Страницы авторов "Тёмного леса".
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Борисяка клялся, что не учил Рэкса пить кофе. Друзья его представляли спившуюся когорту неполучившихся мельпоменов, то есть гениев различных областей Искусства - народ, как известно, непростой - пиво от пены как-нибудь отличат.
Рэкс пил кофе не просто по-собачьи, лакая из миски. Во-первых, он любил горячий. Во-вторых, - из именной чашки хозяина. В-третьих - сидя в кресле совсем по-человечьи, скрестя спущенные к полу задние лапы и невозмутимо держа чашку в одной из передних лап.
То есть, "пить кофе" в данном случае означало нечто уж совсем необычное - лакать из ржавой консервной банки столовский холодный мог любой пёс.
А Рэкс обычно сидел перед камином в кресле-качалке спиной к входняку и, задумчиво покачиваясь, отталкивался задней ногой от коврика, где, по идее, должен лежать, отхлёбывал горячий кофе.
На нём был ночной колпак, закрывающий уши, и плед, так что особенно пьяные гости долго болтали с ним, совершенно принимая за хозяина, иногда даже, уходя, так и не обнаружив ошибки - потом, конечно, была куча недоразумений типа "да я же тебе говорил!" - но старые друзья Борисяки уже имели опыт ошибочных бесед и учитывали.
Когда собиралась компашка, барышни, привычно разливая кофе, подавали и псу, правда, поскольку Борисяка не любил, что пьют из его чашки, - в пластмассовой с ручкой, - понятно, что из стакана Рэкс пить не мог - трудно держать когтями горячее стекло. Один раз незнакомая девушка подала ему в гранёном стакане, так пёс просто толкнул его на пол.
Друзья шутили, что Рэкс не пьёт водку только потому, что не может держать стакан. Борисяка не спорил. Он как-то подсмотрел, как бедный пёс пьёт холодный кофе из стакана, правда, с подстаканником, который кто-то из гостей спёр на станции.
Один из педантичных новичков предположил, что люби пёс водку - как любой человек пил бы даже из миски, не говоря уже о чашках.
Правильно. Рэкс не любил водку.
Точнее, не пил вообще.
То есть, был в компании исключением, не считая Морозоусова, который по первым числам каждого месяца обязательно бросал пить, ссылаясь якобы на печень, и целую неделю за столом только и ждал, когда его спросят, а он равнодушно скажет "не пью", кашлянет, чтоб незаметно сглотнуть слюнку.
Все знали всё и, чтоб сделать приятное Морозоусову, иногда восхищались, впрочем, кажется, не вполне искренне, однако, как это свойственно чёрствым товарищам, часто - невпопад, когда у Морозоусова запой был в разгаре, а сам герой, пьяный до неузнаваемости, тоже путался и, делая какую-то невообразимую гримасу, принимал похвалы, что, мол, не пью.
О Рэксе говорили не так уж и часто, обычно посвящая новичков - и больше всего вот за что хвалили: пёс никогда не пил больше одной чашки (за исключением последнего Нового года - то ли сильно притомился, то ли потому, что Висконсин привёз из Москвы банку растворимого кофе, разумеется, дорогого - индийского, и пёс не мог удержаться от соблазна).
Никто не знал, о чём думает Рэкс, пья кофе, да и вообще слушая застольные бредни о судьбах постмодернизма, который теоретик андеграунда поэт Мой Густав почему-то ошибочно называл "неореализмом", на самом деле прекрасно зная, что термин обозначает одно направление итальянского киноискусства середины прошлого века, - слушая эту болтовню, Рэкс, возможно, о чём-то думал, но, во всяком случае, не гавкал и молчал, как и один из друзей Борисяки Фантом Непьян, солидный даже для этой грамотной публики, довольно из себя полный и с вечно слишком дымной курительной трубкой. Остальные же были более-менее болтливы - особенно Мой Густав, заткнуть фонтан красноречия которого, как считалось, мог только один из пистолетов Лепажа, поскольку в него из "макарона" уже пулю всаживали - правда, не за стихи и не за теоретико-литературные открытия - просто поэт несколько неосторожно выложил хозяину одного джипа всё, что думает - хотя часто братки выдержаны и не тратят лишних пуль без выгоды, на пустяки, видать, достал непризнанный мастер художественного слова бизнесмена - тому пришлось мало того выложить на "заглушку" органов дознания, юстиции и правосудия аж четыре тонны зелени (баксов) - так ещё и - скрепя сердце - через шприцеля передать двести баксов выжившему поэту - а ещё ведь намекали на какие-то извинения!
