Владимир Мильман. В синюшном Переделе

Окончено в Торонто в воскресение по окончании второй недели Великого Поста 15 марта 2009 г. в 2:55 дня.

Посвящается Роме Скачкову
ровеснику и другу моего сына.

Все права на эту пьесу зарезервированы её автором Владимиром Мильманом.

Во избежание недоразумений автор этой пьесы спешит предупредить, что хотя имя одного из главных героев этой пьесы и некоторые его замечательные черты и списаны с реального Ромы Скачкова, тем не менее, события и описания этой пьесы суть художественный вымысел автора: в этом и только этом смысле они правдиво соотносятся с реальной жизнью.

Мы хотим жить, мы не хотим выживать, йо, на всех наплевать.

Бояться не дело, бояться надоело. С улыбкой на лице сломаем стены системы.

Всё реально, не виртуально; наша жизнь игрушка - судьба фатальна.

Потабачим дальше. Не будет больше фальши.

Дружатся киски зажаты в тиски.

Проворными пальцами в танце щупал ягодицы; девчонкам это нравится - чего им злиться.

(Выдержки из русского рэпа.)

Действующие лица

Действие стартует в пост-перестроечное время в крупном северо-американском городе, не задерживаясь там перелетает за океан, в Россию, в районный центр Передел в 30-ти минутах электричкой от крупного-же развитого города российской перестройки, и лишь к самой развязке перелетает в исходную точку северо-американского континента, производя, впрочем, один и вовсе мимолётный перенос опять в Россию, о котором североамериканский герой пьесы даже и не догадывается.

Действие первое

Сцена первая - пролог

В темноте зала и сцены слышны по-человечески вполне счастливые звуки: сексуальная возня, весёлые звонкие женские смешки и словечки с мягким обволакивающим прононсом. Это вперемежку с глуховатой, но тоже мягкой бархатисто перебивающей тональностью голоса мужчины. Ну что-то вроде вот такого щебета выходит:

Она: Чем - бородой по шее... (смех) До груди достаёшь... (смех)

Она: (смех) Моя грудь - это тебе не труба - трубить... А ты чего это сейчас играешь? (смех) И не молочные это тебе реки - кисельные берега пока ещё... (смех) А живот мой тебе не рояль... Поскребись ещё... как мышка... ой щекотно... Нет, хорошо, (с лёгким придыханием) как хорошо... А у тебя пальцы как у женщины, Leo, нежные.

Она: У моей Leo-подружки бородка ну страсть какая мягкая...

Она: И совсем не щекотно... (с более страстным придыханием) Ах, хорошо... твоя рука, ах... да, да, ещё, хочу ещё...

Телефонный звонок взрывается; резкий по нежной этакой материи разрывает её грубыми ручищами. Опять. И опять. Стих.

Она: (чуть дрожащим голосом) Не бери. Мне страшно.

Он: Глупенькая ты... А он всё равно затих - говорить не о чем. Ну ты чего? И впрямь испугалась? Глупышка-Жюли-Жюлишка, ну чего-ты? Ведь это смешно - телефон всего-лишь... Ну хорошо, я его на какую-нибудь мелодию переставлю - ты от обычного звонка отвыкла. А ты знаешь, я вот запишу на него своим голосом: "я люблю тебя".

Она: (критикующе) Это пошло. (Переходя на иной тон.) А любишь?

Он: Люблю, Julie! Как последний дурак без ума от тебя. На меня это совсем не похоже. Я бабник, Julie, знаешь?

Она: Знаю. Мне говорили. Но сейчас мог бы об этом помолчать.

Он: Глупенькая. Именно сейчас об этом надо говорить - потому что я совсем голову теряю с тобой рядом. (Пауза.) Я хочу ребёнка от тебя. Совсем маленькую Julie или Жюльена. (Говорит тише.) Детей хочу от тебя... чтоб они прямо отсюда...

Она: (смешок и нарастающие придыхания) Хорошо, ах, хорошо... Как хорошо! Я тоже хочу... Но наверное не сейчас, а? Ах! Давай побережёмся, Лео... Мне... ах... тоже нужно чего-то достичь. Понимаешь? Ну ты понимаешь? Ах. Ну?.. А, ладно, а-ах, ну давай, ах, авось, а-пронесёт. А, ах, хорошо, хорошо, ах...

Опять на разрыв - этот отвратительный телефонный звонок. Требовательно. Сигнал за сигналом, страшно так, не переставая, поверх теперь уже редких придыханий - так только междугородний может звонить.

Он: (с неожиданным для него раздражением) Не могу... Чёрт! Прости, не могу больше. Как верёвкой хлещет по нервам. Гад! Дай я ему выскажу, что я о нём думаю, о суке. Прости. Я на минуточку. Русским нашим отборным матом выскажу, что я о нём, паскудине, думаю! (Венок на постели расплетается, и тень, это должно быть его тень, перемещается влево, в сторону телефона, подымает трубку.) Слушай, ты б...

Голос из трубки: (отрывисто, с надрывом, хрипло) Кто это?.. Лёвчик?.. Ты?.. Не слышал я от тебя раньше этого. Стоп!.. Не время. Потом послушаю... Стоп. Полный стоп, слышь, Лёва! Ромчика... потому-что... Ромы... (голос обрывается, клокочет. Пауза.) Ромчик наш... Нет... Нет больше, Лёва, его. Приезжай... (пауза) сейчас... Я тебе заплачу...

(Тот же голос теперь вдруг сухой и грубо жёсткий, будто его подменили.) Слышь, Лёв... приезжай... Без тебя, падло, хоронить не стану. Пусть хоть сгниёт.

"Бип-бип-бип" - зуммер. Силуэт у телефона замер. Через несколько мгновений другая тень на постели - теперь уже не только вычисляемо, но и видно по силуэту, что женская, перемещается вправо, в сторону торшера. Неподвижно сидит профилем, так что выгодно рисуется её очень женственно привлекательный контур. Когда делает движение вперёд, подаётся свет-фонарь в её направлении - это Julie включила торшер. Сидя так же разворачивается в сторону Leo, так что зритель одним мгновением увидевший её профиль теперь оценивает её в фас. Она теперь освещена, и оценивать есть что - Julie блистательно красивое, огненно-рыжее и вместе с тем очень мягко очерченное существо. Между тем, света теперь достаточно, чтобы видеть и Leo: статный и красивый молодой человек, со странной в наше время и при его возрасте "социал-демократической" бородкой - очевидно такое у него "возрастное" чудачество. Несмотря на бородку невозможно не заметить, что это знатная пара. Взгляд у Julie вопросительный, но Leo не может этого видеть - он сидит прямо, как оловяный солдатик, а в его левой руке свисающей на кровать забытая телефонная трубка. Только что включившая торшер Julie теперь плавно и красиво, что попросту у неё в натуре, отплывает обходя кровать от торшера к Leo, усаживается-взбирается рядом с ним на кровать и обнимает его со спины - никакой, впрочем, от него реакции.

Julie: (с особенной даже для неё обволакивающей мягкостью) Ну что? Что там, Leo? Что-нибудь с мамой? Не молчи, Леушка, милый, не молчи.

Никакой реакции. Julie гладит его. Затем своей левой рукой берёт его правую руку и мягко кладёт её к себе на грудь, но он тут-же отбирает и отодвигается. После небольшой паузы молча-же открывает шкафчик телефонного столика, достаёт ножницы и начинает с сосредоточенной решимостью обрезать края своей "социал-демократической" бородки. Julie осознаёт, что какие-то дела у него совсем плохи. Прижимается к нему. Молча гладит. Его остервенение не ослабевает. Она отодвигается и садится на край кровати рядом. Глядя в пол несколько секунд молчит - что-то бродит в её красивой головке. Потом произносит с напряжением, будто вспоминая, привнося откуда-то издалёка и вместе с тем на какой-то даже болезненно звенящей нежной ноте.

Leo задерживает остервенение, а она продолжает неспеша, будто раздумывая.

Это значит "любимый". С моим папой, французом, мама не говорила по-польски, но одно слово употребляла - это когда ему улетать надо было. Она панически боялась этих отлётов - на неё жалко было смотреть, но я её не жалела, я ревновала.

Теперь Leo медленно разворачивается к ней и наблюдает её говорящую.

А потом я ещё больше ревновала, когда он приезжал. Мама тогда его купала в ванной, отмывала, как ребёнка, а потом в спальне долго вытирала ему голову. Я стояла и смотрела пока можно было, потому что потом, я уже знала, она отсылала меня поиграть на улицу или спать. Я очень рано стала понимать, что это значит, и ревновала страшно. Старалась задерживаться и слушать под дверью. По-моему она это знала.

Она медленно-же отрывает взгляд от пола и глядит в его сторону. Их глаза сходятся и после небольшой паузы она повторяет с тем-же напряжённо-нежным усилием и значением.

Так они и застывают на несколько тоскливых секунд.

В темноте фонограммой характерный внутрисамолётный гул и вскоре объявление пилота холодным безразличным тоном: "Уважаемые пассажиры, наш самолёт идёт на посадку; пожалуйста займите свои кресла, выровняйте их в исходное положение и пристегните ремни. Мы приближаемся к назначенной цели нашего полёта."

Сцена вторая

По-прежнему в темноте слышится странный гул, собственно теперь это уже болезненное человеческое мычание, как от зубной боли, но глубже и страшнее. Затем из этого вдруг чисто звеня и будто пытаясь подавить мычание стартует женский выкарабкивающийся из боли голос.

Мать: Глубиною мудрости человеколюбно вся строяй и полезная всем подаваяй, Едино Содетелю, упокой, Господи, душу раба Твоего, Романа, на тя бо упование возложиша, Творца и Зиждителя, и Бога нашего.

Не молчи, Женяша, говори со мной... тебе легче будет... и ему, главное, Ромочке, сыночку моему ненаглядному, там легче будет.

Женяша: М-мм, м-мм... Я и не молчу, мама, я мычу, так оно лучше будет. М-мм, м-мм... Ему лучше уже не будет нигде, и вам, мама, легче уже не будет нигде, и мне нигде уже, мама, легче не будет, м-мм, а в мычании не так больно. Я хочу коровой быть. М-мм.

Мать: Молчи, не надо, не богохульствуй, Женяша, сегодня не надо, сегодня Ромчику моему помочь надо. Сюда, смотри, вот это надо теперь...

Тебе и стену и пристанище имамы... (продолжает молитву)

Женяша: (одновременно с молитвой) М-мм, м-мм...

В этот момент сцена высветляется. "Большая" комната в типичной "приватизированной" в своё время советской квартирке. Вдоль задника сцены составленный ради удлинения из двух накрытый поминочный стол. На нём всякая еда, простая и положенная по случаю, расставлена вперемежку с изощрённой по простым понятиям, то-есть попросту редко тут виданной. Взятое вместе это означает соленья (огурцы, капуста, помидоры, и пр.), грибы, много печённой и жаренной картошки, положенная по случаю кутья, холодец и пр., а с другой стороны почему-то ананасы, гранаты и что-то ещё в таком роде. Вдоль стола вперемежку с едой расставлены уже потушенные свечи: некоторые в подсвечниках любых сортов, а некоторые просто вставлены на оплавленные их основания в простые стопочки. Вдоль стола за ним всевозможные приспособления для сидения: стулья, табуреточки, даже доска положенная на по краям её расставленные два табурета. У этого всего стоят переминаясь мучаясь молитвой тусовочные люди. Все они с самого детства знакомы, в одном дворе выросли. Мать тоже, конечно стоит - она у левого края стола. Сразу за ней вправо единственная сидит и продолжает мычать раскачиваясь - Женяша. Сзади между ними начисто выбритый Лёвчик, сейчас за мычащую Женяшу перехватывающий предложенную матерью Ромы книжицу-молитвенник. Следом за Женяшей вправо сострадательно держит её за руку и склоняется над ней, но поскольку братва стоит, то присесть рядом не решается, Сашка-Плакальщица. Пустующее место за ней было очевидно Лёвчика, а следом за ним вправо - Сергей. Далее Князь, Сапожок, Убивчик и Сашка-Пъянь. Тем самым случайно или нет Сергей и Князь оказываются по центру стола.

Сергей: (очень жёстко, но сдерживаясь) Прекрати! Молись!

Лёвчик: (заглядывая в молитвенник ранее предложенный Женяше, вступает в попытке замять ситуацию) ...и Молитвенницу, благоприятну к Богу...

Мать и Лёвчик: (хором - она уверенно привычно, а он спотыкаясь следом)

...Егоже родила еси, Богородица безневестная, верных спасение.

Мать: (бегло оглядывает всех и горькой скороговоркой) Теперь вы все ребятоньки, заради Ромчика, кориша вашего... я сначала скажу, а вы затем повторите: "Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим" и перекреститесь. И ты, Лёвчик, радость моя, перекрестишься, ничего, заради Ромки, кореша твоего самого светлого, светлее не бывает (всхлипывает, но тут-же берёт себя в руки). Ну...

Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим.

Все перекрестились, но Лёвчик по неумению произвёл это на католический манер - не от правого к левому, а от левого к правому плечу.

Мать: Погоди, Лёвчик, это ты неверно, как нехристь... Для Ромы - вот так сделай.

Поворачивается к нему и крестит его по-православному его рукой, беря её в свою.

Да нет. Ты после головы и живота сначала к правому плечу, а потом к левому. Попробуй.

Лёва, медленно, думая, крестится, наконец правильно.

Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим (крестится медленно, думая, но правильно).

Мать: Мне сон нынче был - ты ещё летел, в самолёте, а Рома, Ромочка мой (снова всхлипывает, и снова быстро берёт себя в руки, крестится) в гробу лежал, в храме спал мальчик мой, при иконках значит,.. о чём я? (проводит пальцами левой ладони по лбу) ну да, мне сон был, что ты, Лёвчик, мне сын.

Сергей: Нет, мама, вам это вчера утром, вы вдруг ослабели и вздремнули, приснилось, я тогда вам ещё ответил, что я уже и сам, Лёвчику позвонил - мне не снилось, мама, я сразу знал, что Лёва теперь со мной за Рому будет.

Ну что ты вскинулся так? Рому от тебя оторвать было невозможно - забыл там? Ты как уехал - забыл, а от Ромы как живую часть отрезали. Ты сбежал, а он за тебя в Чечне воевал. Вот Женяшу оттуда привёз - тогда у него отошло. Он ведь любил тебя, Лёвчик, поболе, чем меня - родной ему крови, что всегда его, нашего Иисусика, опекал. У мамки нашей...

Мать: Он знает. Знаешь ведь, Лёва? Тебе, я знаю, Ромочка рассказывал.

Лёвчик: (поспешно) Да, я помню. У вас родить не получилось третьего - мальчик бы был. Рома для себя решил, что это я. Мне это понравилось.

Женяша: То-то ты, братик, не позвонил ему ни разу и ни одной строчки ему не черкнул. Харя ты, жидовская, а не братик.

Убивчик: Хе-хе, вот и резанём Лёвчика-жидовчика...

Даже, если он расчитывал ещё говорить, всё равно не договорил бы поскольку его сгрёб стоящий рядом Князь.

Мать: Женяша, деточка, помолись, доченька, тебе легче будет.

С этими словами она обняла Женяшину голову и прижала к животу. Потом присела. Запричитала. С этим, как по команде расселась-расслабилась вся тусовка. Князь тоже сел, но не прежде, чем щёлкнул больно Убивчика в темя - при этом хмыкнул, а Убивчик коротко пискнул-взвизгнул от боли и тоже сел.

Рома, Ромочка, Ромчик, где-то ты сейчас белобрысенький ты мой, голубоглазый. Как тебе там одному, моему сыночку? Что там деется с тобой, Ромочка. Я вот помолюсь за тебя, тебе там легче-то будет. Давай, Лёвчик. Женяша, Серенький помогните. "Там где двое-трое во имя мое соберутся"

Берёт книжку-молитвенник и встаёт. За ней следом - Лёва. Женяша и Серый не двигаются с места, а Женяша с началом молитвы опять начинает болезненно мычать и раскачиваться. Теперь уже, следуя братве, сидя, Плакальщица, сестрица Алёнушка, обнимает Женяшу и раскачивается с нею вместе - сначала тоже мычит, но как-бы колыбельно, а затем в паралель с молитвой начинает причитать. Её брат в правом конце стола сначала пъёт, а потом вдруг начинает вторить молитве подхватывая очевидные окончания, а доходя до припева вдруг громко всех перекрикивая воодушевляясь и спеша-опережая других - весь припев целиком, при этом как-то уж черезчур ретиво крестится. Князь тем временем со вкусом и увлечением налегает на еду, особенно на "изощрённую", но и простой не брезгует. Пъёт аккуратными и точными порциями - тоже с удовольствием. Сашок ест сосредоточенно и наоборот налегает на картошку, соленья и грибы, а пъёт стаканами и остервенело. Безмятежная слепая начищенная до блеска улыбка не сходит с лица Кольки по прозванию Сапожок. Ест он тоже "начищенно". Никто за этим столом не пользуется так умело и непременно столовыми принадлежностями, как это делает он. Особенно его любовные взаимоотношения с ножом привлекают внимание. Он нарезает плавным и мягким движением, и следом тщательно счищает нарезанное вилкой, а затем ещё хлебцем помогает и далее любуется на начищенный блеск прежде, чем вспомнит отправить вилкой отрезанный кусочек в рот. Убивчик - выискивает шмыгает по столу то щёлочками-глазками, то своими щупленькими лапками, ими безо всяких приспособлений, одними пальчиками, захватывает, забрасывает меж зубов и похрумывает. Так-же наливает и вбрызгивает выпивку - он пъёт только вино, а вся остальная тусовка - водку. Вдруг он замирает с серебряной вилочкой в лапках, быстро-коротко дёргает головой влево-вправо и уносит вилку прострельным движением под стол. Тут-же повторяет головное дёрганье-движение. И снова ест-пъёт. Шалый (Сергей) вообще не ест и не пъёт, а внимательно изучает тоже пока не прикасающихся к еде Лёвчика и Женяшу переводя сосредоточенно-задумчиво-суровый взгляд то на него, то на неё.

Святых лик обрете источник жизни и дверь райскую ("айскую" - Сашка-Пъянь), да обрящу и аз путь покаянием, погибшее овча аз есмь (мать всхлипывает), воззови мя, Спасе, и спаси мя ("асимя" - Сашка-Пъянь).

Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим (крестятся; Лёвчик по-прежнему делает это с замедлением, раздумчиво).

Женяша и Сашка-Плакальщица: М-мм, м-мм, м-мм...

Шалый: А что Лёва, ты бы подошёл к Женяше, обнял бы её сердешную и поцеловал бы; что ты нашу Женяшу цураешься будто она тебе чужая. Тебе поцеловать её, Лёвушка, что Рому поцеловать - они ведь одна плоть и кровь были, неразлейвода точно как ты с Ромой был. Ну подойди, оставь книжицу, мать и без нас с молитвой управится, и Сашок ей поможет, правда, Сашок?

Мать приостановила молитву и смотрит несколько пугливо и с просьбой на сына. Лёвчик удивлённо непонимающе тоже глядит на Сергея - Лёвчику неуютно ото всего здесь. Наверное он отвык. Женяша и Сашка прекратили мычать, и Сашка реагирует аналогично матери, а Женяша смотрит чуть перед собой и вниз и просто напряглась.

Сашок: А завсегда, Серый, ты же (лёгкий "Ик") знаешь.

Шалый: Ну зря ты, мать, остановилась, чего-ты вроде как испугалась, мать. (Выбирается из-за стола пробирается к матери и чмокает её в щёку.) Я как Рома, прости, мать, не умею, но Лёвчик, может. Они с Ромой на одно лицо. Иди, Рома, Лёва, то-есть (прости Господи), иди, ты уже раньше маму поцеловал, ещё поцелуй, не стесняйся - ей это надо.

Лёва ещё раньше положил книгу на свободный краешек стола и теперь послушно, но неловко пробирается к матери задевает и стулья и Сашку, вот только Женяшу обходит так широко, что аж задевает за нею чуть левее стоящий плэер. Видимо он задел его за стартующую кнопку потому что вдруг раздаётся разливается постукивает звенит музыка. Это вступление к "Журавли" (из репертуара П. Лещенко), и после вступления наконец мы слышим (в исполнении Надежды Бабкиной) низко-гулко и протяжно "Сквозь осенний туман Мне под небом стемневшим". Лёва просто вздрагивает от неожиданности и больше ничего, но на других вокруг него эта стартовавшая вдруг музыка производит очень сильное впечатление. Женяша сначала вся вытягивается одним движением вструнку и на несколько мгновений замирает. Мать лишь слегка поворачивает голову ухом к звуку и тем самым лицо больше к зрителю. Серёга вскидывает подбородок и его ноздри расширяются как от внезапной боли. "Слышен крик журавлей Всё сильней и сильней". Картина меняется: Женя приподымает плечики будто от ожидания удара и очень некрасиво и жалко начинает скулить-плакать, причём руки её так и остаются ненужными кулачками сжавшись в стол - в самый его край. Сашка хватает Женяшину голову, как раньше мать, и начинает шустро успокаивать ласкать. Даже на братву эта песня как-то суеверно отразилась - они просто замерли вытянувши лица. Мать-же сразу начинает бормотать.

Мать: Рома, Рома, Ромочка, пришёл-таки, заговорил, мальчик мой дорогой пришёл к маме, Ромчик, не оставил-таки нас...

И руки её вытянулись слепо, будто ожидая принять ушедшего столь неожиданно и ненужно от неё любимого сына в объятия. Между тем, Сергей встрепенулся, дёрнул головой на оба плача-причитания, затем схватился обеими руками за уши, чтобы всё это разом заглушить на корню, а песня меж тем безмятежно пропелась дальше: "Сердце к ним понеслось Издалёка летевшим", и следом вдруг пророкотал...

Шалый: Стоп! Стоп! Хватит, я сказал! Лёва - да щёлкни же ты, заткни магнитофон, наконец, ты что болезный совсем!

И пока за это время слышится "Из холодной страны С обнажённых степей" - он более не дожидаясь, не расчитывая на непутёвого Лёву, рванул коршуном к магнитофону и щёлкнул-оборвал дальнейшее звучание. Вслед раздался глухой звук удара - Шалый влепил Лёве за неумелость подзатыльник - чисто импульсивно, ничего такого не имея в виду. Лёва не ожидавший ничего такого налетел на стол, вдавивши в него собой также и обеих причитальниц Женяшу с Сашкой. Послышался звон посуды; что-то упало со стола на пол.

