Станислав Подольский

Факел

В импрессионистски-белой раме окна повисло грязнoe вечереющее небо с чёрным пятном дыма в правом верхнем углу. Посредине пятна ёжился, вился, отплясывал тонкий язык огня.

В комнате пахло кисло и тошно - запоем. По углам тихо ржавели три голые кровати. Четвёртая, с перевернутой вверх тормашками постелью стояла косо, почти посредине комнаты, впритык у стола.

Он сидел в одних трусах на столе, поставив ноги с незашнурованными ботинками на матрац.

Он пил.

Отхлебывал из мутно-зеленой бутылки то-ли водку, то-ли другое какое дешёвое зелье, намешанное на окончательно пережжённом сахаре. При этом он внимательно разглядывал небо в окне...

Монтировали, склёпывали, сваривали, громоздили пять лет - потно, долго и страшно, особенно под конец, когда люди почему-то стали особенно часто срываться с эстакад, с высотных конструкций и подмостей. Несколько сварных сгорели, когда заваривали ёмкости изнутри: не учли гремучей смеси накопившихся газов. И всё же выглядел цех грандиозно - ожившие сверкающие чертежи - особенно ночами, когда заоблачные ректификационные колонны, обернутые фольгой, превращались в сиятельный крейсер в лучах бешеных прожекторов: вкалывали здесь днем и ночью. Уже маячила неслыханная премия за досрочный ввод в действие. Уже замахнулись на следующую, новейшую, громаднющую вторую очередь. И - взрыв!

Всё - к дьяволу. Груда вонючего горящего железа. Факел. Гроб с музыкой. Конец.

И снова дурацкая удушливая работа: растаскивать железную лапшу, уродов, трупы собственных стальных детёнышей. И снова мостить, мастырить, варить, втаскивать, сбалчивать, копошиться. Опять зарплата, прогрессивка, аккорд, грызня из-за расценок и нарядов туфтовых, и липа, и премия за взлетевший к чёртовой матери комплекс и срочные похороны развалин - по два-три оклада. И зелёная травка с цветочками - на чёрном перегное, которым то место замазали...

И вот воскресенье, впервые выходной...

Он пил и разглядывал небо с пылающим в облаке факелом.

Потом сорвался вдруг, бросился, взлетел на подоконник, полез в открытую форточку: голову ввинтил и одно плечо - другое застряло, не влезло. Заорал: "Да здравствуют братья-арабы! Позор международному сионизму!" Как видно, в нём скрывался прирожденный оратор: "Девушки! - орал он вслед двум изношенным дамочкам, скоренько ускользающим за угол общаги, - девушки, я пью! - Он размахивая чёрной залапанной бутылкой с хлюпающей внутри бормотухой. - Пью за вас! За ваших великих мужей и таинственных хахалей! За ваше счастье! За ваши сервизы!"

Давно уже никого не было на пустыре, только песок завихрялся небольшими смерчиками, - а он всё не мог замолчать.

Потом с трудом высвободился из форточки, вернулся к столу и принялся устраивать подмости под лампочкой из стола и двух расшатанных стульев. Зацепил бельевой шнур за крюк, вмазанный в потолок. В глазах у него мчались огненные круги от снующей между рук горящей электролампочки. "Тянуть? - бормотал он. - Надо затянуть! Нет, зачем же тянуть? Чтобы и завтра лакать это пережженное говно? И послезавтра? Ради какого же это прекрасного будущего? Вот так, затянем..."

Потом мир рухнул в какой-то угластый и хаотически сверкающий мрак. Но и это сверканье погасло...

Утром проснулся, как от зуботычины. Прибрал маленько в комнате. Поплескал водой в лицо и заросшую жёсткой коричневой шерстью грудь. Побрился. Прижёг остатками водки ссадину на скуле. Отправился на работу.

В сизоватой полутьме рассвета копошилась беззвучная людская масса. Из чёрных подъездов вытекали тёмные раскачивающиеся фигуры. У проходной они сливались в мощный чёрный же поток. Люди сталкивались. Здоровались. Гудели о чём-то своём, по сути не важном. Обменивались новостями, подслушанными, а то и вовсе придуманными: как там и что, и что давать будут за сверхурочные, и кто главный виновник, и сколько сгорело, и кто случайно попал, а кто и поделом, и кого теперь потащут куда надо, а кто и выкрутится, как всегда, как обычно, и что теперь со льготами...

Впереди, за проходной уже, где-то над центром завода всё ещё висело жгуче-чёрное облако дыма, и в сердцевине его яростно светло пылал и змеился огонь факела: сжигали кубовый остаток. Стало быть, завод работал...

Декабрь 1968 - апрель 1995г.

Воронеж - Кисловодск.

поделиться: