из книги августа

Грош цена тебе, Копейкин!

- Зовите меня просто Григ, - скромно представился баянист. - В принципе, я очень добрый волшебник, не лишённый маленьких недостатков. Так, например, у меня очень ядовитая слюна. Раз плюнуть - инфаркт миокарда. На женщин токсин действует иначе. Некоторые из них даже считают его целебным. Сами знаете, сколько на них ни плюй - дубль-пусто. Так вот, при поцелуях они сходят с ума. Дуреют. Хотя для женщин это не так уж и страшно, однако определённые сдвиги в их психике, всё же, происходят.

- Кем вы работаете? - спросил очкастый журналист в клетчатом пиджаке, тыча Копейкину в зубы микрофоном.

- Министром Личных Дел, - уклончиво отвёл рукой микрофон герой и откусил большущий кусок бутерброда с колбасой.

Журналисты, срочно прилетевшие со всех концов Земного Шара, и не успевшие даже позавтракать в самолёте, глотали слюнки и терпеливо ждали, когда же Копейкин дожуёт последний бутерброд.

- Как же это понимать? - забеспокоился общественник Травкин.

- Тш-ш-ш-! - зашипел на него коллега (в форме) Муравкин. - Этого же в инструкции нет!

- Вы же спрашивали меня про место моей основной работы? - продолжая жевать, невнятно спросил Копейкин. - Я и говорю, - он проглотил последний кусок, стряхнул крошки с ладоней и подбородка и враждебно посмотрел и на Травкина, и на Муравкина. - Конечно, в согласии с действующим законодательством я работаю по совместительству так же и в других местах, не столь отдаленных, где платют любимые наши советские деньги. И, если хотите, Министром я работаю на общественных началах.

- А что это за животное подле вас? - указал долговязый корреспондент с французским акцентом на нечто, неотличимое от обыкновенного домашнего кота.

- Это не животное, а разумное существо, - важно пояснил Копейкин и погладил кота против шерсти. - Видите? Не любит! Понимает!

Кот встал и вопросительно изогнул хвост.

- Можно задать этому разумному существу пару вопросов? - попросил толстый корреспондент с английским акцентом.

- Пожалуйста, - великодушно позволил Копейкин.

- Сколько будет дважды два? - без обиняков спросил журналист, имевший своё представление о разуме.

Котоподобное существо посмотрело на него, как на идиота, и ничего не ответило, а просто подняло заднюю ногу и сделало "пись-пись".

- Дело в том, - пояснил Копейкин, желая сгладить резкость брата по разуму, - что между нашими сознаниями существует телепатический барьер. Очень грубо говоря, он напоминает зебру за забором: то её видно, то не видно, но всегда в одном цвете, и поэтому никогда не зебра.

Корреспонденты тщательно конспектировали лекцию, и только похожие на милиционеров слегка переодетых в штатское Травкин и Муравкин позёвывали и почёсывались, не подозревая что демонстрируются по Интервидению. Впрочем, они знали про Интервидение, но ошибочно полагали, что Интервидение - это массовое интервьюирование.

Копейкин неодобрительно глянул на близнецов исподлобья и продолжал:

- Панпсихизмы, как известно из Чёрной и Белой Магий, имеют не скорости распространения, а скорости понимания, если их, вообще, можно назвать скоростями. Строго говоря, пси-потенциалы, в действительности, лишь возможны, представляют собой особую форму виртуальности, выраженную в операторах и тензорах Тихона-Штрилица; убойная сила понятности психиалов в шкале цветности кварков заведомо непостоянна и колеблется между очарованием и странностью. Вот, сейчас, например, используя теорию абсурдиалов, я обнаруживаю присутствие Великого мага...

В это мгновение на глазах у миллиардов телезрителей начала возникать старомодная фигура Великого Мага. Телезрители ахнули, а журналисты расступились и с любопытством посмотрели на плавающее в воздухе изображение Великого Мага, которое начало материализоваться, брызгая слюной на иностранных корреспондентов. Через три секунды включился звук, и все услышали страшную брань Великого Мага:

- Копейкин, дрянь! Осёл ты! Кто разрешил тебе брать ключи от омега-мира? И почему ты его не запер обратно? Теперь же и сюда поналезет всякой гадости - не выведешь! Я же спецкурс читал по истории борьбы с нечистой силой! За что я тебе, кретину, тройку поставил? Не знаю, пожалел, что стипендии лишишься. А куда ты стипендию девал? Алкоголик! Если не пропивал, так поил девочек легчайшего поведения!

- Не шуми, Плутон, - так прозвали студенты Великого Мага за его любимый курс прикладного плутовства, - не кричи, тут же куча народа. Да ещё миллиарды телезрителей - стариков, женщин и детей, представителей угнетённых и недоразвитых наций, которые и без тебя икают от голода! - громовым голосом отбривал своего учителя Копейкин.

Старик опешил и даже чуточку растерялся:

- Молокосос! Как ты был сукин сын, так им и остался! Кого ты учишь? Мне до этой планеты дела нет! Подумаешь, магоподобные разумные в кавычках существа! Захочу, обратно в обезьян произойдёте!

- Не ври, старый хвастун! Ты, видеть, забыл уроки исторического материализма. Пора бы знать, что твоя реакционная натура не может повернуть историю вспять, поскольку общественное бытие напрочь задавило и опередило общественное сознание.

- Ты мне, что, здесь курс научного атеизма, может, начнёшь читать? - рассердился Великий Маг. - А, хочешь, я сейчас сюда приколдую Юпитера? Он же тебя в момент испепелит!

- Дорогуша! Это устарело ещё в античности. Теперь есть первоклассные громоотводы. Я могу, лучше, приколдовать Аллу Пугачёву или Криденсов в их составе 1970 года. Успокойся, учитель. Лучше ответь на вопросы прессы.

Травкин и Муравкин застыли в неудобных позах, засунув по правой руке во внутренние карманы пиджаков, как бы раздумывая, не почесать ли им под мышками.

- Ну, вот, господа и товарищи из-под пресса. Вы воочию убедились в характерном проявлении абсурдиала. Можете засунуть руки в карманы: вместо пистолетов у всех вас там лежат свеженькие тушки кроликов...

Травкин и Муравкин быстро выхватили маленьких голеньких зверьков и в один голос воскликнули:

- А у меня не кролик!

- И в самом деле! - Копейкин достал лупу и присмотрелся. - Да, господа! Это тушканчики. Очевидно, кое в чём Великий Маг прав. Тут не обошлось без нечистой силы. Чертовщина какая-то! Должны были кролики возникнуть!

- У нас на птицефабрике, вообще, воруют, - сказал какой-то мужик в стёганке.

Копейкин вытащил логарифмическую линейку и что-то быстро посчитал.

- А! Понятно, - пробормотал он и громко объявил:

- Всё правильно, братва! Не сделал поправку на петлю Гистерезиса в варьировании запаха пота. А эти вещи надо учитывать, когда концентрация пси-потенциала превышает 150 миллилитров на квадратный рубль в пятилетие. Проще говоря, нет на базе кроликов не завезли. Вернее, завезли, да не на ту. Запутались кролики в петле Гистерезиса.

- Но ближе к теме, - грубо оттолкнул Великого Мага американский журналист в узеньких полосатых штанах и высоком цилиндре на котором был вышит звёздно-полосатый флаг. Он воинственно потряс козлиной бородкой и задал свои вопросы:

- Как Вам удалось проникнуть в этот потусторонний мир, и как Вас встретили заборигены? Не заметили ли Вы среди них наших великих президентов Линкольна и Кеннеди? Что думают там о нашей демократии, особенно проявившей себя в Уотергейте и Далласе? Нет ли у них советского оружия, и не беспокоят ли их советские термоядерные сигареты и подводные лодки?

- Сейчас объясню, - терпеливо ответил Копейкин. - Начну с того, что на том свете реальных прототипов исторических лиц нет. Разве что, чисто символически, можно обнаружить там мощи святого Петра или вечно пьянствующего пророка Моисеева.