Вы ошалели все совсем? Да держись ты на ногах, Лев! Ты пъяный штоль - ничего же не пил-не ел, с чего-бы тебе пъянеть. (Реагируя на некоторое всё-же ещё всхлипывание баб.) Да бросьте вы! Что вы Ромкины помины в комедью ломаете, не стыдно вам? (Хватает Лёву дружески вроде, но больно за его шевелюру сзади и слегка, но больно - в одну сторону, в другую.) Понимаешь, Лёвчик, Рома эту вот "холодную страну" и этих кричащих журавлей очень любил, это последнее, что он слушал - оно там и осталось, а ты недотёпа включил.

Лёву Шалый уже за волосы от баб и стола отодвинул, но кроме того Женяша извернулась и воззрилась на Лёвчика.

Сашка-Плакальщица: (выразила-таки Женяшину скользнувшую мысль) Да неспроста это! Это Рома его руку, дружка-то своего навёл. Забыли что-ль как они вдвоём держась за одну ракетку в пинг-понг во дворе играли?

Все мгновенно возрились на Лёву и ему стало ещё неуютнее под этими взглядами. А Женяша вдруг совсем развернулась к нему и подавшись одним импульсом вперёд поцеловала его неожиданно в губы. Тут-же схватилась и отошла в левый угол комнаты, к окну - воззрилась в него. Лёвчик совсем ошалел.

Сапожок: Ни хрена себе! И ты это терпеть будешь, Шалый? Может мне этих милующихся вывести во двор, к курятнику, слышь Шалый, я мигом...

Князь хмыкнул, но тут-же влепил Сапожку - тоже импульсивно - подзатыльник.

Шалый: (резко и жёстко) Заткни рыло, Сапог, а не то я тебе его заткну! (Лёве.) Ну ты чего застрял? Ошалел совсем? Целка ты нецелованная что-ли? Это был сестринский поцелуй, так что ты не раскисай. Шёл-же, ну и продолжи, к матери - ей твоя ласка нужна, не видишь разве - маму мою всю трясёт. Иди. Всему тебя учить надо. Ты за Рому теперь - врубайся...

Лёвчик теперь остерегаясь всех предметов обстановки пробирается к матери и целует её, как и Шалый, в щёку. Мать обнимает его точно как раньше Женяшу за голову и прижимает к себе. Закрывает глаза и тогда начинает гладить и ласкать, как только ласкают любимого сына. Открывает глаза, взглянув на Лёву слегка вздрагивает и легонько отталкивает его от себя. Шалый наблюдает это всё пристально.

Погоди, Лёва, у меня для тебя подарок есть - от Ромы.

Быстро выходит влево и столь-же стремительно возвращается - с бежевым свитером сложной ручной вязки. Протягивает Лёве.

Надевай. Он Ромин был - мать вязала. Теперь твой.

На лицах Женяши и матери одна и та же болезненная гримаса.

Мать, ты скоро перестанешь различать. Лёвчик и Рома - одна душа. Что с того, что этот не белесый. Волос покрасить можно, а душу не покрасишь. Ты же в Бога веришь - не я же! Пока Лёвчик есть - и Рома с нами. Я не оговорился ране - пойди, Лёва, обними Женяшу, чтоб Роме там легче было. Видал ведь - она уже в тебе Рому учуяла.

Совсем уже не в своей тарелке Лёвчик переминается с ноги на ногу, так что Шалый в итоге нетерпеливо со спины подталкивает его. Женяша поглядев на это демонстративно снова развернулась к окну. Лёвчик со всегдашней своей виноватой улыбкой приближается к ней и взяв руками за плечи слегка прижимается к ней со спины. Мгновение Женяша не реагирует, а затем разворачивается и влепляет Лёве наотмашь пощёчину. Мать вздрагивает и торопливо берётся за молитвенник. Встаёт и отходит к нескольким вывешенным правее стола иконкам. Теперь уже молясь она кладёт земные поклоны.

Агнца Божия проповедавше, и заклани бывше якоже агнцы...

Далее её молитва звучит фоном всему, что происходит. Она читает отстранившись целиком (по поводу православных молитв "Об умерших" см. в комментариях). Припевы "Благословен еси Господи..." громко подхватываются всякий раз Сашкой-Пъянью. Он также время от времени подхватывает очевидные окончания некоторых читаемых матерью слов. При этом он продолжает есть и пить, а на лице его нарисовано благоговейное выражение.

Сапожок: (со смешком) Ма-аладец, Курчавая! Наша кровь - не зря тя Роман трахал!

Немедленная реакция Шалого - он разворачивается и дёргается в сторону Сапожка. Князя реакция - с лукавой усмешкой он вскинул голову в сторону Шалого, проверяя его реакцию, а оценив её, он тут-же подхватывает Сапожка за грудки, приподнимает слегка и с силой, двигая тем самым и стул вместе с телом шлёпает его спиной и головой о стену. Раздаётся глухой удар и хруст. Сапожок делает импульсивное движение вырваться, но быстро сдаётся. К этому моменту прямо через стол, что тем самым больно наезжает (только правый из двух составленных столов) на сидящих с той стороны и с охами они оказывают сопротивление наехавшему столу, Шалый оказывается с ножом у горла Сапожка.

(теперь Сапожок истерично кричит) Прости, Серый, случайно сорвалось! Я-ж только хорошее имел в виду. Я похвалить хотел! Не надо!

Князь: Ладно, оставь, Серый, он сдуру. Ты же знаешь - он туп, как з-ца. Я его хорошо труханул. Кровища вон по стене! Не хватало на поминках Ромы поножовщины.

Шалый роняет нож и протягивает руку за голову Сапожка. Вытягивает оттуда руку - она не сильно, но в крови. Резко отодвигает правый стол, опускает голову Сапожка, пробует голову в разных местах.

Шалый: В полном поряде. Кожу рассёк. Ну ты тоже дура, Князь! Думаешь от разбитой пустой башки нам на поминках легче было бы, чем от поножовщины? Он, сука заслужил, конечно, но если ты такой лобастый, то что-же силу не меряешь? (Сапожку) Расслабься, жить будешь. Ешь и пей, Рому вспоминай. Но ещё раз из ж-пы выпалишь, хотя это и на поминках Ромы - всё равно убъю. И у Женяш...

Сапожок: Ну, Курчавик, Женяш, ты-ж знаешь, что я тебя люблю, что ничего я дурного в виду не имел. Прости, дурака, Женяш!

Сергей: Ладно. (Меняя тему и обращаясь к Лёве.) Роме всегда интересно было, но ты-ж, бляха, молчал как партизан, ну вот ты и расскажи теперь ему, самое время. Мать вон говорит - он тут, верно, мать?

Мать: (на мгновение отрывается от молитвы, поворачивает голову в сторону сына, вставляет) Да, сынок, конечно да. Да, Серенький, он витает тут, с нами прощается, тошно ему. Но ничего, скоро, недельку только ему ещё с нами маяться, а там, на девятый день, ему, Серенький, легче будет. Ромочке нашему скоро совсем хорошо будет (всхлипывает) - лучше нашего. Ты не бойсь, Ромочка - там хорошо, тут так не бывает...

Мать зачем-то обводит взглядом помещение, будто проверяет каждого в нём, или Ромчика своего выглядывает по углам, и когда взгляд её доходит до того дальнего от неё угла где с напряжённым вызовом замерла Женяша и где Лёвчик неуклюже переминается не зная куда ему себя деть, она вздрагивает и начинает в слёзы лебезить...

Ведь там он, Женяша, вот именно так он тогда стоял, когда оседать стал и за тебя, любимую он немощно так ухватился, как за хворостиночку, но ты, Женяша, не могла, не могла ему помочь, ну почему, почему тебе Господь силы не дал помочь ему, Женяша, деточка, он тогда бы может и дальше жить мог?! Женяша, он поехал вниз, а ты сразу запричитала будто ты знала, что нет спасения ему, почему, Женяша, ведь он никогда сердцем не болел - он ничем НИКОГДА НЕ БОЛЕЛ, Женяша! (это уже с переходом на крик.)

Сергей бросается к матери, а Женяша только начинает качаться молча и выть-мычать, как и раньше, но много громче, заглушая всё. Сашка-Алёнушка дёрнулась было к ней, но Лёвчик, всех удивляя, её опередил и снова обняв Женяшу стал качаться вместе с ней, и она уже не сопротивляется.

Сергей: Ну ладно, мать, я так спросил, подтвердить только.

Мать вдруг резковато отодвигает его и истово снова переходит на молитву, возвращается к ней создавая фон всему происходящему. Сергей оборачивается к Лёве и стартует, как-бы с некоторой обидой.

Слышал, Ром, прости Господи, Лёвчик? Не видишь ли, что я всё оговариваюсь, тебя Ромой называю. Это неспроста, это потому, что и ты за него, и он всё ещё тут. Видишь, ты и Женяшу уже обнимаешь. (Женяша тут-же резко отталкивает Лёву.) А он-то всё ещё тут, витает над нами, на нас глядит - а чего глядеть? Скучает видать, тоскует, что ему нас покинуть надо. Вот у тебя есть оно теперь: облегчи душу - она виновата. Ты ведь знаешь, что ему задолжал. Говори с ним, рассказывай.

Лёвчик: (вкладывая в это всё характерное его натуре ощущение виноватости) О чём мне Серёжа говорить? Я не знаю.

Сергей: Налейте ему. (Сашок-Пъянь юрко суетится-наливает, подбегает-подносит, но стопочку) Переливай в стакан, не мелочись, Сашок, не на базаре. (Сашок ухмыляется и юрко переливает и доливает стакан до полного.) Ты ничего ещё не пил сегодня, Лёвчик, оттого и не врубишься никак. Я всё наблюдаю за тобой. И за ней (кивает на Женяшу). Она страдает. У неё это по-своему. Она позавчера ещё говорила с ним и ни у кого ещё ни в одном глазу не было, насчёт того, чего приключится. Ты один никак не врубишься... Ясно - издалека прибыл. Ромку забыл. Пей значит! Ты даже, когда на помин Ромин подняли - только пригубил - я всё вижу. Не годится, Лёва, никак не годится. Ты за него теперь. Вот и врубайся. Пей за него - я тебе помогу (перемещается к столу, наливает себе). Всё выпьешь, до конца. Вот, вместе - пошли-поехали. (Рома собирается пить.) Нет, погоди, на троих нас надо - этот стакан Ромин (подливает туда символический грам). Вместе. На твой помин, Рома! Теперь поехали! (Пъёт до дна и Лёвчик с ним.) Ну а теперь говори ему.

Лёвчик: (начинает не очень уверено) Ром, ты прости меня. Закрутился я там. Знаешь, Ром, там суеты всегда много. У меня эти пробирки и мышки. А потом гуляем - пул, ну, то-есть биллиард. А потом снова пробирки и мышки - а потом пишешь, пишешь, пишешь до опупения, а шеф подписывает - противно это. Тогда идёшь в пул, в биллиардную то-есть.

Женяша с остервенелым каким-то интересом начинает глядеть на Лёвчика. Бормотание молитвы слегка приостанавливается из угла, но с Серёгой наливающим ещё один полный стакан Лёвчику снова возобнавляется. Лёвчик механически принимает стакан и унесенный мыслями ненароком выпивает до дна.

Но, знаешь, Ром, когда я всё-таки вспоминал о тебе, странно так вспоминал, каким-то мягким полубредом, вроде ты рядом со мной стоишь и я даже не думаю об этом, а просто вместе мы вдаль одной и той же воде глядим - это у нас на озёрах там. То ли на бережку в трёх-четырёх-пяти шажках от костра, где ребята песни, да нет, не горланят, Рома, поют - они у нас умеют. Я и сам умею, ты же знаешь, но тут я отошёл и мы с тобой не думая друг о друге стоим и глядим вдаль воде. А может и куда на лодке плыву, плывём с тобой, стоим во весь рост: она шаткая, а я твёрдо стою и не думаю о тебе, но как-то всё одно ты со мной стоишь - может на соседней какой лодке, что по какое-нибудь моё плечо вдоль скользит. А вот и шум всё нарастает и нарастает и весело становится, что мне, что тебе - знаем порог хороший сильный бурный клокочет на нас летит, вот самую малость осталось, а вот он и налетает. Нас вмяло в лодку и мы уже одним дыханием рулим: вниз-вверх, вправо-влево - всё гремит-рычит, а нас не повалишь-не повернёшь, мы в своих правах, в своей силе, в своей стихии. А Рома? помнишь теперь, что это ты вместе со мной там был? Что никогда нас ничто не разлучало?

Голос его всё возрастал и под конец он очень громкий стал, потому что что-то с ним и впрямь происходит. И подставленный ему сейчас третий стакан он тоже до дна лихо опорожняет - что-то нашло на него-наехало. Вообще-то из середины этой его речи вся братва уже, не только Женяша на него свирепо как-то жадно уставилась, и мать снова приостановила молитву прислушиваясь, а как имя её сына упоминается вздыхает приподымая плечами груз вдоха и крестится, но в момент, когда Серёга лихорадочно наливает ему третий стакан и Лёва пъёт, она снова переходит к молитве - ей много там есть чего читать, она-то знает.

Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим.

Лёвчик: (вдруг стихнув) Или, Рома, знаешь, у костра сидя, в огонь глядя, когда ребята пользуясь моментом гитару подсунут и я не зная сам как пою и что пою, но они говорят, что хорошо - тогда вот глазами моими мы вместе в огонь глядим, и вздохом-выдохом моим мы вместе поём, или уже потом без гитары подбородком о колено упершись сидим, ты во мне - я в тебе. Тогда, брат, тоскливо-хорошо, и тогда я могу и упиться так, что уж потом не знаю, чего я там наделал-набедокурил - ребята и девочки наши только утром многозначительно посмеиваются. А мы, Ромчик, никому не говорим, но мы знаем, что мы с тобой вместе не помним что набедокурили. Не наигрались мы с тобой, видно, вдосталь, Ромчик, а...

Ему вдруг перехватывает спазмом горло, и он силится откашлять, но это не то, что откашливается. Так что он замолчал и сел на стул, что по сцене на треть влево, как-то там в процессе его речи образовался - верно Серый подставил. Опустил голову, опустил руки, свесил с колен. Мать теперь уже не обрывает фоновое бормотание молитвы, а Шалый пристроил ещё и стул для себя рядом.

Шалый: Ты посиди, Лёвчик. Теперь ты отдохни. По совести заработал. Ишь ты какой? Не изменился. Точно Ромчик. Тот тоже всё молчит, молчит, а потом вдруг как разговорится. Вот так значит ты там время проводил пока Ромчик тут в Чечне, а потом и с нами тут, мыкался. Интересно. Канада, говоришь? И паспорт у них должен быть не наш... какой иной. А интересно, какой он, покажи.

Эй, кто-нибудь дома есть? Хозяин? (Сидя на стуле наклоняется и глядит ему снизу в лицо.) Паспорт-то покажи - братве интересно.

Лёвчик безразлично суёт руку во внутренний карман куртки и достаёт-протягивает Шалому паспорт. Вместе с этим движением у него вываливается из кармана пачка бледно-салатовых купюр, в народе говорят "зелёненьких" - попросту долларов. Шалый принимает паспорт, замечает и пачку купюр. Поднимает её достаточно высоко.

Это братве тоже может быть интересно, но вот этого-то я как-раз и не просил. Ты с этим поосторожнее тут. На, Лёва, слышишь? (Купюрами вправо-влево вращает его голову орудуя по щекам и подбородку, расшевеливая - Лёва явно сильно запъянел и плохо соображает. Шалый слегка повышает голос.) Я, Лёва, твои зелёненькие назад в куртку засунул, ясно? (И он в поддержку своим словам купюрами-же адресует по сторонам, к братве-свидетелям, а затем суёт деньги назад.) Ладно, кончился на сегодня Лёва, пора Лёве спать. Помоги кто-нибудь.

Очень быстро подскакивает с большим интересом наблюдавший последние действия Шалого Убивчик. Он подхватывает Лёвчика спереди, как бы обнимает его, но в силу разницы роста оказывается и под ним. Кряхтит, но уже на помощь подоспели и схватили с двух сторон под руки Сапожок и Сашка-Пъянь.

Лёвчика совсем не держат ноги, он мычит, а его волокут трое. За этой четвёркой идёт-распоряжается Шалый. Женяша недовольно-насторожено глядит им вслед, а Князь насмешливо-понимающе оглядывает сперва Женяшу, а потом и всю лихую четвёрку провожает взглядом.

Князь: (когда Шалый поравнялся с ним - протягивает к нему руку) Серый, ты мне паспорт дай, а то чего доброго утеряешь - ему ведь без него не уехать, не пустят. Я в сейф его схороню.

Шалый: Ладно. Но смотри код не смени - понял?

Князь подбирая паспорт кивает. Кавалькада достигает молящейся матери и тогда впопад-ли, невпопад, но громко и с надрывом - наверное от Лёвчиковой на нём тяжести - вступает и Сашка-Пъянь...

Благословен еси, Господи, научи мя оправданием Твоим.

Мать: (продолжает молиться, выводя теперь молитву из её статуса фоновой в полный голос - там, где её застало действие. Ну, например)

Упокой, Боже, раба Твоего Романа, и учини его в раи, идеже лицы святых, Господи, и праведницы сияют, яко светила; усопшего раба Твоего Романа упокой, презирая его вся согрешения.

Затемнение. Фоновое бормотание молитв об умерших не останавливается.

Сцена третья

На сцене по центру на заднике - окно спальни, слева от него кровать повёрнутая условно "вдоль левой стены спальни", а на кровати Лёвчик спит, нет, он уже только лежит проснувшись и прислушиваясь ко звукам; даже на локте приподнялся напрягая слух, силясь понять-переварить. Это его-то зрение, что к темноте привыкало, надо полагать упомянуто раньше. А справа от окна - на подстилке точно собачонка свернулась под одеялом клубком и слегка всхлипывает временами - Женяша. Более в спальне никого. За окном чуть светает.

Лёвчик: Женяша? Это вы? (Быстро садится.) Почему вы на полу? Вы... почему вы плачете, Женяша? Что-то было не так... вчера? Я что-то натворил? Вообще, где мы?

Женяша: (зло) Это спальня, моя... Наша с Ромчиком. Я на вот этой кровати всегда спала... ну и он со мной. Два ещё дня назад мы на ней спали, вдвоём... а теперь вот иначе...

Лёвчик: (морщась, силясь понять) Что же я тут делаю? Почему я тут? Я что набедокурил-таки вчера? (испугано) Я вас не трогал, к вам не лез? У меня это бывает, когда выпъю... Бога ради, не мучьте меня, скажите...

Женяша: (уже присела на своей подстилке) Вы мне как раз только и нравились, когда выпили вчера, а сейчас вы мне не нравитесь совсем. Я вас всю ночь ненавижу. Если бы вы полезли ко мне вам худо пришлось бы.

Лёвчик: Ну да, конечно, у вас хорошая охрана - и поделом было бы мне.

В это приблизительно время впервые стартует неспешная лирическая мелодия собственно русского танца.

Женяша: Плевала я на охрану, сама бы справилась. Уже справилась однажды - не помните? Охрана-то, как раз, спит и видит обнаружить вас в моей постели, и не так как сейчас, а вместе со мной. Так что пока ими только пол-дела сделано. Как щека - не болит?

В это приблизительно время заканчивается русского танца мелодии дважды повторенная тема.

Лёвчик: (механически пробует ладонью почему-то не правую, а левую щеку) Вроде нет, а что? Падал?

Женяша: Упал бы, да не дали. Правую пробуйте - по ней я вас влепила.

Лёвчик: (столь-же механически пробует правую, но говорит заинтересовано) Да нет, вроде, ничего. Так всё-таки лез?

Женяша: Не сами - вами командовали. И в постель не сами легли - вас положили. Но всё равно. Зачем вы приехали?

Лёвчик: Вы дрожите - вам холодно. С вас одеяло спало - укройтесь. Нет, вы лучше идите сюда. Тут тепло.

Где-то тут снова стартует коротенькое двойное повторение неспешной лирической русской темы.

Женяша: Вы и сами туда-же? И без вас тошно. Бог мой, как тошно! Понимаете ли вы, что Рома два ещё только дня тому, в точности там, где вы сейчас сидите - сидел. Вот так-же точно сидел он, как вы сейчас. Только мне тогда тепло было. Тогда нам обоим тепло было, а сейчас ему холодно - и мне значит должно также быть. Совсем холодно. Только я, гадина, не хочу - мне это страшно. (Вдруг кричит.) Страшно мне это - понимаешь? Пусть, пусть-же мне хоть просто холодно будет!

Лёвчик: (искренне) Вы потому там спите? О нём думаете? А я вам мешаю.

Она смотрит на него, как на ненормального. Конечно - он заслуживает своей оплеухи. Ничего не соображает.

Женяша: А где же я ещё могу спать, если на кровать вас, как ком, взгромоздили.

Лёвчик: Ну да, я понимаю. (Смотрит на себя, на неё) Я одетый и вы одетая. (Она с ненавистью смотрит на него - он спохватывается по поводу сказанной им глупости.) Простите, я совсем не то хотел сказать. Я хотел сказать, что мы с вами не выспались оба. А вы ещё и на полу. Знаете что, вы теперь ложитесь тут, а я внизу. (Слезает с постели и отходит в сторону - мол "путь свободен") Вам хочется, чтоб я ушёл, я понимаю, но куда я уйду? Вы знаете, мне плохо с ними всеми. Мне всегда с ними плохо было, хоть я их всех с самого малолетства помню. Мне в этой стране только с Ромой хорошо было. Остальные меня били. (К Женяше.) Ну что-же вы? Путь свободен.

Женяша странно как-то смотрит на него. Он очень уж не такой как тут все. Подымается и подходит к постели. Поводит по ней рукой. Лёвчик продолжает.

Нет, это тоже не совсем правда. Тут много было и хорошего. Очень много. Но с Ромой нам было понастоящему хорошо. Я всегда чего-то такое выдумывал и он это всё подхватывал. Чего мы только ни творили. Мы были ещё та парочка. И при Роме меня жидом никто не смел называть. Не столько Ромы, сколько Серёги боялись. Но я признаюсь, я Серёгу не очень любил - я его тоже боялся. Он какой-то непредсказуемый всегда был. Вы не заметили?

