать его в уверенности, что этого не произойдёт. Он стал зависим от меня настолько, что казалось - мы с ним поменялись ролями. Он обычно плакал, когда время посещения подходило к концу.

Дмитрий был со мной постоянно, хотя его присутствие каждый раз объявляло себя по-разному и имело различную степень интенсивности. Иногда я не видала его днями, но эхо его голоса отзывалось в ушах и я напрягалась в попытке понять и впрямь ли он зовёт меня. Или вдруг у меня в голове проносилось лёгкое воспоминание о том, как по особому он произносил это слово "Феодосия" или звал оффицианта в своей особенной манере - "когда сыщется минутка". Иногда я слышала его шаги наверху, замирала и ждала, что вот сейчас он спустится ко мне по ступенькам нашей лестницы. Или он сидел у дальнего края печки читая книгу или разбирая банковые счета, а вспоминая обо мне он вскидывал голову и улыбался мимолётно. А иногда он незамеченный подходил ко мне сзади брал меня в свои объятия и шептал на ухо чуть пониже линии волос. Тогда на меня наплывала такая волна счастья, что если бы он меня отпустил в этот момент, я бы упала.

Странная это была жизнь. Я с болезненной ясностью осознавала, что мне никогда не увидеть его больше - никогда; и между тем он всегда был рядом, в некоей счастливой эфемерной реальности. Моментами я думала, что с моей головой не всё в порядке. Но что пожалуй со мной на самом деле происходило так это то, что я превращалась в совсем иное дотоле мне не знакомое существо.

Любопытные события происходили со мной в последующие два месяца. Москва, предмет моего обожания, стала невыносима. Моя работа в банке обесмыслилась настолько, что мне приходилось за волосы проволакивать себя через ежедневную рутину. Я стал активен в том, чего раньше не уваживал и минутой своего внимания - лишь бы был повод сбежать из дому, от мертвенной этой тишины и от детей, которым, как предполагалось, я должен был помогать с их уроками. Я вступил в тенисный клуб - в ноябре! Крутил вист - три раза в неделю! Сопровождал коллегу в еженедельные вечера музыкального общества и терпел сырые любительские исполнения его друзьями Баха и Генделя. Я делал это с энтузиазмом и очевидным удовольствием, чёрт подери!

Но любопытнее всего другое. Моя изощрённая игра - помните? Она, ну в общем... вывернулась наизнанку. Или иными словами, мой мир выкинул сальте мортале. Всё стало вверх тормашками. Без всякой видимой причины то, что ранее казалось реальным, оказалось вымышленным. А что вообразилось, что могло вообразиться, что лишь было в области летучих воспоминаний, то вдруг оборотилось несомненной единственной фактичностью. Банк, коллеги, дом, карточные игры, всё это подпало в категорию "понарошке" - они теперь были фиктивны, да! А единственной реальностью стала реальность воображённая, мысленная. Морская гостиница, серебряные струи водопада, городская площадь со своими часами - самое сердце Ялты. И конечно - полная, абсолютная реальность Анны.

Так что я стал жить только в её присутствии, только в окружении того, что связывалось с нею. В шёпотах её дыхания. В мелодиях её смеха. В лечебных свойствах её голоса. В покое её ладоней. Так что, когда я в середине декабря знал, что мне предстоит путь в Парголово - это не было с моей стороны скоропалительным решением.

ГУРОВ покидает своё место у стены, решительно пересекает "сцену" и направляется к заднему выходу из галереи. Перед тем как её покинуть он останавливается и обернувшись в зал добавляет убежденно:

Камера разворачивается в сторону металлической конструкции, на которую в это время направлен освещающий её люк луч света. В люке - с лукавым выражением на лице АННА. Съёмка переходит к профессиональной камере.

Я стала заполнять своё время маленькими роскошествами, исключительного свойства подарками. Положим скорее ожиданиями подарков и роскошеств. Я намечала их аккуратно и взвешено, с долей изощрённого гурманства. Нет, это не было игрой, знаменитым детским "понарошке".

Лицо АННЫ исчезает из люка, на высоте её полного роста появляется, в противоречие её словам игриво выглядывает из-за ближнего к камере края металоконструкции - впечатление такое будто она вовлечена в игру в прятки.

Вовсе нет. Скорее это были репетиции того, чему должно было случиться.

В той же пластике играющегося ребёнка, она вся появляется из-за металоконструкции и перебегает вперёд на "сцену".