Не успел Копейкин проглотить последнее слово, как потянуло перегаром, и в толпе журналистов начал возникать вдребезги пьяный пророк Моисеев.

- И... не... пю-пю-пю... я!.. - заорал он и пошатнулся. - Споили, гады! Морду побью! У, колдуны проклятые, чёртовы, таскают меня по пространствам, не дают личной жизни!

Пророк потерял равновесие и встал на четвереньки, откуда продолжил вещание:

- Оспопоподи! Дасвистиистистстстси... - попытался изречь он какое-то пророчество, но встать ему так и не удалось.

- Не обращайте внимания. Брат Моисеев так же, как и на этом свете, заведует там складом пустой стеклотары из-под алкогольных жидкостей. Но, в общем, он существо вполне разумное и мыслящее. Просто, в их кругу, клане, классе не принято появляться в пси-абсурдиале в трезвом виде. Это, по их Понятию, говорит о неуважении к Юпи...

Возник Юпитер, которого по ошибке одели в костюм Нептуна. Он был весь мокрый, опутан бурыми водорослями и злобно размахивал трезубцем. Вся его одежда состояла из японских плавок, японской же сетки, и итальянских солнцезащитных очков с грассирующими стёклами.

- Он не натворит здесь дел? - осторожно спросил греческий журналист в форме полковника.

- Нет оснований для беспокойства, - побледнел Копейкин. - В наш просвещённый век ядерной энергии для его успокоения хватит двух-трёх нейтронных бомб. Он их совершенно не переваривает. На него они действуют, как снотворное. Но, кажется, всё в порядке: он увидел журналистку в мини-юбке. Теперь он будет за ней волочиться, а мы, тем временем, продолжим наш спек... Лекторий.

- Пресс-конференцию, - внушительно напомнил Травкин, сжимая в руке скалящего зубы ободранного тушканчика.

- Только поменьше имён, - скривился Копейкин и осторожно огляделся вокруг. - А то, как ляпну имя, так он, падла, сразу возникает. Очевидно, здесь мы имеем дело с малоисследованными явлениями нелинейного завихрения, способствующего образованию петель и колец временного потока, появляющихся в результате меандрирования времени в твёрдых лимитах. Известны случаи прогрессирующе-депрессивной циклофрении, приводящие к синхрофазии временной модуляции и артикуляции. Понимаете, может случиться, например, так, что вы вначале начинаете чувствовать, будто всё это уже где-то было, где-то вы это всё читали. Потом ощущение пропадает, и вы чувствуете неприятную новизну, вы ничего не узнаёте. Затем, снова всё кажется таким знакомым. И вот тут-то можно запросто сдвинуться по фазе. Происходит это примерно так: вы берёте мыло и намыливаетесь. Затем смываете мыло, выходите из ванны, вытираетесь полотенцем и одеваетесь. После этого открываете дверь и приветливо улыбаетесь санитарам. Санитары берут вас под руки и ведут к машине с крестом. Вы едете на Голгофу, насвистывая песенку "То ли ещё будет, ой-ой-ой!", по пути на вас надевают рубашку с длинными рукавами. Затем нудная беседа с доктором, который, как правило, ласков и понятлив, говорит с вами как с человеком, а сам шепотком указывает санитарам номер палаты, и вы начинаете понимать, кто же из вас ненормальный. Вас отводят в палату, откуда молоденькая медсестра милосердия ведёт вас в ванную комнату. Вы берёте мыло, намыливаетесь, затем смываете мыло и выходите из ванны. Вы прекрасно знаете, что этого с вами ещё не бывало, но, когда открывается дверь и появляются всё те же усатые санитары, вы начинаете сомневаться в своём существовании. Всё это повторяется до бесконечности. С вами этого не бывало? Встаёте, одеваетесь, глотаете завтрак, трамвай, троллейбус, метро, стол с чертежами, сослуживцы с кроссвордами на букву "ю", давка в грязной столовой за право съесть кислого борща, снова стол с чертежами, потом звонок, и вы бежите по лестницам по магазинам, затем, опять метро, троллейбус, автобус, трамвай, глотаете ужин, смотрите на телеэкране ткачих и токарей, работающих на пять лет вперёд, чугунные прокатные станы, выключаете телевизор, обнимаете ту же самую вчерашнюю жену... Засыпаете. Встаёте, одеваетесь - и так далее. Не бывало? Ну, значит, вам не приходилось попадать в циклотрон времени.