В данный момент оба сидят поджав под себя живописно, но каждый по своему колени. К этому моменту музыка смолкла. За окном совсем рассвело. И слышится фоном бормотание всё той-же молитвы. Лёвчик сидит на полу - где раньше лежала Женяша. Ему холодно, но не хочется, он вроде стесняется натягивать на себя одеяло.

Женяша: (тоскливо глядит на него сверху) Знаете, Лёва, вы сядьте рядом. Меня тоска заедает, а от вас каким-то миром тянет. Правда. Уже третий день мира тут нет. При Роме всё казалось нормальным тут. (Замолкает в невесёлой задумчивости.) Казалось. В этом-то и загвоздка. Казалось. (Лёвчик уже стоит рядом - мнётся.) Садитесь. Я вчера вас ненавидела, а ночью хотела зарезать... Что вы ухмыляетесь - правда. Вон там, руку поглубже под одеяло засуньте. (Лёва всё равно ухмыляется.) Ну что вы стоите, Лёва, не трудно-же, подойдите - под одеялом вглубине. (Она говорит так спокойно-серьёзно, что Лёва не выдерживает, и хоть не верит ни черта, но идёт туда и проверяет. К своему ужасу он вытаскивает оттуда большой и острый кухонный нож.) Ну вот - я же вам сказала, я собиралась вас им зарезать.

Женяша: Ну и, пожалуйста, положи его на стол, нет, лучше назад под одеяло, от греха подальше и иди сюда, ко мне.

Лёва слушается, но выглядит он весьма ошалело.

Садится. Она заботливо укрывает и его и себя одним одеялом. Молчат.

Лёвчик: (не выдерживая) Ну и почему ты меня не зарезала, Женяша?

Женяша: (очень серьёзно) Что-то меня остановило. Я вообще-то неверующая, но мне всё время чудится, что он тут, рядом. Вроде как я по его указкам поступаю. Вам так не кажется?

Лёвчик: Мне казалось, что мы перешли на "ты". Как хотите... Нет, мне насчёт Ромы так, как вам не кажется. Я думаю, это потому, что вы его ещё третий день назад тут обнимали - правильно?

Женяша: Да, но он не хочет, чтобы мы об этом говорили, (подчёркивая) ты и я.

Лёвчик: (как бы продолжая) А я и вообще не могу вполне взять в толк, что его уже нет, но это тоже естественно - я жил вдалеке и он был для меня, как данность. Это правда. Я не забывал его - он просто куда-то в меня вжался, а я и правда, ленивый. Плыву по течению любимой моей реки - жизни. Люблю я так плыть. Покойно и хорошо.

Замолкает, задумался. Вдруг снова явственно раздаётся та же струнно-смычковая музыка в сопровождении фортепьяно и оркестра. Это уже быстрая живая часть (с 3мин 8 сек. диска). Лёвчик вздрагивает.

Что это, Женяша? Откуда это? Тут в наше время никто кроме моего жида-бати классическую музыку не слушал.

Женяша: (почему-то под одеялом поёживается; отвечает не сразу) Сапожок тренируется. Он на балалайке играет.

Лёвчик: Что за ерунду ты порешь. Я вправду спрашиваю - интеллигенты тут какие поселились соседями? Кстати, уж если точно, то Сапожок играл на домре. Хорошо, между прочим играл. Правда. Ещё играет? (Замолкает вдруг. Задумывается. Вспоминает.) Неужели он? Он правда любил с утра пораньше тренькать, всех будить. Мой батя за это его уважал, хотя однажды я думал мой батя Сапога убъёт... Неужели он? Он теперь классику по утрам слушает? Обалдеть можно.

Женяша: (опять так серьёзно, что ей такой не возможно не верить) Не слушает, он играет. Я же сказала - тренируется.

Лёвчик: Ну я-ж, Женяша, не совсем ещё идиот. А как-же оркестр?

Женяша: (довольно раздражённо) Нашли тему - Сапожок. Вот если всё по Серёгиному сложится, то у тебя будет личный шанс ему похлопать. "Хозяин" тут оркестр устроил - ну, конечно, ему Князь подсказал, кто-же ещё? Он бы сам ни в жисть не додумался. А может Анна, законная его - у неё свой интерес есть. Или Жанночка - ну та просто малохольная - сестрёнка "хозяина". Нет - я всё-таки думаю, что Князь. Так широко только он думает. Это он наверное Анне подсказал - они вместе "хозяина" головой ворочают. Но Князь "хозяином" быть не хочет, ну не у нас, во всяком случае, да и не дай нам Бог... Что это я всё о них, с тоски что ли? А... ну да, Сапожок. Так вот Сапожок в нём - первый солист. На народном инструменте. Под него дирижёр и остальной оркестр играют, записывают и запись ему дают, потому как наш талант лучше всего тренируется ни свет, ни заря по утрам. Рома этого выдержать не мог, так что раньше наш дом был от этого свободен, а теперь Сапогу можно - Ромы нет; ну и сегодня Сапожок поставлен нас с тобой сторожить. Всё понял? Вопросы есть?

Лёвчик: Есть. Что ты так психуешь? Он же классно играет. Разве не слышишь? Действительно талант, батя мой прав был.

Женяша вдруг разворачивается и влепляет ему со всего размаху пощёчину.

(ошарашено) Ей, ты чего, ненормальная? D?j? vu. По-моему, это вчера уже было, нет? (вдруг тихо) Да я понимаю, Женяша. Ты прости. Глупый я разговор завёл, ненужный. Не ко времени. Но я просто не пойму, что ты по этому-то поводу так бесишься? (самому себе) Неадекватно. (ей) Знаешь, а ведь это отвлечение какое-ни-на-есть - от сплошной тут на всём тоски ровным слоем. Роме бы эта обстановка не понравилась. Так что давай встряхнём её? Ну, например, если хочешь, объясни, что тебя в его музыке так раздражает? И Рому что раздражало?

Женяша: (зло) Отрезали! Сам узнаешь. Тогда поаплодируешь. (Вдруг резко меняет тон на жалостливый.) Ром, обними меня, а?

Лёвчик: А не вмажешь опять? Слушай, тебя-же всю трясёт. Под одеялом трясёт. Женяша, ты не простыла на полу? И... (совсем тихо) - Лёва я, слышишь?

Женяша: (пропуская его слова и по-прежнему тихо, но уже не жалостливо) Не так обними - по настоящему.

Лёва разворачивается. Одеяло неподдерживаемое более падает. Лёва вообще горячий парень, бабник, и от этих неожиданных слов он враз загорелся, "врубился", как сказал бы Серый. Он очень умело и точно обнял Женяшу, а она независимо от его науки впилась очень жадно в его губы. Лёва весь ощутил её внезапно с такой ненасытной остротой, которую, казалось бы не остановишь-не охладишь никак и ничем - далее катись вниз по склону горы, по жизни, которую он так лениво и сильно любит, но вдруг... трезвость ледяным ушатом окатила его с ног до головы.

Лёвчик: (еле слышно) Прости, Женяша, пока не могу. Рома ещё здесь. Он смотрит.

Женяша: (зло-истерично) Именно поэтому - дура! Он это ты! Как же ты не понимаешь! Поэтому он для тебя тут - и он смотрит, что это ты! Мне так сейчас это нужно, Рома! Врубайся же ты, наконец! Рома! Очнись!

Гаснет свет. Слышна молитва фоном. Поверх неё в темноте...

Лёвчик: Не могу. Потому что я не Рома - Лёвчик я. Прости, Женяша!

Действие второе

Сцена первая - пролог

Канонада. Слышны разрывы то ли снарядов, то ли бомб. Крики, в основном по-русски, но также и по-чеченски. Крики, когда по-русски, вроде таких:

Мама, мамочка, я боюсь! - и следует детский плач.

Смотри, третий дом упал. Там, где Ритка живёт.

Теперь уже не живёт... - и прочее в таком роде.

Поверх всего этого чётко - остальное выведено в фоновый шум - следующий в торопях и полуистеричный обмен репликами:

- Мама, папа, что же вы, бежать надо - приближается!

- Женя, Женечка, Женяша беги! Мы следом. Нельзя без документов!

- Да, ты беги, беги Женяша, я немного еды нам подберу. Не боись - это наши тормошат - в нас не попадут. Не стой, да не стой-же ты,

(вдруг с особо нежно акцентированной растяжечкой и ударением на "ха")

(Неожиданно переходя в пронзительный крик)

Топот каблучками по лестнице; затихает и... через несколько секунд - рвущий барабанные перепонки взрыв. Абсолютная тишина. Новый обмен репликами:

- (тихо) Мама? Мама? (Далее уже крик всё-таки, истерический крик, а затем он перемешивается с тоскливым нытьём). ПАПА! Папа-папа-папа! Женя это, Женя. Это Женя! Женя-ша! Мама-папа, мама-папа, мама-папа, ма-ама-па-апа! Это Я! (Женяшин голос)

- Девушка, вы уходите отсюда. Тут нельзя одной. Темнеет. Темнеет уже. Тут и днём, за дверьми, опасно было. А теперь - в развалинах... Уходите, девушка. Разве не ясно? Тут нет никого - и не может быть. Ничего ведь не осталось. Уходите! (старческий мужской голос)

- Это вы идите дедушка, идите, а я не могу - они ведь сюда придут, куда же ещё? Я здесь останусь. Я здесь останусь (плачет), уходите, уходите, уходите. Я тут вот лягу, в этой комнатке, тут даже диван, вот смот-рите, сохранился... (скулит) ма-ма, па-па, папочка, мама, мама, мамочка... (всё тише и тише).

Полная тишина. Затем какой-то совершенно неразборчивый шёпот. Затем...

- Кто? Кто тут? Что, что? Нет, нет, нет (криком) я маму жду... Родители у меня тут... Нет. Нет, оставьте меня! Нет, Не-ет! Не-ет! Не-ет! Не-хочу-у! Не-е-е-т! А-а-а-а-а-а-а! (Женяшин голос; звуки эти длятся, и длятся, и длятся вперемежку с гадким множественным мужским сопением и придыханиями, и кажется, что они никогда, никогда не кончатся).

Внезапные выстрелы, или, точнее, автоматные короткие очереди и крик...

- Эй, что, кто там, что за крики? Эй! Эй! Там, разойдись! Стреляю! (голос Ромчика)

Подобные этому окрики перемежаются с короткими автоматными очередями. Одновременно слышен топ многих ног, а женские крики прекратились-переросли в стоны. Оборвались и автоматные очереди с окриками. Затем

- Суки... Я помогу.... Вы пойдёте со мной... я отвезу вас в медсанбат. Всё будет хорошо... (её стоны и всхлипывания)... Всё будет хорошо... девушка, не плачьте... (её всхлипывания и стоны), пожалуйста, не плачьте. Не плачь, не плачь милая, не плачь... я буду с тобой, я не отойду от тебя и всё у тебя будет хорошо... я клянусь (следуют женские плач навзрыд и стоны).

Тихим фоном последующему диалогу, теперь уже живому со сцены, а не в фонограмме, звучит фортепьянный романс Моцарта, вернее спокойное его лирическое фортепьяное соло. Оно звучит две минуты и плавно, но быстро уводится во второй части этого диалога (К466, см. комментарии): (но сама сцена по-прежнему в темноте)

Ромчик: Ну, ты как теперь, Женяша, выдюжила, я слыхал.

Женяша: Здравствуй. Ты как знаешь, что меня Женяшей зовут?

Женяша: Да. (Пауза. Затем очень тихо.) А про моих - ничего не донесла?

Ромчик: Может ещё найдутся. А ты знаешь, у меня мама добрая. Правда. После смерти отца стала очень религиозная. Но это же не страшно, правда?

Ромчик: А брат мой у мэра по особым поручениям... Женяша, я тебя к себе увезу. Мне служить осталось меньше двух месяцев.

Ромчик: Я почему-то знаю, что поедешь. Да и что тут хорошего?

Ромчик: Я тебя одну не оставлю. Сама решишь, куда нам ехать. Я тебя не обижу. И в обиду не дам.

Женяша: (сухо) Спасибо. Но это не обязательно, Рома. Ты мне помог. И всё. Ты наверное меня даже спас. Спасибо. Ты мне ничем не обязан. Я тебе обязана, я знаю. Поезжай, Ромчик домой, к маме. Поезжай.

Ромчик: (восхищённо) Слушай, ты как угадала? Меня никто здесь так не зовёт!

Женяша: (растеряно) Что угадала? Что я угадала, не пойму?

Ромчик: (всё столь-же восхищённо) Что меня Ромчиком зовут? Никто-ж меня здесь так не зовёт - ты первая.

Женяша: (смеётся) Ты же мне сам только что сказал, дурачок.

Ромчик: Во, ты уже смеёшься. Ты оказывается смеяться умеешь. Это мне нравится. Я тебе говорю - никому тут в голову не пришло меня Ромчиком звать; все зовут или Ромой или Романом.

Женяша: Хорошо, я буду тебя Ромой называть. Или Романом? Как ты хочешь?

Ромчик: Конечно я хочу Ромчиком. Меня же так все дома зовут! Как ты это угадала?

Женяша: (опять смеётся) Так к тебе же это напрашивается - "Ромчик"! Смешной ты. Что-ж это за края такие необычные, где все понимают, что тебя иначе как Ромчиком звать неправильно.

Приблизительно к этому месту музыка Моцарта уже уведена.

Ромчик: Да не. У меня там дружок был. Мы с ним неразлейвода были. Его звали Лёвчиком. Это его родители так всегда звали, ну и пошло, закрепилось. А как все убедились, что мы неразлейвода, то стали меня следом называть не Ромой, а Ромчиком. Понимаешь? Звучит ладно: Лёвчик и Ромчик, Ромчик и Лёвчик.

Женяша: Ты сказал "был". С ним что-нибудь случилось? Мне не следовало об этом спрашивать, да?

Ромчик: Ты у меня всё можешь спрашивать. Нет, в Канаду он слинял. И ни слуху, ни духу. У меня его телефон есть. Сначала он писал, и телефон тогда прислал. А потом перестал. Я думаю он там занят. Он в университете тогда был. Любит учиться. Всегда любил (последние три предложения говорятся с какой-то смешной странной гордостью).

Женяша: Ну так... чего-же ты ему не позвонишь? Дорого?

Последующие реплики опять в фонограмме. Вслед за тем, как они стартуют, вроде как вдогонку и тоже тихим фоном разговору начинается другая, более тревожная фортепьяная музыка Моцарта, отрывок из знаменитого анданте другого его концерта (К467, см. комментарии):

- Сержант... (грубоватый, прокуренный женский голос - обрывает сама себя). Женяш, тебе на перевязку. Потом договорите. (Пауза.) Сержант, я тут курила рядышком... ну и так всё ясно с вами. Но только вот есть для тебя плохие новости.

- О ней? Не надо мне плохих новостей. Не хочу слушать. (голос Ромчика)

- Надо. Не ради тебя, дура, а ради неё. Я уж тебе скажу, а ты дальше сам думай. Тебя никто не осудит, но лучше девочку больше не травмировать, так что ты уж лучше решай с информацией в руках. А что решишь потом не меняй - она и так достаточно пережила. Ну вот... Детей вам придётся занимать. У неё детей не будет.

- От верблюда. Я её оперировала, понял? Я знаю, что говорю. Так что думай, сержант. Сильно думай. Ну, пока. (врач)

Музыка на недолгое звучание выводится из фоновой, затем плавно выводится на нет.

Сцена вторая

На сцене грубо срубленная еле приметная скамеечка из тех, что обычно вкопаны в землю и ещё несколько иммитаций коряг-пеньков частично дикого происхождения, а частично кем-то резанных - таковые естественны в близких к городам местах. Сцена пуста - слева, приближаясь, нарастают голоса.

Женяша: Смотри, они и тут, и там. Кто-то ведь сбил их, вкапывал, трудился над ними. В это-же сколько работы вложить надо было. Этакий старичок-боровичок. Я его живо себе представляю. Увидеть бы его, поболтать о том, о сём. Он наверное много знает, а?

Ромчик: Или ничего не знает. Живёт себе тихо мирно. Выходит в лес подчистить его, людям уставшим помочь. Знаешь, это ещё когда мы детьми были тут водилось. Наверно они старые. Может его уже и в живых нет.

Появляются из-за левой кулисы; первым Ромчик (это первый раз как мы его видим), затем Женяша. Ей очень идёт её лёгенькое старомодное, вроде как из чёрно-белого советского кино, только более открытое платьице. Курчавые волосы забраны лентой назад. Ромчик, если не глядит на Женяшу, то просто привычно смотрит вперёд, но и придерживает шаг дожидаясь Женяши, которая идёт очень медленно, потому что всё-время глазеет по сторонам.

Женяша: (очень почему-то счастливо) Гляди, ещё одна!

Подбегает к скамеечке и садится. Ромчик останавливается, оглядывается и, наконец садится на некоторую подходящую для сидения корягу напротив скамеечки, конечно лицом к Женяше. Женяша любовно поводит по скамеечке ладонью.

Она живая, знаешь? Она мягкая и дышит. Нет, он наверное живой ещё. Иначе она была бы задеревенелая в горе. Он же её отец.

Ромчик: Ну горе наверное не держит душу вечно. Она может отошла уже и живёт своей теперь уже отдельной жизнью. Людей на себе принимает, слушает, согревает. Поэтому такая мягкая. Нас с тобой слушает. Нам с тобой кивает. Может ведь и такое быть, правда?

Женяша: (вздыхает) Может быть. Но это грустно. (Ещё раз вздыхает - теперь уже довольно горько.) Мне без мамы и папы плохо, я в этом не стала мягче. И не задеревенела даже. Мне это всё так же болит. (Теперь уже в слезах.) Если-б ты знал, как мне порой хочется их увидеть! Или хотя бы услышать. Но они мне даже не снятся. Почему это?

Нет, не надо. Сиди напротив. Я хочу тебя видеть. (Виновато.) Ты не обижайся. Я когда их вспоминаю не могу, просто как-то не могу, чтоб даже ты меня касался или успокаивал. Ты это оставь, ладно? У меня пока это неприкосновенно... Слишком болезненно наверно. Почему это должно было с нами произойти, скажи? Нам так было хорошо. Они любили меня.

Погоди, не отвечай. (Встряхивается.) Я это сама с собой. Как хорошо тут! Спасибо тебе, Ромчик. (Задумывается как-то не очень весело.) Не совсем я понимаю твоих друзей. (Пауза.) И брата твоего, честно говоря. Я его боюсь. И этот, которого вы называете "дурным", по-моему совсем не дурной. Что он всё время как-будто подсмеивается надо всеми?

Ромчик: Князь? Ну нашла кого бояться. Да, его "дурным" прозвали потому что он всё время вёл себя, как дурачок. Ходит похихикивает и всё время что-нибудь этакое болтает, придумывает, вроде как пробует поверим мы или не поверим.

Ромчик: Разные. Мне бы такое и в голову не пришло.

Ромчик: (не очень охотно; встаёт и прохаживается, когда говорит) Ну я не знаю. Ну он рассказывал (он на флоте служил и вернулся, когда меня забривали), что на корабле, когда ночью штормило и никому ничего не видно, всё гудит, свистит, он дружка своего вроде ненароком, но специально в воду столкнул и дал ему утонуть - ну вроде, как того самого смыло. И что интересно - каждому отдельно, по секрету рассказывал. Наши ему не поверили. Врёт. Но зачем? Он всегда такой был. (В задумчивости.) А Лёвчик и Серёга, мне казалось, приняли это за чистую монету... Странно. Но тогда мне некогда было этим заниматься - меня забривали, и Лёвчика родители увозили, в Канаду тогда намылились.

Женяша: Он может и врал, но я тоже думаю, что он вполне мог бы такое сделать. Он может мысленно репетировал, примерял на каждом из вас, как бы он этакое сделал. Ну и частично пугал вас, чтоб вы его боялись.

Ромчик: (просительно) Ну брось, Женяша! Преувеличиваешь ведь. Ну просто он... дурной вобщем - так мы его и прозвали. Так давно - я уж и не вспомню когда это было.

Женяша: Ну ладно. (Рома оказался у своей коряги и снова сел - созерцать Женяшу.) Твоими глазами - все хороши. Ну а почему "князь"?

Ромчик: Это совсем просто. Его ведь фамилия - Юсупов. Князь такой был.

Ромчик: (хмыкнув) Знаешь, это единственный повод по которому он действительно злится. В драку лезет.

Ромчик: Говорит он и в самом деле Юсупов, князь. Говорят подал куда-то там на этот счёт, чтоб подтвердили. Общество какое-то, этих, дворян что ли.

Женяша: Ну и катился бы к своим дворянам. Что мы день портим, о нём говорим? Много чести ему от нас, плебеев. Тут ведь так хорошо! Тут обо всём забыть можно и никуда не возвращаться.

Ромчик: Ну домой идти надо будет. Серёга придёт; у него дело ко мне. Не хочется ещё, но надо ведь работать. А мама обед готовит. Она тебя любит - я ж тебе говорил. Хорошая у меня мама. (Несмело.) Тебе ведь хорошо у нас, да?

Женяша: (не сразу) Ты у меня хороший. (Вздыхает.) Мне с тобой хорошо. Всегда, Ромчик.

Ромчик: (снова просительно; в смешанных чувствах) А мама?

Женяша: (опять не спешит) Твоя мама меня любит. Но рядом с ней я не в своей тарелке, Ромчик. Она слишком давит на меня с молитвами и церковью. Я не верю в Бога, Ромчик. А ты?

Ромчик: (с некоторым облегчением) Не знаю, Женяша. Не думаю. Она тоже не верила - это...

Женяша: Да, я помню - как твой папа умер. (Вздохнув - вроде как виновато.) А я всё равно не стала верующей. Может оттого мне мама и папа не снятся. (Пронзительно тоскливо.) Ну совсем, представляешь? Я прошу, каждый вечер прошу, вот тут я ближе всего к тому, чтобы верить, если-б приснились я бы сразу в церковь пошла - но НЕ СНЯТСЯ, понимаешь? НЕ СНЯТСЯ! Как я хочу их хотя-бы услышать!

Ромчик: А ты сходи, Женяша, с мамой, сходи. Может услышишь? Может приснятся? А? А мама-то как обрадуется...

