Страницы авторов "Тёмного леса".
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Есть уже много разных лет в Петербурге на Невском проспекте замечательный немецкий лютеранский храм Святых Петра и Павла. Во времена, когда пролетарий нашей страны, объединившись, строили коммунизм на руинах православных, в основном, храмов, лютеранской церкви тоже не повезло: ей пришлось стать бассейном. Впрочем, через это испытание она прошла, не рухнув под бременем новой социальной миссии. Мокрая история с бассейном завершилась, и сейчас, к счастью, здание снова стало храмом. Для лютеранской общины Петербурга там регулярно проходят службы, но во храме регулярно проводятся концерты классической музыки, иногда совершенно бесплатные, доступные не только верным храму лютеранам, но и каждому, верному музыке человеку. Признаюсь, ханжу в себе отвергнув, что я с большим удовольствием хожу на концерты музыки рока (рок-музыки), и с некоторым напряжением выслушиваю концерты классики не потому, что она мне чужда, просто иногда она кажется мне слишком хорошей, чуткой и тонкой для нашего шумного, грубоватого, хамоватого мира, а потому , оказываясь в зале, я чувствую себя ответственным за неё, обязанным защитить её в себе от мира этого. Это требует напряжения, и от несения в себе этой ранимости, которую надо оберегать, становиться тошно, ибо ты сам становишься из-за неё, музыки этой, ранимей, а значит, незащищённей психологически, слабей. А от этого гадко - ты стараешься избавиться от неё в себе, заглушить. Так было у меня с музыкой Битлз: я до сих пор ценю их больше других рок-групп, но с некоторых пор слушаю крайне редко и понемногу: эта музыка слишком хороша для улицы, для заоконного мира - не надо её распинать им, этим миром.
Но один раз, в сентябрьском солнце 2011 года, я сходил на бесплатный концерт при лютеранском храме Петра и Павла, застав и спешную репетицию, на которой голоса рвались в пустой зал вольней и свободней, чем в заполненный слушателями зал во время самого концерта: акустика... Помню, что исполнялась ария Лизы из "Пиковой дамы" Чайковского и ряд других произведений мировой классики. Что именно, не помню, да и не важно это: музыка была фоном, а я вслушивался в себя, вглядываясь в картину распятья на стене храма, под которой расположился оркестр. После этой музыки под распятьем в бренность мира быстро вернули стоявшие за милостыней пронырливые старушки...
27 марта 2014 года
Не на каждую песню можно решиться, и не только автору, но и исполнителю, только повторяющему автора. Автору, написавшему ответственную песню, решившемуся на неё, в какой-то мере, уже легче. В одном из фильмов Андрея Тарковского закадровым голосом было сказано: "Книга - это поступок". Песня, если это песня серьёзная, ответственная, это тоже поступок, порой с книгой сравнимый, а то и равный ей, но за поступок, пусть и повторённый кем-то не в первый раз, нужно отвечать, а потому настоящая песня - это ответственность. Брать на себя ответственность тяжело, перед большой аудиторией - ещё трудней. А перед аудиторией, во многом чуждой и не понимающей тебя и автора песни - опасно и чревато. На это нужна смелость. Наверно, в этом, а не в техническом мастерстве, главная сложность выступающих на сцене, на улице, даже у костра.
У каждого популярного автора есть ответственные и безответственные песни. Например, чтоб исполнить "Утреннюю гимнастику", " Лирическую", "Песенку о переселении душ" Высоцкого большой смелости не надо, а вот взяться за "Я не люблю", "Охоту на волков", "Мою цыганскую" непросто. Осилить такую песню тяжело, для этого нужно осилить в своей жизни что-то важное, трудное, схожее с тем, как трудна была судьба автора, который осилил и песню эту, и судьбу свою. Не потому ли на улице чаще поют безответственные песни лёгкого жанра? Наверно, это правильно, если ты можешь критически относиться к себе, и понимаешь, что на некоторые песни нужно иметь право. На некоторые песни нужно иметь смелость. На них нужно решиться.
29 марта 2014 года
В замечательной премудрой песне барда А.Дова "В любые времена и на любой земле..." выпевались сдержанной мелодией прекрасные слова: "Есть только высший суд и только личный опыт". Сжато в этакую гениальную краткость здесь многое, крепко продуманное да судьбой, видимо, дознанное у жизни. Конечно, тут же кинутся знатоки цитатой: "Дураки учатся на своих ошибках, а умные - на чужих". Но чужие ошибки мало кого учат, и даже уроки своих ошибок умный человек не всегда знает наизусть, не всегда их помнит отчётливо. Сначала кажется, что человек, значит, не так уж умён, но с разбирательством сути всё становится ясно, понятно, объяснимо.
Каждый человек воспринимает мир и реагирует на него в соответствии с особенностями своего миропонимания, мировосприятия, своих физических, психических, психологических особенностей, которые пребудут с ним, скорей всего, до смерти и его реакции на мир, на окружающих, будут корректируемы им усилием воли, рассудком. Эта защитная система от агрессии (психологической и физической) мира будет приспособлена именно под его особенности восприятия, но она будет во многом чуждой устройству другого человека и вместо защиты разрушит его или даст сбой.
Есть у философов мнение, что не человек такой, какая его философия, а философия человека такая, какой он. Он строит её под себя. Это, конечно, не совсем так: вера, если и не сдвигает горы, то судьбы точно поворачивает, как правило, к Богу. И всё же, попытки приладить к автомобилю не его детали (руль, колёса и т.д.) не заставят его ехать лучше - скорей всего, он вообще не поедет. Как советовал Высоцкий: "Выбирайтесь своей колеёй!" Это правда, ведь чужого опыта к своей судьбе не приладить...
2 апреля 2014 года
Узнав из премудрой газетной статьи об открытых всем учёными безграничных возможностях человеческого мозга, укушенный зелёным змием алкаш Шкаликов пришёл, не торопясь, к выводу, что у него или отсутствуют безграничные возможности, или отсутствует мозг. Однако, позже он прочёл фразу, что "если человек понял, что он дурак, то он уже не дурак", а потому отправился Шкаликов праздновать наличие у себя пропавшего было в дебрях самоанализа мозга. Наутро похмельный герой анекдота сего не обнаружит в своём теле не только мозга, но и себя, а потому у него будет повод запить водкой горечь пропажи и потери. А дальше... Если дальше ещё будет Шкаликов, то будет и повод.
24 апреля 2014 года
Нет, есть области, где ничего плохого в общепринятых формулировках и штампованных фразах нет: там они иногда даже необходимы. В научной и так называемой логически построенной дидактической литературе, в общении специалистов в узких областях знаний на своём профессиональном сленге, наполненном хитрыми и нам неведомыми терминами с неодолимым значением. Для специалистов в своих областях технических или гуманитарных знаний овладеть этими стандартными расхожими и частыми в их областях знаний фразами и формулировками необходимо, как и научными формулами или математическим аппаратом количественного описания сути явления, и по этому владению терминологией во многом можно судить об уровне подготовки специалиста, адекватности его задачам производства, науки, лаборатории, сферы деятельности. К примеру, в судах при делопроизводстве судья и его помощники по торжеству казённой справедливости читают постановления однотипным сухим казённым официальным языком, языком, который они крепко выучили когда-то и теперь пересказывают им решения Фемиды. Но все эти специалисты не работают со словом и над словом, а работают словом, орудуют им в своих делах. Другое дело писатели.
С них и спрос другой. Вот читаешь ты статью в каком-нибудь литературном журнале и оказываешься среди плотно расставленных по странице и тексту речевых штампов. Видно, что человек тоже освоил язык торжественных статей и некрологов, праздничных поздравлений, открыточных стишков и тому подобных лицемерящих фальшивых текстов к случаю. Этакий мастер литературных тостов. Вот тут он повторяет слова всемогущего литературно Пушкина, тут - потаённого в религиозном чувстве Гоголя, тут - неутомимого чертогона Достоевского. Всё красиво, понятно, ровненько, привычно, бесшумно так, спокойно и хорошо, да только это их слова, а не его - его в них нет.
Не попытка ли это скрыть собственную литературную и творческую немоту великими словами великих людей? Писать, говорить и чуть ли не жить под классиков, отбирая у них их слова. Да только эти слова сказаны, и судьбы прожиты великими, слова эти сказавшими. Если ты хочешь повторять слова классиков, иди в школу преподавать литературу и с гражданским пафосом повтори откровения Некрасова или наставь учеников на путь праведный словами Толстого, которых они не услышат, слушая тебя, но ты будешь иметь и право, и даже обязанность говорить слова классиков перед своей аудиторией. Но писатель записывает себя, своё виденье жизни, пропустив её сквозь свою судьбу или судьбу неся сквозь эту жизнь, но всегда соприкасаясь и записывая своё ощущение от соприкосновения с реальностью, тем и ценен, тем и дорог тем, кто читает его и замечает в его словах себя и свои схожие ощущения, хотя бы ощущает интерес к слову его. И пусть это слово будет скудней, бедней смыслом и не так глубоко или многомудро, как слово былых писателей, но гнуть свою линию, говорить своими словами будет честней, чем пытаться прикрыть пустоту свою словами классиков. Но классики - не самый плохой вариант: чаще это слова газет, рекламных каталогов и торжественных напыщенных речей. Слова, которые стоят на тексте произведения с речевыми штампами яркой печатью бездарности...
23 мая 2014 года
Делить поэтов можно по разным критериям. Для меня всегда было важно отношение между поэтом, его словом, стихом и лирическим героем стихотворения. Мне важно, является ли поэт только автором своего лирического героя, или он всё-таки автор своих слов, своей речи, автор сказанного, то есть важно, где поэт перекладывает ответственность за слова на некоторого придуманного им лирического героя, от которого при случае можно откреститься и за словесным силуэтом которого можно спрятаться, а где он не отделяет себя от слов своих, где он осознаёт себя, именно себя, поэтом. Важно, где человек играет в поэзию, а где он с ней живёт и самоопределяет себя во многом ей.
Лично мне всегда было интересней последнее. Этим во многом определяется и подлинность поэзии: это как-то честней и настоящей, чем полудетские попытки поиграть в лирических героев. Я, правда, слышал мнение знающих толк в поэзии людей, что это не позиция художника, но я предпочёл бы остаться собой и в жизни, и в слове, пусть я и несносен, и мир я малюю как-то мрачно да грустно. Просто дело в том, что начиная писать, мне важно было именно записать себя, а не выдумать себя, не сочинить: сочинят и выдумают тебя и про тебя другие люди. Даже денег не возьмут. Волонтёры книги судеб. Наверно, полагают, что Бог на небесах не успевает про всех подумать и про всех и для каждого в книгу судеб вписать подробности, так они помогут.
Я не люблю актёрского и манерного чтения стихов: возможно, в этом есть поэтика звука, жеста, интонации, но часто там нет поэтики слова и мысли - в этом чтении слишком много актёра и слишком мало поэта, мало первоисточника. Этакая постановочная поэзия многими востребована, и у неё есть прекрасные области применения, например, чтение классики прошлых веков, авторы которой, к сожалению, уже никогда сами не озвучат своих произведений. Но и там это соавторство прошлого и настоящего, соавторство былого поэта и настоящего актёра, который часто искажает твоё собственное звучание этих классических стихов, собственное прочтение их, которое у каждого ценителя поэзии своё, озвученное его внутренним голосом, а потому это актёрство часто отвратительно.
Поэт работает со словом, словом и вершит себя словами, свершается в них - в них он и есть, и вряд ли стоит отвлекать внимание от сути слов попытками наполнить их смыслом и непрочитываемой в тексте эмоцией, читая со сцены, играя на этой сцене в Поэзию: как правило, вся постановочная поэзия сама по себе, в отрыве от криков, всхлипов, вздохов и гротескной жестикуляции, пуста и никчёмна, и всё это сценическое воздвижение пустоты не имеет смысла как литература: в лучшем случае, как уличный театр.
24 мая 2014 года
Так пел Александр Галич о своей, совсем не пушкинской, эпохе, но к Пушкину применима и эта мысль, и эта цитата. Какое же место в современном Петербурге заслужил себе своим поэтическим голосом, своим не молчанием, своей громкой судьбой Александр Сергеевич?
Наверно, каждый турист, пришедший к собранию искусства Русского музея, проходя по Площади Искусств, запомнил знаменитый памятник Пушкину, поставленный здесь ещё в середине 1950-х и с тех пор растиражированный в книгах и открытках со знаменитыми видами Петербурга. Замечательный и, наверно, самый известный из петербургских памятников поэту, самыми преданными поклонниками которого, по моим наблюдениям, являются стаи птиц, любящих побыть с Поэтом в дождливые хмурые дни. Некоторые из них "как ныне взбираются" на голову Александра Сергеевича. "Народная тропа" к этому памятнику не заросла.
Другой известный памятник поэту, не столь парадный, но как-то более домашний и задушевный, стоит во дворике знаменитого дома на Мойке, 12, в одной из квартир которого жил последние годы Пушкин и куда он был привезён с последней дуэли. Теперь в этом доме его музей-квартира. Удивительно, что жил Александр Сергеевич последние годы в доме, от которого до Дворцовой площади и Зимнего дворца только мостик через Мойку, да несколько десятков метров, считай, шагов. Возможно, Наталья Николаевна (Гончарова) была безмерно рада такой приближённости к императору, но вот Пушкин - вряд ли. Впрочем, все эти биографические тонкости я оставлю пушкинистам и биографам "Солнца русской поэзии", которые профессионально и с удовольствием покопаются в чужой и прошлой, прошедшей жизни.
Один из лучших памятников Пушкину находится в скверике на Пушкинской улице, недалеко от Невского проспекта, площади Восстания и Московского вокзала. Задумчивый и сосредоточенный, несколько напряжённый и погружённый в себя, но одновременно несокрушимо спокойный Пушкин стоит здесь на высоком постаменте. Мне особенно ценен этот памятник своей не парадностью, не официозностью, не пошлостью, не пафосностью, своей наполненностью смыслом и настоящестью. Видимо, ценен и любим он многими - в скверике любят собираться разного рода люди, в том числе и поддатые недовольные тобой и твоим присутствием на земле и в этом городе ребята с пивом (или в поисках пива). Впрочем, ребятки эти вообще недовольны всеми, кто оказывается (зачем-то) в этом же скверике. Да ещё и без пива! Близость к Пушкину они вряд ли ощущают. Да и не выпивает с ними, злодей.
Самый потерянный Пушкин (в смысле, Пушкин с самым потерянным видом) стоит в виде бюста у здания Института Мировой Литературы РАН (Пушкинского Дома) на набережной Макарова недалеко от стрелки Васильевского острова. Там Александр Сергеевич отрешён и выглядит этаким античным изваянием. Скромный памятник, сдержанный по материалу, цвету, изобразительному богатству.
Удивительной для меня была встреча с памятной доской Пушкину в Арт-центре "Пушкинская, 10", знаменитом месте для любого любителя русского рока (здесь записывали альбомы и репетировали "Аквариум", "ДДТ", Вячеслав Бутусов), да и вообще для любителей современного авангардного и нонконформистского искусства. Конечно, совсем не современным искусством была исписана стена возле этого пушкинского памятника, а настенной живописью и надписями вроде "здесь был Вася", который был, есть и будет.
Вспоминается также памятник Пушкину на платформе станции метро "Чёрная речка". Конечно, каждый помнит со школы, чем Чёрная речка печально знаменита. А теперь это черта города. Город надвигается на прошлое и поглощает память.
На днях прочитал в местной петербургской газете результаты исследования, показавшего, что и сейчас среди классиков молодёжь града Петрова больше всего ценит Достоевского, Булгакова и Пушкина, хотя её пристрастия в современной литературе часто убоги (Донцова, к примеру).
А ещё совсем недавно я был на Девятом петербургском книжном салоне. В Михайловском манеже шла торговля книгами: удивительное разнообразие, хорошая организация. Подошёл я к стенду издательства журнала "Звезда" - серьёзные умные книжки, да только всё шатко: не знаешь, кого из авторов выбрать, чтоб не прогадать. А тут среди других книг заметил я скромную "Даниил Гранин. Два лика" с портретом Пушкина на обложке. И хотя лично мне Пушкина для "нашего всего" мало, он всё равно остаётся тем всеобъемлющим, чем меряли себя и свои судьбы лучшие люди России в течение двух веков. Каждый человек, в том числе писатель, привязан к своему времени и эпохе. Уходит эпоха - уходит писатель. Часто, увы, бывает так. А Пушкин не уходит. Пушкин остаётся. И в Петербурге, и в каждом из нас.
3 июня 2014 года
В конце петербургского декабря 2011 года я подрабатывал на небольшом полиграфическом производстве у старшего брата своего бывшего одноклассника, который возглавлял это предприятие, но сам не всегда был на рабочем месте и не всегда самостоятельно следил за работой: для этого у него был менеджер. Менеджером была Маша, студентка пятого курса исторического факультета СПбГУ, шедшая по студенческой своей жизни прямо к красному диплому.