Итак, продолжим. Главное, не называть имён. Особенно этого...

Он испуганно покосился на меня и прикусил язык.

Я продолжал стучать на машинке, делая вид, что не понял намёка. Но Григ всё-таки подошёл ко мне и с любопытством заглянул в мои листы.

- Не люблю, когда стоят за спиной, - процедил я сквозь зубы, достал сигарету "Палл-Малл" и с наслаждением закурил, откинувшись на спинку кресла.

- Ты это особенно не расписывай, - посоветовал мне Копейкин. - Это всё фуфло. А особенно ничего не пиши про этого... Понял?

- Нет, - пожал я плечами, хотя прекрасно знал, кого боится Григ.

- Его! - громким шёпотом произнёс Копейкин, скорчив неестественную гримасу.

И тут появился Он.

- Здравствуйте, разумные сапиенсы, - сурово, но с оттенком иронии прогремел он. Даже Юпитер вздрогнул и спрятался за очаровашку в мини.

- Меня зовут Маневич.

Журналисты пожали плечами, так как не знали никакого Маневича. В глазах у Копейкина застыл ужас, и даже Великий Маг почувствовал себя в чужой тарелке.

- Брось сигарету! - прошипел мне пророк Моисеев, незамеченным подползший к моему левому шлёпанцу.

- Тише ты! - шикнул я на него и сделал Маневичу почтительное лицо, Маневич одобрительно посмотрел на меня:

- Про меня пишите, юноша? Одобряю. Только, вот, даже не знаю, что вы сможете...

Он подошёл к столу, взял листы и быстро просмотрел их. Потом задумался и облокотился на крышку стола.

- Вот что, - наконец, сказал он. - Всё это - фигня. Будем начинать сначала.

- Но ведь герои... И, потом, Копейкин, его не хотелось бы выбрасывать. Это же про него, всё-таки, рассказ.

- Ладно, его мы оставим. А этих, - он неодобрительно посмотрел на толпу репортёров, - этих придётся убрать. Особенно ту, беленькую. Она здесь ни к селу, ни к городу.

Журналистка обиженно принялась поправлять чулок, чем на целую минуту привлекла внимание всех окружающих и миллиардов телезрителей.

- А телезрители? - вспомнил я и, прищурив один глаз, заглянул прямо в объектив телекамеры. На экранах миллиардов телевизоров возник мой близорукий писательский глаз.

- Такого я ещё не видел! - возмутился лысый телезритель, папаша одной моей знакомой девочки. - Прямо-таки, Война Миров! Это же тот наглец, в которого ты втюрилась! Посмотри, он влез в телевизор и пялится, будто и так каждый день тебя не видит.

- Видит, но со мной ещё не познакомился! - смело отвечала дочка, расстегнув халатик, чтобы полюбоваться своими ножками.

- Познакомится! - пообещал папашка, не оборачиваясь, - такой наглец - и не познакомится? Знаю я, что ему надо!

- Откуда? - полюбопытствовала дочка.

- Я уверен, что он на тебе не женится. И даже говорить на эту тему не станет. И, потом, он же на десять лет тебя старше!

- Это всё не имеет значения! - томно произнесла дочка, не уточняя, что именно не имеет значения.

В самом деле, предлагать свои руку и сердце малышке я не собирался. Конечно, было бы недурственно поболтать с ней о любви в интимной обстановке моей холостяцкой квартиры посмотреть, как она станет притворяться, что не знает, откуда берутся дети. Всё это крайне занимательно, но ей нет ещё восемнадцати лет. А ребёнок она очень миленький: глазёнки, губки, ножки... И так далее.

- Что за чушь ты тут городишь? - в один голос вскричали за моей спиной Маневич и Копейкин и переглянулись.