Женяша: (с нажимом) Не могу я, Ромчик, ну не могу, пока не верю! Не умею я кривить душой, понимаешь?

Ромчик: (поспешно) Ну и не надо... Сможешь, пойдёшь, а не сможешь и не надо. И так ладушки. Я поклялся, что тебе будет хорошо, Женяшенька, и так я сделаю. Вот на работу устроюсь - съедем. Серый говорит - тогда квартира от работы будет.

Женяша: Что за работа? Таинственно всё как-то.

Ромчик: Ничего таинственного. Ты ведь знаешь. По особым поручениям. При мэрии.

Женяша: Какие такие поручения... (сама себя обрывает) да ладно, не важно это на самом деле. (Замирает; слушает.) Ручей мирно так, что-то там курлычет - что меня всё трясёт, действительно? (Вполне умиротворённо вздыхает.) Хорошо тут у вас, правда. (Встаёт.) Если-б в лесу всегда быть, или там на окраине, где лес переходит в поле, там ветер непрекращаемо оглаживает, траву прижимает, шумит; или как мы в ночь с тобой вышли и всё мерцало под луной, а влага осела на землю и только одуванчиковые шары из её пара выплывали таинственно так, что мы будто на другой планете - забыть этого не могу - тогда жить тут можно. А главное, чтоб ты рядом, иначе мне страшно. Мы с отцом выезжали на его объекты в горы - там было ещё привольнее. Стоишь над ущельем и всё под тобой разъезжается, раздвигается, летит куда-то, а всё-ж кажется, что всю эту ширь можно вдохнуть в лёгкие - такое оно всё лёгкое, совсем невесомое. С папой я даже и не задумывалась о том, что может быть страшно. (Вдруг опять жалостливо.) Папочка, папочка! Знаешь, Рома, сжалось всё вдруг, и стало вдруг так близко от меня - все эти страшные вещи, руку протяни (она действительно протягивает руку) и схватит, цепко так - и спрячет навсегда во тьму. Бог мой, навсегда!

Она со страхом вдруг резко дёргает руку назад к себе, а Ромчик просто глядит на неё с болью. Женяша садится. Затем опускает руку на скамейку. Глубоко вздыхает. Начинает механически поглаживать скамейку, а затем уже сознательно. Улыбается.

Тёплая, живая, да. Добрая. Это не я её, это она меня гладит. Знаешь, она меня любит и жалеет, просто как человечка на ней сидящего. Она всё понимала, что я говорила, теперь гладит меня по головке и целует в щёку. Жалеет.

Задумывается, вздыхает, глядит на Ромчика. Он ответно впивается в неё глазами. Фоновое бормотание молитвы обрывается.

Ромчик садится неуклюже и не касаясь Женяши; напряжён, глядит прямо перед собой.

Нет, ты повернись ко мне. (Он поворачивается. Она смеётся.) Скамейка во какая махонькая, а ты сумел до меня не дотронуться. (Вдруг становится серьёзной, говорит тихо.) Нет, ты сядь плотно ко мне, так чтоб я тебя чувствовала.

Он обнимает её и целует - в губы, но очень нежно, осторожно. Она через несколько секунд отрывает от него губы, потом берёт за руки и теперь говорит глаза в глаза.

Ромчик - это смешно. Ты любишь меня и я тебя люблю. И мы не дети. Я сегодня буду с тобой спать.

Сцена третья

Молитва продолжается в темноте переходя в полный голос.

Со святыми упокой, Христе, душу раба Твоего Романа, идеже несть болезнь, ни печаль, ни воздыхание, но жизнь безконечная.

Свет подаётся на сцену. Задник сцены затемнён и посреди линии сцены прижата к нему кровать - как бы иммитируя первую сцену пъесы. Передняя часть сцены освещена, но не ярко. В ней в левой части Ромчик на стуле - привязан к нему очень плотно. В ней же по центру немного нервически дефилирует Шалый, то приближаясь к Ромчику, то отдаляясь от него. Шалый не очень в себе, он как бы насилует себя с делом, которое ему нужно делать в отношении брата. Молитва очень быстро уходит в фон и затем вовсе затухает.

Ромчик: Ну и что? поймали меня, шпана, привязали ко стулу будто тёлку и что дальше? Что за комедия, Серый? Хватит дурака валять - меня Женяша ждёт, волнуется. Ей пока не очень уютно одной тут.

Шалый: То-то и оно, братик. Ей нужно к матери привыкнуть - пусть привыкает. Что ты к ней прилип, как усатый нянь, ты же мужик. Не раскисай, а то станешь подкаблучником.

Ромчик: Чего? Ты что совсем прибалдел, Серый?

Шалый: Знаешь, ты меня сейчас лучше зови Шалым. Это как бы моя нынче партийная кличка. Мы сейчас по делу говорить будем. По партийному.

Ромчик: (иронически) И когда это ты успел в партию вступить.

Шалый: Вот вступил. И не чаял, само получилось. Работа наша такая. Мы чистим её ряды. Слыхал - "партийные чистки"? Это наша работа. Это называется - спец.поручения.

Ромчик: Хрен с ними. Развяжи, будем говорить о ваших поручениях. Хренота какая-то. Набросились, как на девку повязали.

Шалый: А ты и не сопротивлялся, так, повозился чуток, покривлялся - поломался и согласился, будто и впрямь девка. Не похоже это на российского бойца, братик. Хрен с два бы они меня повязали - не годится. Стыдно, Ромчик.

Ромчик: Да пошёл ты! Надо мне с вами сопротивляться. Как детвора, школьнички. Мне сейчас не до того, Серый. Мне надо Женяшу устроить. Ты не понимаешь через что она прошла. Да и я своё отвоевал уже. Хватит - развязывай и айда домой.

Шалый: Ну не сердись, Ромчик, я понимаю. Это я так, бодрюсь. Оставили девку без родителей, сволочи. Ничего, привыкнет к нам. Поженитесь, внучата у мамы будут - ей это сейчас надо. Она по-прежнему мается по отцу. Начнёт дома время проводить, а то всё в церкви, да в церкви, как нищенка.

Ромчик: Ну и долго я буду так сидеть? "Мама в церкви", ты лучше объясни мне, что это с тобой. Что ты расшагался тут, как тигр в клетке? Бить меня что-ли собрались? Провинился твой младший брат? У нас так только старики с салагами себя вели, как ты сейчас со мной.

Шалый: (неожиданно взрываясь) Закрой рот, Рома, слышишь, закрой! Когда это я тебя за всю твою жизнь пальцем тронул? Хотя иногда следовало! Не вырос бы ты тогда этаким Иисусиком. Чёрт! Где они все, повымирали, что ли?

Будто отвечая на его вопрос за правой кулисой начинает быть слышна некоторая возня. Она нарастает. Какой-то стук и вроде как кряхтение одновременно. И почему-то струнное бреньканье, похожее на гитарное.

(с некоторой поспешностью) Слушай, брат, я тебе урок даю, прости. Это нужно. Старайся вести себя, как мужик.

Описанные звуки нарастают. Наконец в комнату (раздаётся шум телом толкаемой двери) вваливаются трое: коротышка, Убивчик, и худющая жердь, Сашок-Пъянь, держат и проталкивают третью, яростно отбивающуюся. Оказавшись на сцене братва с силой вталкивает-вбрасывает вперёд растрёпанную и расхристанную девушку. Она дёргается, озирается, как затравленный зверь, и захлёснутая паническим страхом не знает, куда ей себя девать. Следом внося с собой музыку вплывает Сапожок легко и умело наигрывая на домре ту самую слышанную в первом действии лирическую мелодию русского танца из "Лебединного озера", только теперь соло. Играет тихо, как-бы для себя самого.

Вы присядьте, Карина, и не нервничайте. Чему быть того не миновать. И я вам обещаю, что вашим жизни и здоровью ничто не угрожает... пока. Садитесь, садитесь, Карина, а то вы мечетесь, мельтешите, не знаете, что вам с собой делать.

Девушка уже заметила Ромчика и задержала на нём наполненный ужасом взгляд. Попрежнему озираясь и не находя более стульев - на единственном заметном сидит привязанный к нему Ромчик и в изумлении глазеет на происходящее - в конце концов забирается в дальний погружённый во тьму конец кровати. Затихает. Убивчик и Сашка ухмыляясь каждый на свой лад присели на освещённом переднем краю кровати и с интересом предвкушения смотрят в основном на Шалого, но видно, что более всего этим котам интересна жертвенная мышка, смешно ужавшая себя во тьму на том конце той-же кровати. Сапожок довольно безразлично ко всему остальному сидит лицом прямо на зрителя в освещённом, но максимально отдалённом ото всех остальных её углу. С большим искусством он выводит русскую лирическую соло мелодию на домре.

Карина, не удивляйтесь, это мой брат. Привязан он потому что отвык от наших будней и моя задача его в них погрузить. Лучше разом - легче перенесётся, поэтому я ждал случая и вы такой случай. Сегодня вы наше дело, наше рядовое дело, и ему нужно эти вещи сразу понять.

Рома, ты только одно умеешь делать - убивать. Ты в армии убивал, убивал наших врагов. Чистил наше там. Это было важное здоровое дело. А до того ты не делал ничего - ты играл в детские игры. Чего ты не знаешь, это, что мы начали чистить наше тут. Наш босс, здешний мэр, правильный человек - мы его спец.команда. Ты должен в ней работать, и ты должен быть к этому готов. Я для начала тебе кое-что расскажу. Это будет тебе первый урок.

Помнишь, давно, лет десять назад, слух прошёл кошмариком, этакой местной триллер-сенсацией, что кто-то у нас в городе собаку поймал и живую освежевал? Кожу, значит, живьём с неё содрал - для Карины не знающей терминологию специально поясняю. Представляешь картиночку, Кариночка, дефилирует, значит, по улочкам нашего городка, скулит - пугает жителей, этакое несчастное существо без кожи пока не скончалась несчастная в агонии - крупная была собачка, надо сказать, породистая. Помнишь, конечно, Ромчик, да? Ну вот и ладушки. А теперь и тебе, Кариночка, говорю, и братану моему, однокровушке, Иисусику, но для него это известие шоковое... да, что я в самом деле, оно и тебя, конечно, шокирует...

Убивчик: (нервно) Брось, Шалый, зачем? Что за вечер воспоминаний такой - старье. Быльём поросло.

Сашок: (с кривой ухмылкой) Я вот, Пъянь, это у нас оффициально подписано - с меня взятки гладки, с пъяных глаз поди разбери живая или дохлая, а вот ты Убивчик, чего так застеснялся - никак я в толк не возьму. Убивчик, он и есть Убивчик, что с тебя ушастого ещё взять, а? Прально я говорю, Шалый?

Шалый: Правильно говоришь, Пъянь, зря только ты навеселе, но правильно. А ещё, скажи, Убивчик, что это ты меня перебиваешь? Кто это тебе позволил, Убивчик, а?

Шалый легко переносит себя к Убивчику, легко поднимает его одной левой за грудки, а правой подносит к его горлу невесть откуда взявшийся нож. "Финка", говорили, когда-то, а ещё говорили "перо", а в общем-то, нож это, им можно и курицу резать, и человека - лишь бы был остр.

Убивчик: (залепетал) Не надо, Серенький, не надо, молчу я - у тебя, значит планы есть - понял, молчу, Серенький.

Шалый: (отпускает и прохаживается назад поближе к брату) Ну что, он мне сюрприз подмочил, конечно, но у меня ведь цель и впрямь была, и она остаётся. Её-то, цель мою, этот залапать не мог - у него качанчик чуток маловат. Так вот, полная картинка значит, юноши и девчата, была такая. Стащили и освежевали собачку вот эти трое, друзья закадычные, тебе хорошо знакомая ребятня, Убивчик, конечно, Пъянь, конечно, ну и этот наш талант доморощенный, музант в сапожках хренов, ну да, он, он, Сапожок, хотя сейчас ему не до нас, практикует, концерт готовит. Это для тебя тоже шок, но это я для неё, гостьи нашей, Кариночки, чтоб папочке донесла (из тьмы доносится слабое скуление, и Шалый это замечает, ему это нравится, он доволен собой - унесен вдохновением)... но об этом мы потом. А вот, что я до твоего, Ромчик внимания донести хотел, так это то, что затея-то не ихняя - не додумались бы, а нашего вечного в дурных делах, да изподтишка, ага, вижу, понял, Дурного, конечно. И я был из тех, кто выложил ему тогда очень жёстко, что дурной он, а он только посмеивался - ну ты знаешь его манеру, глупо так подхихикивал, как дурачок действительно. Тебя не было уже тут, ты в Чечне нервы драл, когда я понял, что не то что глуповат - этого за мной никогда не числилось, но недалёк тогда был я, а не он, а он-то как раз, тут-то я вдруг это понял, Ромчик, он - Князь. Князь он, Ромчик. Всё предвидел, вперёд, скотина, просчитал на десятки ходов - он, Рома, гвардию нам готовил. На вшивость их проверял и готовил заодно. Теперь они тут, наша гвардия. Какие ни на есть, а положиться на них в наших делах ежедневных всегда можно. Это Князем уже тогда было и подготовлено и проверено.

Вот каков мой первый тебе урок, брат. Ты наш должен быть. Ты с ними вырос, а мне ты родная кровь - я тебя ждал. И урок мой не о жестокости, нет. Животное, когда оно убивает - не жестокое, при чём здесь жестокость. Оно выживает. И кошка, когда с мышкой играет - не забавляется, а скорость и точность удара репетирует. Жестокость тут ни при чём - это ты должен понять, как и я понял, как Князь всегда понимал. Конечно если в этой лиге хочешь быть. А иначе тебе быть другом с Убивчиком, с Пъянью или с Сапожком. Но в чернорабочие тебе путь заказан. Прости, Ромчик, но убью. Одного такого на нашу семью хватит - теперь вон мать мается, места себе до сих пор иначе, как при церкви не находит. Хочешь, чтоб и Курчавая твоя так? Нет, ты уж если приволок её сюда, то пожалей. Так что Иисусика оставь. Ты уже убивал, какой с тебя Иисусик - ну и не корчь его. Будь кто ты есть. Будь мужиком!

Вздыхает. Выдохся? Нет, речью своей он доволен. Удалась на славу. Он даже гордится ею. Но только дальнейшее страшно ему - выдержит ли брат? А ему очень нужно, чтоб выдержал.

Ну вот. Продолжим. Урок номер два. Наглядное пособие у нас уже есть. Вон - скулит.

Шалый: (брату, с силой) Заткнись, дура! (Взял себя в руки; Карине спокойно) Кариночка, ты у нас сегодня не только наглядное пособие, а ещё и куръерская служба. Донесёшь себя своему папочке, а сообщение наше в тебе. Расскажи ему не тая всё, что здесь услышала, увидала, испытала. Эта земля наша. Никаких Рубенов и Левонов нам тут не надо. Он привёл инженеров - молодец, честь ему и хвала. За то ему заплачено и далее вашей замечательной семеечке тут делать нечего - двигайтесь на родную вашу земельку поближе к милому вашим сердцам Арарату. Говорили ему, а он не понял, видишь. Ну что-ж, бывает, теперь поймёт. А не поймёт - наши ребята опыт освежевания заживо уже имеют, им не привыкать. Освежуют и отпустят тебя к папе, на руки, как ту собачку. Поняла?

Бедная девушка только скулит из темноты - у неё не хватает силы на большее.

Никаких увечий - трахайте в удовольствие. Она увечная нам урон в деле - уловили?

Шалый: И не "Серый" я вам тут, а Шалый. Сколько раз говорил? Мы на работе, а не на пъянке. Пошли!

Оба ныряют во тьму. Оттуда набухает возня, скуление взлетает в громкости, раздаются теперь и обрывки слов-выкриков. Ну, как-то так:

Карина: У-у, у-у... Нет, не надо... Я передам... Не надо... А-аа! Нет!

Ромчик: (ором) Хватит! Прочь! Вон, вон отсюда! Перестреляю сук! А-п...

Это уже дёргающийся на стуле Ромчик получает сильный удар в скулу от брата и следом громыхая валится со стулом вместе на пол.

Сцена плавно, но быстро затемняется. Скуление и крики продолжаются, равно как и музыка никак не реагирующего на всё это Сапожка - поверх молитвы матери.

Шалый: (раздосадовано) Прости, Ромчик. Мы тут дело делаем, а твои замечания не по делу. (Вздыхая) Ну значит первый блин комом.

Действие третье

Сцена первая - пролог

В темноте восстанавливается молитва "Об умерших".

Сам Един еси Безсмертный, сотворивый и создавый человека, земнии убо от земли создахомся, и в землю туюжде пойдём, якоже повелел еси...

Молитва уводится со вводимым на сцену светом - до полного. Из "окна" в центре задника сцены яркий "солнечный" свет. Уровень света такой-же, как во второй сцене предыдущего действия. Прямо под "окном" широкая разложенная диван-кровать и вокруг новенькой монетой обстановка несколько улучшенной, но в целом обычной квартирки советского времени. Всё празднично. Между тем, если б не праздничность обилия новенькой мебели, чистоты и солнечной погоды за "окном", компановка комнаты подозрительно напоминает предыдущую сцену, тем более, что один из стульев стоит точно там, где восседал привязанный к нему Ромчик, а теперь на нём сидит Лёвчик - не привязанный, но с повязкой на глазах. Напротив него вполне аналогично предыдущей сцене расхаживает и разглагольствует возбуждённый Серёга. Справа в уголке сидит Убивчик - вжался в кресло.

Сергей: Ну вот, теперь ты готов, слушай. Послезавтра девятый день. Мы все соберёмся опять у мамы, Ромчика провожать будем. К тому времени всё готово должно быть; особо Женяшу и тебя мне нужно во всеоружии иметь, новенькими, испечёнными.

Лёвчик: (очень виновато) Я тогда уже дома буду, у себя, Серёжа. Подыму бокал в память Ромы, попрощаюсь с ним. У меня завтра вечером самолёт, помнишь?.

Сергей: Это тебе всё воображается в темноте за повязанными глазами. У тебя всегда богатое воображение было. Что ещё навоображал? Впрочем нет, не сейчас, у нас времени в обрез. Женяшу могут в любой момент привезти, а нам нужно некоторые дела завершить. Ладно, по счёту "три" сдирай повязку. Раз, два, три!

Лёвчик чуточку разыгрывает ожидающийся от него интерес, так что у него получается как бы несколько замедленное срывание повязки с глаз. Оглядывается. Внутренне ищет, чем бы он должен восторгаться - хотел бы найти, но не находит.

Сергей: (воодушевлённо) Замечательная квартирка, правда? Я понимаю, у вас там, в Канаде, это может и обычная норма - так в жизни должно быть, и у нас так будет, я знаю, я на это работаю. Но у нас это считается хорошо и у нас за такую квартирку хорошие деньги дают. Ой, не всякий может себе позволить. Ты походи, посмотри.

Лёвчик с некоторой растяжкой начинает обходить сцену, осматривать.

Лёвчик: (с облегчением теперь уже осмысленно подыгрывает) Да, здорово. Высокий класс. Да нет, и по нашим канадским меркам это хорошая квартирка. Я думаю у меня там пока что похуже будет, Серый.

Сергей: (не замечает подвоха; очень доволен) Ты на мебель, на обстановку внимание обрати. Классная, а? У дизайнера заказывал.

Лёвчик: (поцокивая) Ц-ц, здорово! Красиво, празднично! Жить хочется!

Сергей: А в санузел зайди? Там, у входной двери...

Лёвчик движется вправо, заглядывает - наполовину заходит за кулису.

Лёвчик: (теперь уже искреннее автоматическое канадское восклицание) Вау! Класс! Какая красота! Ты где такую плитку взял? Я тоже такую хочу! А стекло как заделано! Да это же, как джакузи!

Сергей: (счастлив, как ребёнок) Да, они что-то такое говорили. Это в наших краях совсем новая штука. Я в этом не очень понимаю - у меня пока ещё этого не было. Дорого обошлось. Да и вставить её сюда было не легко. Нравится, да? Ну, а плитка из Испании завезена. Этим мы уже некоторое время промышляем. Это наш совсем новый бизнес. Мы обычно ищем дельных инженеров, с идеями, поселяем их у нас, под присмотром, так сказать, платим им - не обижаем, если нас не обижают, и их идеи становятся у нас жизнью. Дельный у нас босс. Да и Князь очень дельным малым при нём оказался. Представляешь, дом для дебильных детей новых русских - его идея. И деньги, и связи, и слава добрых дел - одним ударом. Женяша сейчас там осваивается. Странная она, наша Курчавая, она их любит, и они в неё все влюблены - любовь с первого взгляда. Не понимаю. Дебилы они и есть дебилы, что с них взять. Может сделаем её там директором? А? Как думаешь? Тебе теперь многие карты в руки. Врубайся, учись быть хозяином.

Лёвчик: (его всегда коробит от этих высказываний, и он пробует перевести разговор в иное русло) Сказка квартира, Серый. Ну и когда переезжаешь? Скоро новоселье?

Лёвчик к этому времени оказывается в исходной точке недалеко от стула, но не садится. Ему не ловко, поскольку Серый стоит.

Серый: (аж поперхнулся - но рад) Ха! Вот те на! Да он ничего не понял, слышь, Убивчик? Дура ты, Лёвчик! Квартирка-то твоя! Твоя и Женяши. В ней и будете жить! Не ютиться же вам всё время в крохотулькиной комнатке у нашей мамаши. Ну и от молитв отодвинетесь, а то ведь так много, как она их читает - крыша поедет. Да и ей легче будет. Давно мечтал - готовил вас отделить. Но маму, чтоб навещали, понял? Оба!

Лёвчик: (ему почти-что дурно) Послушай, Серёга, тебе огромное спасибо, но я чего-то...

Шалый: (бесцеремонно обрывая - не доволен) "Чегой-то-товой-то" - я принимаю твоё спасибо. А вообще-то твоим спасибо-масибо сыт не будешь. Я тебе её не дарю, а продаю. Жакет свой любимый я вижу ты надел. Это-ж тот, с заветным карманом, как я просил? Денежным?

Лёвчик: (в полном расстройстве - силясь понять) Ну?

В это время справа раздаётся уже ранее слышанная дважды повторенная музыкальная тема струнного варианта неспешной мелодии русского танца из "Лебединного озера".

Во, звонят. Явление второе: Женяшу привели. (Гордо.) А каков звоночек, а? Моя идея. Исполнение Сапога. (Повышенным голосом.) Да входите, открыто!