Шла Маша к нему хорошо, уверенно так шла, да только грядущей сессии боялась: устала учиться к пятому курсу, как и положено студентам, и к зачётам с экзаменами была не совсем готова. А тут ещё на работе пришлось поднапрячься: самое время собирать календари, основной продукт студии в это мороженое предновогоднее время. Да ещё вечером Маше нужно было впервые проехать по проспектам, занятым мокрым питерским снегом, на новом джипе в первый раз. В общем, навалилась жизнь на девушку всем своим грузным нравом - как тут не заматериться.
Впрочем, Маша и не пыталась сопротивляться искренним своим чувствам и то и дело позиционировала принтеры и прочую оргтехнику самыми нехорошими словами. Не думаю, что Маша хотела произвести на кого-то впечатление - уж точно не на меня, но производить его больше было не на кого: в тот момент все разошлись, и в помещении работали мы вдвоём. Между делом по ходу рабочего разговора Маша успела отрекомендоваться "циничной сукой" и, видимо, пыталась соответствовать данной себе рекомендации. Впрочем, всё это, все её грубости, выглядели как-то не очень серьёзно, да и человек в ней читался неглупый.
Меня нисколько не смущал её изысканный мат а ля дальнобойщик или механизатор, но было некоторое непонимание: зачем же так усердствовать? Я долго не вмешивался в Машин монолог, и она так увлеклась своими мыслями и своим красноречием, что, кажется, перестала замечать, что она была не одна. Я отвлёк усердно работавшую Машу вопросом: "Маш, а какое самое страшное ругательство?" Маша, вроде бы переспросила, сбившись с интонации: "У меня?" "Ну, да: у меня-то я знаю", - улыбнулся я. Она, по-моему, так и не ответила. Посмеялись. Минуты две Маша не материлась или делала это сдержанно, но потом исторические эпохи в её сознании сменились - она вернулась в реальность, и всё пошло, как прежде. В смысле, Маша так же уверенно, уверенно матерясь, пошла к красному диплому истфака СПбГУ...
5 июня 2014 года
Мои родители не имели ни музыкального образования, ни особого тонкого вкуса к музыке, потому в их в основном виниловой тогда фонотеке встречались разные и как будто часто случайные исполнители: рядом с "Весёлыми ребятами" могли оказаться "Dire Straits", рядом с "Abba" и "Ace of base" могли оказаться и приличные ребята вроде "Pink Floyd" и "The Beatles". Но больше всего уважен был в этой фонотеке Высоцкий - его пластинок было точно больше десятка, а потому песни его сопровождали меня с детства. Я не разделяю многих музыкальных пристрастий родителей, как и они - моих, но за Высоцкого им благодарен. Пусть я и не понимал и многих героев его песен в детстве, и слов песен, короче, самих песен, но они удивительно всплывали в сознаньи в юности и в более поздние годы в самые сложные моменты жизни, когда, казалось, ни до Высоцкого, ни до песен вообще дела не было. Но эта история о времени, когда упомянутые сложные моменты были далеко впереди. Хотя само описываемое время мне ненавистно: время подростковое.
В то лето мне было 14 лет, и я только закончил 9 классов средней школы в своём небольшом уездном городе. Часть каникул я провёл у дедушки в деревне. Пасмурным блёклым днём мы возле бани во дворе пилили с дедушкой на козлах брёвна. Во время неторопкого разговора за работой я вспомнил недавно заученный с пластинки текст ранней песни Высоцкого "Дайте собакам мяса". Дедушка заинтересовался, видимо, почувствовав филологический интерес: он много лет преподавал литературу в сельской школе. На некоторое время он даже остановил работу. Я читал текст - дедушка одобрительно молча кивал, внимательно вслушиваясь. Когда я дошёл до слов: "Дали пьяницам водки, а они отказались", - дедушка с ухмылкой, впрочем, совсем неагрессивной, а приветливой, коротко сказал: "Чего быть не может!" Мы посмеялись.
Конечно, сейчас ясно, что для Высоцкого это было средством выразительности, усиливающим эффект, это была сильная антитеза, сильное противопоставление. А дедушка, видимо, сразу определил это оксюмороном, сочетанием несочетаемого. Как показывает много лет жизнь, в том числе, и жизнь Высоцкого, в данном случае дедушка оказался прав, что, конечно, никак не опровергает в Высоцком большого художника слова, а в его песнях - правдивость.
5 июня 2014 года
16 мая 2014 года на "Стрелке Поэтов" в "Центре современной литературы и книги" на Набережной Макарова, 10 в Петербурге собравшиеся выпить, закусить и почитать стихи поэты обсуждали актуальную после Дня Победы особенно тему патриотизма. События на Украине, грязные проделки националистов в Донбассе справедливо не оставляли никого равнодушным. Каждый выступавший перед чтением своих громогласных поэз, как назвал бы это Северянин, делился своими сокровенными соображениями с присутствующими. Наших людей особенно тянет к сокровенным соображениям, тянет делиться ими после выпивки. Впрочем, на "Стрелке" пьёт исключительно мужская составляющая поэтического коллектива, да и то не вся и совершенно мирно, этак дружески.
В основном, всех принимали дружелюбно, кивали, соглашались. До меня только выступление одного молодого человека, завсегдатая этих литературных встреч, вызвало громкий всплеск эмоций. Я послушал в перерыве приятную фортепьянную музыку: одна из присутствующих прекрасно играла, видимо, на память, не с листа, и классику, и "Город золотой", и другие мелодии. Фортепьяно звучало удивительно певуче, богато тембрами, легко. Я слушал выступления и проникался жалостью к бездарности некоторых авторов стихов, хотя среди них были приличные. Но они были в меньшинстве. Про себя я продумал основное, о чём хотел бы сказать. Всё это казалось мне настолько очевидным, но, видимо, не казалось таким остальным.
Я выступал в самом конце заседания. Не буду передавать стенограмму вечера. Я был рад жаркой дискуссии, но не ожидал такого расхождения в понимании очевидного. К словам выступавших я хотел добавить, что есть замечательный афоризм: "Больше всего своим прошлым гордятся те страны, которым нечем гордиться в своём настоящем" - и я считаю признаком пошлости ума гордиться чужими победами: мы должны быть благодарны военному поколению, ветеранам за их подвиг, должны поклониться им, но гордиться их подвигом, их победой, как своим, когда тебе ничего подобного, к счастью, на долю не выпадало, и не ведает никто, не переживший, как бы он повёл себя в той ситуации, - это ребячество, достойное "книжных детей, не знавших битв", которые "на роли героев вводили себя" (Высоцкий). В последовавшем буйстве обсуждения меня хотела научить жизни какая-то девочка, которая с запальчивостью сказала, нагнетая и ударяя: "Это мы (наше поколение) выиграли войну".
Детский сад, ей Богу! Умненькие образованные начитанные ребятки, но сколько неадекватности в самооценке! То ли их так обрабатывает современная школа, учебные заведения, СМИ, агитационные материалы и выступления политиков, то ли они настолько ушли в свои книжные забавы, то ли не поняли разницы между их недавними детскими играми в войнушку и настоящей войной? Не знаю. Но ведь сказать такое! Бред позорный! Мой ярый оппонент тут же кинулся на неё с опровержением - я понял, что во мне, кажется, эта битва больше не нуждается - я только с иронией произнёс: "Эх, понеслась!"
Читал стихи я спокойней, досидел до конца с ощущением одинокой правоты, с торжеством правоты. Но я на них не в обиде: разве можно обижаться на такую героическую девочку, которая, очевидно, вместе с такими же умными друзьями, выиграла в Великой отечественной войне... Спасибо ей! Спасибо. Ура!..
5 июня 2014 года
Декабрь в тот день плохо держал себя в руках: совсем раскис и впал в сопливую оттепель. Не знаю, что тогда случилось с этим суровым обычно в наших краях месяцем, но в моей жизни в тот день случился железнодорожный вокзал моего городка, с которого я уезжал в Питер. Раскисать вслед за декабрём никак не мог себе позволить, потому, ожидая прибытия проходящего поезда, на который был заранее куплен плацкартный билет, я напряжённо, с осторожностью, стоял у большого вокзального окна, выходящего на платформу.
Рядом находилась комната милиции, в которой, судя по доносившимся оттуда голосам, шёл серьёзный жёсткий разговор со смутьяном. Появившийся возле мужик, заглядывал в комнату и пытался вызволить друга, объясняя дружелюбно, насколько это позволяло его поддатое состояние, сотрудникам милиции, что у них через несколько минут поезд прибывает на Ярославль. Впрочем, неместность и неуместность этого мужика в наших краях была очевидна: такого хаера наша укоренённая публика не одобряет. Тогда я носил длинные волосы (до плеч). Видимо, заметив это, мужик поинтересовался, местный ли я, и объяснил, что он с другом - музыканты рок-группы, которая отыграла накануне концерт в нашем захолустье. Видимо, принимали ребят хорошо, и на радостях они бухнули. Этак чересчур. То есть, сами ребята так не считали, а вот сотрудники милиции их не одобрили. Видимо, ничего серьёзного роковые люди не натворили, так как вскоре товарища моего собеседника выпустили на волю, которая для него началась на перроне нашего вокзала. Освобождённые вышли под морось привокзальную и немного постояли возле дверей, пряча документы, и вскоре исчезли среди вокзального спешащего к поездам и новым городам и встречам люда.
А я не знаю, чем этот музыкант провинился перед милицией и обществом больше: пьянством или рок-н-роллом. Но, видимо, он привык объясняться в рок-н-ролле, в том числе, и в милиции...
5 июня 2014 года
23 мая 2014 года в Мраморном дворце в Санкт-Петербурге проходила церемония награждения победителей 4-го поэтического конкурса имени великого князя КР (Константина Романова), на которой я смог присутствовать, как финалист прошлого, 3-го, конкурса. Перед началом церемонии одна из сотрудниц музея (Мраморный дворец сейчас - филиал Русского музея) предложила всем, кому это интересно, осмотреть покои великого князя КР. Предложение приняли многие.
Покои князя больше походили на квартиры писателей девятнадцатого - начала двадцатого века, чем на царскую роскошь и размашистый жилой простор. Размеры помещений, плотность, с которой расставлена мебель, завешаны картинами стены, всё это выдавало в князе строгий сдержанный вкус без частой придворной напыщенности, напыщенности, в которой вместо простора и размаха ощущаешь часто только пустоту и холодную опустошённость и помещения, и владельца. Ничего подобного не было в княжеских покоях, в приёмной которых нам даже разрешили сделать фотографии.
В самом дальнем кабинете находилась потайная комната, вход в которую казался входящему в кабинет просто стеллажом с книгами. На минуту эту дверь-стеллаж для нас открыли и объяснили, что эта комната была молельней князя. Не думаю, что в дореволюционной России нужно было прятать от кого-то свою религиозность, но, возможно, спрятанная от чужих глаз молитва - это пример не показной и официальной веры, показываемой в храмах, а искреннего религиозного чувства, о котором князь предпочитал говорить Богу с глазу на глаз?
6 июня 2014 года
В 2012 году Борис Гребенщиков и группа "Аквариум" выглядели не на все 100, а на все 4000. По крайней мере, так они сами определили возраст своей легендарной группы, образованной в 1972 году, и назвали юбилейный тур "4000-летием "Аквариума"". На одном из концертов этого тура, проходившем в Петербургском "Мюзик-холле" 27 июня 2012 года, мне удалось побывать. Это был второй в моей жизни концерт любимой группы (первым был рождественский концерт в декабре 2010 года).
Билеты на концерты "Аквариума", к сожалению, не самые дешёвые, поэтому я смог оказаться только на первом ярусе, правда, в первом ряду - видно было хорошо. Короче, войдя в зал, я увидел, что "моё место слева, и я должен там сесть, не пойму, почему мне так холодно здесь" (Цой). А холодно после калёной Солнцем улицы действительно было, но прохлада сумерек зала была приятной. Зрители рассаживались по местам, начало концерта, как это принято у приличных людей, откладывалось, музыканты медлили с выходом, и в зале начинали хлопать, вызывая "День радости" сойти на сцену.
Рядом со мной сидела со своей бутылкой непонятного мне алкоголя нервно ждавшая то ли БГ, то ли какого-то воображённого её подвыпившим умом чуда, девушка. Впрочем, вид она имела интеллигентный, прибранный, но какой-то слишком решительный и отчаянный с этой бутылкой. Смотрела она на окружающих с плохо скрываемым разочарованием, немного потерянно озираясь, оглядывая зал. Казалось, у неё больше нет сил ждать концерт, точнее, у неё вообще нет сил на концерт. Видно было, что сдерживает себя человек с трудом, и что-то неуёмное не даёт ему покоя. Она попыталась взять себя в руки - отложила бутылку, достала книжку и принялась читать, но, видимо, книжка шла ещё хуже напитка, да и не пьянило её чтение. Вздохнув и чуть помедлив, соседка моя по ряду решительно встала и покинула ожидавший праздника музыки зал.
А ведь предупреждал Гребенщиков: "Не пей вина, Гертруда! Пьянство не красит дам!" Эх, Гертруда, Гертруда! Всё-таки выпила...
6 июня 2014 года
Осенью 2010 года, в мокром, вымокшем октябре, мне очень крупно литературно повезло, и я оказался на 10-м Форуме молодых писателей России в подмосковных Липках. В течение рабочей недели велись мастер-классы, проходили встречи с писателями, обсуждения, дискуссии. В щедрой культурной программе Форума нашлось место и спектаклю московского театра "У Никитских ворот" Марка Розовского "Будь здоров, школяр!" по пьесе замечательного Булата Окуджавы. Всё это насыщенное пансионатское житье сопровождалось вкусной столовой со шведским столом.
Правда, оценить, как крупно мне повезло побывать там, я смог много позже, а тогда, в самом пекле литературных споров, обсуждений подборок, словесных противостояний, было не до ретроспективной сентиментальности. Ожидая очередного мастер-класса нашего семинара возле аудитории, я оказался в компании замечательной белорусской поэтессы, интересной лично мне больше как удивительный собеседник и человек, чем как поэт, и молодого, но рослого до неприличия, поэта из какой-то азиатской республики СНГ, который к тому времени уже учился в одном из петербургских ВУЗов. Ничего плохого не могу сказать об этом человеке, но до уровня белорусской поэтессы как собеседник он явно недотягивал, а молодецкая необузданная удаль из него так и рвалась глупыми репликами наружу.
Разговор клеился плохо. Расклеивался, так сказать. Видимо, желая поднять свою репутацию в наших глазах, особенно в глазах поэтессы, конечно, парень поделился с нами своим достижением: однажды его использовали другие студенты для вышибания двери в общаге, раскачивая, как бревно у стенобитных машин далёкого прошлого, и ударяя его головой в дверь. "Пострадала дверь", - вставил я. Поэтесса хмыкнула, а парень, кажется, даже не заметил иронии, и продолжил самодовольно улыбаться и рассказывать " о доблестях, о подвигах, о славе". Да и куда там иронии, если эта голова и дверь не заметила?.. Крепкий парень, нечего сказать.
6 июня 2014 года
Где-то возле середины мая 2014 года на одной из петербургских литературных встреч в помещении "Центра современной литературы и книги" на Васильевском острове парню не удался Скрябин. Напрочь не удался. Дело было вот как.
Собравшиеся поэты обсуждали выбранную для заседания серьёзную, не поддающуюся с первого огульного мнения, тему, когда в помещение кофейни, в котором эта встреча литераторов проходила, вошёл молодой сотрудник центра, изредка пробегавший мимо столиков по своим делам. Но к его торопливым забегам все привыкли и не обращали внимания: он, как и другие заходившие в кофейню, проходил тихо к своим неотложным делам, никому не мешая, стараясь не мешать. Но на этот раз привычный сотрудник пришёл, сопровождая своего знакомого: он быстро подвёл его к стоявшему в углу, за спиной руководителя заседания, фортепьяно, бросил ему пару неслышных пояснений и так же быстро пошёл к выходу. Усевшийся за клавиши парень извлёк пару громогласных аккордов, не обращая ни на кого внимания, когда к нему обернулся ведущий заседания со словами: "Молодой человек, здесь нельзя играть!" Молодой человек резко дёрнулся, вставая, бросил музыку, и порывисто вышел. Уже из-за двери он попытался объяснить своё смелое поведение: "Это был Скрябин, опус 10, нет, 11!" "Я понимаю, что это был опус, но..." - донёсся в общем для многих смехе голос ведущего.
Так поэзия помешала музыке - Скрябин парню не удался. Надеюсь, только на этот раз...