- Да... Чушь.... - просипел пророк Моисеев, обслюнявив мой левый шлёпанец.

- Носки испачкаешь, дурак! - отдёрнул я ногу. - Потом весь год от моей ноги будет перегаром тянуть, а начальство подумает, что я тайный алкоголик. У меня нет такой роскоши, как стиральная машина или жена, на худой конец!

- Почему? - очень глупо спросил Моисеев.

- Потому что я влюблён в Аллу Пугачёву.

Моисеев послушно положил голову на передние лапы и громко икнул, не поверив мне.

- Итак, - сурово произнёс Маневич, - всё начинаем сначала. Убрать статистов!

Помощники режиссёра взяли длинные лестницы и оттеснили журналистов в какой-то закоулок сознания. Я заметил только умоляющие жесты блондинки, которая недвусмысленными жестами обещала мне кое-что со своего стола.

- Я хотел бы оставить эту девочку, - сказал я и показал пальцем на растворяющуюся в темноте журналистку.

- А что я с ней буду делать? - равнодушно спросил Маневич.

- Предоставь её мне, - скромно опустил глаза я.

- Дайте сюда блондинку!

Блондинку привели ко мне.

- Садись рядом на кресло и сиди тихо, - сказал я ей. - Договоримся так: в перерыве займёмся сексом, а после перерыва я незаметненько введу тебя в курс дела. Но только после перерыва! Ясно? У нас тут авансов не выдают.

- О'кей, - ответила красавица и в доказательство лизнула меня в небритую щёку. - Ой!

- Ладно-ладно, - буркнул я. - В перерыве побреюсь.

- Годится... Может быть, я сяду тебе на колени?

- Э, нет. Так ты меня отвлекать будешь... Главное - не вздумай пока шалить с моими героями на глазах моих и читательских. А то напишу, что тебя вовсе не существует!

- Ладно, - засмеялась она, встала за моей спиной и обняла меня, прижимаясь бедром к моему плечу. - А твоя детка тоже блондинка?

- Какая? - спросил я.

- А та телезрительница. У которой папаша не любит тебя.

- Меня все папаши не любят.

- А всё-таки?

- Блондинка, брюнетка! Не помню я! Не помню. И, вообще, она ещё дитё, может, даже девочка. Ох, и не люблю я, когда мне про других женщин напоминают! Ох, и не люблю! Ты, что, ревность хочешь изобразить? Знаешь, что сейчас я тебе такую автобиографию состряпаю, что не во всякий бордель возьмут!

- Ну, ты, дед, ты ворчун! - засмеялась моя новая знакомая и обняла меня руками, утопив лицо в своём пышном бюсте.

Я оттолкнул её и попытался сосредоточиться.

-...исатель! Писатель! Писатель!

Голос Маневича раздавался с такой страшной силой, как рёв турбин в аэропорту.

- Слушаю, слушаю, - скрывая смущение, небрежно отозвался я.

- Извини меня, ты хреновиной занимаешься. Для этих дел ночь есть. А сейчас день. День, - начал проповедовать любовь к труду Маневич.

- День? - притворился я и полез в свои бумаги. - Что-то не припомню, чтобы у меня об этом было сказано.

- Перестань, - взвыли персонажи. - Какая тебе разница, день или ночь?

- Но, Маневич говорит...

- Маневич, Маневич, - перебил меня он. - Хватит дурака-то валять. Знаешь же, сколько его ни валяй, ему всё мало.

- А что вы придумали? - полюбопытствовал я.

- Мы? - вытаращил глаза Копейкин. - Слушай, Киряев, за кого ты нас всех имеешь? Кто здесь писатель, мы или ты? Мы тут торчим без дела, грим давно прокис, парики облезли, а ты дурочку валяешь! - и он злобно посмотрел на блондинку. - Ты нам тексты давай! Ты нам дело зашей! - совсем по-уголовному закончил он.

- Вам дело? - обиделся я. - А почему вам не понравилось то начало? Я хотел перевести разговор на устройство того света, мы бы там развернулись я вскрыл бы твою личную несостоятельность и сделал бы соответствующие оргвыводы.