Входят: первым Князь, за ним ведомая им с такой-же повязкой на глазах, как ранее у Лёвчика, Женяша - лицо её сморщено, как от боли; завершает шествие Сапожок.

А у этой что за гримаса? Тоже что-то воображает? Ну два сапога пара. Ладно, Князь, установи Женяшу так, чтоб у неё широкое обозрение было и, давай, по счёту "три" повязку - долой. Раз, два, три!

Князь срывает с Женяши повязку и отходит-садится на стул за Лёвчиком. Ухмыляется. Женяша по сторонам не оглядывается, ничего не изображает, просто стоит. Сапожок остановился у входа - расправляет одежду, осматривает руки, разворачивается к зеркалу в правом углу у "окна" и любуется собой. Вваливается весёлый Сашка Пъянь с тяжёлой сумкой и бросает её к краю кровати. Сумка звенит стеклом, а сам Сашка бесцеремонно разваливается-садится на кровать. Шалый морщится, хватает его за шиворот и отталкивает к левому краю сцены, где тот разваливается на кресле. Шалый спешит подогреть обстановку.

Мебель - класс! А там, где душ, не поверишь, эта, как её... (протягивает к Лёвчику руку и щёлкает призывающе пальцами.)

Сергей: Ну да, джакузи. Ни у кого ещё тут нет. И это...

Лёвчик: (с поспешным воодушевлением) Представляешь? И это всё твоё, Женяша! Серёгин тебе подарок. Красота, а?

Шалый: (вдруг устало) По сути дела - верно, но что ты перебиваешь, Лёвчик, нехорошо. Да и неверно, нет. Это твоё и Женяшино - вместе! (Грустно вдруг, с настоящей и неожиданной для него самого силой прорвавшейся тоски.) Я давно её готовил, Женяша. Для вас с Ромой. (Задавливает непрошеную гостью. Бодро.) Ну вот - она ваша. Получите-распишитесь. (Пауза.) И не подарок это. Это выкупить надо. Давай, Лёвчик. Доставай из заветного кармана. Завершим сделку. Рассчитаться ты должен за ваше приобретение. За один зелёненький продаю. Не дорого будет? А то передумаю. Может и всю пачку потребую.

Женяша: (по-прежнему глядя в одну точку кричит) Хватит! (Помолчав, как-бы собираясь с мыслями или накапливая решимость, тихо.) Спасибо, Серёжа.

Сергей: (опять устало) Ну ладно. Не обязательно тебе смотреть. Потом увидишь. Я понимаю твоё состояние. Садись. Садись, Курчавик, отдохни.

Садится на стул перед кроватью. Женяша стоит.

Сергей: (обижено) Что ты, Курчавик? Когда я на тебя в чём давил? Мне Князь свидетелем нужен. Для завершения сделки. Успокойся, Курчавик. Расслабься. Вон и Лёвчик глядя на тебя лыбится. Ну, впрочем Лёвчик всегда лыбится. Будто провинился в чём. Это не новость. Оттого его и прозвали "Лыбастым". Да, вот такое у нашего Лёвчика прозвище было. Не знала? Ну да, Ромчик так его не звал. Ему не нравилось. Ну хорошо, Лёвчиком так Лёвчиком.. Расплачиваться будешь? Давай. Дёшево продаю. Пока что. Одну зелёненькую. Только тебе, Лёвчик, брату моему. Гони зелёненькую, не тормози картину, не зажимай, а то передумаю.

Лёвчик мнётся растеряно. И впрямь, ну как ему на это реагировать?

Женяша: (глядит на него просительно и участливо) Давай, Лёва, плати. Не дорого. Наша квартира будет. Знаешь, как Рома об этом мечтал? Он для того и работал у Серёги, чтоб нам вот такую квартирку иметь. Чтоб домой мы в неё приходили, садились и обедали. По нормальному - тихо и хорошо. Чтоб в окошко с улицы вот так солнце лилось. (После небольшой паузы - действительно просяще.) Купи, Лёва, а? Для меня и себя. Ну чего тебе стоит. Достал доллар и квартира наша, а? Можно будет нам наконец успокоиться. А Серёже спасибо скажем. Ведь классная квартирка на самом деле. Нет, ты Серёжа не думай. У меня просто сил нет ходить смотреть - устала я что-то. Посижу. Ну что ты застрял, Лёва? Для нас с тобой! (с удивительной настоящей мольбой в голосе.)

Как заворожённый глядя на Женяшу Лёвчик лезет в карман куртки, шарит. Растеряно переносит поиск в карманы брюк. Стоит непонимающе. Серёга почему-то улыбаясь переводит взгляд с Лёвы на Убивчика. Убивчик почему-то сильнее обычного съёживается под этим взглядом.

Шалый: (вкрадчиво) Ну-ка, Убивец, поди сюда, поговорить надо.

Убивчик: (по-детски плаксиво) Не пойду! Я-то здесь при чём? Чуть что - Убивчик!

Сапожок привстал, но расположенный ближе Князь понимающе усмехаясь спокойно подхватывает Убивчика под локоть. Тот въётся и подвизгивает, но от руки Князя уйти не так-то легко и он сдаётся жалобно.

А ты, Лёвчик больше не ройся, не найдёшь. Сам не найдёшь, но мы тебе поможем; это наша работа - помогать людям.

Очередной раз в когда-то родном ему городке Лёва в полной растерянности чувств - с самого момента, что он из-за "моря-окияна" ступил ногой в Передел ощущение реальности покинуло его, он как дитятя потерянный посреди большой площади, да в суматохе её зашоренных каждый своей заданной направленностью обитателей. События, хотя и всерьёз уносят его, но развиваются как бы вне него настоящего, и его действительного тут как-бы никто не замечает - не может заметить. Между тем они, события, развиваются.

Убивчика, лишь он достиг Шалого, тот сгрёб как-бы в хватке любовных объятий.

(извернувшись так, чтобы глядеть в лицо жертвы как-бы заискивающе, снизу) Ну так что нам скажут господин Убивчик по поводу исчезнувшей пачки банкнот цвета детской зелени?

Лёвчик: (о чём-то значительно более важном для него) И паспорта моего канадского тоже нет. Куда это всё могло деться, Серый? Жакет всё время на мне или при мне на стуле очень даже аккуратненько висел. Мне-ж вот-вот улетать - куда я без паспорта денусь?

Убивчик: (быстро - утопающий за соломинку) А паспорта я не брал!

Шалый: (тоже быстро и всё в той-же как-бы заискивающей позе) А всё остальное значит брал? (Выпрямляется.) Ну видишь, Лёва, как всё быстро выясняется? А паспорт тебе и не нужен. Смотри какая тебе квартирка светит за один зелёненький! И эту никчемную зелень мы тебе враз выколупаем.

Вдруг перехватывает Убивчика за пуловер и сильным рывком разрывает пуловер на части, так что грудь у его жертвы распахивается высвобождая под пуловером чёрную тесно облегающую худое тело футболку.

(удивлённо) О, гляди братва! Всё та же футболка! Ты что-ж её никогда не снимаешь, Убивец?

Убивчик: (снова немедленная реакция ответа) У меня их много! Я люблю футболки - в них теплее. И чёрный цвет. Он мне к лицу.

Шалый хватает Убивчика одной правой за грудки и отодвигая его вправо разворачивается к Лёве.

Шалый: Ну, Лёва, твоя очередь. Он у тебя зелёненькие прикарманил. Своё надо защищать - твои слова, Князь? Правильные слова. Практическое занятие, Лёва. Наглядное пособие - вот оно, у меня в руках. На вот, держи струмент - оперировать будешь, а я подержу.

Ловким движением левой руки неизвестно откуда Шалый высвобождает нож, нет, как мы уже говорили, перо или финку - терминология важна, она оттеняет обстановку. Ведь ножом режут хлеб. Быстро подбрасывает, ловит за остриё и резким движением выбрасывает руку с этим к Лёвчику. Тот инстинктивно отшатывается.

Ха! Хорошая реакция! Толк будет! Ну, бери, чего выставился, ножа не видал? Не скальпель, но для этакой хирургии в самый раз. Он на неё и рассчитан.

Лёва механически берёт "струмент". Шалый скручивает руки Убивчику за спину и разворачивает его животом на Лёвчика, так что остриё оказывается направленным в центр живота, а Лёва оказывается воззрившимся в недоумении на облегающую живот футболку.

Смотри, Князь, ему нравится, лыбится ведь. Ох, Убивчик, Лёва ща тебе жару задаст за всё былое.

Убивчик начинает нервно скулить и сучиться из стороны в сторону, а Шалый только сильнее его запирает.

Сосредоточься, Лёва, это помогает. Мне один актёришка пояснял - "внутренний монолог". Распаляешь себя, значит. Всё ему припомни. Как ты лыбился, тогда, помнишь? он тебе папин новенький дипломат футболил пока в щент не разбил? Ты виновато так лыбишься, а он приговаривает: "А, жидёнок, не носи в школу папиных дипломатов, они ломаются". Я болел, в окно картинку эту наблюдал, ждал твоей реакции, но ты плетёшься рядом, в дипломат зеньки свои вылупил и по крупице бледнеешь с каждой на дипломате новой трещинкой. Ну я выскочил - врезал ему тогда... Что тебя, футболка смущает? Князь, задёрни футболку-то. Голое тело распаляет, инстинкты будит.

Пока хихикающий Князь подходит, Убивчик вдруг начинает дико выть и брыкаться ногами. Князь подбивает ему ноги и дёргает футболку вверх.

Князь: (изумлённо) Гляди - у него тут искусство, а он с нами не делится! В музей ходить не надо! Да стой ты! Что это у него за истерия какая-то?

С его спины бодро подбегает Сашок и к облегчению Лёвчика оттесняет его в сторону. Сгибается в три погибели, чтоб увидеть. Сапожок не интересуется ему скучно. Присаживается и чистит себе сапожок какой-то тряпицей.

Сашок: (как и Князь, изумлённо) Баба! Ах-ти, красивая, ты глянь, ну просто с витрины фотография!

Князь: (сдвигая мешающего его обозрению Сашка) Да не лезь ты! Знаю я её, хрен меня дери, знакомое лицо, ну ей-же, ей, знакомое. Что за наваждение такое? (Всё яростно дёргающемуся Убивчику.) Кто такая, ты, въюн истеричный, ну? Говори, всё равно ведь узнаю. Фу, у-род мышиный!

И он въезжает ему с коротким расчётом, больно, но не опасно в скулу. На мгновение Убивчик повисает и затихает в руках у Шалого. Тот приседает и разворачивает Убивчика спиной на колено - ему теперь тоже любопытно. Убивчик вновь ожил - кряхтит, отчаянно задёргался. Женяша глядит на это всё в тоске.

Шалый: Красиво. Как нарисовано. Я таких наколок раньше и не видал. Ей, Сапог, ты чего там застрял? Что, сапоги чистишь? Иди сюда. Ты-ж у нас по искусству - может скажешь, что за красавица? Миложская какая-нибудь?

Нехотя отвлекаясь, Сапожок легко бъёт тряпицей по сапогу аккуратно складывает-вдвигает тряпицу в подобие мундштука, тот в нагрудный кармашек красивой рубашки и направляется мягкой походкой к центру, к Убивчику растеленному и судорожно въющемуся на Шаловом колене. Бросает один взгляд, отворачивается.

Сапожок: (спокойно) Катька. Острикина. Штаны приопустите - там помоему подпись виднеется.

Князь: (в новом изумлении) Обкомовская сучка? Хи. Как же я не узнал? А ну, глянем - что там за надпись такая?

Убивчик притихший было слегка - устал видно - теперь задёргался совсем отчаянно, чуть не вырвался из Шаловских цепких рук. Но "чуть" в Одессе не считается. Князь хочет поймать его за пояс.

Стой ты... крыска недорезанная. Раз провинился - терпи. Не воруй. Не повадно будет.

Бог ты мой! "Катенька, не могу без тебя, найдись" Ха-ха, ха-ха-ха, ха-ха-ха-ха.

Начинает неудержимо хохотать. Визгливо-высокотонно за ним хохочет-заливается Пъянь. Сапожок рассеянно улыбаясь издаёт один смешок и разворачивается уходить. Шалый глядит на Убивчика с интересом и приотпускает его. И тут происходит невиданное. Убивчик вскакивает и с размаху вбивает Князю свой кулачёк сначала в живот - Князь охает и складывается, затем в скулу. Двое, Шалый и Князь, реагируют первыми: к счастью для Убивчика Шалый - на какие-то доли секунды раньше Князя. Князь успевает выхватить - "перо"?, "финку"?, нечто вполне приспособленное к тому, чтобы зарезать человека, но Шалый перехватывает его прежде, чем тот успевает сделать это. Сапожок и Пъянь включаются - оттягивают Убивчика вправо.

Шалый: (напряжённо) Разберёмся, Князь! Не тут, не сейчас. Без крови.

Князь: Ладно. Пусти. Спрут. Не пальцы, а клешни. Хи. Разберёмся.

Шалый отпускает Князя; тот с ухмылкой отходит влево - подальше от искушения. Удобно устраивается в кресло, расслабляется.

Шалый: (Убивчику) Затихни. Ужмись туда, в кресло (кивает на кресло у зеркала), и затихни. Разберёмся. Отпустите его.

Убивчика отпускают. Он тяжело дыша понуро плетётся в левый угол к креслу. Забирается на него, вбирает под себя ноги, сжимается в комок. Отворачивает голову прочь ото всех. Сапожок у выхода по-офицерски расставляет ноги - любуется начищенностью сапог, и раскачивается одновременно - тоже на офицерский манер.

Так, ну ладно. Практическое занятие сорвалось. Вобщем зелёненькие чтоб завтра все были тут. Завтра-же и завершим сделку. Квартирка должна быть оплачена, Лёвчик, иначе всё наперекосяк выходит. Так что доллар, ровно один доллар ты мне задолжал, братик. Но квартира ваша. Располагайтесь.

Князь: Не хочу вмешиваться, Серый, но у населения есть вопрос. Оформлять-то как будем? Новобрачные, оба, я извиняюсь, в настоящий момент беспачьпортники. Доброй памяти вождь наш, как мне батя сказывали, хи, таких в лагеря или под расход пускал. Прикажете исполнять, господин сотенный командир?

Сергей: Вот-вот, ты давно должен был Женяше паспорт справить. По фамилии Курчавая; классная фамилия, правда Курчавик? Мама только и слышала от Ромы: Курчавик то, Курчавик сё. Замётанно? Ты не уснула там, сердешная? А ты, Лёвушка, чтой-то приуныл, буйну голову повесил? Не дрейфь. Твой случай совсем прост. Твой паспорт сыщется, а по нему сварганить наш, молоткастый, серпастый дело плёвое. Много дешевле этой квартиры, да и не в деньгах дело. Вы не усыпайте там. У меня ещё один совсем незначительный, но милого свойства сюрприз для вас обоих. Мы вот по шампанскому даванём и оставим вас одних развлекать друг друга, но для этого вам нужно подходящую униформу иметь.

Сергей: Помолчи, Князь. Погоди хихикать. Всё так и должно быть. Хоть что-то должно же быть по человечески? Курчавик хоть и насупился там, но меня понимает, я знаю. Я в гости к ним ходить буду - просто к брату. А они маму станут навещать. Внуков к ней водить. Что-то должно быть по человечески (неожиданно для себя самого в качестве поддержки своих слов оборачивается и глядит в сторону Убивчика. Затем закругляет) Ну ладно, пора нам сворачивать это дело. (Повышенным голосом вправо по сцене.) Сашка, сестрица Алёнушка, а ну, где-ты там у нас схоронилась? Твой выход! Ну, Сашок, слышь, Пъянь твою в качель, у нас тут сегодня прямо сонное царство какое-то, пойди, вытащи свою сестрицу, тёзку свою на свет Божий, засиделись мы тут. Работа ждёт.

Пъянь: Сей минут! За волосы приволоку, шлюжку.

Князь: Это я тебя за волосы приволоку. А за "шлюжку" на руках принесёшь, понял? И если спит - не будить. Пакеты сам внесешь...

Сергей: Да по-аккуратней, смотри. Сапожок, сходи помоги им с пакетами.

Сапожок первый и Пъянь за ним выходят вправо.

Лёва, не стой столбом, ладно? Присядь, вон к Женяше, она тоскует. Сказал бы ей что-то ласковое, приласкал. Ты же всегда умел это, не мне тебя этому учить, да? И ты, Женяша, его далеко от себя не отпускай, он и маме и нам с тобой утешение. Другого нет. Нет другого.

Женяша: Ты почему раньше этого всего не сделал, Серый? При Роме? Чего ждал? Ты же всегда это мог! Ну?

Входит Пъянь с сестрой на руках. Ко всеобщему удивлению она в блистательном розовом пеньюаре, и он ей очень к лицу. Вообще она неожиданно очень соблазнительна и красива.

Пъянь: Ха! Неудержалась моя сестричка, один коробок вскрыла. Доставил, Князь, как приказано. Теперь отпускаю от греха подальше, а то она во мне мужчину будит. Нельзя-ж, сестра всё-же.

Он опускает её на пол и отдвигается к зеркалу. Все присутствующие за исключением насупившегося Убивчика в изумлении обозревают Сашу, и она млеет от счастья. Следом нагруженный входит Сапожок.

Князь: (вскакивая с кресла) Батюшки-светы! Вот так Плакальщица! Да ты первая у нас красавица, сестрица Алёнушка.

Сапожок: Куда ставить? А то сейчас повалится ведь.

Лёвчик проходит к кровати и садится рядом с Женяшей. Смотрит на неё участливо. Между тем Сапожок не дождавшись ответа пытается поставить горку коробов и пакетов на кровать - в её средней части. Пакеты не удерживают равновесия и валятся на кровать - рассыпаются по ней. Сапожок аккуратно усаживается на кровать рядом. Невдалеке от него справа садится Пъянь.

Князь: Ну, Сашенция, раз начала - продемонстрируй нам барские подарки Шалого. Пройдись, покрутись, распахнись-запахнись, ну в общем, всё как положено. Я так понимаю - моды ночного туалета, верно, Шалый?

Шалый всё это время молчит, нахмурился. Плакальщица ощущает себя царицей бала, воспринимает реплики Князя очень буквально: она проходится, крутится, распахивается, обнажая новенький тоже розовый лонжере на худой, но, как оказывается, прекрасно сложенной фигурке, запахивается. Подходит к кровати и подбирает на ней первый попавшийся куль.

Сергей: Не надо Саша. Ты в этом прекрасно смотришься, ну просто здорово. Молодцы мы с тобой - правильные покупки. Да, Женяш, Саша для вас всё это покупала. Я её попросил и она прекрасно справилась. Тут на первые несколько ночей всё есть. Мы вас оставим - разберётесь. Раньше не успел, Женяша, закрутился, и вообще хрен его знает, что на меня нашло. Я всё ожидал чего-то от Ромы, а он совсем не то выкинул. Но вот видишь-же - теперь, Женяша, не опоздал. Живите. А ну, Сашок, выявляй содержимое твоего пакета - пора нам выпить за молодых.

Сашок как раз и сидит рядом с брошенным им пакетом. Шустренько он извлекает из него новенькие упакованные бокалы, вскрывает, раздаёт всем. Затем лукаво оглянув "общество" суёт руку в пакет и...

И из пакета за горлышко извлекается бутылка шампанского.

Лихо он раскручивает оплетье на пробке и выдавливает пробку так, чтоб она стрельнула. "Бам!" Шампанское начинает литься через край, а Сашок спешит его разлить, отчего оно льётся через края бокалов. Сашок в шампанских явно не опытен так что солидная доля драгоценной жидкости остаётся на полу, но произведенный эффект огромен. Братва заулыбалась, повеселела, "что и требовалось доказать" - запланированный Сергеем эффект.

Подхвачено братвой - в весёлый разнобой с поднятыми приветственно в сторону Женяши и Лёвчика бокалами...

Растерянный Лёвчик глядя на Женяшу и отчаянно впившаяся в него лихорадочными глазами Женяша стоят с бокалами в руках неподвижно.

Женяша вдруг выпивает залпом бокал и грохает его об пол. Глядя на это Лёвчик тоже выпивает содержимое своего бокала, но не залпом. Приопускает руку. Женяша выхватывает бокал и тоже бъёт его об пол. И следом обхватив растерянную физиономию Лёвчика обеими ладонями жадно впивается в его губы своими губами. Вся компания так замирает.

Начинается своим мягким инструментальным вступлением "Плакать не надо" группы "Квартал". На вступающем свисте свет плавно гаснет и собственно "Падать не надо, не надо - плакать не надо, не надо" скулит уже в полной темноте. Музыка выключается. Раздаётся записанная Сапожком в качестве дверного звонка в его собственном соло исполнении краткая дважды повторенная музыкальная фраза русского танца из "Лебединного озера". И наконец из темноты в зал звучит стартовавшая эту сцену молитва "Об умерших".

Сцена вторая

Молитва "Об умерших" продолжается в темноте.

Якоже земля еси и в землю отъидеши, аможе вси человецы пойдём, надгробное рыдание творяще песнь: аллилуя, аллилуя, аллилуя.

Дважды повторенная музыкальная фраза русского танца из "Лебединного озера" звучит в записи Сапожком для дверного звонка. Её сменяет отрывок из "Плакать не надо" группы "Квартал" - звучит только "падать не надо, не надо - плакать не надо, не надо" (см. комментарии). Сцена высветляется. Звучит выметаемое стекло - в голубом полупрозрачном пенюаре, такое-же, но розовое было на Сашеньке-Плакальщице, Женяша выметает разбитые ею бокалы. Справа входит Лёвчик в светло-бордовой шёлковой спальной паре. Пройдя пару шагов останавливается и наблюдает прибирающую Женяшу в пенюаре.

Лёвчик: (после паузы) Ну и к чему нам весь этот маскарад?

Женяша: Там не должно быть стекла, но ты всё-таки осторожно, ладно? Гляди под ноги. И забирайся с той стороны прямо на кровать - там безопасно. Я быстро.

Лёвчик взбирается и на карачках подползает к самому центру теперь уже застеленной кровати по блестящему розовому шёлковому её покрытию. Снова наблюдает подметающую Женяшу.