Но - это, конечно, шутка - насчёт Лепажа. Правда в том, что Мой Густав был склонен к пространным монологам.
Слушателем его был один Рэкс. Они вообще друг дружку ценили, возможно, потому, что Мой Густав был ещё щепетилен в отношении шуточек и пса не обижал даже словом.
Хотя и другие относились к собаке беззлобно, но, похоже, Рэкс понимал всякие изощрённые иронизмы.
В этот вечер обсуждали приятнейшую новость: уголовное дело по обвинению Густава в нападении и попытке ограбления и оскорбления гражданина Макарчука (хозяина джипа и пистолета "мак", по какому-то недоразумению числящегося в табеле горУВД), было прекращено за недоказанностью постановлением прокуратуры ЮФО, случайно проверяющей городскую из-за конфликта с мэром.
Это был триумф справедливости!
Свидетелей было двенадцать, но их показания менялись раз по двенадцати, причём, часть протоколов забывалось уничтожить, и залётные прокуроры, не желающие вникать в "семейные дела" города, зарубили дело к большому сожалению органов правосудия - без вмешательства сунули бы пострадавшему лет пять-семь "строгача", что солидно отразилось бы в отчёте по борьбе с оргпреступностью - остальные дела "зализывались", что, конечно, ухудшало проценты. Город скромно показывал одну "бытовуху", хороня раз в месяц-два одного из представителей городской элиты, обычно погибающих от явных "заказняков".
Мой Густав особенно подчёркивал справедливость федеральных органов, но и не забывал благодарить прокурора Дзасосова за то, что не посадил до суда - однако, поэт не знал, что горпрокурор не сделал этого по ошибке: в некий тяжёлый понедельник он почему-то счёл, что обвиняемый (подозреваемый?) уже сидит, и не проверил - оказывается, и такие чудовищные сбои посещают нашу правоохранительную систему.
В результате на руках у поэта было постановление об освобождении по типовой форме, где чёрным по белому (забыла секретарша вычеркнуть) было напечатано, что срок предварительного заключения будет засчитан в погашение части будущей судимости (да лишь бы не посадили, чтоб этот срочок наверстать!)
Так что полгода в следующий раз Мою Густаву обязательно должны были скосить, хотя въедливый и занудный Висконсин проявил чудовищное крючкотворство, заявив, что судья всегда может "подыграть" такой срок, что вместо уменьшения будет ещё и "накидка". Да лишь бы тогда тоже живой остался, а в больничке и тюремной Мой Густав, надеялись все, оклемается.
Разговор кроме пса слушала ещё кошка Борисяки, носящая не то имя, не то фамилию Дакота (существовала шутка, что Висконсин граничит с Дакотой где угодно, но только не в уме), которая кофе терпеть не могла, а пса терпела, и хозяина, его друзей, гостей и умные разговоры, впрочем, ей совершенно не мешающие всю дорогу дремать.
Дакота отмечала как раз месяц борьбы с попугаями - разъярённый Борисяка мстительно оставил перья подаренных ему птичек на любимом коврике Дакоты - чтоб кололи, если не совесть. Во всяком случае, её даже не убили.
Пёс Рэкс был рад за приятеля - хотя в доме не было ни телека, ни видака, он, видимо, из разговоров составил отрицательное представление и об исправительной системе.
И аккуратно отхлёбывал горячий ароматный напиток без сахара и молчал, хотя при этом не смотрел тупо в огонь камина.
Возможно, кофе придавал хотя б некоторый смысл его текущей жизни.
4-5 августа 2005 года