- Да, а что за выводы? - заинтересовался Маневич.

- Ну, - замялся я, так как не знал, какие буду делать выводы. - Выводы разные, важные, конкретные. Что бытие Копейкина абсурдно...

Маневичу это, видно, понравилось, да и остальные слушали молча.

- А в чём абсурдность? - риторически спросил я, вдохновленный всеобщим молчанием. - А вот на этот вопрос нельзя ответить однозначно. Иначе, зачем было бы весь сыр-бор городить? Можно было бы кратенько написать: то-то и то-то. Но произведение искусства как раз и характеризуется тем, что его мыслительный инвариант, художественная идея, не может быть адекватно трансформирована другими средствами. Всякая редукция художественного образа разрушает и структуру самой идеи. Нет, только полное изложение способно, в состоянии довести идею до читателя.

- Хорошо, - наконец догадался перебить меня Копейкин, - но в чём же моя абсурдность?

- Не твоя, а твоей экзистенции, - поправил его Великий Маг.

Пророк Моисеев, которому надоело играть пьяницу, встал с пола и широким рукавом вытер с лица грим.

- Хоть прожектора повыключали бы, что ли! - крикнул он и погрозил кулаком осветителям.

Гримёрша пожала плечами.

- Ладно, - махнул я на Моисеева рукой. - Не будем грим восстанавливать, как есть, так его и подадим. Можете только парик с него снять. Не надо причёсываться! - закричал я на Моисеева. Он выронил расчёску.

- Я пока в буфет схожу, - попросил Моисеев.

- А мы, по-твоему, весь день обжирались? - ехидно спросил Юпитер.

- Поехали? - полувопросительно предложил Маневич.

- Всем всё ясно? - строго спросил я.

- Ну как же? - забеспокоился Копейкин. - Ничего не ясно! Что я должен делать? Или играть последнего подлеца и совращать твою блондинку, на которую у меня и трёхмесячной зарплаты не хватит, или же исправляться, чтобы, значит, придать смысл своему существованию?

- Послушай, Копейкин. Не будь мелочным. Веди себя так, как считаешь нужным. Хочешь - исправляйся. Но пойми одно: сюжет для тебя - это нечто вроде Судьбы Эдипа. Как ни хитри, а перехитрю я.

- Ладно, - скривился Григ и принялся пиликать на своём баяне. - С чего конкретно начнём?

Я подумал.

- А что если нагрянем на квартиру к папаше твоей девчонки и познакомим с ней Копейкина? - предложил Юпитер.

- Юпитер, ты сердишься? Ну, и ходи голодным! - возмутился я.

- Не годится, - покачал головой Маневич.

Все призадумались.

- К тому же, она не поймёт наших с тобой отношений, - улыбнулась мне блондинка.

- Дудки, - ехидно хихикнул пророк Моисеев. - Это-то она поймёт!

Блондинка опять немного обиделась и кстати замолчала.

Мы колебались между недоумением и недоумием.

- А вы знаете, Морозов в Африке не бывает! - услышали мы вдруг незнакомый весёлый голос.

Я поднял глаза и увидел какого-то респектабельного молодого человека.

- Ты зачем припёрся? - прямо спросил я.

- А что? Вам же без меня всё равно не справиться! Я же - Морозов!

- Кайфун Омарович! - устало сказал Маневич. - Быстро уберите его. Быстро.

- А, может, пригодится? - неуверенно спросил я.

- Ну, его к чёрту, - в самом деле выразился он совсем не так, совсем нецензурно.

- Да пригожусь я, - с широкой улыбкой подтвердил Морозов. - Во-первых, я познакомлю вас с двумя философами. Платонова вы знаете, а вот Демокритова никто и знать не хочет.

- Стоп! Придумал! - с волнением воскликнул Маневич. - Внимание!

Мы оказались в роскошном колонном зале, украшенном в стиле рококо. Моя блондинка была уже не в мини, а в пышном длинном платье восемнадцатого столетия и обмахивалась огромным веером. Незаметно я погрозил ей пальцем и убрал со сцены.