В пятницу после полудня, когда Николай отравляется на свою еженедельную проверку глаз, а Соня занята стиркой, ровно в четыре я услышу стук в окошко. Три чётких прикосновения.

АННА подбегает к окну и стучит в него. В ответ в окне со стороны улицы появляется и исчезает ГУРОВ.

Тогда я подбегу к двери и отворю её - но не прежде, чем подправлю причёску у зеркала в прихожей. В соломенной шляпе и с иронической улыбкой он будет меня ожидать там, и когда я отворю он уронит, "Может быть ты поторопишься? Паром вот-вот отчалит."

А в следующую субботу по пути к мяснику он встретится мне пополудни под городскими часами. Во всё время моего пребывания в Парголово они показывали десять; и он скажет, "Видишь Анна, ты, с Божьей помощью уже опаздываешь на два года."

В завтрашней почте будет его письмо. Я скажу Николаю, что оно от моей сестры, Ирины. В письме будут все подробности нашего побега в Крым и описание нашего дома там, с его набело отмытыми комнатами и цвета морской волны сервизом времено оставленным на комоде, и тех деревьев, что мы с ним сами посадим, и маршрутов наших ежедневных прогулок. Он знает, что цвет морской волны - мой любимый цвет.

39. Немного похоже на то как это было, когда впервые ЮЛИНЬКА подвезла ВИКУ к своему дому, мы слышим шум приближающегося автомобиля, мы также видим его приближение и вслед за тем слышен жалобно отчаянно визжащий скрип слишком резко использованных тормозов; много резче, чем это было в первый раз. Сейчас ЮЛЯ так и оставляет машину на улице; выходя она бешенно хлопает дверью и быстро направляется к дому. Слышен неожиданный студящий душу и очень противный визг кота, но ЮЛЯ не обращает на это никакого внимания. У двери дома она резко останавливается и начинает яростно мерять шагами дорожку вдоль дома. Звуки сзади принадлежат БАЗИЛЮ занимающему водительское место вместо ЮЛИ и автомобилю, который БАЗИЛЬ заменив ЮЛЮ паркует на подъездной дорожке своего дома. Звуки БАЗИЛЯ и ВИККИ покидающих автомобиль и одновременно:

Ну что ты так психуешь, Юля! Придёт! Это-ж не далеко. Ему может надо было прогуляться, Москву вспомнить, мало ли что ещё?

Мог бы предупредить всё-таки... Это свинство. Что нам сейчас - сидеть ждать его всю ночь?

Какую ночь? Еще и двеннадцати нет! Мы телевизор обычно смотрим в это время.

40. У Найманов. Знакомая нам гостинная в их доме. Всё как прежде. Слева в рамку входит БАЗИЛЬ. За ним ЮЛЯ и следом ВИККИ.

Мы раскланивались, кто-то подносил цветы. Он прямо на сцене обнял и поцеловал меня, и я очень смутилась. Он как-то по особенному обнял меня... Он что-то задумал, папа! Он что-то задумал!

Ну что он мог задумать, Юля?.. А у нас всё на местах, Базиль? Проверь чековые книжки...

ВИККИ (виновато, но и всё ещё со своими страхами)

Ну да, он казался очень не плохим человеком, но кто его знает? Ведь бывает всякое. По телевизору не раз показывали...

ЮЛЯ (в сильном напряжении и не замечая комментария мамы)

С ним что-то случилось! Что-то очень плохое, папа! С ним что-то стряслось!...

Ну ничего с ним не могло случиться! Он был не в себе последнее время! Ничего не получалось! Дети не хотели с ним даже по телефону разговаривать... Тоже, хороши детишки...

ЮЛЯ (ничего не слыша. Её опять трясет - как ранее в театре)

С ним что-то стряслось - я чувствую! Мне надо позвонить в полицию...

Ну и что ты им скажешь? Это же смешно, Юля! Посмотри на часы - одиннадцать тридцать пять! Он же не ребёнок... И не престарелый. Я тебе говорю: на него нахлынуло! Воспоминания! Наверняка скверное настроение. Сама подумай: Москва - и вдруг это сборище дилетантов, эти общинные игры. Он ведь был звезда.

Если правду говорил... (Спохватываясь) Ну, конечно, он правду говорил!

Пойдёмте спать! У него есть ключи, он сам войдёт. Дайте побыть человеку одному. Я думаю ему надо было от нас сейчас на время сбежать. Это так понятно...