Красивое покрывало, правда? Плакальщица у нас молодец - я и не ожидала от неё. Нет, она очень хорошая девочка. Всех всегда жалеет. Но глупенькая. Видал, как Князь её на руках понёс? К себе, конечно, повезёт. Она принимает это за чистую монету. Думает она ему нужна. Сейчас по крайней мере нужна - вот и всё. Кто её поманит с тем и спит. И объяснять ей что-либо бесполезно.

Женяша: Спасибо, Лёвчик, но не надо. Ты мне сейчас уже помогаешь. Тем, что здесь, что переоделся, как я тебя попросила. Что терпишь всё это. Во мне всё горит, Лёвчик, а с тобой рядом - будто кто прохладную руку на это горение кладёт и остужает. Мне немного всё время плакать хочется, но терпимо, по хорошему, как ребёнку плачется уютно у мамы на руках. Спасибо, Лёвушка.

Лёвчик: Взаимно, Женяша, я без тебя бы среди этого и дня не прожил, хана бы мне была.

Женяша уносит подметенный мусор вправо, за сцену. Возвращается. Оглядывается. Вздыхает.

Женяша: Лёвчик, давай договоримся: о будущем, если я посчитаю нужным, я сама буду говорить, а ты говоришь о прошлом или настоящем - лучше о настоящем, о нас с тобой сейчас.

Подходит к кровати, садится скраю. Чуть наклоняется вперёд, протягивает и кладёт руку Лёве на колено. Поглаживает. Смотрит в его глаза - почти что заискивающе. С этого момента на сцене очень плавно темнеет - день переходит в вечер.

Я, Лёвушка, погорелец: прошлое моё сожгли, а в будущем... будущее у меня возможно только с тобой, Лёвушка. Только с тобой. Но тебя это пугает. Так что давай говорить о настоящем.

Лёвчик: А в настоящем у нас с тобой маскарад, да?

Женяша: Да, Лёвчик, всё ты правильно понимаешь. Когда в душе одни горячие угли, милое дело - маскарад. Разве я не хороша?

Встаёт, вращается, как раньше Сашка-Плакальщица, только не распахивается - всё вполне прилично, снова садится.

Ну а ты, точно белогвардейский полковник из кино - на постое. Денщиком ухоженный. Хорошая мы пара.

Лёвчик: Зря ехидничаешь. Ты точно красивая, Женяша. Я бы в тебя быстро влюбился. Ну и я тоже не урод. Была бы из нас знатная пара. Точно.

Женяша: Одна у вас, господин полковник проблема. Всё ты путаешься во временах. Не была бы, а есть. Мы в настоящем, Лёва, ты и я. Ты ведь мне ответил на "горько". Нас с тобой братва повенчала, ты разве не понял? Я твоя теперь, Лёвчик, а ты мой. И я не ехидничаю - мне мы нравимся.

К этому времени на сцене сумрак - Женяша и Лёвчик видны лишь силуэтами. Женяша встаёт подходит к торшеру справа от кровати и "включает" его. Возвращается к переднему краю кровати и садится. Глядит за Лёву, в окно.

Стемнело. Окна светятся. Люди живут. Тихо, мирно. Ни у кого нет углей в душе, ни у кого. Почему, Лёвушка, почему у меня должно быть так горько?

Со слезами на глазах на мгновение замолкает, но не плачет. Лёвушка переползает к ней и обнимает со спины, а она светлеет и покрывает своей рукой его обнявшую её руку.

Прости, Лёвушка, прости - я счастливая! Я сегодня в невестах ходила и у меня есть ты теперь, мой молодой и добрый муж. Я сегодня не одна - у меня сегодня уют, добро и дом. Счастье моё ты единственное теперь, Лёва, единственное; всё остальное - маскарад. Но пусть побудет с нами этот маскарад немного, ладно?

Она разворачивает лицо к нему. Залу теперь виден её лица профиль.

Лёвчик: (тихо) Ладно, Женяша. Трое нас: ты, я и маскарад. Пусть будет так. Так и в самом деле уютно.

Он склоняется лицом к ней - залу теперь его лицо тоже вырисовывается в профиль, и он соединяется с ней губами.

Стартует в третий раз "Падать не надо" группы "Квартал" - это звучит теперь из завершающего песню куплета "киска - кис, птичка - брысь, научись ходить малыш; день пройдёт, год пройдёт, новый лист к ногам упадёт", с последующей на фортэ музыкально-инструментальной перебивкой, с на фортэ-же дважды повторенным "падать не надо, не надо - плакать не надо, не надо" и завершается уходящим в раздумчивое пъяно пересвистом.

Свет, между тем полностью уведен со сцены. Дважды повторенная музыкальная фраза русского танца из "Лебединного озера" звучит в записи Сапожком для дверного звонка.

Сцена третья

В темноте фоном тихонько звучит характерный расхлябано-расслабленный стандартный североамериканский джаз. Несколько мгновений слышен взрыхляющий его всхрап. Затем вдруг с резким громким свистом вздох.

Князь: (ещё громче завершая резкий свистящий вздох) А-ах! Ух. Соснул. Крепенько.

Сашка-Плакальщица: Ты хорошо спал. Как младенец у меня на плече. Я боялась пошевелиться, чтоб тебя не разбудить. Спи ещё, я потерплю.

Князь: Да ничего, я выспался. Тебе так трудно - я тяжёлый. Хочешь дальше спать?

Сашка: Я в порядке, Саша. Я выносливая. Мне многого не нужно.

Князь: Хорошо. Ты трудолюбивая девка. Ну раз так, то торшер, там, слева от тебя включи. Сможешь?

Через мгновение сцена освещается предполагаемым светом торшера. Похожая на предыдущие сцены обстановка, но всё с налётом темноватой антиквариатской роскоши. Ну например стулья, кресла, кровать, тумбочка у кровати окаймлены нарезным тёмно-вишнёвого лака деревом. На так-же как и раньше расположенной кровати Плакальщица-Алёнушка лежит по сцене с правой стороны, а Князь - с левой. Князь весь приподнялся на подушки, а Алёнушка - только слегка, и головой на них она повернулась к Князю.

Князь: Ну ладно, тёзка. Знаешь, значит знаешь. Я только хотел тебе сказать: ты знатная бабёнка - знай себе цену. Знаешь ведь, как у нас в старину сватья говорили: "У вас товар, у нас купец". Так вот, у тебя богатый товар, знай это. Не дешеви.

Сашка: Что ты, Сашенька! Ты же знаешь - я себя не продаю. Я по воле с мужиками иду, когда им надо. Вы ведь дети все, а мы ваши мамы. Не знал разве? Тебя все умным считают - потому и называли раньше "дурным". Ты-то должен знать.

Князь: Знаю, Саша, знаю. Я всё про тебя знаю. Сам себе удивляюсь, что я тебя ещё на этом твоём знании не наказал. Я обычно за такие знания наказываю. Они делу вредят. Да нет, я себе никогда не изменяю. Просто тебя бессмысленно наказывать. Поэтому я лучше хочу тебя наградить, Сашка. Вполне по твоей мудрости. Ты думаешь, кто сейчас в маме нуждается? Ну, как по твоему, мудрая женщина?

Сашка: Женяша, конечно! Но ей-то я мамой быть не могу! А жаль! Я ей только подружкой быть могу, но она по-моему не хочет подружек.

Князь: Правильное наблюдение, но логика у тебя, как и у большинства баб страдает. Такой "мамой" какую ты обрисовала ты ей быть не можешь потому что Женяша у нас самая что ни на есть прямолинейная баба. Кроме того такой "мамой" Шалый ей подставил Лёвчика. Затея, конечно, бредовая, но главное ясно, что мы, значит, вообще не о бабах сейчас говорим. Прямолинейным бабам, по нашей с тобой логике больше "папы" нужны, а истинным мужикам - "мамы". Вот и скажи мне, мудрая ты женщина, кому из наших мужиков сейчас такая вот "мама" нужна? Кто у нас сейчас не вовсе в себе?

Князь: (восхищённо смеётся) Хи! Ну ты, Сашка, действительно мудрая женщина. В самую точку! И опять никакой логики. Ну ты же сама прекрасно понимаешь, что речь идёт не о той маме, которая в люльке качала. Ты же не такая мама, нет?

Сашка: Такой мамой я хотела бы быть, но не сразу. Я сначала хотела бы пожалеть мужиков. Я ведь ещё молодая - и вы в нас нуждаетесь, скажешь нет?

Князь: Не скажу. Но на вопрос ты почему-то напрямую отвечать не хочешь. Чего увиливаешь?

Князь: (удивлённо) А меня не боишься? Я полагал - ты вообще никого не боишься.

Князь: Но мне ты, Сашка, на одну ночь была нужна, а ему - на много ночей. Понимаешь, Сашка, ему жена давно нужна - остепениться, остыть, чувства охладить, заботиться наконец о ней, о жене. Ему вот такая "мама", как ты, понастоящему нужна. Ему ты нужна, Сашка. Я дело говорю. И за ним ты будешь, как за каменной стеной, поняла, дурёха?

Теперь Сашка подтянула себя и села на кровати, как и Князь. Обернулась к нему.

Князь: Именно, Сашка. Это моё задание тебе. Помоги ему, охлади его, остепени его. Стань ему "мамой". Тем более, что его кровная мама уже почти Христова невеста. Ему теперь от неё никакого толку. Ты ему нужна. Иначе потеряем мы мужика. Ты же сама видишь. Ты же по-настоящему умная девка, правда? Будь же с тем кому ты более всего нужна. Вот такое тебе от меня задание. Что скажешь, дурёшка?

Сашка: Замуж. Саша, он же не возьмёт меня. Он на меня сверху смотрит. (Пауза.) А может и возьмёт? Я бы ему хорошая жена была. (Неуверено.) Ребята говорят он на Анну Ки...

Князь: (поспешно обрывает) Возьмёт. Возьмёт, Саша, возьмёт. Ни о чём другом не думай. Вбей себе в голову, что возьмёт - и тогда всё само получится. Потому что ты ему нужна.

Сашка: (возбуждённо) Замуж. Понимаешь, замуж? Обалдеть можно.

Раздаётся голос из-за кулис справа. Князь вздрагивает и резко выбрасывает руку на тумбочку расположенную справа от него у кровати.

Голос Женяши: Кто-нибудь живой тут есть? Князь?

Князь: Фу, напугала. (Громко.) Мы в спальне, Женяша. Только сначала дверь запри - не в службу, а в дружбу.

Через несколько секунд справа входит Женяша. Останавливается на отдалении.

Женяша: Прости Саша... Саша... Тьфу, оба ведь Саши. Ну ладно, прости Сашок, прости Сашка, простите, что ворвалась вот так. Не помешала?

Плакальщица: Ну что ты, Женяшенька, садись. Как вы там? Ладите?

Женяша: Ладим. Он спит сейчас. Я ненадолго. По делу. Знаешь, Сашок, Серёга попросил. Он было спать завалился, а потом вспомнил. Попросил по дружбе.

Князь: Хи! Что за день сегодня такой выдался - все дружат. Хочешь угадаю, что попросил? По дружбе угадаю.

Князь: (с этого момента переходит на даже несколько более обыкновенного паясничающий тон) Хи! Паспорт попросил. Супруга твоего не зарегистрированного и невенчанного - но за этим, конечно, дело не станет. Для того и паспорт нужен. Верно?

Женяша: (тихо) Верно. (Переходя на нормальный голос) Ну что, дашь? Он ему с утра нужен будет. Ты же знаешь Серёгу. Он нетерпеливый мужик. Если чего задумал - сразу делает.

Князь: Я не знаю что ты - ты знаешь. Что задумала сразу делаешь? Хи!

Женяша: (опять тихо) Мы все трое такие: он, ты и я. Ну так даёшь?

Князь: А с чего ты взяла, что он у меня, а не в сейфе? Хи! То-есть, конечно, я хотел сказать, с чего это Серёга так решил?

Женяша: (нервно) Ну так я так и скажу Серёже, что он в сейфе?

Князь: (примирительно) Не кипятись. Уверена, что готова в это встрянуть? Может Серёге лучше до завтра подождать? Сам меня об этом и спросит, как надумает? Так может лучше? Безопаснее. От греха подальше. А то ведь ещё потеряется...

Женяша: (тихо) Нет уж, раз Серёга попросил, то давай уж я возьму. Я рано встаю, а ты поспать утром любишь. По-барски. Даёшь?

Князь: По-барски, верно. Даю, Женяша. Хи, по дружбе. Сама-же решила,... что мы дружим сегодня. Не буду твоих ожиданий подводить. Хи! Саш, а? Женяша у нас ведь казачка, знаешь? Папа донской, а мама кубанская. Казаки, мне батя сказывали, очень-но отчаянный народ.

Женяша: (опять тихо) У меня мама с Кубани, но она не казачка была - украинка. Не совсем точные у тебя сведения, Саша.

Князь: (рассеяно) Да? Ну не суть важно, (веселея) лети, птичка, из клетки на волю. (Теперь очень весело) Любовь, Сашка, горы воротит.

Характерный расхлябано-расслабленный фон стандартного североамериканского джаза громко и бодро покрывает все звуки. Свет на сцене гаснет.

Действие четвёртое

Сцена первая - пролог

На краю кровати сидят лицом друг к другу справа по сцене Жанна, слева - Сапожок. Он сосредоточенно, упоённо и вдохновенно играет на домре, она - столь же сосредоточенно, упоённо и вдохновенно всем своим существом выражает восприятие исполняемой перед нею музыки. На завершении некоторой мастерски исполненной музыкальной фразы Сапожок останавливает игру зажимает ладонью струны, будто захватывая в неё предполагаемое развитие музыкальной темы и нежно склонив голову набок к инструменту заглядывает Жанне в глаза в ожидании её поощрения. Жанна с секундной задержкой реагирует по-детски хлопая в ладоши, подскакивает и снова садится на кровать.

Жанна: Это здорово, Коленька! Совершенно замечательно! Это лучше всего, что ты до сих пор играл! Это совершенно мастерски, и конечно это очень виртуозно, но ты знаешь, Коленька, дорогой, мне на это наплевать потому что в этом столько настоящего русского чувства и столько чистой музыки, такое совершенство звука, которое я не понимаю, как можно превзойти. Это рай звуков. Я просто тону в нём, исчезаю в нём совершенно - и это такое невыносимо-желаемое блаженство (у неё проступают слёзы на глазах и в голосе начинают звенеть плаксивые нотки). Спасибо, Коленька, спасибо, дорогой мой!

Слеза таки скатывается по щеке, и Жанна импульсивно дёргается к Сапожку стремясь прижать к своей груди его красивую голову, но тот рукой задерживает её, чтоб бережно отложить в сторону драгоценное сокровище своего инструмента, прежде чем отдаёт себя в её ласкающие руки. Она-таки ласкает его очень нежно, уткнув, как она этого исходно хотела, его лицо целиком в свою упругую грудь, и он теперь уже не сопротивляется. Затем она отодвигает его, садится совсем рядом, захватывает его красивую голову в ладони и аккуратно-каллиграфически целует в губы. Он просто подчиняется оставляя это искусство ей, потому что он не умеет на это каллиграфически отвечать, и его артистическая душа точно чувствует, что в этом виде искусства он ученик. С трудом она отрывается от этих, хотя и неумелых, но очень соблазнительных губ. Берёт его руки в свои.

Ты мой, Коленька, как я счастлива, что ты мой, и что ничто кроме музыки не может тебя у меня отобрать! А эти руки, эти замечательные руки, я думаю мне придётся с твоей музыкой делить - никуда от этого не денешься, но какое счастье, что эти магические руки, Коленька, я могу держать в своих. Они ведь просто чудо какое-то - в это даже не верится, что я держу в своих руках такое чудо; у меня кожа стала гусиной от этого ощущения, что я к этим чудо-рукам прикасаюсь, но ведь я даже могу их целовать - понимаешь какая я счастливая!

И она начинает целовать его в ладони. Он довольно улыбается. Глянув на него она эту улыбку замечает и реагирует.

Ну что ты смеёшься. Думаешь я выгляжу глупо. Ты-то сам понимаешь, какой ты талантливый? Ну что ты молчишь, Николенька? Что ты всё молчишь? А? Ну скажи что-нибудь, милый мой гений, произнеси-же что-нибудь!

Сапожок: (недовольный собой) Не умею я. Я играть заместо этого всего умею. А вы, Жанна, умеете говорить и... брать меня за руки и... всё остальное. Но я научусь. Мне обидно, когда что-то недоработано, ну недоделано. Когда... не блестит. Вы понимаете меня? Потому меня Сапожком прозвали ребята, что ну я не могу иначе. Меня нудит, когда иначе; у меня руки свербят. Понимаете?

Жанна: "Сапожок" - это дурацкое прозвище. Я попрошу брата запретить его. Что за "Сапожок" в самом деле. Это ведь оскорбительно, Коля. Николечка, или даже лучше Николенька - это совсем другое дело. И Николай - какое замечательное очень мужское имя. Как Николай Угодник, правда? Нет, тебе лучше подходит Николай Чудотворец... Но и "угодник" хорошо - ты ведь угождаешь своей музыкой. Вот такие прозвища я понимаю. Такие прозвища имеют смысл. Их надо утвердить. (Меняет тон на нежно-просящий.) Обними меня, Николай, а?

Сапожок: (конфузливо) Я не умею так, как вы... Мне научиться надо. Вы меня обнимите, ладно? И я за вами движения повторю.

Жанна: (полусердится-полусмеётся) Ну вот это здорово! Во-первых, не называй меня на "вы", мы же уже договаривались. Николенька, ну я же люблю тебя, дурачок, а ты меня на "вы". Вообще-то в этом что-то есть, так дворяне делали. Может это твой нюх артиста говорит. Ну ладно, пусть так и остаётся - ты прав, Николенька. Ты такой красавчик, такой большой сильный, и такой талантливый, даже гениальный, но я люблю тебя, я не могу называть тебя на "вы". Но когда ты называешь меня на "вы" в этом какое-то уважение есть ко мне, женщине, которую ты любишь, и какое-то благородство, которое тебе идёт. Да, ты конечно и тут прав - ты называй меня на "вы", а я буду называть тебя на "ты". Это красиво.

Ладно. Я тебя обниму, Николенька, дорогой мой. (Обнимает.) Но мне хочется почувствовать тебя обнимающего. Это просто, Николай, это очень просто. Это как ты играешь. Почувствуй меня в своих руках. Как женщину. Меня, Жанну, желанную, которую ты хочешь. Ну?

Сапожок обнимает Жанну. Сначала как-бы пробует, и так и сяк - пристраивается. Потом уже, нет, он щупает её. Наконец он вдруг резко и сильно прижимает её к себе. Грубо, с желанием.

Анна: (приходя в себя) Я полагаю вам очень повезло, голубки, что Дима сегодня в отъезде.

При первых же звуках её странного голоса умеющего совмещать воедино мягкость и суровую властность, парочка разъединилась на манер двух оттолкнувшихся друг от друга противополюсных магнитов.

Тебе, Жанночка, очень нелегко было бы объяснить это своему любимому братику. Ты же знаешь, за какие непоколебимые устои и строгие нравы я выходила замуж.

Теперь уже эти двое стоят остолбенело. Анна усмехается - она привыкла производить на окружающих именно такое впечатление.

Да раслабьтесь вы! Разве-ж я не понимаю? От меня он ничего не узнает. Но всё-таки вам следовало бы быть поосторожнее.

Жанна впрочем быстро пришла в себя и улыбается, а вот Сапожку это даётся трудно.

До зелёной спальни наши телохранители никогда не доходят, вот там и договорите все ваши недоговорённости, ладно? Там и подожди Жанночку, Сапожок. Так что, проехали. Я вам мешать не собираюсь, но у меня, Жанна, есть о чём с тобой переговорить, так что ты там уютно устраивайся, голубок, а голубка твоя не преминёт припорхнуть через сколько-то минут. Иди, иди, Сапожок, она будет следом.

Сапожок: Да, конечно, Анна Кирилловна. Это больше не повторится.

Анна: Никто не сказал, что это не должно повториться. Жанна самостоятельно принимает такие решения, и там вам будет удобно. Иди.

Сапожок разворачивается к кровати, двумя руками бережно берёт инструмент и начинает уходить влево. Анна реагирует.

Сапожок замедляется и поворачивается. Инструмент у него на руках наподобие младенца.

Я слышала твою игру. Молодец. Важно, чтоб этот концерт произвёл впечатление. Произведёт - ты уже готов. Молодец! Так что теперь иди и приготовься там Жанну встретить. Знаешь как? Как встречают любимых. Жанну нужно уметь любить. Она драгоценнее твоего инструмента. Вот это ты запомни. Ну всё, иди. Нет, погоди, там по дороге скажи кому-нибудь, что мне Сергей Степанович срочно нужен, пусть позовут.

Сапожок: Я иду, Анна Кирилловна. Я скажу, передам.

Анна: (выждав достаточно времени) Я надеюсь ты понимаешь, Жанночка, что он тебе не пара.

Жанна с некоторым неуравновешенным буйством свойственным то-ли её натуре, то-ли избалованности бросается на шею Анне.

Жанна: Анечка, я давно хотела тебе сказать - я по-моему влюблена, представляешь? Ты слышала, как он играл, это-же божественно!

Анна садится на край кровати и тем усаживает и Жанну. Мягко разнимает её руки. Говорит глядя Жанне в глаза.

Анна: Не представляю, нет, Жанночка. Это я не умею представлять - у меня воображения не хватает. Но у меня хватает воображения знать, что он тебе не пара.

Жанна: (нетерпеливо) Анечка, ну что ты всё заладила "пара-не пара". Что ты думаешь я не вижу, что ты сама влюблена, как кошка, в этого, как его...

Анна сразу мягко зажала ладонью Жанне рот. Затем притянула её к себе и обняла.

Анна: Стоп, Жанночка! Ты знаешь, что я тебя именно, а не законного своего всегда любила в моём замужестве. Я этого от тебя никогда не скрывала. Но я также всегда знала, что вышла замуж правильно. И если я кого полюблю, Жаннок, я устрою всё так, чтобы ни мне, ни тебе не сгореть. Понимаешь, не то чтобы я когда-нибудь горела действительно, но как-то я всегда знала, что гореть - это очень больно. Наверно у меня кто-нибудь горел в роду, ты как думаешь?

Жанна ответно и сама прижалась к ней, как к котёнок к ноге.

