Страницы авторов "Тёмного леса".
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Прошли те времена, когда жизнь бурлила в писательской организации Старопыльевской области. Да и раскол произошёл серьёзный, и в демократическом союзе оказался сам председатель Щукин, полста лет не слезавший с ленинской темы - его роман "Ленин в Старой Пыли" едва не удостоился Ленинской же премии, но даже после исправления названия на "Ленин на краю России" бюрократы из Москвы протолкнули своего человечка с точно таким же романом "Ленин повсюду в России".
Под руководством Щукина организация всё же худо-бедно существовала и в девяностые годы. Прозорливый прозаик провозгласил полный плюрализм: раз равноправны государственная и частная собственность, то почему бы демократическому писательству не опираться на идеи либерализма, патриотизма, православия и коммунизма одновременно?
Сам губернатор был не только из комсомола, но и имел в те светлые времена отношение к писательской организации, издав книгу стихов "Комсомолимся" в духе раннего соцреализма, но в стиле классического пушкинского стиха, и даже обошёл писательскую братию, вырвав какую-то премию ЦК комсомола. Поскольку он избирался от компартии в демократическую структуру, то православие, кажется, как ничто удачно, подходило для примирения атеистов, сатанистов и приверженцев всевозможных прав и свобод - здесь Щукин-старший просто попал в точку, в первые же годы новой власти издав в качестве составителя сборник "Ленин - демократический демократ и православный патриот".
Но время шло, и интриги не думали уходить в прошлое. Пошатнулось и кресло старика, отважная молодёжь стала открыто роптать о выносе тела из мавзолея", и ленинец, наконец, решил сдать первую линию обороны.
Собственно, не молодёжи он страшился - двери в организацию контролировались им надёжно, а уж рука его в издательстве была одной из самых целованных. Но неожиданно к креслу председателя начал буром переть второй классик старой старопыльской литературы Шолох Вантец, умевший сочетать свой "пятый пункт" с проникновением в суконную народно-казацкую глубинку, написав пятитомную эпопею жизни красноказачества - "Тихий дом", позже существенно переработанную в духе времени в десятитомник о братском единстве красных и белых казаков.
В девяностые открылись некоторые секреты. Видимо, кому-то повыше надо было опорочить "почвенника и деревенщика", и в газете появилась подборка доносов Вантеца в КГБ на своих коллег и товарищей по партии и писательской организации, а также характеристик молодых литераторов в ту же контору "глубокого бурения".
Вантец возмущался инсинуациями и клеветой, требовал графологической и стилистической экспертиз, правда, не особенно и отрицая своё авторство, и теперь считающееся его несомненной заслугой перед отечеством.
Дело закончилось полюбовно: в другой газете появилась подборка доносов, подписанных псевдонимом "Сук" - наиболее компетентные знали, что так в органах обозначали Щукина-отца - публика только поразилась обному: доносы "Сука" и "Хера" (Вантеца) были настолько схожи, что, казалось, кто-то из них списывал, как школьник контрольную - на самом деле писали они совершенно автономно, просто, как и в собственно художественном творчестве, были "единомышленниками" настолько, что никакой индивидуальности иметь не могли - как и все сто процентов прочих членов старой писательской организации.
Понятно, что волну молодёжи погнал Шолох Вантец, решивший, что прозаик Щукин-отец (как его прозвали подлизы) свою лебединую песню исполнил, и бис не нужен хозяевам "театра".
Не знал старый Шолох, что интернационализм московских "либералов", заправляющих делами, всё-таки не мог слишком далеко уйти от родного советского антисемитизма, и напрасно считал свой нос чутким.
Однако, ленин естественным образом перестал быть темой номер один, даже негативной - потому что Ленин и коммунизм был оставлен "новой" властью "на запасном пути". И песенка Щукина-"Сука" была спета. Уже сам губернатор позволил себе публично сказать, что в писательской организации много молодых талантов. Вантец-"Хер" уже не сомневался, что намёк был в его пользу - он возглавлял "партию младотурок" и готовился к "въезду в Иерусалим" на караване молодых буррикито.
Но зря! Щукин-старший не стал надеяться на "милость природы" и зачастил возить на охоты и рыбалки "мальчиков губернатора" - здесь и родилась почти библейская мудрость "Щукин-отец, Щукин-сын и щукин - дух спиртной" - и тот самый балбес Щукин-сын, который двух слов связать не мог даже в бытовом разговоре, однако при том в союзе писателей числясь вместе и с более одарёнными ребятами, творчество которого вызывало тоску и тошноту даже у таких же "писателей" и партийцев, из-за прежней работы в аппарате обкома комсомола, в одночасье вдруг стал писателем номер один... даже - ноль! - Старопыльевской области.
Буквально накануне собрания в областной "Правде Старопыльевской демократии" прошла полуфельетонная, полунаучная заметка, где в пух и прах критиковался некий писатель Ш. Хервантец с его романом "Тихий Дон Тохес".
Учёная молодёжь с утра бросилась к Щукину-сыну, и вечером прежде из организации был исключён Шолох Вантец, а уж после этого произошло переизбрание Щукиных и состоялась неожиданная презентация, где щедро и многоголосно славился Щукин - дух спиртной и даже присутствовал лично митрополит. Конечно, в старые времена писанина Щукина-сына, издававшаяся только по протекции Щукина-отца, просто из-за явной даже по тем временам бездарности не позволила бы думать о претензиях на председательское место - автора шести тиражей книжечки "Коммунистическая молодость Панаса" и трёх переизданий вымученной "лирики" "Трудом Славится Старая Пыль", посвящённая любимому облцентру, не решились бы выдвинуть никуда.
Единственное, чем бывший инструктор обкома комсомола славился в прежние времена и, кажется, в нынешние - было "хлопковое дело". Однако, вовсе не причастностью к воровству и махинациям, а особым подходом к дамам, по большей части - литературным и партийно-комсомольским - просто несколько экстравагантная привычка в самый неподходящий момент на пьянках хлопать девицу, обыкновенно, самую скромницу, по попке - хотя за вечер это случалось редко более одного раза, талант у Щукина-сына был в этом деле явный и бесспорный - он умело выбирал момент, когда это становилось центром внимания. Приписывают Щукину-сыну и фразу, украденную им у одного из "семинаристов" на совместной пьянке: "Сиськи бывают развесные и штучные".
Назавтра в газете появилась серьёзная статья. Оказалось, что именно Щукин-сын является подлинным золотником русской поэзии в её старопыльевском разрезе.
Кажется, несколько раздражён свершившимся "литературным чудом" был единственный в писательской организации настоящий поэт Моня Зубов, никогда доносов не писавший и в комсомоле не функционировавший.
Он возвращался в свой родной городок Тухлые Грязи в автобусе и вздыхал.
И так с трудом попав в начале "демократии" в писательскую организацию, на собрании он был публично назван "прихвостнем Хервантеца" и агентом Израиля за книжку "Полуоборотни" - это была вовсе не конъюнктурная книжка, изданная им, как и все остальные, за собственный счёт, созрела давно в качестве художественного анализа той стороны жизни, которая занимала очень большое место в жизни области.
Возможно, генерал милиции Собаковлов, приглашённый посидеть в президиуме собрания, простимулировал выпад против Мони. И писательская "демократическая" братва с восторгом приняла неологизм-оговорку "зубовь", точно обозначавшую место отщепенца.
В конце концов, они больше не могли терпеть в своих рядах настоящего поэта, вряд ли даже понимая это, и если на этом собрании дело до исключения не дошло - просто не было санкции свыше - то причина уже созрела ещё до вступления Зубова в организацию.
Автобус "Старая пыль - Тухлые Грязи" мчался по ухабам асфальта государственной автострады. Моня, впрочем, нерадостен был не из-за того, что понимал близость и неотвратимость изгнания - ему казалось невероятной ошибкой избрание Щукина-сына. Он не понимал, что выбор был ужасающе правильным - председателем облорганизации должен был быть самый бездарный из бездарных, ибо сама эта организация существовала для государства и при государстве и, как и её советская предшественница, была поставлена для уничтожения личности и свободы, к ужасу нашего государства возрождающихся с каждым новым молодёжным всплеском и не успевающих загаснуть без специальных со стороны государства усилий.
А год двутысяча четвёртый от Рождества Христова заканчивался.
(18 июня 2004 года)