6 июня 2014 года
На исходе июня 2013 года из града Петрова я оказался в прямом эфире на телеканале "Ваше общественное телевидение" в программе Натальи Дроздовой "Зелёная среда" о поэзии молодых. На телевидении я оказался впервые - сильно волновался и боялся. Боялся, в том числе, перестать волноваться и успокоиться, расслабиться внутренне перед эфиром: я знаю по своему скромному опыту выступлений, что это ещё хуже, чем переволноваться: некоторое сдержанное волнение необходимо для адекватности реакции на реплики собеседников, оппонентов, выкрики из зала. Нужно и волнение, и некоторая злость. Кстати, многие достойные рок-музыканты, которые, конечно, имеют огромный, неведомый нам, опыт выступлений, опыт стояния на сцене за свою художественную правду, говорят, что волнение перед концертом держит их в тонусе, не даёт расслабиться. Расслабился, значит, проиграл. Думаю, они знают, что говорят.
Перед эфиром мы сидели с Натальей и сотрудницами телеканала в приёмной, холле, короче, в том маленьком помещении, в котором будущий выступающий ждёт своей эфирной участи. Наталья, выходя на улицу, посмотрела на часы: "Ну, есть ещё 6 минут". "Чтоб повеситься", - отозвался я.
Правда, повеситься мне так и не пришлось тогда ни перед эфиром, ни во время. А после... После это уже не имело смысла: после хотелось жить. Эфир, кстати, получился неплохо: передачу после моего выступления до сих пор не закрыли...
6 июня 2014 года
Весна диктовала дождём свои апрельские тезисы в моём городке и застала меня в тот день в отделении Сбербанка, в котором мне нужно было получить перевыпущенную банковскую карту, несправедливо пострадавшую от мошенников, пытавшихся снять с неё деньги. Я торопился: вечером мне нужно было уезжать в Петербург, и лучше было уезжать с картой. Карту нашли, но возникли проблемы, для устранения которых пришлось бегать на улицу к банкомату несколько раз.
У терминала грузно стояла пожилая женщина и тщетно пыталась положить деньги на телефон. Заметив меня, проходившего возле упрямой техники, возле терминала, она обратилась ко мне с просьбой помочь. Просьба банальна - я, конечно, помог затруднившейся старушке. Да и можно ли не помочь пытавшейся усыновить тебя старушке. К счастью, я в усыновлении не нуждаюсь: у меня хорошая мать, но изредка такие подчёркивающие моё младенчество в их глазах дородные, укоренённые в суровом костромском быте и нравах, женщины обращаются ко мне подчёркнуто покровительственно: "Сынок!". Я сдерживаю внутренне раздражение и невозмутимо отзываюсь. Хотя иногда так и подмывает откликнуться этак народно, просторечно: "А, мать, погодь, ща подойду! Только дэцл поссу!" Думаю, так им родней да привычней - сразу б душу старухе родным говорком отогрело. Она этак сплюнула бы, просияв: "Ссы вволю, милок! Ни в чём себе не отказывай!"
Да вот только не хочется ни переводиться на их язык, ни переводить себя на такие переводы: всё равно переведут тебя на просторечный неправильно, с грубыми ошибками, а исправлять их, возможно, придётся очень долго и только самому.
6 июня 2014 года
На окраине сентября 2012 года в сырой осенний день в Доме писателя на Звенигородской в Петербурге проходило закрытие фестиваля "Полилог", довольно интересного, хотя временами нудного и занудного поэтического схода литераторов. Когда я с витебской поэтессой, своей новой знакомой по этому фестивалю, подходил к Дому писателя, он был закрыт. Возле него ждала открытия поэтесса из Ораниенбаума (Ломоносова) - мы познакомились и разговорились, ведь не напрасно же мы "чтоб творить им совместное зло потом, поделиться приехали опытом" (Высоцкий).
В это время появился один из организаторов фестиваля, точнее, руководитель тех, кто его устраивал, и попросил помочь принести ему пакеты из машины, оставленной на утренней улице дождливого серого выходного дня. В пакетах, развалясь, лежали продукты и выпивка. Для фуршета. Подойдя к Дому писателя, руководитель опустил пакеты проворно возле дверей и подытожил спокойно свой поступок: "Вот, литературу принесли". Литературы было несколько пакетов.
Я на фуршет не остался, но, судя по фотографиям, виденным мной как-то в интернете, литература пользовалась большим успехом. А я до сих пор не нахожу вкуса в таком чтиве и веду себя некультурно да без почёта к добрым писательским традициям. Традициям поддатой литературы.
7 июня 2014 года
В апреле 2011 года в одном из частых сейчас учебных центров Петербурга я учился на курсах цифровой фотографии. Курсы были платные, а для меня, человека скромных финансовых возможностей, даже слишком платные. Но раздавать листовки к тому времени мне решительно надоело, потому я попытался получить прикладное образование, да и фотография, как искусство, меня интересовала, пусть и значительно меньше более подлинных, чем визуальное искусство, музыки и литературы.
Курсы были оплачены, группа формировалась и, наконец, занятия начались. После теоретической части, после нескольких занятий в классах учебного центра, были два дня практики: в пасхальный воскресный день мы отправились на Крестовский остров снимать на природе и в городе, а ещё через несколько дней состоялось практическое занятие по студийной фотосъёмке. Проходило оно в студии на Казанской улице, совсем недалеко от выдуманного и воплощённого в начале девятнадцатого века Воронихиным Казанского собора.
В студии мы снимали друг друга. Моделью была то одна, то другая ученица, а то и паренёк. Я фотографироваться отказался. Девушки вели себя предсказуемо, то есть алогично. Как часто бывает, самая фотогеничная и симпатичная девушка меньше всех лезла под объективы и вспышки зеркалок, а вот полненькая женщина, почему-то имевшая непреодолимое представление о собственной неотразимости, привлекательности и красоте, была неугомонна и позировала, как только могла. Могла придумать. При съёмке с реквизитом, она брала гитару, какие-то вещи в бутафорском хламе и, наконец, выхватила из ящика раму для картин или крупных фотографий. Конечно, вскоре в этой раме оказалось её лицо, а после и ноги: она опустила раму, наигравшись, на уровень пола, и в ней оказались её шлёпанцы.
Самодовольство её лица было беспредельно. Я опустил взгляд объектива на эти ноги в раме и сделал кадр. По-моему, шлёпанцы выглядели никак не глупей носившей их. Но вели себя сдержанно и скромно. Думаю, они с хозяйкой плохо понимали друг друга...
7 июня 2014 года
Я сбежал от июньской жары в прохладу метро: я ехал с окраины, где жил тогда, в центр Петербурга. Музыканты в метро, по крайней мере, метро петербургском - явление если и не привычное, то периодическое и регулярное. Видел некоторых энтузиастов, чаще всего барабанщиков, которые делали свою музыку (или свой ритмичный шум) не за деньги: у них такая культурная миссия, очевидно, но чаще этих людей сопровождает так называемый "аскер" (от английского "to ask" - просить), который бегает по вагону с пакетом, кепкой или прочим кошельком. Иногда они собирают деньги сами.
В идущем вагоне шумно - слышно плохо, да и концерт длится обычно один перегон: на следующей станции музыканты выходят и идут к успеху в следующем вагоне. Иногда ты долго не можешь разобрать в доносящихся звуках, что именно играют, и только когда музыканты оказываются рядом, проходя мимо, ты узнаёшь, к примеру, цоевскую "Видели ночь". Тут уж грех не поделиться мелочью, если такая найдётся.
Но на этот раз музыка была отчётлива - я сразу узнал в звуках вошедших спетую флейтой "House of rising sun", народную американскую песню, петую многими, но прославленную в 1964 году группой "Animals". Музыкантов было двое: гитарист и флейтистка. Флейта пронизывала вагон, и сквозь шум и свист мелодия читалась отчётливо. Сразу всплывали слова: "Oh, mother, tell your children Not do what I have done..." Судя по этим музыкантам, они пели эту песню не случайно, да и слова были кстати.
Я бросил им несколько монет в благодарность за взошедшее в вагоне метро на несколько минут Солнце. И пусть "Дом восходящего Солнца" из этой песни - не самое достойное заведение, Солнце живой музыки не погасить в себе, побираясь по вагонам, это сильный поступок.
7 июня 2014 года
В Шереметевский дворец на Фонтанке в Петербурге музыка была вхожа при хозяевах дома до революции. Вхожа она в него и сейчас: ныне во дворце филиал Музея театрального и музыкального искусства, в котором регулярно проходят концерты камерной музыки, вернее, камерные концерты классической музыки. Дешёвые концерты дорогой музыки. Цены на билеты очень приветливые, не задиристые.
31 мая 2014 года на одном из таких предвечерних концертов я и побывал. В программе вечера были фортепианные произведения Ференца Листа в исполнении молодой, но, судя по наградам в различных конкурсах, опытной и очень одарённой пианистки Елены Чупахиной. Я не могу судить о мастерстве, с которым она озвучивала роялем великого венгерского музыканта и композитора (в таланте композитора ему, насколько мне известно, некоторые серьёзные знатоки отказывали, предпочитая видеть его гением техники и виртуозности исполнения; как композитора почитали выше, к примеру, менее виртуозного Фредерика Шопена), так как музыкального образования у меня нет, и, вопреки юношеским мечтаньям, клавиши я так и не освоил - не дано мне эффектно усесться за рояль и, крикнув: " Roll over, Beethoven!" - выдать "Лунную сонату" великого венского композитора. Но по любительским ощущениям, озвучивала этот вечер Елена хорошо: рояль звучал певуче, богато тембрами, окрасками звука, временами ударяя жёстким стаккато, временами растекаясь плавными арпеджио и этим удивительным парящим бегом пальцев по клавишам (я не знаю, как называют это профессионалы нотного стана). Были этюды Листа по каприсам Паганини, были обработки из "Риголетто" Верди, были и собственные творения Листа, вроде "Грёз любви".
А я смотрел на неё и думал о необъятности, неодолимости мировой культуры. И дело не в прутковском: "Нельзя объять необъятное". Дело, скорей, в объятьях этого необъятного. Столько открыто, создано, сделано людьми за годы, века и эпохи, что сейчас можно тратить всю жизнь на тренировки, учение, постижение какой-то краткой пред вечностью области знаний или искусства. Можно даже преуспеть в ней, но часто только выучить эти открытия других людей, эти откровения чужих жизней, не привнеся ничего своего. Можно научиться продавать свои знания, которые всего лишь чужой опыт, можно сделать этим карьеру. Прожить всего себя наследием былых эпох или предшественников, которые заполнят тебя, и вместо себя в себе ты понесёшь их: эти эпохи. Хотя, возможно, лучше нести в себе эти эпохи, чем не нести вообще ничего, а значит, ученья и науки имеют смысл. Хотя бы для кого-то...
7 июня 2014 года
В только оттолкнувшемся от апреля мае 2014 года я оказался, по своей, конечно, воле, на одном из регулярных петербургских литературных мероприятий. До этого посещения я был на "Стрелке поэтов", как назывался этот творческий сбор, только один раз, поэтому никого, кроме неизменного руководителя этих вечеров, да одного своего знакомого рок-музыканта, я не знал.
Среди выступлений было больше отступлений от поэзии, чем вступлений в неё, но это обычно для литсобраний даже культурной столицы. Но отсутствие таланта можно тоже градировать. Вот слушаешь одного, думая: "Бездарь!" - а потом слушаешь следующего и думаешь: "Пусть бы предыдущий ещё почитал, а?.."
В моём городке, к примеру, есть местный рифмоплёт, который при каждой встрече с местными заинтересованными в литературе и поэзии людьми говорил о своём достижении, которое, видимо, русская литература должна запомнить и пронести через века: он записал стихами (точнее, рифмами) правила игры в лапту. Он искренне, видимо, считал, что это вершинное творение его писательского (описательного) гения имеет поэтическую и культурную ценность. Это был доброжелательный дядька, но такие бездари имеют талант не поэтический: они имеют талант абсурда, абсурда, смешащего поэзию. Правда, смешащего её там, где она есть, а есть она не везде, не на всех вечерах, и находятся многие, кто к таким заигравшимся в рифму игрокам в лапту относится серьёзно. Я думал, это удел провинции. Нет. Подобные трансляторы быта, теленовостей, слухов и прочего, к поэзии непричастного, находятся везде. К счастью, всё же есть профессионалы, которые относятся к ним с пониманием, пониманием их бездарности, но такт, очевидно, не позволяет не дать им слова.
Вот и на "Стрелке поэтов" один бывший военный (что уже многообещающе для литературы) словом воспользовался, видимо, чтоб ещё раз опозорить поэтические способности отставленных от войн и боёв вояк. По его словам, ему очень помогла улучшить зрение методика одного профессора, доктора, книжку которого он прочитал. Видимо, из благодарности, военный пенсионер записал рецепт исправления зрения из этой книжки стихами, как он называл свои не очень умело рифмованные строки. Слушали напряжённо, чтоб не расхохотаться. Руководитель умело вышел поговорить по телефону. Я пожалел, что не вышел следом. Не знаю, понравилось бы это творение профессору медицины. Мне - нет.
Всё-таки было бы много лучше, если б военных не отстраняли от воинской службы и держали их при военном деле подольше, а то ведь отстранить от поэзии теперь их некому, а отстранить и уволить в запас следует. По крайней мере, многих.
10 июня 2014 года
В рок-музыке очень важна искренность - это обязательная черта её характера, и иногда только по ней мы субъективно определяем для себя: рок это или просто качественная эстрада. Помните советские ВИА? Играть ребята умели иногда не хуже первых советских рокеров, инструменты у них были те же, что и в роке, да вот только сразу ухо чувствовало игрушечность, ненастоящесть, фальшивость этих песен, этой музыки. Не было в ней правды, надрывной, нутряной, искренней. Да, и в роке иногда с правдами хило, но часто правда рока в этой искренности и есть. Представьте, что песни Цоя, особенно ранние, не шибко умные, поёт ВИА "Синяя птица" или "Песняры". Кто бы поверил в эту слащавую эстрадную прилизанность? А Цою веришь. Не именно в то, что он говорит и поёт, а в то, что говорит и поёт он искренне, искренне веря в сказанное и спетое.
Но на рок-фестивалях искренности бывает иногда слишком много. Причём, искренности зрителей. На фестивале "Живой" в Петербурге в 2011 году замечательно выступила группа "Стёртые лица". Перед выступлением вокалист сказал несколько вежливых слов в адрес организаторов, благодаря их за хорошо устроенный концерт. Видимо, со словами, тем более, словами вежливыми, он несколько перебрал, и из-за моей спины раздался крик какой-то разъярённой слушательницы подросткового неспокойного возраста: "Кончай п*здеть! Музыку давай!" Мгновение зал ждал реакции показавшегося, видимо, слишком вежливым вокалиста, но тот, совершенно не обидевшись, сказал что-то вроде: "Да, теперь будем играть музыку". Возопившая девушка тихо оправдывалась подругам, чуть наигранно: "Я только..." В зале одобрительно прокомментировал поведение музыканта в случае разъярённой слушательницы какой-то ценитель подлинности: "Ну, мужик".
А "Стёртые лица" отыграли хорошо, дали музыку. Думаю, той искренней просительнице тоже хватило дозы рок-н-ролла. Хотя бы на время.
10 июня 2014 года
В сборнике рассказов "Чемодан" Сергея Довлатова есть замечательная история о том, как он, наряженный в редкий бутафорский хлам, изображал императора Петра I, который, по замыслу его знакомого режиссёра, должен был появиться в основанном им когда-то городе и не узнать его, города, превращённого из пышной имперской столицы в этакое пролетарское чудище с глазами пивных ларьков и закусочных. В кульминационной сцене фильма разыгрываемый Довлатовым император должен появиться среди народа, в густом народном замесе, возле пивного ларька. Он и появился, но, вопреки ожиданиям режиссёра сего кинематографического шедевра, на императора не обращали внимания. Алкаши лишь указывали друг другу место в очереди: "Ты за кем?" "А я за царём..." - отвечал спрашиваемый спокойно. Не до царей прошлого было людям другого, нового, времени.
Я, конечно, не играл царя: не довелось. Но в Петербурге, в центре, летом сейчас работают в бутафорских костюмах Петра I и Екатерины II сразу несколько пар великих отечественных самодержцев, и на них немногие обращают внимание: рассчитана забава фотографий со знаменитостью на туристов. Работают эти властители былого у памятников, в самых туристских местах Петербурга. В августе 2011 года петербургский внезапный ливень застал меня на Невском проспекте. Я зашёл в недорогую (по меркам центра Питера) кондитерскую возле Аничкова моста и Книжной лавки писателей. Когда я собирался уходить, в кондитерскую вошли Пётр с Екатериной. Оба Великие. Не смотря на то, что "по одёжке встречают, по уму провожают", на них никто, кажется, не обратил внимания. А я дождался, когда они отвернутся к витрине, и сфотографировал. Не знаю, как их проводили: по уму или нет: я вышел, не доглядев на имперское прошлое в очереди. Я не очень люблю его, это имперское прошлое, но в этом мокром загнанном виде это прошлое, приравненное очередью к нашему бакалейному настоящему, почему-то вызывало сочувствие.
11 июня 2014 года
Осенью 2013 года я чуть более долгого больного месяца пролежал в отделении травматологии районной больницы в своём городке на вытяжении после перелома ноги. За это время в палату вписывались и выписывались пациенты, каждый из которых, к сожалению, что-то говорил, о чём-то рассуждал. Я в том состоянии никак не мог уйти подальше от этого мужицкого трёпа, потому не слышать его не мог. Часто вспоминал в больнице "Балладу о гипсе" Высоцкого: "Так и хочется крикнуть: "Коня мне! Коня!" - и верхом ускакать из палаты". Впрочем, от болезни раньше своего строгого срока не ускачешь.
Одним из моих соседей по палате был школьник лет 12, серьёзно покусанный в своём селе овчаркой. Всё же, покусы его не требовали слишком долгого лечения, поэтому лежал он дней 10. Но за эти 10 дней он успел проявить себя как мастер ораторского искусства в повторении больших взрослых глупостей. Этими повторами родителей, родни, взрослых больших авторитетов, увы, страдают почти все дети. Я и не осуждаю их, но выдаваемые ими уверенные сентенции иногда беспощадно уморительны.
Главным собеседником для этого сельского паренька, собиравшегося стать кадетом, был подросток лет 16 из другого села, постоянно пробовавший грядущего кадета на прочность. Обычные "парни с прыщавой совестью", как назвал эту шпану Илья Кормильцев в замечательной песне "Наутилуса" "Взгляд с экрана". Кадет был сыном состоятельных, особенно по сельским меркам, родителей, которые уже успели свозить его за границу: то ли в Турцию, то ли в Египет (это самые популярные зарубежные маршруты в наших краях). Он был проездом в Москве, из аэропорта которой вылетал в далёкие и недоступные некогда для односельчан южные страны. Объясняя, чем ему не нравится Москва, и почему он не хочет жить в городе, кадет раздумчиво, но уверенно, в темпе своей проворной речи, сказал, что их "село развивается: не то, что город".
Я знаю это село: я каждый раз по дороге в дедушкин дом проезжаю мимо этого захолустья в ещё большее захолустье. Я знаю, как оно "развивается". А паренёк, видно, искренне гордится пятью-шестью сельскими магазинами, один из которых содержат его родители, да пилорамой, которую обслуживают пролетарии всех стран, объединившиеся на время для больших лесопильных дел. Для многих там это дело будущего, будущего, которое уже частично спилено. Будущего, которое они допиливают каждый год. Будущего, которое они срезают под корень. Не знаю, что развивается в этих сёлах. Видимо, больше всего фантазия жителей и неадекватная самооценка. Иначе пришло бы в недалёкую голову паренька так беспощадно и самоотверженно опускать город в палате?
11 июня 2014 года
Литературное образование для писателя, как и профессиональное образование вообще в любой сфере, для многих неопровержимо: люди уверены в нём, в его пользе, необходимости, нужности. В наше просвещённое время это кажется очевидным, но мой скромный опыт наблюдения за искусством и литературой, в частности, упрямо говорит, что в творчестве образование иногда чрезмерно, и когда его бывает чересчур, подлинному, новаторскому, смелому творчеству приходит конец.
Профессионализм предполагает следование прежнему опыту, прежним достижениям, знаниям, приёмам. Для ремесла, для работы он необходим: он помогает человеку в исполнении своей миссии (врачу, преподавателю, пекарю, сапожнику и т.д.). Но их миссия - приложение знаний к жизни, а искусство прикладывает жизнь к себе и получает из этого соприкосновения новый опыт (духовный опыт поэта или научный опыт исследователя), поэтому творческий человек не может ограничивать себя опытом прежних людей, творцов, ваятелей культуры, как бы хороши они ни были, как бы не наполняли их привычностью школяров и студентов. Творческий человек рвётся из вселенского опыта, осознавая его, его рамки и границы.
Да, для осознания этих границ, границ, за которые нужно пытаться выйти, творческий человек должен знать искусство прежнее, бывшее до него, но по этому поводу (и по другим поводам) Козьма Прутков безапелляционно заявил: "Нельзя объять необъятное!" Объять всё культурное наследие человечества - неодолимая задача. Я не против образования в искусстве, нет. Но часто человек, знающий о своих предшественниках многое, находит свой путь не проще своих невежественных собратьев, а трудней, или не находит его вовсе, а так и держится возле традиции предшественников, создавая своё прикованное традицией искусство, искусство вторичное и несвободное (от штампов и влияний) априори. Прежний опыт, знания о нём, сковывают ум, его искания. Не всегда, но часто.
К примеру, обычно творчество филологов предсказуемо. Это бывают крепкие, хорошо скроенные стихи, но сшитые этак под Пушкина, под Лермонтова, под Есенина. А каждый из них, уважая предшественников, выработал свой стиль, свою поэтику. Если ты копируешь кого-то, то ты и останешься копией этого человека, потратишь себя на повторение его, не оставив искусству себя, своего слова, которое может быть не таким громким или красивым, как слова классиков, но зато оно может быть именно твоим: чужие слова сказаны до тебя - пришло время своих слов. Иногда своих слов оказывается больше у невежественных самоучек, Кулибиных от литературы, чем у тех, кто выучил классиков и научился повторять их слова, надеясь повторить их судьбу или успех и славу.
Образование литератору нужно - не нужно, чтоб образование сковывало литератора, заменяя собой его самого.
11 июня 2014 года
Наверно, многие помнят известный фильм начала бесшабашных 90-х "Страх и ненависть в Лас-Вегасе". Правда, бесшабашными и разгульными 90-е годы были у нас, а в фильме том говорилось об американских 70-х, когда у нас царило благолепие застоя. Время это оценивают по-разному, как и любое другое, и я не буду нравственным безменом, взвешивающим заслуги и достоинства разных эпох. Я не жил тогда, а потому они мне неведомы, как и неведомы те, кто оценивает их сейчас, чтоб верить им, какую бы сторону они ни занимали.
О фильме я сказал только потому, что в нём герой Джонни Депа вёл себя не совсем адекватно после дозы наркотического перекура и отдыха от бренности мира. У нас в метро таких называют "гражданами с подозрительным поведением". Герой Депа там прятался под стол от виденных исключительно им одним чудовищ, отмахивался от налетавших на него внезапно быстрых стай чёрных агрессивных птиц, ходил с привязанным хвостом ящерицы и т.д. В общем, хорош парень был, нечего сказать.
К счастью, я не употребляю и никогда не употреблял наркотиков, в том числе и алкоголя, но поведение моё часто бывает таким, что я вспоминаю с внутренней самоиронией этого киногероя. Недавно вот вышел я из трамвая у метро в спальном районе, дорогу стал переходить, а тут столб навстречу, да ещё этакий бесчеловечный: не по-людски себя ведёт, не отворачивает нисколько, злодей. Короче, стоит на своём насмерть. Заметил его в последний момент, подняв резко голову, и с трудом отвернул от встречи с прекрасным. На этот раз всё обошлось, и встречу отменили. Видимо, мы со столбом всё-таки поняли друг друга.
13 июня2014 года
Нет, конечно, трудно верить теперь, в наше отверившее время, что кто-то может так поверить книге, слову книжному, что всерьёз и надолго изменится, изменив тем хотя бы немного и жизнь. Да и нужно ли это? Мне, к примеру, такая ответственность за чужие жизни и судьбы, в которые вмешивается своим текстом писатель, была бы в тягость, так что нам остаётся только радоваться некоторой постмодернистской безответственности.
Ответственность за слово необходима: без неё нет веры писателю, а потому нет ни смысла писать, ни писателя. Но это ответственность за себя, а не за читателя, который может быть непредсказуем, как и его восприятие твоих текстов. Кстати, раньше с этим было серьёзней. Помните, как возопил отчаянной строкой Александр Блок: "Молчите, книги! Я вас не писал!" Вот ломало человека, совестью мучило! А сейчас бы ребята, снисходительно хмыкнув, сказали: "Плющит парня не по-детски".
Но книга может освободить человека. Откуда? Из плена обыденности, лжи, собственного молчания, подавленности и забитости. Я помню, как удивительно было мне слышать на втором курсе своего технического ВУЗа лекции по философии и практические занятия, на которых преподаватель говорил иногда вслед за великими умами прошлого то, что ты сам, говоря про себя, считал своим бредом, чужим миру вздором, который надо хотя бы припрятать, если не можешь и не хочешь избавиться от него полностью, сталкиваясь с вопросами жизни к тебе и твоими вопросами к жизни. Иногда человек просто не осмеливается понять что-то важное, не решается понять, не находит сил в себе на это, на правду или просто на мнение, отличное от сверстников, взрослых или прочих авторитетов. Довлатов говорил, что все, кто думает, несчастны. Вот и боится человек то ли стать несчастным, то ли стать счастливым, но без окружения: позволят ли быть счастливым не вместе с ними? Позволят ли вообще быть? На это нужна смелость, а за смелость иногда нужно платить. Да и проверять смелость хочется многим, а зачем человеку лишние хлопоты и проблемы, когда ещё жизнь надо устраивать?
Но если ты однажды осмелишься понять, что жизнь твою за тебя проживают, и весь ты выстроен и вымерян своим окружением, которому ты добровольно выменял свою свободу и право на мнение на комфорт и спокойное житьё, а мнение-то в тебе и сам ты в себе не унимаешься, не хочешь пропасть, то этакая злоба берёт на них всех за себя, что думы рвутся вольницей, и ты начинаешь понимать, кому удобно твоё послушное мнение, твоё согласие с тем, что здесь принято, с тем, согласно чему, ты всегда будешь некоторым недочеловеком или вторым, третьим, последним. А ты ещё послушной трусостью соглашаешься считать себя тем, кем они тебя посчитали, тем, которым ты и удобен, таким послушником лжи и их понятий. И не потому, что ты последний трус, а потому, что ты знаешь наверняка, точно, прочно, что все кругом такие, и других нет, не будет никогда и не было.
А тут в книге "Игра в бисер" нобелевский лауреат Герман Гессе говорит твоим бредом, цитирует твой самый смелый и страшный своей смелостью бред! Нет, ты не бежишь показывать книгу всем, но внутренне книга высвобождает в тебе собственную волю, ты становишься ментально смелее, свободнее. Наверно, такие высвободившие тебя книги были у каждого или хотя бы у многих. Не научившие тебя, а именно высвободившие тебя. Правда, книги иногда освобождают не только от прежних сомнительных авторитетов, но и вообще от мира, который не любит тех, кто забывает о нём и с ним не считается, поэтому книга не должна освобождать тебя от ответственности за себя - "Следи за собой! Будь осторожен!", как пел, предостерегая, Виктор Цой. Слишком часто тех, кто освобождает себя от мира, мир не освобождает от себя, напоминая о себе недвусмысленно и жёстко.
14 июня 2014 года
7 июня 2012 года в Петербургском Доме книги на Невском проспекте, в том самом Доме Зингера, стыдно для Российской империи прославленном немецкими шпионами отдалённой и оставшейся теперь только в книгах, музеях и кино, Первой мировой войны, состоялась встреча с Дианой Арбениной, лидером замечательной рок-группы "Ночные снайперы".
Встреча была посвящена выходу её новой тогда книги, итогового сборника стихов и текстов песен. Диана Арбенина по образованию, кажется, филолог, но, не смотря на это, поэзия её свежа, не затёрта, не заношена поколениями предшественников, которых она пыталась бы повторить: она не пытается - у неё свой стиль, свой узнаваемый слог и поэтический голос. Я не очень люблю чрезмерной чувственности и некоторого арбенинского натурализма, но её грамотные (что нечасто в русском роке) и самобытные, глубокие и даже пронзительные иногда тексты вызывают симпатию, уважение, сочувствие.
Я очень уважаю "Ночных снайперов", но есть люди, которые преуспели в этом значительно больше. Преуспели до неприличия. Это я о поклонницах группы. Именно поклонницах, потому что на той встрече с Дианой Арбениной мужчин было мало, но весь зал был забит девушками и изредка женщинами более грузных лет так, что вскоре я с трудом мог разглядеть главную снайпершу. Все эти милые искренние дамы были удивительно предсказуемы и чем-то похожи. Если звонил телефон, то это было вступление к снайперским "Параходам". Если дама говорит, то говорит она этак по-арбенински, круто замесив искренний несгибаемый и борющийся с судьбой, а потому чуть обиженный и уставший, характер.
Я понимаю, что пример Дианы Арбениной - пример сильного умного человека, пример, без сомнения, хороший. Только вот, как говорил один литературный персонаж: "Александр Македонский, конечно, герой, но зачем же стулья ломать?" Ведь героем остаётся Арбенина, а не эти милые дамы, пытающиеся копировать и повторять собой кумира. Это уже не уважение, а какое-то смешное поклонение, попытка подмены себя, часто недовольного собой, тем, кем хотелось бы быть. Часто это попытка убежать от собственной судьбы и её проблем, пытаясь подменить себя достижениями и победами кумира. Не от страха ли быть собой всё это? Не от отсутствия ли себя как сильной личности?
Иногда все эти девушки, попавшие в прицел замечательного искусства и обаяния "Ночных снайперов", кажутся подстреленными и поражёнными, тяжело раненными снайперами: в них слишком много кумира и слишком мало себя. Хотя, если сотворять кумира для этих девушек необходимо, и без него им не обойтись, то пусть уж лучше это будут достойнейшая Диана Арбенина со своими "Снайперами", чем гламурная дрянь. В этом тоже есть свобода выбора: свобода выбора кумира. Выбор этих девушек, конечно, можно уважать.
14 июня 2014 года
О, русский мат, бессмысленный и беспощадный! Пушкин, не чуждый русскому народному искусству мата, применявший его и в эпиграммах, конечно, знал, что говорил. Говорил он о бунте, но какой же бунт без мата? Бессмысленного, как междометье, которое наполняется смыслом не слова, а интонации.
Наверно, никто не воспринимает мат буквально, представляя себе особенности тех процессов, предметов или явлений, которые мат имеет в виду. Часто он имеет в виду совсем другое или не имеет в виду вообще ничего, кроме лексических красот бедного словарём языка необразованных людей или людей образованных в необразованных, не поддающихся этикету, ситуациях.
Матерные слова давно перестали быть для русского человека оскорбительными сами по себе, в отрыве от ситуации, от интонации, от подачи. Только интонационная окраска наделяет бессмысленный мат богатым содержанием. Мат бывает грубым, желчным, осуждающим, восхищающимся, одобряющим, даже ласковым. Это, правда, для лиц, слабость к мату имеющих особую, непреодолимую. Для некоторых женщин русских мат и обилие его говорят об искренности чувства их мальчиков да о силе духа их недюжинного, который обычно проявляется в наведении порядка и установлении власти на кухне. Этакое воцарение у тарелки. Но русские женщины, как, возможно, и женщины вообще, ценят жёсткость и "мужской" суровый забористый нрав своих домашних владык. Одобряют и поощряют. "А как? Мужик-от в доме...так и должён себя вести." Правда, могучий в доме "мужик" обычно могуч так только в доме. Но кухонной доблести достаточно для бодрости духа бабьего.
Но даже привыкший к мату, иногда, в особо матерной обстановке и нецензурном окружении, ты замечаешь с негодующим упрёком про себя: "За*бали материться, бл*дь!"
15 июня 2014 года
Пылкий июльский день в одном из спальных районов Петербурга я проводил в скучном занятии: контроле бригады почтальонов, разносящих правительственную газету "Петербургский дневник" по почтовым ящикам.
Бригаду поделили на две группы, между которыми сновала машина, в кузове которой были небрежно разбросаны пачки газет. Их водитель подвозил по требовательному звонку работающим разносчиками газет узбечкам. Я должен был проверить работу обеих групп, потому, по велению сурового долга рабочего дня, иногда ездил с водителем с одного квадрата, на которые поделена территория, на другой.
"ГАЗель" наша стояла на узкой дорожке возле дома, которую с одной стороны стесняли припаркованные плотно машины, а с другой - кусты и бордюр. Сев в кабину, я заметил, что навстречу едет проворно и быстро легковой автомобиль, который, очевидно, не собирался останавливаться на своём пути в светлое коммерческое будущее. Не успел я пошутить, что парень явно решил идти на таран, как легковушка резко затормозила перед самым носом "ГАЗели".
Я посмотрел на водителя - было сразу понятно по его отрешённой и сосредоточенной неподвижности, что он решил стоять на своём. Я понял его замысел, и, когда из легковушки выскочил бодрый паренёк, бросившийся к кабине, я подумал, кого он первым вытащит из кабины и попытается повалить на траву. Он бросился к моей двери. Заглянув в открытое окно, он крикнул, обращаясь к водителю, что-то вроде: "Слушай, друг, сдай назад немного. Нам влево повернуть надо, а тебе всего метр назад сдать". И вернулся в свою остановленную машину.
Водитель сдал назад, легковушка проехала. Подошедшему бригадиру шофёр, довольно улыбаясь, объяснил: "Хотел нарваться - не получилось. Люблю, когда вежливо говорят". Я улыбнулся. Я думал, какой мелочью может утверждать себя человек? Но, видно, стоять на своём, на своём парковочном месте, - это подлинная шоферская доблесть.
31 июля 2014 года
Сейчас в густых сетях и путах интернета существует множество профессиональных сайтов, сайтов по интересам. У гитаристов таких сайтов тоже немало, и на многих из них есть возможность обсуждения своего бессмертного творчества на форумах. На один из таких сайтов несколько лет назад меня привёл и коммерческий, и творческий интерес.
Коммерческий, потому что я пытался найти заказчика на тексты песен, а творческий, так как в одной из тем форума можно было представить своё творчество, в том числе, и стихи. Я выложил несколько текстов, которые комментировались сдержанными репликами, в основном, всё-таки положительными.
Но вот один текст вызвал настолько бурную дискуссию, что за 2-3 дня набрал около 2000 просмотров. Я отвечал, по мере литературных сил, вежливо, хотя отзывы были и резкими, с попытками глумления. Сначала стёб мой ответный меня забавлял, но сообщения валились, отвечать всем неадекватным читателям не имело высокого смысла, а превращать тему в обычную грызню на уровне "сам дурак", не хотелось, поэтому вскоре я стал отвечать избирательно.
Достаточно было короткой ответной реплики, как словесная баталия продолжалась, причём было мало понятно, где продолжается обсуждение моего текста, а где уже идёт взаимное опускание участников дискуссии. Мне было ясно, что не та аудитория попалась, скажем, сцену перепутал. Как сказал один из участников этой дискуссии: "Стих хороший, но ты бы ещё на форуме сантехников его вывесил". В общем, не поспоришь.
Один комментарий запомнился мне особо, так как вынудил на ответную резкость на грани. Исчерпав приличные доводы и аргументы, один из ценителей написал, что мои стихи не вставляют, на что я ответил, что поэзия - не член - вставлять и не должна. Если я правильно помню, он с этим не согласился. Ну, каждый ищет в Поэзии своих удовольствий. Но я до сих пор пишу стихи, не удручаясь тем, что моя поэзия, как оказалось, не вставляет сантехникам.
7 августа 2014 года
Вокзальный подъём, к сожалению, редко бывает подъёмом духа. Так получается, к удивлению граждан, указующих дубинками на верные жизненные ориентиры забывшемуся сном народу, что пробуждение от удара дубинкой и окрика редко радует. Тут ничего не поделаешь: так уж устроен наш неблагодарный охранникам брат. Несовершенна природа человека. То есть не охранника, конечно, подгоняющего дубинкой жизнь и наступленье утра на вокзале, а наша, граждан, уклоняющихся от бодрствования и от своего гражданского долга.
На самом деле, они поступают не так уж скверно, так как вокзал - не лучшее место для сна, "зона повышенной опасности", как называют его в предостережении, озвучиваемом регулярно в помещении вокзала громким и выверенным голосом. Спать на вокзале, даже в охраняемом зале ожидания, опасно, но охранников чаще беспокоит занимаемое прилёгшим человеком место. Маленькому человеку много места не положено, так сказать.
Мне приходилось ночевать в залах ожидания и на Московском вокзале в Петербурге, и на Ладожском. Лечь на некоторые ряды стульев просто невозможно из-за поручней, а если лечь удавалось на другие скамейки, то бдительный очернённый форменной одеждой человек спешил исправить несправедливость сию, даже если свободного места вокруг было достаточно ещё для пары вагонов поездов дальнего следования.
Обычно люди встают быстро, сразу. Правильно делают. В самом конце января 2011 года одного не пожелавшего встать со скамейки человека детина не хилой пузом и ростом упрямо старался встряхнуть ото сна, колотя дубинкой с азартом этак, как будто воодушевившись от возможности послужить общественному порядку с рвением, которое служивого человека красит. В серьёзности его намерений сомневаться я не мог, потому внутренне приготовился к приближению старательного детины и, гася раздражение, быстро встал со своей скамьи, не дав повторить примеров усердия служебного на себе.
Сон прошёл. Детина тоже. В полупустой зал ожидания входил новый морозный день. Нужно было жить с ним и в нём. Жаль, что он застал меня немного сонным.
10 августа 2014 года
Да, я видел, как художник вешал свои картины по стенам выставочного пространства скромной библиотеки Толстого на 6-ой линии Васильевского острова в Санкт-Петербурге.
Апрель 2011 года освежил улицу сыроватым ветром, сдобренным моросью, и я отмахнулся от него на время дверью библиотеки. Гардероб, вопреки своим дурным повседневным манерам, ко мне не вязался на этот раз с требованиями снять верхнюю одежду, и я поднялся по знакомой со студенческих лет лестнице на второй этаж, где теперь отвели место для выставок художников. Выставки были бесплатными, и я временами захаживал сюда посмотреть на работы мудрёных и простецких мастеров своим исключительно любительским, непрофессиональным взглядом.
Краткая информация о художнике уведомляла то о больших заслугах и званиях старца рисования, которые обязывают посмотреть на стены в картинах, то о первых, но уже значительных творческих успехах молодой студентки Академии художеств, которую тоже пропустить мимо себя, не присмотревшись к ней и её картинам повнимательней, нельзя.
Некоторые работы представлявшихся на этих выставках художников нравились мне настолько, что я фотографировал их на камеру телефона, чтобы захватить с собой с выставки репродукцию красоты, таланта и художественной правды.
А в тот день в экспозиционном зале картины стояли, столпившись на полу, и только часть их была развешена по стенам. На стремянку влезал пожилой дядька и нервно, с напряжённым недовольством, перевешивал картины. Проворный старик не был похож на библиотечного работника и на работника вообще: те, отчуждённые от автора и его искусства люди, с таким нетерпеливым волнением и серьёзностью развешивать картины не будут. По этой серьёзности в отношении к полотнам читался явно человек причастный. Читался сам автор.
Им он и оказался после пары осторожных вопросов. Фамилия его была мне знакома тогда (сейчас забыл), как и картины, так как незадолго до этого я видел его небольшую выставку в музее-квартире художника Бродского на Итальянской улице возле Михайловского театра. После упоминания об этой выставке старик чуть смягчился, сбавил темп, но отвлекать его я не стал и, обменявшись ещё несколькими вежливыми репликами, оставил его наедине с картинами.
Странно вспомнить сейчас, но тогда знакомство с настоящим художником настолько важным казалось мне, что я изредка думал о встрече с картинами и вешавшим их и в метро, и в автобусе по дороге до снимаемой мной тогда у старушки, певшей в церковном хоре, комнаты.
Я по-хорошему завидовал тогда этому человеку, которому картины на его холстах реальней картины за окном, которому позволено уходить к ним, к полотнам, и в них от улицы и суеты. Этак с головой уходить, напролом. Я тоже хотел уйти. Да только всегда казалось, что и там жизнь догонит, застанет совсем неготовым к ней. И отберёт и краски, и кисти. Навсегда.
18 августа 2014 года
В 2014 году в Петербурге на набережной Фонтанки неподалёку от Невского проспекта был открыт музей Фаберже. Летом того же года, 29 июня, в музей с яйцами заглянул и я.
Догнав только что отправившуюся по залам с богатым расписным и эмалевым декором группу с экскурсоводом, я прислушался к негромкому сдержанному голосу тщательного рассказчика музейных историй и правд. Вещун истории дела Карла Фаберже и его фирмы рассказывал увлекательно, подробно о каждом из больших яиц, хранящихся ныне в экспозиции.
Кроме секретов, запрятанных мастерами в яйца при изготовлении (сам Фаберже делал тогда только проекты, общие замыслы и проработку идеи яиц, а воплощали их в материалах его работники, подопечные ювелиры) каждое яйцо хранит теперь и свою историю, биографию артефакта, судьбу вещи.
В экспозиции представлены не только яйца, но и другая продукция фирмы прославленного ювелирного мастера: от табакерок до окладов икон. К сожалению, в музее нельзя фотографировать, но в зале с иконами я не смог удержать себя и, осмотревшись и не обнаружив в зале охранника, сделал несколько фотографий.
Иконы эти ценны именно своим декором: сама живопись была обычна для той эпохи, которая уже решила возвращаться к подлинно русской, рублёвской, традиции иконописи, но так хороши были лики, что встреча с ними была тёплой и радостной. Для меня.
А бабуля из группы туристов ехидно смеялась над маленьким внуком, который, задержав её у икон, сказал, что они красивые. Наверно, малец ещё не знал, что красоту однажды распяли. И её и за неё распинают до сих пор на молве и не готовом к духовной красоте быте.
Впрочем, всё это такая мелочь по сравнению с первым, настоящим, распятием. Такая мелочь.
18 августа 2014 года
Вся та одиннадцатая в моей жизни осень вспоминается облитой сплошным серым дождём. Сначала этот дождь увязался за нами из деревни в город, в который семья переезжала суетно и в неразберихе, часто бывающей при переездах. Тем более, при переездах из деревни. Потом этот дождь то семенил за нами моросью по улицам провинциального городка, то бился ливнем в стёкла нашей только обжитой квартиры, снятой за скромные и сильно обесценившиеся после дефолта деньги.
Хмурое было время. Мрачное. И в это мрачное время мы не смогли взять с собой некоторых друзей, к которым были по-детски искренне и напропалую привязаны, друзей, которые могли бы сделать это время чуть светлей.
Животным тяжело даются переезды. Может быть, тяжелей, чем людям. Старый кот с нами не поехал - убежал накануне в лес. Кошку и котёнка взяли с собой. А вот собаке, восточно-европейской овчарке, места не нашлось ни в машине, ни в нашей новой городской жизни. Пёс беспокоился всю ночь, пока грузили машину. Выбегал из конуры, лаял. Тревожно так лаял, вопросительно. Утром машины выехали с разбитой грязной деревенской дороги на дамбу и ринулись из деревни прочь, в город. А он, пёс, так и остался там, на своём посту на цепи, которой был привязан и к конуре, и к дому, и к нам. Мы то ли наступали на город, то ли покидали, оставляли деревню. А он остался там один на один и с этой деревней, и со своей собачьей судьбой.
В городе несколькими месяцами позже девочка из другой семьи, с которой мы вместе переезжали, придя в гости, мельком, между делом так, сказала, что собаку нашу застрелил сосед, деревенский охотник.
А потом была жизнь. Новая, другая. Было не до собак и не до собачьих проблем: человечьи казались неразрешимыми. Не стану врать, что часто вспоминал после детства о собаке. Но я вообще не люблю, когда накатывает детство. Беспомощное, непонимающее. Но детские потери научили боли. И научили не заводить настоящих друзей, от которых придётся по-настоящему отказаться.
Собаки у меня больше не было.
19 августа 2014 года
На моей очень малой родине, в городе Шарья Костромской области, светочей культуры немного. Как писал тамошний поэт Александр Бурлаков про этот городок: "он ничем ещё не прославлен".
Конечно, и времени у него для славы было пока немного: городом этот населенный пункт, возникший как железнодорожная станция в начале двадцатого века, стал только в 1938 году, получив этот официальный громкий статус, но есть стойкое ощущение, что к славе он и не годен. По крайней мере, славных культурных свершений в нём не случается. Всё в узких, но крепких рамках провинциального вкуса.
Вряд ли могло быть по другому. Хорошо, что в городке было неплохое школьное образование, были крепкие профессионалы. Мне школьные знания, к примеру, позволили поступить в два петербургских ВУЗа, а то, что в своём университете я так и не доучился, школьное образование не повинно никак. И спасибо этим ремесленникам интеллектуальной сферы, что смогли передать свои знания, привезенные когда-то из других городов.
Это не пафос. Нет. Просто ничего лучше этих знаний пронизанная обывательщиной промозглая Шарья дать не могла. Увы.
3 сентября 2014 года
Я и не знал, что Петербург так часто бывает под дозой. Случался я на Невском летней ночью, видел его, разглядывал историю в камне, но современность выдавала себя и выдавалась, в основном, разгульными ребятками, мажорно шедшими "по жизни маршем" вдоль воспетого Гоголем проспекта, а вот искаженных дозой ребяток, к счастью, почти не попадалось.
То ли дело сегодняшнее сентябрьское утро, в которое я ушёл в 5:30 из дома, и которое я застал уже светлым на выходе из метро "Гостиный двор", одной из четырёх станций, на которых мне нужно было проверить почтальонов. Утро навалилось на меня трудным подростком в неадекватном состоянии, который силился раздать бесплатные газеты вакансий. Мне, к примеру, досталось шесть штук, которые он попросил выкинуть куда-нибудь. Он также попросил закурить, но прошение было мной отклонено.Рядом, заломив свои руки за спину, проходил полицейский, не находивший в сём мирном упорном труде ничего плохого. Вскоре из дверей станции вывалилась девица, которую трижды пришлось направлять к запрошенной ей "Казани" (Казанскому собору): одной попытки осмысления реальности в её состоянии было явно недостаточно.
В общем, утро удалось. Всем. Каждому своё.
4 сентября 2014 года
Петербургу нужно выбирать. Выбирать губернатора. Досрочные выборы назначены на 14 сентября 2014 года, а потому ещё за десять дней до важной для города даты возле станций метро вовсю раздают разные лозунги и обещания политических прагматиков в виде листовок и агитационных газеток.
Вот вышел я сегодня на "Проспекте Просвещения", взял протянутую мне газету с рекламой недоступных мне новостроек и спрашиваю, не было ли здесь женщины с синими такими листовками. "Вот она!" - решительно и без раздумий сдала товарища (или конкурента) работница агитпрома наших дней. Я поблагодарил её и объяснил своему почтальону, что я контролёр, сделаю 10-15 фотографий для отчета и не буду ей мешать. Стоявшая рядом с рекламным листком КПРФ женщина встревоженно спросила, буду ли я и её проверять. Я объяснил, что нет, не буду. "Тебя коммунисты проверят!" - подытожил кто-то из женщин. "А, да. Коммунисты всех проверят", - отшутился я.
Вернувшись домой, раскрыл агитлисток коммунистов. На одной из страниц Карл Маркс держал под мышкой "Капитал", а надпись под ним гласила: "Я вернусь!" "Не дай Бог!" - подумал я. "Впрочем". Но газету отложил. В сторону.
4 сентября 2014 года
"Но люблю свою бедную землю,
Потому что другой не видал" -
писал замечательный и пронзённый светлой стрелой поэзии Осип Мандельштам. Но иногда нужно повидать ту самую другую землю, чтоб полюбить свою. Не прочитать о чужих землях, их трудностях и горестях, а увидеть её, встретиться с ней, ощутить её на себе. Иногда и ехать никуда не нужно: встреть у себя на родине иностранцев, привезших сюда часть своего уклада.
Когда я проверял целый день бригаду почтальонов узбеков, понял, что общая культура в России есть, как и в любой другой стране. "Наше общее детство прошло на одних букварях, потому никому ничего объяснять и не надо", - пел Макаревич. У нас у всех было разное детство, но его озвучивали одни песни, ему показывали одни мультфильмы и фильмы, его заставляли читать одни книжки, а потому даже прожившие некоторое время в России узбеки, против которых я ничего не имею, не понимают многих шуток и намеков, которые схватывает чужой тебе россиянин.
И заходя в вагон метро, полный чуждых сограждан, ты слышишь родную речь и с иронией произносишь про себя: "Русские пришли!"
5 сентября 2014 года
Ольга Анатольевна, поддерживая не очень ровный и неуверенный наш разговор с ней, почтальоном, и контролером из вышестоящей организации, продолжая тему кино, призналась безбоязненно, что смотрит какую-то телепередачу, в которой Меладзе отбирает себе для благородного музыкального воспитания девиц.
Ольга Анатольевна, кажется, совершенно искренне сочувствовала певичкам, хоть и без эмоций. Дескать, "смотрят на них там, как под микроскопом". "Вот когда я смотрела девочек..." - начала снова старушка. "Вы смотрели девочек, Ольга Анатольевна? Хм..." - ехидно вставил я в эту глупую тираду про жертв жестокого Меладзе. Ольга Анатольевна не смутилась и сказала, что ей их, певиц, жаль. "Вы их ещё жалеете?" - вопросительно усмехнулся я. "Они же Вас не жалели, когда своими ужасными голосами резали Ваш слух" - сказал я, поспешив отвести от этой острой темы разговор с грубости на легкую шутку.
Прав же был Егор Летов в своём "Беспонтовом пирожке": "Любит наш народ слушать всякое говно!"
И мне уже не разобрать, взаимна ли эта любовь.
6 сентября 2014 года
Как утверждал в одной из своих ранних "сомнительных песен", вызывавших "смятение в умах" молодой Борис Гребенщиков:
"Долгая память хуже, чем сифилис, особенно в узком кругу,
Такой вакханалии воспоминаний не пожелать и врагу".
Вот я и не вспоминал о своих одноклассниках из деревенской школы в нижегородской области, где я учился до шестого класса, а они, повзрослев, вспомнили. К сожалению моему. И нашли в социальной сети в интернете.
К тому времени мы не общались лет 13 и вроде бы не очень сожалели об этом, потому я настороженно отнесся к появлению вопросов от людей из далекого прошлого, с которым и которыми у меня теперь, к счастью, практически не оставалось ничего общего. Но такт есть такт.
Вопросы были обычны, но один в мои бывшие тогда 24 года меня насторожил. "Как вообще жизнь-то сложилась?" - поинтересовалась бывшая одноклассница. "Вообще-то я ещё пожить хотел, а ты меня уже подытожила" - остановил я её.
Но почему-то было неприятно. Будто кто-то напомнил на диктанте об истекшем времени...
6 сентября 2014 года
Воскресным утром сего солнечного дня посреди сентября я отправился в ближайший книжный магазин сети "Буквоед": соскучился по хорошим книгам.
В магазине не было никого, кроме шустрого продавца, расставлявшего проворно нескончаемые книги, потому я смог спокойно выбрать недорогую, но интересную мне книгу "Афоризмы великих мужчин", с обложки которой показывал язык рисованый белым контуром на черном фоне Эйнштейн. Начало было многообещающим.
Придя домой, я взялся за книгу, первые двадцать страниц которой занял Вольтер.
Странно, что он как будто был "в теме", хотя перестал интересоваться жизнью исключительно по причине своей смерти более двухсот лет назад. Видимо, человечество не находит причин меняться.
Не хочу быть размашистым критиканом, и нам, наверно, повезло жить именно в наше время, которое, как догадался однажды поэт Кушнер, "не выбирают". Жаль только, что Вольтер оказался прав: "Мы оставим этот мир столь же глупым и столь же злым, каким застали его".
К сожалению, он не ошибся.
7 сентября 2014 года
Несколько городских суетных дней назад я получил в редакции одного знакомого мне несколько лет петербургского литературного журнала авторские экземпляры со своей статьей.
В этом "журнале писателей России", как он называет себя на обложке, мне доводилось быть опубликованным прежде стихами и прозой, за что я очень благодарен редактору, но теперь опубликована была моя статья, то есть публицистика - жанр для меня новый, но мне сейчас искренне интересный: в журналистских заметках я нахожу для себя новые темы, новые границы тем, новые способы их раскрытия.
Полюбовавшись на свою статью, я стал мельком разглядывать материалы свежего номера. В основном, читал только краткие биографии авторов: подробнее знакомиться с их литературой решил позже. Но мимо заголовка "Президенту Бараку Обаме" пройти спокойно я не смог.
Примитивный стишок говорил правильные слова затертыми казенными штампами, потому и слова эти о недопустимости войны теряли силу и казались ненастоящими.
"Обама обязательно прочитает, не сомневайся!" - произнес я про себя. "Блажен, кто верует", - заключил Грибоедов.
19 сентября 2014 года
Почему человек ищет веры в Бога? Потому, что потерял веру в человека. Или ещё короче: человек идёт искать Бога, потеряв человека. Человека этого отбирает смерть, или отнимают другие люди, жизнь. Как часто люди идут искать Бога в церкви и храмы после смерти близких, после потрясений тяжелым расставанием с ними.
Но бывает наоборот, и люди бегут от Бога к людям. Обычно человек бегает от Бога до этих самых тяжелых потрясений, пока ещё верит в человека, в людей и их силы, больше, чем в Бога. Он верит людям больше, чем Богу. Он не слышит Бога и заглушает Его голос шумом жизни и людским говором.
Но иногда люди убегают в люди, к людям из церкви, потеряв веру в Бога. Известны случаи, когда священники после такого побега пускались во все (или почти во все) тяжкие.
А вот вместе людям, миру, и Богу идти, видимо, никогда не суждено. Не по пути им. Да и слава Ему за это!
19 сентября 2014 года
В конце сентября 2013 года я оказался в отделении травмотологии районной больницы у себя на малой родине, в небольшом городе на северо-востоке Костромской области, после перелома ноги, произошедшего нелепо, но оказавшегося довольно серьёзным. Лежать на вытяжении мне пришлось более месяца, и только потом я смог стать на костыли.
За это нелёгкое время в палате, где я лежал, сменилось более десятка пациентов. Один свалился с крыши, устанавливая телевизионную антенну, другой насквозь порвал себе щёку сорвавшейся электропилой, третьему вырезали из руки застрявшую несколько месяцев назад пулю от пневматики. У каждого своя больничная беда. Превозмочь соседский трёп многим из них было проще: ноги позволяли им ходить. Я же был прикован к постели, и, так сказать, к гуще народа. Не смотря на это, близости с ним, с народом этим, я не ощущал. Обычный мужицкий трёп, сдерживаемый при появлении дам. Но время было весёлое - осень, а потому смеяться в больнице тоже доводилось. И нередко.
Вот сосед Никита, паренёк 12 лет, сбитый машиной недалеко от дома. Инвалид детства: атрофия одного из полушарий мозга. Впрочем, со вторым полушарием, видимо, всё обстояло не так плохо, ибо с реальностью оно справлялось. Временами. Вот бабушка Никиты идёт вытирать его досточтимый зад после того, как Никитос, как она его называла, навалил под себя, не воспользовавшись в очередной раз судном. Этой доброй традиции он придерживался неукоснительно. Уверенности его в правильности поступка не мог поколебать никто: ни санитарка, шипящая: "Опять, сука, навалил под себя", ни бабушка.
Вот Ольга, бабушка Никиты, убеждает его заняться науками, ученьем. К примеру, поиграть в "АБВГДейку", предназначенную, насколько мне известно, для дошкольников. Но "учить жизнь по учебникам" Никита не хочет: он переключается то и дело на бабушкино зрелище - телевизор с "Давай поженимся" и "Пусть говорят". Но так дела не делаются, верно? И бабушка подгоняет Никиту начать считать и читать, так как на днях придёт учительница из интерната. Никита хмурится, но вскоре рассудительно тянет: "Ну, пусть приходит. Пусть полежит со мной. Хы..." "Сейчас, полежит с тобой! Молчи хоть!" - одёргивает его зарвавшуюся фантазию Ольга. Никита продолжает счёт: пять плюс два? "Сколько будет?" - не унимается бабушка. "Десять", - ответствует утомлённый ученьем Никита. "Десять,,," - обречённо повторяет обессилевшая Ольга.
Вот сосед Мишаня, шестнадцатилетний футболист, вывихнувший на тренировке коленный сустав. На следующий день после поступления его в отделение молодая санитарка вкатывает в палату инвалидную коляску, чтоб доставить пациента на рентген. Миша, большой мастер онанирования, любимого искусства многих подростков, не оставленного им и в палате, несколько смущается и робеет перед реальной женщиной и понуро спрашивает без прежней самоуверенности: "Куда?" "На рентген", - отвечает санитарка. "Не важно, куда. Важно, с кем", - подшучиваю я. Санитарка, явно одобрив шутку, довольно улыбается, а я, силясь также довольно улыбаться, жду счастливого момента, когда они оба скроются с глаз долой. Хотя бы на время.
А вот сосед Пашка, двенадцати лет, собирающийся поступить в кадетское училище, и покусанный, очевидно, не по этой причине, овчаркой в своём селе. Раны рваные - чтоб не было заражения крови, ему колют антибиотики по нескольку раз в день. Укол очень болезненный, но кадету реветь не пристало, и Пашка крепится до последнего, всё-таки крича задиристо в конце: "А... Больно!" Но не плачет. Пытавшийся довести Пашку до слёз друг его больничный Мишаня, выкручивавший ему руки, внимательно, со сладострастием мелкой душонки, следит за Пашкиной реакцией на укол.
Аня, лучшая в отделении медсестра, делавшая укол, всё же не может сдержать своей женской язвительности и под конец говорит: "Ну, что ж ты, Павлик, кричишь. Вон Илюха, младше тебя, а как переносил. Не пикнул." Илюшка, мальчик восьми лет, сбитый машиной в своём селе, хочет, видимо, выкрикнуть что-то гордое собой, но, вспомнив о том, что в реальности всё было иначе, замолкает. Воспоминания о своём рёве и скулении перед каждым уколом, впрочем, недолго мучают его. Он видит рядом ухаживающую за ним бабушку, надёжную и большую, невозмутимую, поскуливает: "Баушка..." Просит что-то и вскоре принимается за очередной мультфильм про Шрека или подобного милого парня и весело посмеивается.
Да и можно ли иначе, когда по двору бродит такое весёлое время - осень.
7 октября 2014 года
В этот день посередине октября погода хандрила. Морось секла привокзальную площадь, перрон и всю округу. Я сел в проходящий поезд до Петербурга и на время покинул родное захолустье.
В плацкартном вагоне было сонно и спокойно. К соседке по купе то и дело подсаживался с навязчивым разговором попутчик. Он, насколько я понял, был её земляком, и общие темы у них находились. Его чрезмерное пузо так и тянуло к вязавшей что-то спицами девице, которая, устав от внимания, всё же держала себя в руках. Я невольно слышал весь этот трёп, бессмысленный и беспощадный.
Дойдя до описания улиц в одном из городов, болтун сообщил, что за улицей Мусоргского идёт Грибоедова "и других композиторов". "Все там эти мужички", - заключил детина, причмокивая довольно свою шутку.
Не знаю, больше ли ценили и уважали необразованные крестьяне девятнадцатого века барина "Грибоеда"? Но порой кажется, что наше всеобщее образование вместо пиетета и уважения к образованности и интеллигентности привило обратное: снисходительную усмешку глумящегося взахлеб над "шляпой" пролетария.
17 октября 2014 года
Жизнь часто отрывает нас от книг, от фильмов, от музыки. Отрывает бесцеремонно: то криком и шумом с улицы, то звонком. Ты оставляешь книгу и понимаешь, что чтение явно затянулось: с книгой интересно и хорошо, но книга не пойдёт с тобой на улицу. Да и ты её не возьмёшь. Можно взять томик, положить его в сумку, но улица громче, и мудрые книги стихают, замолкают на шумных проспектах. Книги и их умные авторы слишком мудрены для этих прогулок.
В книгах хорошо и уютно: там приятные собеседники, там всё написано, прописано. Но книга заканчивается, а жизнь остается. Остается прежней. И ты остаешься один на один с ней. Снова приходит время поступка, а не слов. Жизнь больше слов. И она не помещается в книги. Не поддается им никак. Увы. И от того всегда есть ощущение, что книги и их замечательные авторы оставили тебя, предали и надули. Может, именно поэтому некоторые в отместку бросают их сами и перестают читать?
17 октября 2014 года
Об играх разума искусством сказано немало. В девятнадцатом веке о них прекрасно писал Фёдор Михайлович Достоевский в своём "Двойнике", Стивенсон в истории про мистера Хайда, а в двадцатом эту тему подхватил и кинематограф (вспомните хотя бы знаменитый фильм с Расселом Кроу). Крупный мастер этих увлекательных игр Джон Леннон в 1973 году даже выпустил альбом с названием "Mind Games" (к сожалению, не самый удачный его альбом).
Люди любят следить за чужими играми разума. Чаще всего за ними следят те, кто играть в них сам не умеет, но старается судить, быть арбитром. Наблюдать за играми этими люди любят почти так же, как смотреть на игры без разума (футбол, хоккей, теннис). Казалось бы, что может быть смешней погони взрослых дядей за мячом? Какое-то малопродуктивное занятие, не так ли? Зато инстинктивно понятное, близкое невзыскательному вкусу подверженных пиву и телевизору пацанчиков. Понятны правила, понятна суть. Пусть суть эфемерна и лишена смысла (что меняется от попадания мяча в ворота?), но осилить такие футбольные идеалы по силам каждому неглубокомысленному пареньку.
А пытаться вникнуть в суть игр разума сложно. Пусть психиатр разбирается с этими, которые футбол не любят. "Ваще не пацаны!" - заключит возлюбивший мяч и ворота и с возмущением отправится пинать и забивать. Пока только мяч...
18 октября 2014 года
Поздняя осень, облитая бесстрастным солнцем, ещё не до конца охладела к людям, и те сентябрьские дни стояли тёплыми. Я занимался привычной для меня работой: проверял почтальонов, распространяющих по ящикам петербургскую правительственную газету. Мурат, тридцатилетний узбек, совмещал свою основную службу дворником с разноской газет. На предыдущих проверках контролёр из вышестоящей суровой организации характеризовал задержавшегося почтальона прямо и недвусмысленно, нервничая: "Ну, где этот почтальон сраный?!" Я не разделяю подобного отношения, но не могу сказать, что слышать подобный крикливый пренебрежительный отзыв было странно или неожиданно: это в характере жизни. По крайней мере, в характере улицы.
Подойдя к очередной парадной, мы застали на лавочке старушек. Те были увлечены обычной для таких лавочек беседой. Я не знаю, что произошло с Муратом: то ли он потерял нить, связывавшую его с реальностью, то ли эта нить здравого смысла показалась ему путами и оковами, и он решил порвать её беспощадно. Бодро и чуть развязно подойдя к старушкам, тридцатилетний почтальон произнёс с весёлой и приветливой развязностью, явно не соответствовавшей моменту: "Девочки, не откроете нам дверь?" Старухи отказались, но Мурата не убили.
Я сразу увидел в суровых русских бабах героиню известной песни Гарика Сукачёва "Моя бабушка курит трубку", которую "боятся все на свете пираты и по праву гордятся ей за то, что бабушка гробит и жжёт их фрегаты, но щадит стариков и детей". Я сразу обозначил свою позицию, вежливо поздоровавшись и спросив, не смогут ли они открыть дверь в подъезд. На возражения против "макулатуры" я отвечал, что это правительственная газета с адресной рассылкой для блокадников, пенсионеров и т.д.
Впрочем, доводы не действовали, и только выходивший в это время из подъезда человек спас ситуацию: дверь открылась, и вскоре я уже фотографировал Мурата за работой. Он быстро справился, и, не дождавшись, пока я сфотографирую газеты в почтовых ящиках, вышел из подъезда "поговорить с девочками", как он это назвал. Когда я подошёл к двери, из-за неё доносились недовольные и ехидные голоса старух: "С девочками он поговорит!" Выйдя из подъезда, я увидел то, что и ожидал: старухи обсуждали эпизод с Муратом, а сам он стоял у конца дома метрах в двадцати. Спиной к старухам. Я поинтересовался: "Ну, как, Мурат, поговорили с девочками?" "Да какие это девочки!" - отчаялся разочарованный почтальон. "Это враги!"
И я не спорю, что врагов достаточно кругом у каждого, но иногда приобрести их можно простым хамством. Это несложно. Но, как учил Пушкин, "учитесь властвовать собой". Надо держать себя в руках. И свою фантазию тоже. И узбекскую, и русскую.
24 октября 2014 года
Вокзал в российской глубинке, в небольшом провинциальном городе, октябрь в тот день окружил дождём и моросью. До моего поезда на Петербург привокзальное время тянулось в раздумьях, которые прерывали доносящиеся звуки голосов заполнявших зал ожидания людей. Одна старушка была особенно громкой, визгливой, пронзительной. Сидела она совсем близко от меня и разговаривала по телефону непрерывно. Так часто прикрываются телефонной беседой неуверенно чувствующие себя люди. Не слышать её не выходило. Обычные старушечьи заботливые речи, с которых она переметнулась на тему околорелигиозную.
Недавно у неё умер кто-то из близких с довольно редким именем Альберт. Её родственники отпели его с именем Алексей. Узнав о том, старушка заволновалась, ибо это, как оказалось, неверно: у имени Альберт есть церковный аналог. Я не запомнил его: это редкое церковное имя. Поняв, что отпели человека не с тем именем, она тут же заключила, что поэтому он и не приходит никому во сне. "Ой, что натворили-то!" - причитала сокрушённая этой ошибкой старушка.
А я б только порадовался за неё и за её оплошавших родственников, если за жизнь они "натворили" только это. Практически безгрешные люди. Хотя, быть может, это просто старческий склероз. Тогда и у Альберта, и у них могут быть проблемы. Ну, да кто без греха?..
28 октября 2014 года
В октябре 2014 года у меня случился приступ интереса к прошлому, который вылился в то, что я сходил сразу в несколько неведомых мне доселе петербургских музеев. Их в Граде Петровом немало, но так как во многих я успел побывать в прежние годы, то и пребывал в неведении, насколько их много. Сколько экспозиций ещё можно осмотреть, сколько музеев посетить. "Много неясного в странной стране", и "сколько чудес за туманами кроется", подметил Высоцкий. И за петербургскими туманами этих музейных "чудес" действительно немало.
В особняке Румянцева, что на Английской набережной неподалёку от Благовещенского моста, кроме парадных залов, воссоздающих обстановку эпохи просвещения и века девятнадцатого, сразу две больших экспозиции, занимающих каждая по нескольку залов на втором и третьем этажах. Это музей блокады Ленинграда и музей НЭПа. Первая из них прописана здесь уже полвека, с середины 1960-х, а вот вторая появилась значительно позже.
Проходя по залам, вглядываясь в изображения на стенах, рассматривая экспонаты и фотографируя, я старался узнать хоть что-то о музее у смотрительниц, так как позволить себе экскурсионное обслуживание не мог: на одного человека выходит дороговато. Дорогая память. Во всех смыслах.
В одном из залов, посвящённых блокаде, я услышал музыку: играла какая-то классика. Заметив сидевшую на стуле женщину-смотрителя, я поинтересовался, имеет ли эта музыка отношение к экспозиции, или это просто звуковой фон. "Это Шостакович", - спокойно, но с некоторым превосходством человека сведущего произнесла смотрительница. "А. Седьмая симфония?" Она кивнула. "Я не настолько хорошо знаю эту музыку, чтоб узнать", - отшутился я.
Вот так я не узнал Шостаковича в музее. Невежество? Возможно. Но как быть человеку, живущему во время, когда Шостаковича встретить проще в музее, чем на улице или по радио? Впрочем, каждой музыке - свои залы, своё время, свой слушатель. Так и должно быть.
28 октября 2014 года
Экспозиция литературного музея при Пушкинском доме (Институте Русской Литературы РАН) удивительна. Здесь, на втором этаже знаменитого петербургского здания на набережной Макарова, собраны личные вещи великих писателей, их портреты, редкие фотографии, скульптуры, первые издания самих веских книг русской литературы.
Можно ли человеку, испытывающему к русскому слову тёплые чувства и глубокое уважение, пройти без интереса и внимания мимо кинжала Михаила Лермонтова? Или его карандаша, вытащенного из кармана после последней для великого поэта дуэли? Мимо толстого, в прямом смысле, (даже очень толстого) журнала "Нива" с произведениями Льва Толстого? Мимо стола из гостиницы "Англетер", на котором Сергей Есенин написал своё последнее стихотворение?
И всё же из всего виденного мной в этом музее больше всего удивили волосы. По старой традиции, у покойника срезали клочок волос. И если волосы Николая Гоголя только оправдали мои ожидания: они оказались русыми, в точности такими, как я и представлял их себе, то цвет волос Сергея Есенина меня изумил. Вместо золотых "волос качнувшегося пузыря", я увидел несколько выгоревшие, почти седые и бесцветные волосы. Выгореть за годы, проведённые в музее, они не могли: волосы Гоголя значительно старше, но цвет сохранили. И эта мелочь, не имеющая, по сути, к великим творениям знаменитого рязанца никакого отношения (не в цвете волос суть), всё-таки почему-то ошеломила на мгновенье.
Удивило несовпадение моего представления об облике поэта со свидетельствами и вещественными доказательствами его подлинного облика. Пожалуй, такое же мгновенное потрясение художественного плана было у меня в музее Александра Блока на улице Декабристов в Петербурге весной 2011 года. Тогда меня поразила посмертная маска великого символиста: лицо казалось удивительно тонким, неестественно маленьким.
Как же сложно иногда узнать литературу в лицо или по волосам? Как же сложно узнать в человеке литературу...
28 октября 2014 года
В Калининском районе Петербурга есть газета "Пискарёвка", которую каждый месяц кидают исправно и упорно в почтовый ящик всем жильцам. И хотя избалованные типографскими подарками граждане часто недовольны, видя у себя в ящиках "макулатуру" подобного рода, в которой могут затеряться действительно важные счета за коммунальные услуги и прочая корреспонденция, я не спешу выбросить газету в урну и пролистываю её, читая наиболее интересные статьи.
В ноябрьском выпуске была, в частности, заметка о зажжении на Пискарёвском мемориальном кладбище вечного огня, потушенного на время планового ремонта. Я давно хотел сходить к мемориалу, и, так как карта в интернете авторитетно говорила о том, что моё нынешнее временное петербургское жильё всего в полутора километрах от кладбища, то я сразу отправился туда.
Пусть читатель не удивляется, что кладбище в черте города: город постоянно отодвигал эту черту от центра к окраинам. И вот теперь, к примеру, на месте, где во время Великой Отечественной Войны был аэродром "Гражданка", с которого поднимались прикрывавшие от вражеских налётов город истребители, сейчас находятся жилые дома и торговые комплексы на проспекте Науки и прилегающих улицах. Метрах в двухстах - метро "Академическая", а об аэродроме напоминает только памятник.
Вот и кладбища ( и Пискарёвское, и Богословское, на котором находится могила Виктора Цоя), бывшие когда-то на окраине города, уже давно поглощены им и взяты в кольцо новых жилых кварталов.
4 ноября - день праздничный, наверно, поэтому у мемориала на проспекте Непокорённых было много школьников, на которых я постоянно натыкаюсь последнее время в петербургских музеях. Их водят в музеи целыми классами, и, конечно, этим детям можно только позавидовать. Позавидовать их возможностям, которых, к примеру, нет в нашей Шарье, как нет её и во многих других провинциальных городах. Но вряд ли местные школьники эту возможность ценят.
В правом крыле мемориала находится небольшой музей, точнее, просто небольшая экспозиция, посвящённая блокаде Ленинграда. Экскурсовод рассказывает школьникам о том, что на Пискарёвском кладбище за время блокады было захоронено около полумиллиона умерших в блокаду. Сначала считали, что 420000 человек, потом 490000 (именно такая цифра прописана на стенде в музее), а теперь полагают, что 520000 человек. Точную цифру установить сложно.
Не все трупы вывозили на кладбище. По словам экскурсовода, некоторые старожилы с Литейного до сих пор помнят и могут показать места захоронения своих соседей там же, во дворах центра города. О том, как трудно пришлось ленинградцам, знают многие, но в музее я узнал ещё один печальный факт. Бежавшие от фашистов на Север жители псковской и других областей, оказывались в Ленинграде без документов, местной регистрации, а потому и без права даже на ту минимальную выдачу хлеба и продуктов, которая полагалась коренным жителям.
К знаменитому монументу на кладбище ведёт 300-метровая аллея, вдоль которой аккуратно выровненные холмы братских могил, на каждой из которых лежит небольшая плита с обозначением года (в основном, 1942) и изображением дубового листа (символ стойкости). На всём пути к памятнику из расставленных по всему кладбищу громкоговорителей доносится траурная патетическая музыка. На могилах и у постамента потрёпанные ноябрьской моросью с ветром цветы.
На пути к выходу я свернул с главной аллеи к одной из боковых. На стене, вдоль которой я проходил, повешены памятные доски от областей России и бывшего СССР в память о тех своих земляках, которые погибли при защите Ленинграда. Я видел только часть этих досок, среди которой была и доска от соседнего с нами Кирова. Наверно, была и от Костромы, но мне она не попалась.
По пустой аллее впереди меня медленно шла какая-то сгорбленная жизнью старушка. Возле доски от Киева она остановилась и, заметив меня, сказала: "Да... А вот теперь киевляне русских убивают... За что?.." Она плакала. Я кивнул, но, не поддерживая разговора, пошёл к выходу. Было неудобно перед этим человеком. Быть может, она была ребёнком в блокаду? Или здесь кто-то из её не переживших военных тягот близких? Что я мог сказать человеку, который, должно быть, видит во мне одного из поколения тех, кто вместе со своими старшими товарищами, поколениями наших родителей, довёл мир до этого состояния, сделал его таким. Таким, каким они нам его тогда, в 1945-ом, не оставляли....
11 ноября 2014 года
В "четвёрке" (четвёртом павильоне ЛенЭкспо) во время проводившегося на территории выставочного комплекса международного экономического форума в 2013 году даже ночью было людно. Конечно, ночные притихшие часы во время форума не сравнить с суетными дневными сменами работников, когда по всей территории ЛенЭкспо снуют толпы гостей мероприятия, его участников и обслуживающего всё это капиталистическое "великолепие" персонала. А "четвёрка" - это ворота форума: всех гостей пропускают через двери этого торжественно оформленного павильона, потому снующий народ здесь неизбежен.
Мне доводилось работать на форуме в 2011 году днём, в дневные смены, и "суету сует" я наблюдал небезучастно: вопреки предсказаниям Соломона, она не проходила. Не торопилась проходить. А спустя два года я вновь подрабатывал на форуме уборщиком, но в ночные смены. Платят там, кстати, неплохо. Для уборщика.
Одной из обязанностей нашей бригады была очистка мусорных корзин на ресепшене в зале и замена мусорных мешков в урнах. Мусорные пакеты с их содержимым собираешь в большой такой мешок для отходов.
Я был занят этой несложной монотонной работой, когда ко мне обратился паренёк из охраны. Таинственно, с подозрением, он подошёл ко мне и спросил, что у меня в мешке. Я сначала не понял, к чему он клонит. Мусор, ясно же. "Тут два ноутбука пропало", - пояснил он. На каждом столе действительно стояло несколько казённых ноутбуков. Чтобы развеять все неприятные мне подозрения паренька, я предложил ему ознакомиться с содержимым мешка с мусором. Он почему-то отказался, не стал. Экой чистоплюй! А ещё печётся о пролетарском имуществе!
Вот так Родина подозревала меня в нехороших поступках. Поступках, которые я не совершал.
27 ноября 2014 года
Прямо посреди жаркого лета 2013 года на 6-ой линии Васильевского острова в Петербурге сидел на невысоком металлическом ограждении музыкант. Он явно имел немалый стаж игры на улице, да и вообще стаж жизни. Об этом говорила не только его седая напрочь голова, но и репертуар: молодёжь на улицах редко поёт песни Макаревича. А этот дядька пел, подыгрывая себе скупо на акустической гитаре.
Когда я поровнялся с ним, звучала, кажется, сентиментально-меланхолическая "Три окна". Пел он, правда, без сентиментов, напротив, даже очень сдержанно, как будто отрешённо и отвлечённо взирая на себя и окружающую спешащую улицу со стороны. Я бросил ему нашедшуюся в кармане мелочь, и сел рядом на ограждение.
В то время я не оставлял мыслей о подобных заработках: хотел попробовать себя в игре на гитаре на улице, поэтому тему для разговора искать не пришлось. Вскоре из его слов стало понятно, что к искусству человек этот причастен давно. Можно сказать, он причастился искусством. Работал в театре, бывал в конце восьмидесятых на концерте Виктора Цоя, которого сам, правда, не поёт, но с восторгом отзывается об его потрясающей энергетике. Рассказывал, что на том сибирском концерте на время музыканты группы "КИНО" покинули сцену, а Цой остался спеть несколько своих песен под собственный гитарный аккомпанемент - по воспоминаниям моего собеседника, зал ревел. Он рассказывал мне про аскеров, работающих с уличными музыкантами, отвечал прямо на вопросы о заработке, о репертуаре. Поинтересовался, не корреспондент ли я.
Мимо спешила улица, мимо шёл петербургский июль. Одна женщина средних лет остановилась и сфотографировала нас за беседой. Заметив её улыбку, собеседник шутливо обратился к ней: "Вы меня поимели..." - и добавил, что неплохо бы за это заплатить.
Вскоре несколько монет упали к ногам музыканта: должно быть, это плата за его тонкое чувство юмора, не потерянное на шумной суетной улице и не спалённое дотла жарким летним солнцем.
29 ноября 2014 года
"Не надо думать: с нами тот, кто всё за нас решит!" - напевает Высоцкого шагающий в никуда по коридору психбольницы пациент. Кажется, он что-то понимает и начинает присматриваться.
На случай, если он вникнет в смысл песни слишком глубоко и примет её близко к сердцу, в коридоре отделения стоит койка. К этой самой койке привязывают простынями буйных в случае припадка. "Отправить на пять простыней", - так называют на своём медицинском жаргоне это санитарки.
Сначала больной пытается сопротивляться навалившимся дородным жирным санитаркам. Потом произносит матерную тираду с обещанием сексуально удовлетворить всех их на годы вперёд, как только его отвяжут. Потом стихает. На него перестают обращать внимание, и постояльцы лечебницы продолжают пребывать в шумном коридоре до отбоя.
Нельзя же оставить коридор, к которому свелась теперь их жизнь. Не может же жизнь пройти без них? Мимо них? Без их участия? Главное, "не надо думать", и тот, кто "всё решит", помнит об этом: таблетки будут вовремя.
29 ноября 2014 года
Сколько столетий во время неукоснительного церковного ритуала люди пьют кагор, едят кусочки специально старательно выпеченного хлеба и говорят, что они причастились крови и плоти Божьей!
Я вот сидел сегодня на органном концерте в лютеранской церкви святой Марии на Большой Конюшенной улице в Петербурге, вникал в звуки короля инструментов, слушал поющий органными трубами храм. Слушал и думал надо всей этой уютной, рассаженной по лавочкам, комфортной верой. Этакой верой без напряга.
Акустика храма и его убранство прекрасно подходят для концертов и слава тем, кто устраивает их. Концерты замечательны, не спорю. Но я не слышу в этом храме Бога: я слышу в нём орган. И только.
Какое приятное место с раскуренной ароматной свечой, чтоб подумать о Боге. Подумать о нём, пока идёт служба, и забыть о нём, выходя. Забыть Его в храме. Не взять с собой ни на улицу, ни в мирскую суету.
Ритуал. Я вот подумал: если все их предки сотни лет ежегодно причащались крови и плоти Божьей, то они давно всего Бога съели. И нет в хлебе и в вине Бога, нет духа, духовной пищи - есть обычная еда, пусть и освящённая праздником. Об этой ритуальной глупости, по-моему, ещё Лев Николаевич Толстой отзывался иронически.
Нет! Это не Богу хула! Бог - самое ценное, светлое и подлинное, что есть в человеке. Это только некоторый стыд за людей, которые превратили Бога в праздничное лакомство. Во вкусный хлеб, забыв, видимо, что "не хлебом единым". Лучшие люди причащались страданием, преодолением, испытанием веры своей, несением этой веры. На это уходили годы, жизни, судьбы. И лишь немногие могли сказать, что узнали, познали Бога, коснулись Его.
А толпы прихожан в спешном ходе ритуала пытаются отведать Бога, съев хлеб и выпив вино. И каждый год в церковный праздник им подают Его, как угощение и праздничное блюдо. И вот так они съели всего Бога, да только ни в них, ни в мире больше Его не стало. Увы!
1 декабря 2014 года
На днях довелось мне быть на презентации книги одного замечательного петербургского художника в библиотеке на Стремянной. Знаком я с ним шапочно, очень отдалённо: однажды публиковался в издававшемся им и его коллегами литературно-художественном журнале. Это было не самое серьёзное издание из тех, в которых мне удавалось публиковаться. Но общая гуманистическая направленность его, "восславившая свободу" и "милость к павшим призывавшая" в немилосердный наш век, не могла не вызывать симпатии.
Главное, что человек этот был знаком своей многосторонней одарённостью, различностью своих талантов. Получивший историческое образование и несколько лет преподававший историю в родном ВУЗе, он перешёл к вольному художеству, а также написанию книг, изданию журнала. Возможно, он ещё в чём-то преуспел, но и перечисленного, по-моему, достаточно. Достаточно для представления о том, какой талантливый человек представлял свою книгу декабрьским, охваченным морозом, вечером в библиотеке.
На презентацию пришло четыре человека, причём одна из пришедших была близкой родственницей автора, вторая, кажется, подругой родственницы. Я пришёл, увидев объявление в интернете. А четвёртым был случайный парень, которого библиотекарь пустила, чтобы он, оставшийся без ночлега, мог провести остаток сложного вечера в библиотечном учёном тепле.
Презентация была интересной: мы смогли и поспорить, и вспомнить великие судьбы знаменитых художников, и послушать интересную лекцию о заговоре потребителей. Возможно, я спорил слишком горячо, но, вроде бы, всё было в рамках приличия, и я вовремя остыл.
А вот тот случайный парень был очень показателен. Он показывал народную оценку ценности художников и творцов. Первые вопросы были от него. Кивая изредка, он одобрял, что там ответствует художник, приговаривая со всезнающим видом: "И так бывает, да". Впрочем, не стану потешаться над человеком в столь сложной ситуации. Я бывал в подобной: ночевал на вокзале и скитался по библиотекам. Хорошо, что парень вообще мог соображать и рассуждать о каких-то отвлечённых от улицы вещах.
И всё же, как символичен был этот парень, одобрявший со всей пацанской непосредственностью искусство. Дозволявший ему жить дальше. Как сложно признаться, что искусство, как и всё прочее: людей, их поступки, саму жизнь, - одобряют пацанчики и братки.
И так было почти всегда: покровители и защитники творцов находились среди тех, от кого надо бы охранять искусство. От кого надо бы охранять саму жизнь. И как-то не тянет смотреть шедевры, одобренные братвой, которую ты сам не одобряешь. И в этом тоже есть искусство. Искусство неодобрения.
5 декабря 2014 года
Старая Россия всю жизнь свою думала, что верит в Бога. А тут пришли её сыны, молодые революционеры, и объяснили ей, что молится она не Богу, а табурету, на котором стоит икона. Россия поверила и пустилась на старости лет во все тяжкие. Как говорится, "седина - в бороду, бес - в ребро". Так началась революция...
17 декабря 2014 года
В каждой учительской семье всегда есть, что рассказать. Мало того, что учителя имеют присущую интеллигенции слабость думать о главных вопросах бытия, судьбах России и т.п. и делиться придуманным. Но на их уроках часто происходят интеллектуальные падения учеников к подножию гранита науки.
Мой дедушка преподавал литературу и русский язык в сельской школе. Учителей не хватало, потому иногда он становился и физруком, и преподавателем других дисциплин. Благо, что человек он был образованный. Для деревни даже слишком. Любил он рассказывать историю про заядлого упёртого второгодника.
Урок был посвящён Крымской войне. Обычно шумный ученик затих, что-то рисуя в тетради. Класс выполнял задание письменно. В конце занятия на исчерканном листке второгодника красовалась сделанная им многозначительная подпись: "Бой в Крыму - ничего не видать в дыму!"
А ведь талантливый был парень! Да "среда заела". Кажется, его похоронили. Вместе с талантом. Зарыли талант в землю, так сказать.
4 января 2015 года
Я был свидетелем этой декабрьской ночи. Мне пришлось провести её в городе. На Невском проспекте в Петербурге есть крупный книжный магазин. Круглосуточный. Там на ночь часто приходят те, кому уйти от опасной, холодной улицы некуда.
Я сидел на одной из лавок, когда вышибала вытолкнул к выходу мужика. Бомжа, кажется. В перепалке их были слышны жалобы блюстителя порядка на то, что "у него тут таких уже собралось", и что их магазин назвали инвалидами из-за таких людей.
Я спокойно прошёл мимо препиравшихся, приостановился на выходе возле охранника, поинтересовался, когда откроется метро "Гостиный двор", выслушал и вышел на Невский в сырой петербургский декабрь.
Вскоре до меня донеслись звуки этой продолжившейся на улице сцены. Мужик матерился и пытался объяснить, чтоб не били по хромой ноге. Возле "Пассажа" дежурили двое полицейских. Они были веселы.
Я не досматривал сцену. Я не видел финала. Мне не хотелось смотреть, как человека выгоняют из нового года, из города, из жизни вообще.
4 января 2015 года
Я укрылся от декабря у знакомой. Встретился с ней в октябре на писательской конференции. Человек оказался отзывчивый - пустила переночевать. И хоть размещен я был на полу в спальном мешке, это значительно лучше ночевки на улице.
Впрочем, обременять еле знакомую девушку собой было неудобно, и следующие две ночи пришлось провести, забегая в круглосуточные магазины и кафе.
Я свернул с Аничкова моста на набережную Фонтанки. Ворота решётки Шереметевского дворца оказались открыты и ночи, и мне. Я прошёл знакомым путём через дворы на Литейный и свернул в арку к Фонтанному дому.
Я люблю сворачивать с суетливого проспекта в тишину этого дворика. В музей Ахматовой обычно не захожу, но погулять по дорожкам парка остаюсь часто.
Ночью ворота и калитка были закрыты. Над ними мигал индикатор камеры видеонаблюдения.
"Петербург, у меня ещё есть адреса..." - писал Мандельштам. И он мог прийти к Ахматовой. Я тоже пришёл сюда, но было закрыто. Хозяйки не было дома. Я опоздал. Где-то на полвека...
4 января 2015 года
Бога сложно найти в городе. Вот и Будду не везде можно застать. Петербургу повезло: на Приморском проспекте, 91, менее чем в километре от станции метро "Старая деревня", стоит Дацан. Этот буддийский храм был построен ещё в Российской империи: его открыли в 1913 году. В конце 1930-х работать он перестал по понятным тому времени причинам. Возобновил деятельность в 1980-х, в перестройку.
Я не вижу причин, мешающих познакомиться с чужой культурой, когда она совсем рядом.
Здание Дацана было в лесах: ремонт обещают закончить к осени. Но внутри храм замечателен. Часть замерзших в ожидании открытия дверей Дацана сразу отправилась наверх на приём к настоятелю. Другая проследовала в зал, где проходят службы.
Называется это действо хуралом. Для воспитанного европейской культурой человека это сомнительное удовольствие: утробные звуки походят на горловое пение шаманов. Разобрать в этом бормотании и вытье хоть что-то близкое к словам у меня не получилось. Я отсидел около десяти минут и вышел. Купил в лавке небольшую книгу о храме. И понял, насколько красивы и эстетически ценны христианские богослужения. Будь это лютеранский орган или православное церковное пение.
Наверно, для этого понимания и нужно было прийти в гости к Будде...
9 января 2015 года
"Всё, как у свиней", - говорили о семье хряка Натужного. И правда, всё у них было, как заведено, как положено. Положено свиньям. Свинарник свой, жена Умилена Хряковна. Поросята пошли. Девочки, мальчики.
Но поросята выросли. Да, несчастье это не миновало семью Натужного. Пришлось смириться с тем, что поросята выросли и стали свиньями. А взрослой свинье одиночество не полагается - надо семью заводить, иначе изведут злые люди всех свиней на земле. Весь великий свиной род. Народ свиной.
Крендель, старший сын Натужного и Умилены, всегда умилял мать. Но пусть теперь и внуки умиляют, решила она и стала высматривать сыну младому жену. Видать-то видала Умилена, что всё девки ныне непутёвые, не то, как в их с Натужным времена. Да что делать! "Жизнь невозможно повернуть назад", - цитировала она песню своей молодости и ещё внимательней и невзыскательней смотрела на молодёжь.
Конечно, как всякая порядочная свинья, Умилена знала, что лучше её детей никого нет на свете, но другие не знали, как водится, об этом. И она всё понимала. "Сэ ля ви", - хрюкала свинья по-французски.
Впрочем, всё обошлось. Как говорится, жизнь обошлась с Кренделем не очень сурово. Коллективными усилиями невеста была найдена. Несколько раз Крендель приводил её домой. Старшим свиньям девочка понравилась. Умилена находила великолепными её манеры. Братья завистливо приговаривали: "Свинья, что надо!" Или: "Та ещё свинья!" Старик Натужный отошёл в дальний угол свинарника вместе с сыном, поднатужился и с выдохом произнёс: "Я горжусь тобой, сынок!"
В один из таких приходов Крендель был как-то особенно возбуждён, нервничал, срывался на мать. Всё объяснилось, когда после возни в тёмном углу свинарника раздалось довольное хрюканье удовлетворённых молодых свиней. Старшие свиньи делали вид, что ничего в доме не происходит. "Мама, папа, мы решили жениться!" - заявил взволнованный Крендель. "Как? Уже?" - с деланым удивлением откликнулись старые опытные свиньи. "Нет, ну, дело ваше, но... Мы так рады!" И свиньи дружно захрюкали.
Отдавашка, так звали молодую жену, стала ходить с немного стыдливым потупленным взором перед родителями и близкими. Крендель, напротив, стал вести себя смелее и увереннее. Он даже хрюкать стал солидней. Вот так он превратился в уверенного в себе свина. Сила любви, что тут скажешь!
Вскоре мясник забрал Кренделя и тот погиб на скотобойне. Натужные горевали. Но их утешали поросята Отдавашки. Вскоре их огорчат её новые поросята, у которых будут другие отцы, но пока...
Пока жизнь продолжается. И пусть это только поросячья жизнь, свиньи ценят её: другой у них нет. Да и нужна ли свинье другая жизнь? Ведь не по-человечески же жить свиньям, верно? Вот и я так думаю...
18 января 2014 года
Петербургский музей "Анна Ахматова. Серебряный век" находится ныне в Автово. Создан он был Валентиной Андреевной Биличенко, преподававшей литературу в школе и настолько возлюбившей Серебряный век в русском искусстве слова, что ещё в 1976 году ею начато было формирование коллекции, ставшей впоследствии музеем.
Как объяснила мне одна из сотрудниц, в собирании редких экспонатов увлеченной учительнице стал помогать её муж, бывший в то время начальником порта. Слава им и этому доброму начинанию!
Музей великолепен. Конечно, квартира Ахматовой в Фонтанном доме, ставшая музеем в 1989 году, более подлинна. Но мрачный коммунальный быт её отражает советский период, а музей в Автово светел, пронизан искусством и одухотворенностью. Он как-то более тонок, изящен. При этом без напыщенности и вычурности, с большим вкусом оформлен.
Про один из предметов мебели я спросил, подлин ли он, пользовалась ли им Ахматова. Смотрительница объяснила, что это просто вещь той эпохи. "Эпоха пользовалась. Попользовалась", - заключил я. И знающая экскурсовод нашла это определение верным. Улыбнулись. Не то шутке, не то повадкам эпохи.
19 января 2015 года
Когда ты живёшь в четырёх километрах от памяти, грех не прийти к ней. Память о Викторе Цое жива во многих его почитателях, а вот он сам погиб, увы. Могила известного отечественного рок-музыканта находится на Богословском кладбище в Петербурге.
Тот январский день, в который я отправился к могиле Виктора Робертовича, заметало мягким тёплым снегом. Я вышел поздно - на кладбище уже смеркалось. У редких встречных я спросил, как пройти к нужной мне могиле. "До часовни и налево 50 метров", - объяснили мне.
Я шёл, чтобы сфотографировать могильный памятник. Прошёл мимо свежей могилы Михаила Горшенёва из "Короля и Шута". Какие громкие были люди. Громкая была музыка. Но её похоронили, и вот теперь её заметало тихим снегом. Сколько на этом кладбище известных своему времени людей, надгробий богатых. Все замолчали после встречи со смертью. И как-то неловко не то перед ними, не то за них.
Я постоял у цоевской могилы пару минут и пошёл домой. Рука не поднялась достать фотоаппарат и осквернить память последнего героя, фотографируя его в этом несчастьи. В этом молчаливом бессилии перед смертью. Я быстрым шагом пошёл рядом со снегом от места, где похоронена музыка. Музыка, которая "будет вечной, если я заменю батарейки"...
19 января 2015 года
Музей-квартира Архипа Ивановича Куинджи, замечательного художника, автора "Лунной ночи на Днепре" и других прекрасных полотен, находится в Биржевом переулке на Васильевском острове в Петербурге.
В тот октябрьский день город был опалён осенним не жарким солнцем, потому в мансарде было особенно светло и красиво. Дом этот даже называли "домом художников", так как в разное время здесь снимали квартиры те, кто ныне выставлен в лучших музеях России и мира. Всё же дольше всех здесь жил именно Архип Иванович. В квартире он жил со своей женой, а наверху, в просторной мансарде, работал. Вид из окон квартиры на стрелку Васильевского острова великолепен, что особенно ценил великий художник.
Сейчас в мансарде создана экспозиция с подлинными вещами мастера и работами его учеников, а также просто предметами той эпохи. У лестницы скромно, но с достоинством, стоит бюст замечательного Крамского, главы передвижников, который тоже жил в этом доме. Правда, раньше и не так долго.
Хорошо, что автор "Христа в пустыне" остался и у Куинджи. Я особенно рад был встретить его в этой квартире. Хорошо, что Крамской вообще остался. И в металле бюста, и в музеях, и в живописи. Пусть он подольше не уходит. Из них и от нас.
21 января 2015 года
Точнее, не доигрался, а доигрались: Самойловы - это целая актёрская династия. Со многими великими актёрами был знаком Петербург, но этой театральной семье он пожаловал ныне целый музей.
Так получилось, что в богатом памятью городе этот музей-квартира - единственный, посвященный драматическим актерам. Сейчас он является филиалом Музея театрального и музыкального искусства. Другие филиалы мне довелось посетить прежде, а в этот, на Стремянной, 8, я попал совсем недавно.
Временная выставка, посвящённая Бруно и Алисе Фрейндлих, перенесённые из главного здания музея на время ремонта балетные экспозиции - всё это великолепно. Сами Самойловы заняли только несколько залов. Скромно, как, наверно, и следует гостеприимным хозяевам. Людям, посвятившим себя сцене, на которой они доигрались до славы и до музея... Очень хорошего музея, надо сказать.
22 января 2015 года
В ожидании последней электрички на Петербург я разговорился с новой знакомой - уборщицей. Наша бригада специалистов по уборке, как это называется официально, возвращалась из посёлка Рощино в 60 километрах от Северной столицы с уборки коттеджа.
Женщине было лет пятьдесят. Лет, видимо, не самых лёгких, но и не самых тяжёлых: внешность её вполне соответствовала возрасту. А вот меланхоличный настрой, не свойственный обычно бурным бабам предпенсионного возраста, выдавал в ней человека необычного. "Тут что-то неладно", - подумал бы обыватель и стал потихоньку сторониться её.
А я не стал. Мне было даже интересно. Вскоре дама призналась беззастенчиво, что она - философ. Мы упомянули диалектику, и я, дабы предостеречь себя от интеллектуального удара умного человека, с иронией предположил, что она изучала Гегеля. Но с Гегелем философ оказалась не знакома. Диалектике её учила жизнь. И философ она "по жизни".
А мне давно кажется, что жизнь отучает от философии. Видимо, у нас очень разные жизни. Но места для Гегеля не нашлось ни в её, ни в моей. Увы.
24 января 2015 года
В ходе допроса потерпевшая Предлагалова, отвечая на вопрос, действительно ли подозреваемый Благородной пытался её изнасиловать, сокрушённо и с искренним огорчением ответила отрицательно.
Для завершения рассмотрения дела судья Дознавайко предложил провести следственный эксперимент, в котором участвовала вся мужская часть коллектива "Прачечной Грязноштанова". Потерпевшая охотно согласилась сотрудничать со следствием. Особенно воодушевил её эксперимент, в ходе которого выяснилось, что ни один здоровый мужчина не может не воспользоваться госпожой Предлагаловой, стоящей к нему спиной возле стиральной машины в подоткнутой юбке. Красота - страшная сила, всем известно.
Сотрудники прачечной все до единого вызвались участвовать в судебном эксперименте, поясняя жёнам и детям, что тут "дознаться до истины - первое дело". Хм-хм... Ни одному из следователей потерпевшая так же не отказала. В помощи следствию, как вы поняли, конечно.
Рабочий сход признал действия, точнее, бездействия, Благородного не достойными светлых традиций передового трудового коллектива прачечной и позорящими честь рабочего класса. За оскорбление пролетарской этики Благородному назначены исправительные работы в прачечной на участке госпожи Предлагаловой.
Мужики как-то перестали уважать Благородного. Бабы говорили: "в семье не без урода". Так род Благородных вскоре перевёлся. Во всей стране.
26 января 2015 года
Читал на днях исследование одного из сайтов о вакансиях. Опрашивали руководителей отделов персонала, приходилось ли им отказывать соискателю из-за его хобби. Оказалось, нечасто, но бывало. То татуировка не нравилась, то увлечение экстримом. "Хрен редьки не слаще", - сказали бы на Руси.
Меня покоробила одна фраза, сказанная о металлисте. Ему отказали, так как он "не захотел менять свои убеждения". Надо же! Какой нехороший мальчик! Удивительно, как поимели мозги страны, целых поколений. Сказал бы - капиталисты, но и советская власть, порожденная революционерами нон-комформистами, очень быстро стала воспитывать послушных приспособленцев.
Верность убеждениям, воспетая лучшими умами разных эпох, стала помехой в жизни, препятствием на карьерной лестнице. Система обслуживает тебя, пока ты обслуживаешь представления системы, пока ты воспроизводишь её. Так нелепо получилось, что непреклонные герои прежних книг теперь считались бы лохами и неудачниками.
Впрочем, "так было, так есть, и так будет всегда". Невоспитанные мальчики с убеждениями не нужны эпохе. Она воспитает хороших мальчиков, которые их, убеждения эти, меняют. За любовь эпох и понимание.
29 января 2015 года
Дом-музей Ильи Ефимовича Репина "Пенаты" находится неподалёку от посёлка Куоккала, который после Финской войны вошёл в состав России. Называется он ныне посёлком Репино и находится совсем недалеко от Петербурга. Добраться можно на городском автобусе. Проехать мимо улиц города и района, мимо памяти подпольщиков (остановки "Разлив" и "Дорога к шалашу Ленина") и прочих интересных пригородных чудес.
Я оказался у Репина в конце января, 25 числа. День был завален мокрым снегом и закапан оттепелью. Об экспозиции музея, удивительной и трогательной, можно писать много. Но я не стану. Скажу только о наиболее запомнившемся месте экскурсии.
На втором этаже, там, где была мастерская художника, есть редкий экспонат - подвесной мольберт. Когда у Ильи Ефимовича перестала работать одна рука, которой обычно мольберт он и держал, ему стали подвешивать доску для смешения красок.
Так и трудился он с красками наперевес. Так и жил, взвалив на себя искусство и живопись. Но не бросил в болезни ни картин, ни красок, ни жизни. Такая вот красивая верность кисти...
29 января 2015 года
страница Сергея Уткина на proza.ru