На сцене появился унылый Копейкин со своим котообразным сапиенсом.

- Никто в меня не верит, - тусклым голосом вещал кот. - И всё это накануне предвыборной кампании на пост президента крысиной компании. А где мы находимся?

- В восемнадцатом веке во дворце Синей Бороды.

- Который до косточки обсасывает каждую милашку?

- Именно.

- А где же он? И не слопает ли он нас с тобой?

- Вроде бы, не должен. Тебе мы достанем сапоги, а я ведь, всё-таки, герой этой писульки... Девушка! - вдруг стукнуло ему что-то в голову, и он по-французски обратился к проходившей мимо даме. - Вы не чувствуете мой конец?

- Отнюдь, - произнесла графиня (это была она) и с любопытством посмотрела на новеньких. - Но мы можем продолжить этот интересный разговор в другом месте.

- Вы не так меня поняли. Как это мне в голову не пришло! Этот писатель мог навертеть всё так специально, чтобы преспокойно скормить этому Людоеду. И после этого он ещё говорит, что моё существование бессмысленно! Ах, подлец! Я их всех заколдую!

- Говорят у вас слюна ядовитая? - графиня видимо где-то успела просмотреть первые листки моего опуса и теперь теснила Копейкина в угол, чувственно приоткрыв рот. Я смотрел на её чёрные волосы и всё не мог вспомнить, кого же она мне напоминает. Моей блондинки рядом не было.

- Дышите глубже графиня, - начал отпираться от неё руками Копейкин. - У меня же и правда слюна высокотоксичная. Что у вас за страсть к экспериментам? Пожалейте мужа! Его же кондратий хватит после первого же вашего прикосновения!

- Вот ещё! Мне так надоело до смерти с ним касаться! Вот что, Котпейкин. Давай целоваться - или амба тебе. Переселю в аул Каюк-Тебе. Знаешь, что у нас здесь есть от головной боли?

- Гильотина?

- Да, детка, да.

- Но, послушайте, графиня. Давайте всё разумно обсудим, - Копейкин обеими руками упёрся в её спелые груди, что вряд ли могло сильно охладить графиню, и попытался отстранить её саму в угол силой. - Графиня, ведь я юн. Мне двадцать с лишним лет, а вам за тридцать. Что выйдет из нашего союза? Мы родим с вами полуребёнка-полустарика. И всё ради чего? Мгновенной похоти?

- Ну, вот что, любитель странных комплиментов. Не забывай, что я женщина. Рожать мы ничего не будем, а если и будем, то этим займусь я лично, мне как-то сподручнее, дело естественное, а, главное - знакомое. И не серди меня. Я хочу любви, а то, что ты молод, не даёт тебе права обижать слабую женщину и отлынивать от неё. Тебе придётся дать мне немедленную сатисфакцию, иначе... Гильотина - ещё не самое страшное в моей фантазии. Считаю до трёх!

- Пустые счёты между друзьями, - криво усмехнулся Копейкин. - Согласен! Убедила. А, может, останемся друзьями?

- Уже согласился, - улыбнулась графиня.

- Ну и что же, - воспрянул духом Копейкин. - Всё можно переиграть.

- Но-но! Переиграть! Шуток не понимаешь! Или хочешь сыграть в ящик?

- Ладно, - согласился Григ окончательно и добавил в сторону:

- И целовать не надо - уже сдурела окончательно.

Графиня взяла его под руку и повела куда-то вглубь зала.

Сцена на минуту опустела.

- Графинюшка! Где ты? - послышался голос из противоположного конца зала, и на сцене показался сам Людоед.

- Что это? Пахнет свеженьким мальчиком! Но она же принципиально не берёт в рот человечины? Уж не вошла ли она во вкус? Ну, да и пусть себе берёт в рот, развлекается моя бедная супруга, ведь завтра мне её придётся скушать... - Людоед прослезился. - Ну, вот расчувствовался, оказывается, ничто человеческое мне не чуждо... кроме, конечно, говна... А я забыл же её сказать, чтоб приняла ванну! Пойду, скажу.