Конечно... Все-таки мог предупредить нас... Пойдем, Юлинька! И знаешь! Нечего ему срывать нам праздник: ты была великолепна! Я же просто так хвалить не буду...

Да, Юлинька! Это было грандиозно! А какой успех! Вы ещё многое вдвоем сделаете! Может это-то его и вытянет? Вот - кутнем завтра все вместе! И объясним ему, что это возможно первый шаг в его карьере тут! Здорово было бы!

Чуть спокойнее, у неё уже появилась улыбка, правда жалкенькая какая-то, ЮЛЯ несколько нервически, вроде как после плача - маленький ребенок, коснулась своего лица, затем обняла маму, обняла папу.

Спасибо! Идите... Я посижу. Мне надо успокоиться, придти в себя...

Ладно, посиди... Спокойной ночи, доча! (По-отцовски гордо) Звезда наша!

Да, ты таки сегодня звезда! Дилетанты или не дилетанты, а лучше вас пары там не было - куда им всем! Спок дочура! (последний раз, просительно) Иди спать?

ЮЛЯ (уже несколько отрешенно - будто уже одна)

Ладно, пойдём. Её сейчас надо оставить одну. Пусть прийдёт в себя...

Они уходят к ступенькам, и их шаги ещё некоторое время слышны пока они подымаются наверх. Юля садится на диван и сидит некоторое время без движений. Потом встаёт и начинает ходить по комнате. В её голове явно начинают бродить мысли одна другой страшнее. Нервно потирает руки. Останавливается посреди гостинной. Задумывается. В ней накапливаются те еле уловимые мелочи, которые происходя лишь "отмечались" и проскакивали мимо, а теперь вдруг все обрели тяжёлое страшное значение. Смотрит на часы, на телефон. Нерешительно подходит к телефону, думает. Листает книжку рядом. Опять думает. Наконец решается и набирает... Полное затемнение сцены. Слышен гулкий отзвук пульса Юли: "Бум, бум, бум". Затем - телефонный зуммер. Несколько секунд камера на ней. Затем...

41. Камера на АННЕ продолжающей свой монолог.

Не было трёх звонких прикосновений к окну. Не состоялось. Как не было и письма про сервиз цвета морской волны. Но это не очень-то разочаровывало - вообще не разочаровывало. Только несколько откладывало то полное и совершенное счастье, что ожидалось - не могло не наступить.

Действие продолжается уже в любительской съёмке БАЗИЛЯ. Из заднего выхода галереи появляется ГУРОВ и незамеченный ею подходит к АННЕ. По окончании её слов он сзади касается АННЫ. АННА вздрагивает.

Она оборачивается - непонимание и смущение отражаются первой реакцией на её лице.

Я отыскал твой дом и стоял под окнами - я не мог войти - конечно я не мог войти - я три часа гулял под окнами, надеялся, хотя не на что было, так что я себе не поверил, когда увидел тебя выходящей - но я был опять прав, понимаешь -

- ты такая же - нет, красивее, чем я тебя знал. Ты совсем расцвела, Анна -

Что ты здесь делаешь? Слушай! Уходи! Ради Бога,уходи!

Остановился - где ты остановился! Как давно ты тут?

Я знала, что больше никогда не увижу тебя. Боже мой! Это ужасно. Нет, тебе тут не место.

АННА (по-прежнему в сторону, будто обращаясь к приказчику)

Ради Бога, Дмитрий - люди, люди вокруг. Нельзя. Пожалуйста, Дмитрий, уйди, нас увидят -

Нет, нет. Нас увидят. Пожалуйста, Дмитрий. Я приеду, в Москву, приеду к тебе -

Боже мой - в Москве, обещаю - милый мой - (Она неожиданно бросается к нему, обнимает и целует быстро.) Я ухожу - в Москве, я клянусь - я напишу записку тебе в банк - в начале месяца - моя любовь, любовь моя - (Беря его лицо в ладони она снова целует его - жадно целует.) Боже мой! Теперь я ухожу, Дмитрий, ухожу -

Знаешь, а ведь ты была права насчёт Парголово.

Она воззрилась на него непонимающе - о чём он?

Она быстро отворачивается. Садится на скамейку. ГУРОВ тоже садится - чуть поодаль от неё.

Я заезжала в Москву каждые два-три месяца. Николай знал, что я навещала гинеколога в Москве. Зарегистрировавшись в гостинице я посылала посыльного в банк. "Иль Фолетто в городе" - сообщала записка - таков был наш код. Выдумка Дмитрия. Шутка. Он приходил к ночи. А утром я возвращалась в Парголово. (вспоминая) Да, зрение Николая значимо улучшилось - ну, по крайней мере не ухудшилось. Он носил тёмные очки и водил Ялту на длинные прогулки. А чтоб ослабить нагрузку на его глаза, его начальство перевело его с работы у городского головы на земскую работу - или с земской работы к городскому - (нетерпеливый жест) неважно. Их забота о нём... льстила ему. Не думаю, что он верил в гинеколога.

До того я никогда не вёл двойной жизни, и удивительно насколько это оказалось лёгким делом - в некотором роде. Для общества я был тем же: работа, знакомства, семья, клиенты, праздники; всё в добрых традициях; всё на просвет и с полного одобрения; и полный провал, предательство повсюду.

И была другая жизнь: страстная и обольстительная, таинственная и будоражащая, неотпускающая пытка. Она заглотила меня всего целиком, она цепко держала меня в своём головокружительном водовороте. И я полагал, да так оно наверное и было, что это была моя единственно настоящая жизнь.

Но конечно эти две категории личного и общественного, истинно-преданного и лгущего-обманного - они никогда не были столь чётко очерчены-разграничены, сколь мне того хотелось бы. Поскольку истинное имеет много обманок в себе самом, а обманное имеет свою правду. И две категории кровно завязаны одна на другую. Так что настаёт момент, когда они уже более неотличимы. Не думаю, что я заблуждался на этот счёт - я просто воспринимал всё это в его изначальной данности. И я любил её. О, да, я любил её. В этом-то не было никакого сомнения. Во всю мою жизнь я никого не любил так, как я любил её.

42. В гостинной Найманов. ЮЛЯ на диване в процессе телефонного разговора. Она выглядит изнурённой, измученной. Камера между тем продолжает предыдущую съёмку.

Пока она слушает камера издалека медленно наплывает на её фигуру.

ЖЕНСКИЙ ГОЛОС ИЗ ТРУБКИ (довольно низкий глубокий и мягкий голос за кадром)

Простите, мэм, но новости у меня для вас плохие. Некто, по документам судя, Викенти Варчак, упал, а свидетели говорят, что спрыгнул, с моста, что над парком. Вы нам нужны будете, мэм. (Пауза.) Смерть наступила мгновенно... Я очень сожалею, мэм! Мэм? Вы меня слышите? Мэм?

ЮЛЯ молчит. Только её рука медленно сползает вниз. Теперь камера наплывает на её лицо переводя его в крупный план, а затем и далее на глаза. В течение нескольких секунд держит. У ЮЛИ в глазах коснувшаяся её бездна смешана с непониманием, неприятием и отчаянной попыткой осмыслить услышанное.

43. Мгновенное перемещение объектива на "сцену" в картинной галерее. Изображение в камере БАЗИЛЯ возвращает нас к АННЕ и ГУРОВУ.

Мы всегда прячемся. И лжём. Мы всё время лжём. Мы живём как преступники.

И нам некуда сбежать. Некуда. Ни ты, ни я - мы никогда не будем свободны. Но я так люблю тебя. Нет, не люблю - я боготворю тебя. Дмитрий, милый, любимый мой, ты всегда будешь любить меня, правда?

Она верила, что она боготворит меня. Она верила, что всегда будет боготворить меня. И впервые в моей жизни я сам приблизился к тому, чтобы боготворить кого-то. Но мог ли я сказать ей, что этому однажды придёт конец? А ведь так оно и будет. Но даже, если бы я сказал ей это, она бы не поверила.

Он отпускает её, и они становятся прижимаясь друг к другу спинами и держась за руки.

Мы такие счастливые - понимаешь ли ты это? Много ли ты найдёшь людей, которым дано то, что есть у нас? Мы такая... благославенная пара, правда?

В такие минуты - а у нас было их много - в такие минуты я знала, что мы выберемся из этого лабиринта. Провидение выведет нас. Да, чудесное вмешательство будет предложено нам свыше. И оно сделает наше счастье таким полным, таким совершенным и восхитительным, и ... навечно? Прежде, чем это случится, нас будет долго волочить по дороге мрачной и путанной, но конец этой дороге настанет, хотя он и не поспешит объявиться. Ведь и самые первые шаги по ней это шаги направляющие нас к выходу. Но мы уже ступили на неё и я знала, что нам предстоит эта самая... трудная и... самая... пугающая и... самая... болезненная из всех дорог.