Жанна: (тихо) Я тоже знаю, что гореть больно. (Вдруг снова вдохновляясь и оживая.) Но ты просто мало его знаешь, Николашу! Он конечно красивый, и талантливый, и сильный. Это всё и тебе видно. Но чего ты не видишь, чего ты не знаешь, Анечка, это какой он нежный, какой мило-неуклюжий, какой стеснительный. В нём столько доброты, столько неиспользованной нежности, Анечка, и я хочу, чтоб он использовал львиную долю её на мне, понимаешь, а не на ком-нибудь ином.

Анна отстраняется. Её лицо бесконтрольно суровеет.

Анна: (сухо) Ты не знаешь кто он. Я знаю. И тебе не скажу. Он тебе пока что понадобится. Я это вижу, знаю. Но только не смей в него влюбляться. Просто поверь мне, что он не тот в кого ты должна влюбляться.

Жанна: Странная ты! Что же по твоему я должна с ним делать, если не влюбляться? Мне с ним хорошо, о чём же ещё я должна думать. Тут же всё ясно.

Анна размякает немного, или, быть может меняет тактику. Берёт её руки в свои.

Анна: Ну ладно, ты права. Что это я, как старуха с тобой разговариваю? Мы ведь подружки-говорушки, правильно? Я ведь всего-то на несколько лет тебя старше, в самом-то деле. Просто будь в этом сильной. Не отдавай свою душу никому полностью - она всегда должна быть твоя. Ну, иди к нему, забавляйся. Учись быть женщиной. А я тебя защищу - ничего не бойся. Иди голубка, иди, мне тут подумать кое о чём надо.

Она слегка подталкивает Жанну. Жанна легко подпархивает-встаёт, подходит к зеркалу оправляет блузу, волосы, оборачивается к Анне.

Жанна: (лукаво) Ну да, конечно, собраться с мыслями, внутренне подготовится к приходу Сергея Степановича.

Прежде, чем Анна успевает отреагировать Жанна покидает сцену. Анна глядит ей вслед грустно и озабоченно. Потом встаёт и тоже подходит к зеркалу. Ведёт себя у него вполне аналогично Жанне. Видимо вдруг осознаёт это и развернувшись довольно резко с импульсивным смешком быстро обходит кровать и вдоль неё забредает к самому заднику сцены. Задумчиво глядит в "окно".

Анна: (самой себе) На огонёк, Жанна, на огонёк. Сгореть легче, чем кажется.

Она замирает в молчаливой задумчивости после этих слов. Справа входит Шалый. Останавливается при входе; молча наблюдает Анну. Наконец прерывает молчание.

Анна всем телом напрягается. Заговаривает не сразу.

Анна: (тоже негромко) Проходи Серёжа, садись.

Шалый садится в кресло у самого входа справа по сцене от кровати и соответственно в значительном удалении от Анны. Анна продолжает после небольшой паузы не оборачиваясь.

У меня большие новости, Серёжа. Мы давно их ждали и сегодня Дима сообщил мне их по телефону. Они касаются всех нас. Дмитрия Павловича утвердили первым помощником областного мэра.

Это уже крутилось некоторое время, но мы не считали правильным об этом распространяться до поры до времени.

Шалый: (возбуждённо) Так это же замечательная новость, Анна Кирилловна! Почему-же вы об этом таким загробным голосом? Я поздравляю вас обоих. Дмитрию Павловичу давно бы хозяином области быть. России такие люди нужны...

Анна: (нетерпеливо обрывает) Ты очень мил, Серёжа, в своём патриотизме, но давай пока оставим Россию в покое. Это всё ясно, а мы просто все делаем дело, ладно? Давай так на это смотреть, так удобнее.

Шалый: (порывисто встаёт) Так я Князю... простите, Александру Андреевичу сообщу - ему ведь подготовиться надо.

Анна: (с нервно-усталым нажимом) Сядь, Серёжа! Александр Андреевич всё это готовил с нами. Он знает уже. Диму через него вызвали в мэрию. Князь ваш и сам скоро оставит район. Но ему теми же дорогами готовится место в министерстве юстиции. Советником по вопросам преступности. Он очевидно много знает об этом. Ну а попростому у него большие связи повсюду. Он многим большим людям дельные советы давал. Ты знаешь.

Шалый: (помрачнев снова садится) Ну а мне всё это следует узнавать последнему.

Анна подходит впритык к Шалому и садится напротив него на краю кровати.

Анна: (мягко) Ты был занят, Серёжа. У тебя много горьких забот. Они понятны, но они висят на тебе постоянным грузом и тянут тебя вниз. Ты не обижайся, я сейчас буду говорить трудные вещи, но никто кроме меня их тебе не скажет. Ты вроде как слегка помешался. Это и понятно: мама твоя уже была не вполне в себе, как умер твой отец. С Ромой ведь тоже ничего хорошего не получалось, да ещё и эта ненормальная, которую он из Чечни завёз. Всё в вашей семье шло глубже и глубже наперекосяк. Нам нельзя, Серёженька, так жить. У нас всё должно быть иначе. А если нет - ты вылетаешь. Тебя выбрасывает на полном ходу. И тут вдруг Рома твой выкалывает свой последний фортель... (Сергей дёргается - она останавливает его быстрым движением за руку и вдруг опускается рядом с ним на колени.) Ты не думай, я всё понимаю, Серёженька, но тут либо на этой стороне, либо на той - иначе не бывает! Ты можешь быть на этой, ты должен быть на этой! Я так хочу! Особенно сейчас. Мы терпели это всё пока можно было, а теперь нельзя - ты должен понять. Димино место твоё, или ты уходишь под воду навсегда, Серёжа. А я не хочу, чтобы ты уходил туда, я не хочу, Серёженька! Отруби их всех и останься со мной!

Она теперь целует его руки, а сам Шалый вполне ошалел. Однако он глядит на неё сверху со вполне осознанной неожиданной на его лице горькой нежностью. Его лицу оказывается очень идёт именно такое выражение лица. И вдруг он сам берёт её лицо ладонями и склонясь начинает ответно быстро целовать её сначала в волосы, потом чуть приподняв лицо в лоб. Затем он ещё склоняется, подхватывает её за талию чуть приподнимает и прижимает к себе. Теперь он целует её лицо - жарко, очень жарко несмотря на явную неудобность их поз. И наконец он встаёт поднимая её с собой и, конечно, кладёт спиной на постель; он уже снова склоняется над нею теперь лежащей. Только вдруг она берёт себя в руки и неожиданно для него начинает сопротивляться. Он не вполне осознавая борется с нею и вдруг получает уж совсем неожиданную пощёчину, которая сразу отрезвляет его. Оставив её он просто сидя выпрямляется - там же. Она тоже садится на краю кровати и поправляет свои смявшуюся одежду и причёску. Оба тяжело дышат.

Анна: Нет, нет, Серёженька, это ты меня прости. Будет, у нас всё с тобой будет, но нельзя нам сейчас расслабляться. Не время. Но скоро будет это время, очень скоро - только отруби, отруби всё ненужное. Сейчас отруби, Серёженька, ты уж прости - нельзя откладывать, назрело. Вдруг назрело, неожиданно. Сегодня, понимаешь? Так получилось.

Сергей сидит отрешённо. Ему сейчас невозможно в это врубиться. Как она этого не понимает? Он подымает голову и глядит на неё - его взгляд доносит до неё этот смысл.

Не могу понимать, Серёжа, не имею права сейчас входить в твои обстоятельства потому что если нет, то конец теперь и навсегда. Я всё продумала, Серёжа, я готовилась к этому. Я не могу тебя потерять, Серёжа, поэтому я много думала об этом. Схема такая. Этот твой, ну Ромин, как его зовут-то, ну неважно - этот сегодня улепётывает в свою Канаду по добру по здорову, пока мы его не ухайдокали тут. Ты верни ему его паспорт - это глупо.

Серёжа уже давно не смотрит на неё - он упёрся взглядом куда-то вниз, в пропасти одному ему видимые под полом.

Деваху эту вашу спровадь куда хочешь, но ей нечего больше тут делать. И не возись с этим - это надо быстро делать, это вчера делать надо было, а не сегодня или завтра.

Она вдруг подхватывает ладонью его подбородок - ей не хватает ответной реакции его взгляда, но ей не удаётся ни на самую малость сдвинуть его лицо - конечно, ей невозможно преодолеть мышечный напряг его упрямой шеи. Она не настаивает и продолжает.

А квартиру её нам оставь; (она вдруг притишает голос и продолжает очень мягко) она может нам с тобой, Серенький, пригодиться. (Голос её вдруг становится твёрже:) Она нам точно пригодится. У меня своя работа: я буду приглядывать за твоими делами тут. (Опять её голос падает и смягчается и она берёт в свои его руку - на этот раз он не сопротивляется.) Мы с тобой будем продолжать горы тут ворочать, и (ещё мягче) нам с тобой хорошо будет вдвоём в той квартирке. (Она смолкает на недолго, что-то взвешивая в голове, к чему-то готовясь, но пока не решаясь ступить на эту шаткую почву переходит на что-то попроще.)

За себя ты поставишь музыканта вашего: у него хороший иммидж и хорошая хватка. Знаешь, да я сама это только что обнаружила, застукала можно сказать - Жанночка моя роман с ним крутит. Нет, это не он с ней, это она с ним. Пока что это хорошо, это нам на руку. Лишняя причина мне приезжать сюда. Вот только Диме мне надо это суметь преподать. Ну а потом мы их, конечно, разведём. Это Жанне тренинг любовный будет. Он ей нужен. Давно пора - я уж переживать было начала.

Совсем у нас времени нет, Серёженька, понимаешь? Тебя, головушка ты моя ненаглядная, лечить надо. Тебе надо, чтоб кто-то твоим покоем занимался, а кто-то твоей любовью. А иначе это всё у тебя скатывается в один непроходимый огород. Любовью-то твоей я займусь, этого я никому, Серенький, не отдам, а...

Держа его руки в своих она снова опускается рядом с ним на колени. Он несколько отворачивает голову, чтоб удерживать в своём поле зрения те ему одному видимые глубоко упрятанные в подпол пропасти, но рук своих он не отнимает, и она пока говорит нежно гладит их.

Горячая ты моя головушка - это даже хорошо, что горячая. Изгони эти все наваждения из себя, отруби напрочь, отруби наотмашь, отруби топором навсегда всё, что тебя с ними связывает, и у тебя начнётся совсем иная свободная жизнь, Серёжа, жизнь со мной, а я умею жить, и я умею любить.

Напрягается, перестаёт гладить его руки, только держит их в своих и произносит то, что произносить до сих пор не решалась.

И покой тебе тоже нужен, Серёжа. Кто-то должен ухаживать за тобой не мешая, не давя на психику, мягкий, как подушечка под голову, уютный, как кошечка под ногами. Я хотела бы, но я не умею такой быть, давай смотреть правде в глаза - никогда не сумею. Я как и ты человек неуёмный. Только я в этом сильнее - мне подушечка не нужна. А тебе нужна. В общем тебе женщина нужна, Серенький, обычная уютная женщина, жена. И лучше не сыщется, чем ваша сестрица Алёнушка, Плакальщица ваша, Сашенька Чечевицына.

Шалый тоже напрягся, вытянулся в струнку, одна его рука выскользнула из рук Анны. Прибирая выскользнувшую его руку назад Анна выдохнула тихо, после небольшой паузы:

Очень тихо и лично в исполнении домры начинает звучать в своём завершающем варианте лирическая часть русского танца из "Лебединого озера", и с плавно уводимым светом она звучит до тех пор пока уже в темноте не завершает свою тихую убедительность. (В указанном диске это с 2 мин. 31 сек. до 3 мин. 7 сек.)

Сцена вторая

На сцене залитой предполагаемым солнечным светом из окна нарисованного на заднике сцены разбросаны небольшие столики, кресла и стулья в художественно-свободном стихийном беспорядке. На одном из столиков что у нарисованного окна прижимается справа к предполагаемой стене стоит диск плэер. У него стоит опрятный до прилизанности мужчина средних лет, который только что остановил музыку Крылатова. Это даун, Тимоша. Неопределённого возраста девушка с какими-то характерно определяемыми чертами её еврейства, почему она и прозвана Жидовочкой, тоже даун, сидит в кресле значительно левее "окна", по глубине где-то посредине, но всё-таки поближе к заднику. Она влюблённо пожирает глазами Тимошу. Не бритый молодой даун Парамон стоит у окна прислонившись спиной к заднику, глаза его широко открыты и из них капают слёзы восторженности вызванные песней. Ещё одна совсем молоденькая девушка-даун, Дуняша, только что почему-то наклонилась под один из небольших столиков посреди сцены чуть правее "окна" и остаётся под ним. С правой стороны сцены стоят незамечаемые даунами и это всё наблюдая Женяша и Лёвчик.

Женяша: Тимош, а чего ты "Прекрасное далёко" прямо на середине остановил? Разве эта песня тебе не нравится? Я-же вам специально принесла, думала вы будете рады...

Лишь теперь дауны заметили их. Все взгляды, кроме наверное Дуняши, которая всё ещё возится под столом, сосредоточились на вошедших: сначала все они, но каждый на свой манер дёрнулись было в сторону Женяши, но затем очень стереотипно оценив присутствие тут постороннего Лёвчика насторожились. Тимоша развернулся спиной к окну и лицом к новоприбывшим.

Тимоша: (со степенным достоинством и пунктирующей речью) З-дравствуйте Женяша! М-мы оч-чень рады вас видеть. (Соединяет кулачки вместе и поглаживает их один о другой.) Вы наверное п-притомились (указывает по одному на два рядом стоящих кресла) с-садитесь. И г-гостя вашего с-сажайте!

Женяша улыбается. Неспеша проходит ведя оробевшего Лёвчика за руку, садится и принуждает Лёвчика сесть рядом.

И от-твечая на ваш воп-прос, Женяша, Фирочка слушает эт-ту оч-чень замеч-чательную мелодию уже сот-тню раз, и смот-трит-те как Парамоша ст-традает снова и снова, и Фирочка долж-на меня простить, п-правильно я говорю, Фирочка.

Фира: Тимоша такой обходительный, такой глубоко чувствующий, человек, Женяша, он тут обо всех заботится, вы, Женяша, давно должны были это заметить. Мы так тут страдаем всегда по вашей песне, и спасибо вам, Женяша, вы нас всех подняли, мы все выше стали. Спасибо вам за это!

Парамон: (с трогательной растерянностью) А это... ваш новый... муж, Женяша?

Женяша: Тимоша, Фирочка, Пара... ребята, вы что, расслабьтесь! (С улыбки она вдруг переходит на всхлипывание) Это Лёва со мной, вы... познакомьтесь. Это Лёва, мой... друг, и он был... самый близкий... друг Ромочки. Мы все тут... свои. (По одному оглядывает каждого из троицы) И с каких это пор мы с вами на "вы", ребята?

Всё преображается в мгновение ока с этими словами, этим оглядыванием и этим всхлипыванием. Во первых Фирочка вспархивает и переносит себя к ногам Женяши.

Фира: (обнимая очень нежно Женяшины колени) Дружочек, Тимоша тебе скажет как мы плакали вдвоём за тебя и Рому. И мы решили, что тебе нужен новый друг.

Во вторых Тимоша явно сдерживая раздирающие его эмоции немного напоминая сейчас робота на роликах "подъезжает" к Женяше останавливается перед ней и засматривается в её глаза с выражением "ну вот, дай я на тебя полюбуюсь", точно, как художник на своё полотно, а затем он "объезжает" её и со спины начинает любовно гладить по плечу.

Тимоша: Ну вот-т и хорошо, что у тебя есть н-овый друг! И что он продол-жение Ромы.

В третьих Парамон направился не останавливаясь сразу за кресла Женяши и Лёвчика, но обходя их с другой, более близкой ко зрителю стороны, тем самым первым он обошёл со спины Лёвчика. А обойдя положил свою правую руку на другое плечо Женяши и тоже начал Женяшу любовно гладить. Потом он вдруг положил свою левую руку на левое плечо Лёвчика и прижал Женяшу и Лёвчика друг ко другу. Он, Парамон, всё это время широчайшим образом улыбается и сияет. Но ничего не говорит, а только глядит сверху любовно то на одного, то на другого. Дуняша единственная всё продолжает возиться под столиком.

Женяша: (в слезах; пытается и сама обнять то одного, то другого и наконец замечает Дуняшу под столом) Дуняша, а ты меня не обнимешь? Там чисто уже! Мне так нужно, чтоб и ты меня обняла!

Мгновенно Дуняша выпархивает из-под столика и плача навзрыд бросается на шею Женяши. Женяша гладит её, целует и сама всхлипывает. Теперь болезненно искривляется и лицо Парамона, а Фира и Тимоша глядят на них с глубоким непониманием, мол всё ведь так мирно и благополучно, чего нюни пускать-то. Вдруг Женяша вздрагивает от чего-то странного и неожиданного, что приключилось с ней, сбрасывает что-то с лица и от чего-то отмахивается, как от мухи. Вместе с тем из-за левой кулисы появляется очень молодо, почти подростком выглядящий ещё один даун, с маленькой трубочкой придерживаемой им правой рукой у губ. Он жуёт что-то, а затем вдувает это в трубочку простреливая этим из трубочки всю компанию сгрудившуюся справа у кресел Женяши и Лёвчика. Первые залпы были нацелены и попали именно в них - вот они оба и отмахиваются, затем и остальные, а с широко цветущей на его физиономии улыбкой новоявленный даун встречает каждое такое отмахивание весёлым заливистым смехом и снова стреляет. Посмеиваться начинают и остальные; дауны теперь защищаясь руками от такого обстрела медленно подбираются к атакующему, и всё это вместе очень заражает своей безмятежностью. Женяша и Лёвчик с грустноватыми улыбками наблюдают, а затем Женяша пробует остановить это всё.

Женяша: (с кресла силясь перекричать шум) Никочка, Николай, Николаша, остановись, слышишь?

Женяша встаёт быстро подходит к Николаю и со спины взяв за руки обнимает его - тем самым остановив обстрел. Николаша сопротивляется и он сильный - ей бы не справиться, но их окружают другие дауны и совместно они усмиряют весело бушующего Николашу. Насильно усаживают его в ближайшее кресло и ещё немного придерживают.

Николаша: Это не честно, это не победа! Я с Женяшей драться не могу, она не обращает внимания на пули, идёт напролом. Быть бесстрашной это против правил.

Женяша: (отвечая гладит Николашу по голове) Ты не понял Николик, это я сдавалась. Ты победил, и я теперь хочу тихо посидеть и посмотреть на вас всех. (Глядит ему в глаза.) Я не на долго к вам Николик. У меня же выходные, ты помнишь? А я вот соскучилась. Давайте посидим.

Она отпускает его. Вслед за ней и другие отпускают. Женяша осматривает всех и отходит-садится снова рядом с Лёвой; кладёт свою ладонь на его ладонь на подлокотнике. И все остальные рассаживаются, кроме Дуни, которая несколько мгновений поколебавшись вдруг с тряпкой в руке, которую она так ни разу и не отпустила, ныряет под другой столик и начинает там быстро что-то протирать.

(поглядев грустно на Дуню) Не надо, Дуняша, мне тебя так не видно. Подойди лучше к окну. Посмотри, какая на улице хорошая погода.

Дуняша виновато выползает из-под столика и с интересом направляется к окну. Непоседливый Николаша всё ёрзал на кресле, а теперь вдруг подскочил и быстренько пересел на подлокотники кресел между Женяшей и Лёвчиком, так что они едва успели выдернуть из-под него руки. С этого времени он потихоньку задирает их всячески. Но Фира, Тимоша и Парамон по указанию Женяши поднялись и все гурьбой сгрудились выглядывая в окно.

Фира: Красиво. Мы сегодня уже гуляли. После мёртвого часа снова пойдём.

Парамон: (восторженно) Там лужи блестят. В них всё отражается.

Тимоша: (степенно) Угол падения равен углу отражения.

Фира: (раскрыв рот и с обожанием воззревшись на Тимошу) Отражаться за угол нельзя, а падать за угол можно, Тима?

Тима не успевает ответить потому что вдруг заговаривает всё это время глядевшая в окно, в то время как её рука механически тёрла стекло, Дуняша.

Дуняша: (медленно, растягивая слова; тряпка на окне застывает) Передел красивый город. В Переделе краски яркие. (И теперь совсем медленно-протяжно) В-Переделе-небо-совсем-синюшное. Смотрите, какое синюшное! И в небе синюшное, и в лужах. Синюшный наш Передел.

Почему-то всех зачаровали слова о синюшном Переделе. Теперь все, даже шаловливый баловень Николаша, загляделись в окно, на этот дивный синюшный Передел. Стало тихо, хорошо и умиротворённо. Несколько секунд выдерживается эта умиротворённая тишина. Из неё взвешенно выплывает саксофоновая мелодия и нарастает до умеренно громкой ("Sunny Day", см в комментариях). Через секунд двадцать-тридцать мелодию перекрывает громкий визгливый женский голос слева.

Голос: Все в спальню! Ну-ну, всем в спальню. Мёртвый час. Все собрались в спальню, немедленно!

Сцена плавно, но быстро затемняется. Саксофон продолжает звучать ещё с полминуты и уводится. Темно и тихо.

Сцена третья

Сцена высветляется и застаёт Женяшу и Лёвчика в том-же месте, в тех же креслах, одних. Женяша глядит вослед ушедшим и молчит. Лёвчик просто сидит, переваривает. Тихо.

Женяша: Ушли. Затихли. Всё уходит и затихает. (Пауза.) Мне так хотелось на них опять посмотреть. Я не врала, я действительно по ним соскучилась. С ними всё просто. Или может быть так кажется. Вот Фира влюблена в Тимошу. Ей не просто. Но мне хорошо с ними.

Лёвчик: Может потому что они не наседают на тебя, ничего не требуют. Тебе за них не страшно? У меня всё время такое чувство было, что они хрустальные и сейчас разобъются.

Женяша: Не знаю. Мне просто хорошо среди них. Мне хочется быть одной из них. Но нет у меня богатого папочки, который бы меня здесь поселил. (Пауза.) Нет у меня папочки. И мой папа бы меня тут не поселил.

Я привела тебя сюда... (не находя этому объяснения запинается). Мне очень хотелось тебя сюда привести. Тут покойно. Мне хотелось тут с тобой побыть в тишине. В замкнутой тишине. Я знала, что их уведут на мёртвый час, спать. И в этот час тут никого не бывает, всё замирает. Я люблю это замкнутое пространство. Тихо. И мы в нём с тобой.