Он нашёл маленький закуток, где примостилась графиня с Копейкиным, и увидел следующее: они возились на пышных коврах, одежда была разбросана кругом в беспорядке.

- Графиня!.. Ничего-ничего, молодой человек, не обращайте на меня внимания, продолжайте, ради бога, только не съешьте случайно мою дорогую супругу. Графиня!

- Я слушаю тебя, любовь моя, - ласково отозвалась графиня, не отвлекаясь от своих занятий.

- Завтра у нас торжественный обед в честь соединения наших сердец, всех друзей я пригласил по вкусу, так что не забудь принять ванну!

- А я тебе нужна буду ночью?

- Нет, я привёл с улицы пару девочек, сейчас их проверяет врач.

- Хорошо, тогда мы пойдём сейчас в мою спальную.

Людоед вышел, облизываясь, вспомнил нежное тело супруги и отправился по делам.

- Сожрать меня хочет, - пожаловалась графиня, вставая с ковров.

- Хорош муж, - пробормотал Копейкин, неизвестно на что намекая.

- А ведь сожрёт! Я у него не первая.

- Слушай, давай махнём куда-нибудь на курорт! - предложил Копейкин, продолжая нежиться на коврах.

- Найдёт, у него нюх!

В это время вошёл кот.

- Послушай детка, - пришло вдруг в голову Копейкину. - А, ведь, можно и на тот свет... тьфу, то-есть, в би-псиальный ковариант.

- Что ещё?

- Это, видишь ли, мир иной.

- Загробное царство?

- Темнота!

- А, впрочем, с тобой - хоть в ад! Не люблю, когда мной водку закусывают.

- Тогда, держись! - Копейкин обнял графиню, успевшую прихватить тряпки, и принялся колдовать.

- В рай мне всё равно не попасть, - вслух размышляла графигня.

Великий Маг, стоя за портьерой, одобрительно кивал головой и три раза что-то подсказал Копейкину.

- Спасибо, - сказал Копейкин, и они с графиней исчезли.

- Это мировой курорт! - гордо показал Копейкин графине место, где они очутились.

- Свинарник! - ужаснулась графиня.

Они находились на известной планете У, население которой делилось на девять рас: глазаны, которые были совсем как люди, отличаясь только цветом глаз, маханы, то же антропоморфные существа, делящиеся на две народности: летанов, которые умели летать, и купанов, живших под водой; хлопотаны, делящиеся на огромных веллипутов, крошечных лилликанов и странных всенетаков. Остальные расы были однородными: бесы, эдакие симпатюшные бодливые чертенята, котаны, с которыми читатель уже знаком, котообразные разумные существа, духаны - бесплотные духи-невидимки, существование которых до сих пор не доказано никак, кроме уфологами, плутаны-оборотни, не имеющие специфического облика, кроме морального, постоянно превращающиеся то в одно, то в другое, тем самым препятствуя проведению переписей, страханы, похожие на скелетов, и айрон-мены, похожие на железных роботов.

Поскольку глазаны делились на мандаринов (оранжевоглазых), сливанов (зелёноглазых), голубинов (голубоглазых) и золотинов (золотоглазых), они все сразу догадались, что Копейкин с графиней - пришельцы с того света (для них).

В одно мгновение их окружила толпа репортёров.

- Зовите меня просто Григ, - скромно представился баянист. - В принципе, я очень добрый вол...

Но тут колыхнулось марево, из которого выпал пьяный в доску Лизоблюд, верный слуга Людоеда, глодавший прелестную дамскую ножку.

- Свинья ты... Такую помпушку утащил от нас... Графинюшку, мать её... нашу хозяйку и супругу... в том-то и смысл жизни...

Всё померкло, затем осветился на дальнем плане амфитеатр зелёных лугов, на которых расположился огромный хор.

Дирижёр постучал по пюпитру палочкой, поднял вверх руки, потом оглянулся на Маневича. Маневич пожал плечами и показал на меня.

Я, молча, кивнул.

Хор вздрогнул и выпалил единым духом без единой нотки:

- Грош цена тебе, Копейкин!

поделиться: