Страницы авторов "Тёмного леса".
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
У него фамилия была такая - Столет. Не еврей и даже не англичанин. Но фамилия курьёзная, может, потому и сдружился ещё в классе с другим пацаном - тоже с фамилией смешной - Монтроз - его в классе звали Матрос (или Конь, его имя тоже было ненормальным - Конрад) - а он и моря не видел.
Конечно, это была не дружба Ореста и Пилада - в школе вместе в горы ходили, ещё куда, если отбиваться приходилось. В юности часто в одних компаниях гуляли, да и с барышнями вместе ходили, и в кабаке сидели.
Но и то.
Столет был Ловрентий Палыч, и его такая дружба устраивала - вернее, он не приглядывался, как дружат другие. И порой месяцами друга не видел, да и не думал о нём. Чаще, чем специально искал, если дело какое, сталкивался в городе. Было время - останавливались, иногда заходили "по сто" - конечно, выходило по пятьсот, не в этом дело - иногда на бегу, иногда подолгу сосали пивко, бывало и молча, только словами перекидывались.
Монтроз - Конрад Генрихович - он по паспорту был даже не француз, и не немец, тем более - не грузин - испанец - правда, по-испански научился только в институте. Он тоже так дружил со Столетом - ну, не было такой потребности всех подряд грузить своими проблемами, даже друга.
Но вот сегодня Столет подумал о друге.
Прогуливался по проспекту Кирова, который все некультурные пятигорчане называли "Брод" - сокращённое от Бродвей, ну, там, где бродят - прошвыриваются по Броду.
Усилиями городских властей и на средства проныр, называющихся предпринимателями - какие, на хрен, предприниматели, если единственное необходимое качество - совать бабки чинушам? - пятигорский Бродвей становился милым северо-кавказским подобием Лас-Вегаса - вымостили бульвар фигурной плиткой, кое-где даже не скользкой, обмотали деревья лампочками, понаставили кафешек и платных сортиров - и стало культурно. Правда, многих это украшение оскорбило. Столет спрашивал у земляков: а чем же плохо, что через каждые пятьдесят метров можно выпить и пописать? И открыл: а плохо тем, что идёшь, скажем, по родному Бродвею, в карманах куки-фикусы перетираешь, а за столиками сидят рожи незнакомые и жрут, и пьют, да ещё с молоденькими девками. А что, нет 15 рэ на пиво? Ого! Пятнадцать! Лучше за восемь на Лермонтовской! Ладно, Столет-то помнил, как тот, который ненавидел эти новшества, как-то в прямом смысле с девушкой гулял по Бродвею и чуть не укакался, так как ближайший сортир возле "Космоса" был почему-то закрыт, тогда все пацану сочувствовали, он уссался и девушку бросил - а что мог сделать? Видимо, теперь зло взяло, что больше никто не уссытся.
Ну, то, что бабки одни мотают самые даже мелкие, а другие стольники зажимают, чтоб знакомого не угостить - это Столет ещё с советских времён знал. И не устраивать же сегрегацию, раздельное проживание бедных и жмотистых с одной стороны и богатых и мотов - с другой. Бедные убеждены в своём праве на лучшие городские места, а богатые просто занимают эти места.
Потому Столет и вспоминал своего друга и мысленно с ним полемизировал - признаться, мысленно было удобнее, потому что Монтроз был каким-то гипертрофированным логиком - он аргументировал всё убийственно непреложно, хотя ребятам попроще этого не было видно - Столет же в юности был любознателен и обстоятельно с логикой познакомился, так что оценить логику Монтроза мог... но сам был... не глупее, нет! - уже тыщу раз оба согласились, что у Столета тип мышления другой - и Монтрозу было даже интересно с другом "выковыривать из него мысли", как он выражался, так что оба они даже за водкой болтали о всякой всячине, не о том, кто, где и сколько нажрался и какой он хороший человек, а жена - с... Вместо этих насущных и вечных тем наши друзья болтали об абсолютно неинтересных вещах вроде происхождения физической Вселенной, математической теории катастроф и прочем. Ясное дело, на соседних столиках долго терпеть такое не могли, конечно, из-за такой чепухи бить в наше время уже не принято, тем более - мужиков в солидном возрасте, так что ребята просто увещевали отцов "базарить по понятке" и не употреблять таких слов, как "импликация" или, ещё хуже, "дизъюнкция, предикатная операция"... Какие слова предлагались.. ну, их писать, в общем... неприлично. Наши друзья ведь были с приветом: через слово не матерились, кто бы послушал - сдох - ни одного матюка. Столет и Монтроз матерились редко, лишь когда приходилось говорить о коммунизме, нынешней политике и городских властях - а поскольку они предпочитали говорить о том, что им было интересно, то и матерных словечек вообще не было.
Столет на этот раз критиковал книжку Монтроза об основах кибернетики - Монтроз эту брошюрку за свой счёт издал, сам целую науку придумал - а Столет не поленился прочитать и теперь только следил, чтоб вслух не заговорить - шёл по бульвару, иногда останавливаясь, увлёкшись, машинально разгребал палкой каштановые листья, парировал абсолютную Логику Монтроза.
Однако его досадовало, во-первых, что дай он слово Монтрозу... И, во-вторых, отсутствие бутылок - лето ведь кончилось - а со столиков не давали, ребята, следившие за порядком, не всегда были вежливы к старикам, крадущим со столиков пустые бутылки.
А обильное выпивание пива и разных "Попа-Гол" в сентябре как отрезало. Было отчего огорчаться.
День был тёплым - редкий в этом сентябре - так что молоденькие девчонки постоянно сбивали с мысли своим видом Столета. Он стал думать вот о чём: что все одеты нарядно - а он - даже и неопрятно. Правда, красивые туфли. Но эти джинсы - как ни внушай себе, что махры, заплатки и дырки очень модны... Ещё зелёная задница - не он её намазал, такие нашёл на мусорнике, не отстирал, конечно, сил не хватило. Хотя, что сделаешь без порошка... Он мыло сам делал. Как - секрет. То есть, гурманам лучше не знать.
И стриг его сосед Обойкин - хотя и говорил, что был при советской власти парикмахером - врал, наверняка, потому что даже в те годы стригли лучше. Так что парик - париком, а Обойкин - Обойкиным, - подумал неодобрительно Столет, разгребая листья, вовсе не искал бутылки. Просто - выглядел он наверняка на семьдесят, а ему до пенсии - жить и жить, хотя как теперь оказывается, - это уже проблематично.
Ещё он думал - вдруг дочка навстречу - может, кивнёт незаметно для своей компании - она-то его любит, но таким папашей не гордятся. Хотя вряд ли встретит - тысяча случаев, когда кого угодно в городе встретишь, только - не по заказу.
Упал каштан, Столет даже сперва не догадался - что это сверху падает? Забыл... Э, сказал он рассудительно -зря кепку не надел... Это раньше ему каштан был нипочём, а теперь - кто знает...
Он огляделся и сбился к другой мысли - смотрел под ноги да под ноги и забыл, что глаза подсели - люди на тротуарах казались пятнами и, возможно, двоились. А уж, глядя на них, стало ясно, что и домов он чётко не может разглядеть - зато помнит - вот, скажем, ресторан "Эрмитаж" - бывший, кажется, "Машук" - теперь что-то вроде неброского, но центрового места для каких-то обедов городского начальства - Столет вспомнил, как ресторан выглядит - большие окна, красивые двери.
А рядом - кафе... Названия он не помнил - только, что - такое же нелепое, как в НЭПе - но раньше здесь была Стекляшка - торты делали всегда настоящие. Интересно, как сейчас? Стекляшку Снесли, что-то нагородили, он вспомнить не смог, а отсюда не видел. И хотелось бы съесть пирожное. Но, даже будь у него деньги - видимо рублей пять - пустили бы его в таком виде?
Столет мудро признал, что вряд ли, хотя он был не грязен, не вонял мочой и прочим, не был, естественно, пьяным. Но - не пустили бы.
Он, затем, удивился, что сильно захотел пирожное - ну надо же! Вроде разучился хотеть.
Вот это да, вчера эта пятёрка была - нет, поторопился буханку взять - а ведь ещё от той четверть осталась, видите ли, сушить сухари - а о крысах подумал? И так в кастрюле хлеб хранит. Ну, ничего, и сухари будет...
Сейчас бы пирожное съел бы - просто попросил бы парня через дверь подать - любое, какая разница... Бисквитное.
Ну да ладно - теперь придётся обойтись.
Он усмехнулся, уличив себя в мыслишке, что вдруг пятёрку найдёт.
Ну да. Бутылку он ещё различит - и то, несколько раз зря нагибался - мягкая оказывалась. Путал.
Вот и трамвайная остановка.
Надо посидеть. Потом перейти на ту сторону - сесть в трамвай. Хорошо бы, кондукторша билет не спросила - выглядит он на пенсионера. А если скандал подымет? Он, вообще, в таких случаях ни слова не отвечал - тогда кто из пассажиров вступался. Иногда.
В январе такая стерва попалась - просто вытолкала его на вокзале. Но это было до операции - он бойко до общаги дошёл. Сейчас-то тоже дойдёт - только с передышками. И плохо идти от Нежнова до Транзитной - по верху тропинка неудобная, и лестница там плохая... А по низу - грязь такая...
Он выходил на Кочубея - идти дальше, но легче.
В общем, устал, вот и стал домой собираться. А сколько прошёл! От самого общежития.
Собирался до Цветника дойти, может, до Академички, на Горячку подняться - правда, были и внутренние сомнения.
И тут он увидел сидящего на лавке, на остановке друга.
Ну и ну. Тот его не заметил - читал книжку.
Выглядел старым - тоже, наверное, достаётся...
Столет чуть растерялся: подойти, нет?
Почему - нет? Очень просто. Монтроз тоже не знал, что друг болел - рассказывать ему про операцию?
Не рассказывать?
И он прошёл мимо.