Она целует его, и с тем свет на них плавно сходит на нет. Вдруг бодрый и шумный взрывается стартовавший пьесу военный марш, полный свет подаётся на "сцену", откуда-то сбоку выплывает обворожительная "мальчик-разносчица" и присоединяется к теперь кланяющимся апплодирующей публике АННЕ и ГУРОВУ. Неожиданно, как обрезан, исчезает звук. В тишине мы наблюдаем, как публика смешивается с актёрами, или, быть может, те расстворяются в публике. Столь же неожиданно обрезается цвет, переводя несколько последних кадров в чёрно-белые. Из публики выделяются БАЗИЛЬ и ВИККИ продирающиеся к ЮЛИНЬКЕ с цветами, и ещё некто, с особо выделяющимся роскошным букетом роз пробирается к ней, а добравшись обнимает и целует. Но поскольку толпе возбуждённых зрителей в обрез необходимо говорить с ней - он вынужден выпустить её из своих объятий. Толпа окружает ЮЛЮ и мы не видим более ни ВИККИ, ни БАЗИЛЯ, ни того другого человека. Удерживая ЮЛЮ в рамке профессиональная камера через толпу приближает ЮЛЮ на крупный план, и следом "выворачивает" съёмку так, что показывает всё с ЮЛИНОЙ точки зрения, то-есть как бы глазами ЮЛИ. Лица, лица, лица, их рты раскрываются в беседе, глаза воспринимают происходящее; одни улыбаются, другие серьёзны, кто-то настаивает и кто-то оспаривает. Движение камеры по ним обретает хаотичность, теряет фокус, некоторое время снимает вне фокуса и, наконец, свет уводится вовсе, но остаётся некий посторонний звук. Тоскливый и монотонный он очень медленно расширяется от очень тихого, почтн незаметного, до более громкого, но так и не достигает настоящей громкости - такое ощущение, что зудит комар и очень хочется одним хлопком ладони раздавить его, чтоб он не раздражал слуха более.

44. Под этот звук внезапно даётся крупным планом лицо ЮЛИ лежащей в своей постели на спине. Она лежит и тихо одними глазами плачет. Нарастает до визга и исчезает крик сирены проходящей мимо скорой помощи - тоскливый монотонный звук остаётся. Затем тяжело пропарывает воздух приближающийся самолёт - нарастая он покрывает все другие звуки и затем тоже плавно выдыхается на нет - с этим выныривает, нет, он всегда там был - всё тот же тоскливый раздражающий монотонный и зудящий тон.

Камера медленно отползает и плавно разворачивается вбок, к стене, на которой висит ковёр; она движется в своём развороте далее и пересекает границу между стеной и потолком, пока, наконец, не утыкается в потолок. Просачивающегося сквозь шторы ночного освещения с улицы в комнате мало, так что, что потолок, что пол - выглядели бы одинаково при таком освещении - не разобрать.. Различимы лишь какие-то крадущиеся тени. Фоном ночные звуки большого города сейчас проникают в комнату, но они постоянно накрываются взрывами крон шелестящих листьев окружающих деревьев. Снаружи надо полагать нарастают к ночи сильные штормовые ветры. Всё это при непрекращающемся тоскливом и монотонном зудящем гуде. Но ощущение такое, что этот шелест как-то таинственно обращает этот гуд во множество злых режущих шёпотов, что теперь собираются вокруг. А может это просто приглушённое воронье перекаркивание? Не слышим ли мы внезапные хлопки взмахов многих крыл? Может там за окном копошатся птицы? Странная грустная музыка покрывает всё это. И впрямь очень грустная.

ВИКА (тихий глуховатый и очень ласковый голос за кадром)

Ну что, барышня, совсем скисла? Не расстраивайся! На что тебе нужен был сорокалетний бомж?

Не нужен был, а нужен сейчас, Викочка, не уходи, не уходи ты от меня!

Копошащиеся тени становятся чётче. Они напоминают вышедшие из фокуса кадры толпы людей.

Представляешь себе? Парочка! Сорокалетний бомж и восхитительная Юлинька! Во потеха бы была для окружающей тебя толпы? Правда?

Что же я делать-то без тебя буду - тут ведь так одиноко! Викочка, не уходи от меня! Слышишь?

Ты успокоишься... Ты уже успокаиваешься, и все наладится у тебя.

Ты ведь очень богатая в себе! В тебе всё есть, что нужно человеку в жизни, всё главное! Ты смелая, и сильная, и в обиду себя не даёшь, и рвёшься вперед, к свету впереди тебя маячащему... Сама, Юлинька, этого и не понимаешь!

Викочка, мне тошно одной! Эта тошнотворная пустота - она душит!

Тени обозначаются ещё чётче. Крупным планом и впрямь множество дерущихся чёрных птиц.

Наверное поэтому так хочется плакать. Вырвать всю ее из себя наружу! Как рвоту сидящую у груди...

Как бы я мог любить тебя, Юлинька, как бы я мог любить тебя! Почему мы не были с тобой одногодки?

Для того всё и придумано так: чтоб мы любили друг друга, друг друга не касаясь, чтоб это больно было, и чтоб из этой боли росла радость. Радость, какую в жизни нам не дают, так мы берём её иначе, в других сферах, Юлинька! В иных сферах, барышня моя, ненаглядная! Никак иначе не могло быть!

Камера отделяется и взмывает над этим множеством дерущихся чёрных птиц. Теперь они под ней необозримым чёрным копошащимся полем, но ощущение такое, что какой-то мерцающий свет рассеян над ними.

Ты вдумайся, никак иначе и не могло быть. Была ты белой вороной, теперь аж светишься! Теперь это запечатано в тебе навеки!

Тебя не отделить. Ты уже никогда не уйдёшь от этого, Юлинька!

Теперь звучит тот самый медленный романтический вальс под который они встретились {1}. В некоем полупрозрачном мерцании мы распознаём ЮЛЮ и ВИКУ, БАРЫШНЮ и ИММИГРАНТА, танцующими в пространстве между камерой и копошащейся воюющей тьмой под ними, прямо в воздухе. Их мягкое скольжение и необыкновенное вальсирование обметает, кажется, всё пространство вокруг. Они вовлекают весь окружающий их мир в танец. Разве это не так? Ничего вне этого танца нет во Вселенной. Однако музыка вальса и это видение тают оставляя за собой, как шлейф, знакомый нам тревожный монотонный звук. С этим там внизу обозначается крохотная, но яркая белая точечка. Очень медленно камера приближает её; там белая птица и её остервенело заклёвывают окружающие её чёрные. Монотонный звук нарастает и оборачивается бесконечно-протяжной песнью украинской степи {3}: Ой, у поли одна-а стояла и нико-го - полюбы-ты мэнэ-э... Пока она покрывает и наполняет пространство звука, другая белая птица врывается в пространство рамки и сверху камнем падает вниз в чёрную копошащуюся толпу в непосредственной близости от своего белого "близнеца". Обе птицы резко взмывают во тьму пространства над ними только в какой-то момент та, что пришла на помощь собрату, неожиданно отделяется влево и выходит из рамки кадра. Держа спасённую птицу в кадре камера делает вместе с нею поисковые рывки вверх-влево и вниз-влево отображая отчаянные попытки одинокого создания найти своего затерявшегося друга и партнёра, но тщетно - того и след простыл. Музыка завершается, но одинокая белая ворона продолжает свой одинокий полёт вверх и мы теперь только слышим звук её крыльев.

Комментарии по поводу музыки

{1} "Английский вальс" имеющийся на "Ballroom Dance" CD - #7. (CD "Ballroom Dance Party", The John Morgan Ballroom Orchestra)

{2} "Либертанго" Пъяццоллы исполняемое Йо-Йо Ма. #1 "Soul of the Tango" CD. (CD "Yo-Yo Ma, Soul of the Tango", The music of Astor Piazzolla)

{3} Голос актера после этой первой фразы следует подменить записью украинской песни в исполнении Нины Матвиенко "Смиються плачуть соловьи". В ней есть и точно подходящий текст и точно подходящая пронзительность и протяжность тоски, которую мне хотелось бы тут передать. Надо начинать с куплета "Чому-ж стоишь бэз руху ты" и завершить дважды повторенным "Горыть жыття едина мыть, а смэрти-ж вичнисть цила". (Украинские песни в исполнении Нины Матвиенко не встречались мне иначе, как на самодельных касетах.)

{4} В принципе может использоваться любая быстрая, "жаркая", "сексуальная", захватывающая латиноамериканская музыка. Слово "Салса" нужно естественно заменить соответствующим названием латиноамериканского ритма, но ритм действительной салсы подходит более всего.

{5} Очень хорошо подходит фокстрот #2 из CD "Ballroom Dances" (то же CD, что и в комментарии 1). Длится очень недолго.