Лёвчик тоже встаёт и подходит к окну слева. Оба стоят и смотрят в окно, как раньше дауны.

Какая Дуняша молодец. Она вообще такая. Чистит, чистит, а потом вдруг что-то говорит, как сердце пронзает. Хотела бы я знать, что у неё там раньше было. (Пауза.) Нет, не хотела бы.

Лёвчик: Да, всё синее. Пронзительно синее. И блестит. Солнце в перемежку с синевой. (Пауза.) Дуняша, да... А ты, Женяша?

Женяша: (совсем просто) Я, ты знаешь, полюбила тебя, Лёвчик. За несколько дней. Влюбилась, хочу с тобой быть. (Усмехается горько.) Муж - ведь обязана любить. Смешались вы для меня, Ромчик-Лёвчик, Лёвчик-Ромчик. Не должно этого быть - не правильно. Так что хорошо, что ты уезжаешь, зря я сегодня ночью плакала.

Лёвчик: (удивлённо) Ты плакала? А я не слыхал.

Женяша: (смотрит на него и слабо улыбается) Ты крепко спишь. Спишь, как ребёнок и посапываешь. Иногда мне хочется тебя погладить, а иногда ударить. (Пауза.) Рома нервно спал, плохо. Иногда кричал, просыпался. Но не помнил об этом. Это хорошо. Он думал, что он стена для меня, защита, и ничто злое ко мне не прикоснётся. Спи теперь крепенько, Ромчик, всё теперь в порядке, всё позади.

Лёвчик: (опять удивляется) Как в порядке? Что позади? Ты что имеешь в виду?

Женяша обошла столики и подошла к Лёве. Смотрит на него, гладит по голове, как ребёнка. Потом берёт его за голову обеими руками и целует в губы. Он отвечает и поцелуй затягивается, но она отодвигается и опять смотрит в окно - теперь уже рядом с Лёвой. Лёвчик мгновение смотрит на неё, затем обнимает и прижимает к себе. Так они стоят тихо. Потом Женяша вдруг отделяет себя и начинает нервно ходить по комнате, а Лёвчик наблюдает.

Приедешь, забудь меня сразу. На год или два. А потом вспоминай. (Требовательно, аж вскидывается.) Будешь вспоминать?

Лёвчик: (тихо) Буду, Женяша. Буду, коханая. . Мне никуда от этого не деться.

Женяша: (продолжает не слыша его) Вспоминай так, чтоб душа тихо скулила, понял? Понял, Лёвчик? Иначе грош тебе цена в базарный день. Иначе сукин ты сын, иначе ты...

Вдруг обрывается и только глядит на него в изумлении.

Лёвчик: (полагая, что вполне осознал причину - смущён) Да, это слово сорвалось с языка как-то. Я... недавно его узнал, оно означает "любимая" по-польски.

Женяша: (повторяет механически) По-польски. Коханночка. Коханночка. Коханночка. Иначе ты сукин сын. Иначе... По-польски.

Женяша теперь только стоит и тихо плачет. Точнее у неё слёзы текут по лицу, но она не издает никаких звуков. Лёвчик дёргается к ней, но она жестом его останавливает. Отходит и садится в то же кресло, где раньше сидела. Застывает.

Больно, Лёвушка. Не хотела я... не планировала этого. И ты знаешь? ты уходи теперь, уезжай в аэропорт, а то опоздаешь... туда, в свою Канаду.

Нет! Не надо. Не надо ко мне подходить. Совсем не надо. Уходи. Уходи, Лёвчик. Совсем уходи. Кончилось. Всё у нас, Лёвчик, кончилось. (Пауза.) Иди-же.

Она смотрит в пол рядом с собой. Лёвчик тоже опускает голову.

Выплывает своей нервной грустью и звучит в зал иная саксофоновая мелодия ("Far East" см. комментарии).

Действие пятое - эпилог

Сцена первая

Обстановка та же что в первой сцене первого действия только спальня освещена ровным мягким светом. Лёвчик, Leo, в синем лёгком спальном костюме расставив ноги и устало свесив мокрую голову сидит на краю постели слева. Julie с полотенцем в руках и в хорошеньком кричащем и соблазняющем ванном халатике порхает-хлопочет вокруг него и без устали переполняет окружающее пространство мягкими тонами своей обволакивающей речи. В данный момент она вытирает Лёвчику голову. Тщательно вытирает, любовно. Недалеко от неё у кровати чемодан с откинутой крышкой, но ещё не разобранный.

Julie: Ну вот мы и чистенькие. Новенькие, как монетка. Всю усталость сняли. Все чувства прибавили. Как я тебе пахну. Признайся хочется? Соскучился?

Потерпи, ещё немного. Мне самой не терпится. Всё уберём, весь негатив. То всё в прошлом, Леушка, а ты у меня теперь в настоящем. И я у тебя. Службу у вас закажем, как это вы говорите - "отпоём" твоего друга, портрет поставим. И будет он с нами жить в достойной оправе памяти. Как и должно быть, Леушка. Не убивайся ты. Я тебя в жилище грусти не отдам. Грусть, она тоже женщина, а ты теперь только мой.

Присела рядышком - не притомилась, а просто так.

Знаешь, Нуар о тебе беспокоился, ну я ведь ему рассказала, надо же было как-то объяснить что это ты вот так вдруг из поля зрения выпал. Да, ну и Джексоны тоже. И даже пан Злотич звонил расспрашивал, представляешь? Этот себе на уме толстяк тоже о тебе беспокоился. Думаю это не просто так, ты ему зачем-то нужен. Но... (вскакивает, начинает прохаживаться перед постелью взад-вперёд) так или иначе, а все они завтра ожидают нас у Петруччио в обеденное время, столик заказали. Молодцы!

Лёвчик: (устало) Не уверен, Julie. Что-то мне не очень хочется. Лучше нам с тобой побыть наедине. Ты же сама говоришь: "нагнать упущенное". О чём я с ними буду разговаривать? Они все снобы.

Julie: Ну, неловко, Лио, что ты? И потом они о России тебя будут спрашивать, им интересно. Твои впечатления, всё такое.

Лёвчик: Нет у меня впечатлений. Я у себя в городке всё это время провёл, я ж говорил тебе. У нас там традиция такая - умерших поминать. Девять дней, пока они возле нас у Земли витают, прощаются.

Julie уже теперь с левой стороны у зеркала въётся: распускает волосы, хорошится, приводит себя в соблазнительное состояние - навряд ли возможно стать соблазнительнее, чем она есть, но наверное возможно, раз крутится.

Julie: Ой, что ты, Лиушка, это же страшно. Все вы, славяне, мрачные какие-то. Страхи какие. С покойничком девять дней в компании гулять.

Лёвчик: (наконец улыбнулся через усталость) Во первых, Julie, ты тоже частично славянка. А во-вторых, не покойничек, а душа его мается, над нами въётся, с нами прощается. Что-ж в этом плохого? Грустно может быть, да, но не мрачно.

Julie: Вот именно, об этих впечатлениях и расскажешь. Всё это им очень интересно - они тебе в рот смотреть всё это время будут, так что ты, смотри... (подходит к нему, оттягивает шуточно подбородок вниз и заглядывает в приоткрывшийся рот) зубы почистить не забудь.

Завершая шутку высовывает язычок и начинает им зазывно дразнить Лёвчика. Лёвчик реагируя тянется к Julie, та смеясь отступает, перецепляется о чемодан и смешно садится в него. Разыгрывая обиженную остаётся сидеть в чемодане расставив ноги, Лёвчик присаживается перед ней подхватывает под локти и целует во всё ещё слегка приоткрытый рот. Они затихают оба - у них начинается затяжной поцелуй во время которого оба подымаются и далее Лёвчик разворачивает её к кровати, но она вдруг отталкивает его и отходит в сторонку. Лёвчик учуивает, что-то неладное.

Она начинает принюхиваться. Медленно по нюху подбирается к чемодану. Свет гаснет.

Сцена вторая

В темноте восстанавливается молитва "Об умерших".

Со духи праведных скончавшихся душу раба Твоего Романа, Спасе, упокой, сохраняя ю во блаженней жизни, яже у Тебе, Человеколюбче.

Свет подаётся на сцену до уровня яркости соответствующей пасмурному полудню. Передел. Спальня родителей Ромы и Шалого, теперь - только их матери. Типичная спальневая обстановка переносимая нами из сцены в сцену, с некоторыми характерными ключевыми изменениями: двуспальная кровать под окном покрыта покрывалом потерявшим расцветку за долгие годы, неприхотливые прижившиеся тут простые стулья, иконы в углу слева от кровати, по краям окна свисают старенькие гардины. Всё чисто и прибрано. На всём чистая и мирная грусть отжившых своё лет.

Первые несколько секунд сцена пуста, а молитва доносится слева. На мгновение её громкость усиливается, как могло бы быть от открываемой из соседней комнаты двери.

И тут-же молитва уводится в фоновое бормотание - дверь закрылась, и слева врывается возбуждённый Шалый. Его сопровождает Сашка Плакальщица, хватает за руки, пытается погладить, и, наконец, ей удаётся усадить его на край кровати.

Шалый: (крайне раздражён) Им тут первым следовало быть, матери помочь, быть ей в радость - я же приказывал им! Что за хренотьё? Успеют намиловаться - я же квартиру им собственную выделил, что им там времени друг на друга мало по ночам? Это срам, свинство, базар какой-то, братва вот-вот нагрянет, а на стол не накрыто. И мать от иконы не отходит...

Сашка хватает его раздражённого разгорячённую голову и прижимает к себе, к груди - для этого самой ей приходится стоять.

Сашка: (тоном то-ли материнским, то-ли возлюбленной - это в бедной её головке теперь перемешалось) Серенький, любименький, успокойся, буйная твоя головушка, ну что ты так взъелся, мальчик, сейчас будут, за ними-ж Князь поехал - вмиг привезёт.

Шалый отталкивает её довольно бесцеремонно, с какой-то даже брезгливостью так что она усаживается на кровать, а сам вскакивает и начинает носиться - раздражённо сбивать стулья на своём пути.

Шалый: Что это ты себе вбила в голову? Совсем крыша поехала, что-ли? Какой я тебе "любименький", какой ещё "мальчик"? "Буйная головушка" - что за мерзкий лексикон? Ты если даже и сестрица Алёнушка, то уж точно не я твой Иванушка - выбери себе кого-нибудь иного, их сегодня много козлов под стол полезет - будут и в твою сестринскую постельку на постой проситься, так что настрой своё сестринское выбирать кому подставляться по жалости будешь. Б-бля, не поминать, а на пъяный разврат приходят. Нелюди. Рому они помнят... Начхать им всем на Рому с высокой колокольни - и всегда было.

Сашка: Серенький, я помню Ромчика, очень даже помню. Идёт голубоглазый и улыбается удивлённо. Это то, как я его помню. Совсем живо, перед глазами стоит, будто и не уходил никогда. Других таких у нас не было. Лёвчик разве что, тоже всегда улыбался, но не так удивлённо. А Рому всегда погладить от этого хотелось. Помнишь, как он улыбался, Серенький, помнишь, как он безмятежно улыбался?

Сергей давно уже остановился, почти сразу, как она заговорила и смотрит ей жадно в рот, за каждым словом ею произносимым.

Ромочка, Ромочка золотой, кто же теперь освещать нас будет твоей улыбкой Иисусовой прямо с неба к нам слетевшей?

На этом причитании, как ей и положено, Плакальщица ведь, у неё закапали слёзы, и Шалый утихомирившись наконец подсел к ней одной рукой приобнял, а другой неловко от неопытности стал пальцами снимать с её лица слёзы. Заговаривает: ей слёзы, себе зубы.

Серёжа: Ей, Сашенька, Сашенция, разнюнилась, ну вот, ты одна у нас умеешь понимать, а я обидел тебя, прости меня дурака старого, прости, просто мне что-то очень уж беспокойно сегодня. Трудно Рома с нами прощается. Вот Лёва нам за него будет и мы успокоимся, он ведь тоже улыбчивый, как Иисусик. И мать тогда лбы разбивать по церквям перестанет, а то стыдоба какая-то. А то что-то нас всё тянет вниз, да вниз. Пора нам за работу браться, Россию строить, правда, Сашка? Дело не ждёт. Видала сколько хохлов к нам в Передел понаехало? Лишь только Кавказ отвадили - они тут как тут, меньшая братия. Не до них нам, Сашенька, правда? Мы ещё пока на своих-то собственных ногах не очень крепко стоим.

Саша не слышит, что он говорит, она еле дышит от близости и неожиданных нежностей сурового, она себя к этому готовит, суженного. Одну свою руку она теперь протянула вперёд и гладит его по щеке, а затем очень умело, как только молодое женское чутьё умеет научить, она подтягивается к нему ласковой мордашкой и губами. Он задерживает мгновение, несколько опять суровеет, вроде задумывается и сознательно решает позволить. Она дотягивается, он отвечает - всё-таки она очень хороша, и несомненно искрення, что облегчает ему задачу. Ему конечно же её хочется - это факт, и он обнимавшей рукой теперь крепко подтягивает её к себе.

Молитва вновь наплывает отчётливостью - видать дверь вновь открылась.

И вновь перешла в неразборчивый фон. Слева слегка подталкиваемая Князем, как на заклание, вошла Женяша, а за ней и сам Князь. Шалый уже отстранился от Сашки и встал им навстречу, но Князь, конечно, успел приметить их близость, так что раздосадованный Шалый полагает, что он этому ухмыляется. Впрочем, Князь мягко подтолкнув Женяшу навстречу Шалому, за несколько шагов до Шалого оставляет её и проходит мимо обоих. Останавливается ухмыляясь у Сашки за спиной сложив руки на груди ради удобства наблюдения дальнейших событий. За несколько шагов до Женяши остановился и Шалый в ожидании, однако ничего им ожидаемого не происходит.

Шалый: (раздражённо) Ну, и где Лёвушка, его величество царь зверей? Где вы его потеряли?

Ты сказал им, что мне они оба тут для инструкций нужны? Я ведь просил тебя, Князь? Мне это важно сейчас, понимаешь? Время тикает.

Князь лишь ухмыляется и раздражающийся всё более, в частности и его ухмылкой, Шалый, оборачивается снова в сторону Женяши.

Ну, ладно. Женяша, у нас теперь времени в обрез. Мать стол не накрывала, всё молится - может оно и нужно так, но тем более надо ей помочь Мы об этом давно договорились ведь,. Сашка иди с ней, а Лёвчику скажите, чтоб шёл сюда, в спальню немедля, мне нужно с ним переговорить.

Князь: (спокойно, даже с ленцой) Лёвчика там нет, Серый, некого им звать.

Шалый: (всё более распаляясь) Как нет? Что значит нет? Где же он тогда, в лес что-ли прогуляться пошёл, зверюга? Соскучился по родным пенатам? Не понимаю я, Князь, что происходит-то? Растолкуй!

Князь: (не меняя тона) Не знаю я, Серёженька, где конкретно он в данный момент обитает, но не в лесу это точно. Хотя, может и в лесу там вроде леса тоже есть.

Шалый: Там? Где там? Что за чертовщина? Сбежал он что ли, б-балда? Куда ему было бежать без паспорта?

(внезапно тихо, даже вкрадчиво) Паспорт-то у тебя, Князь?

Князь: (не меняя тона) Ну что-ты, Серый, ты же попросил его Женяше отдать. Забыл, наверное, устал, много работаешь. Конечно, всё заботы. Рома, мать, Женяша, Лёвчик, всё тебе нужно успеть, всех пожалеть, обо всех позаботиться - не мудренно и забыть. Это понятно. Паспорт у Женяши, правильно я говорю, Женяша? Или и ты забыла? Ну и тут понятно, любовь - она разбухая быстро все поры забивает. Любовь чудеса творит, ведь верно-же я говорю, Сашка? Ты-то хоть останешься мне свидетелем, или и ты от любви сатанеешь? М-гм, тихо что-то стало. Пожалуй и я помолчу.

И впрямь, кроме неразборчивого бормотания слева, вроде как муха жужжит, ничего более не слышно. Все замерли, каждый там, где их речь Князя застукала, а сам Князь безразлично присел со всегдашней своей ухмылкой на стул за Плакальщицей.

Женяша: (нарушает молчание) Ну так я пойду стол накрывать.

Шалый: (немедленная реакция) Погоди! (Краткая пауза. Тихо) Где Лёвчик?

Женяша: В Канаде, должен быть. Ты таки забыл, Серёжа, у него ведь рейс обратный на вчера был.

Князь: Попрощаться вот только не зашёл, спешил наверное, а мы его всей душой...

Шалый делает быстрый шаг-выброс вперёд, к Женяше, выбросом-же левой руки хватает её за руку и сильно дёргает на себя - она, впрочем, и не сопротивляется, а встречает её правая рука Шалого куда-то под пах, но не раньше, чем блеснуло между нею и его рукой что-то. Общий-то свет на единое мгновение погас, так что блеснуло ярко, и тут-же вернулся к норме, но Женяша уже оседает мягкой ношей на руке Сергея и он не удерживает мягко опускает её вниз.

Женяша: (радостно-удивлённо, сползая вниз - последнее своё) Ах!... и всё... ко-ха-нночка...

Через мгновение задержки - маломощным безголосием ужаса Сашка...

Но тут-же задохнулась рукой Князя зажавшего ей рот. Князь зажимая ей рот уже сидит-обнимает её со спины на кровати. Теперь отдалённую, но разборчивую мы слышим молитву.

А Шалый уже достигает левого края кулисы. В открытую дверь молитву слышно громко.

"Убиенных" это уже искажение текста молитвы, Шалому что-ли так это слышится?

Молитва оборвалась вскриком, как ёкнула, и заглохла мгновенно.

Затемнение. Темнота выдерживается несколько мгновений, а из неё растёт какой-то напряжённый гул. Нарастает, нарастает, разрастается занимая всё окружающее пространство - кажется барабанные перепонки лопнут и вдруг... разрывается страшным выхлопом.

Сцена Третья

В темноте-же, лишь уши привыкают к тишине, из неё образовавшейся слышится испуганный голос Лёвчика...

Свет проявляет на сцене оборванное ранее в квартирке Лёвчика, где мы оставили Julie начинающей ищейкой принюхиваться в поисках наступившего на её территорию запаха. Медленно по нюху она подбирается к чемодану. Присаживается у него и вытягивает рассматривая с подозрением шикарный мужской ванный костюм. Ноздри раздуваются и вздрагивают, нюх вновь разворачивает её взгляд вниз к чемодану, где её взгляд захватывает искомое. В гробовой тишине Julie выуживает и тянет кверху сама с этим поднимаясь нечто воздушное и голубое - пенюар. Глядит на него. Разворачивается к Лёвчику и смяв пенюар обеими руками швыряет его прямо Лёвчику в лицо. Лёвчик ловит его на лицо и обеими руками. Остаётся так на несколько секунд. И вдруг начинает издавать пугающие хлюпающие звуки - Лёвчик начинает громко рыдать мужским уродливым плачем. Julie стоит неподвижно - она не понимает, напугана. Никогда ещё она не наблюдала мужского плача. Наконец не выдерживает и бросается к нему. Обнимает, гладит, начинает раскачивать-баюкать его как ребёнка.

Лио, Леушка, что с тобой, это ничего, бывает, ну бывает-же, я уже не сержусь, успокойся. Ну ты же не специально, случилось так. Ну я же знаю, что ты меня любишь и никого больше. Ну, перестань, ну, ну-же, успокойся, Леушка, мой милый, коханый, ну, ш-ш-ш.... А-а-а, а-а-а...

Она укачивает его и потихоньку, мягко выдирает из его рук голубую тряпицу, а выдрав отбрасывает брезгливо. Продолжает укачивать, распевая это своё протяжное "а". И Лёва потихоньку затихает.

Свет на сцене уводится, и протяжное "а" перерастает в "а-а-алилуйя" медленной мелодии нетвёрдым дрожащим женским голосом; то ли это Julie, то ли Женяши, то ли Жанны, или кого-нибудь ещё просьба:

А-а-а-лиллуйя,
А-а-а-лиллуйя,
я знаю, что я ничто.
А-а-а-лиллуйя,
А-а-а-лиллуйя,
Перероди меня в бурю,
Или во что?
Дай мне дыхание вёсен.
Верни благоухание маминых рук.
Мо-о-о-жет ещё я воскресну?
Может возродится сердца стук?
А-а-а-лиллуйя,
А-а-а-лиллуйя,
я знаю, что я ничто.
Пе-е-е-рероди
Меня
По заслу-гам.
Дай,
Боже,
Что?

Тихо вступают гитарные переборы и та же молитва преображённо подхватывается высокотонным дрожащим эхом, может по-украински, а может и по-польски - разве-ж это важно? И её поддерживая возносит парящий фон ионики:

А-а-а-лылуийя,
А-а-а-лылуийя,
Я знаю, що я нищо.
А-а-а-лылуийя,
А-а-а-лылуийя,
Пэрэтвори мэнэ в бурю,
Або що.
Дай мэни подыху вэсэн.
Повэрны пахощи мамыных рук.
Мо-о-о-жэ я щэ воскрэсну?
Можэ видродыться сэрця стук?
А-а-а-лылуийя,
А-а-а-лылуийя,
Я знаю, що я нищо.
Пэ-э-э-рэтворы
Мэнэ
Позаслу-зи.
Дай,
Божэ,
Щось.

Один за другим, всё тише и тише приливные переборы гитарных струн (об этой молитве см. комментарии). Тихо. Затем отчётливо:

Комментарии по поводу фонограм:

1. Молитвы "Об умерших" очень важны в этой пъесе. Когда их текст ясно слышен, они не подаются фонограммой, а должны читаться "вживую" актрисой исполняющей роль матери. Такой актрисе следует побывать на православном богослужении в Храме, чтобы прочувствовать общий православный молитвенный дух. Сверх того следует поучиться чтению православных молитв у храмовых чтецов. И, наконец, следует понять смысл каждой читаемой молитвы. Фонограма, однако, может быть использована в те моменты пъесы, когда эти молитвы должны подаваться фоном не мешающим тексту пъесы. "Об умерших" - это стандартный набор молитв православного молитвослова в помощь ушедшим православным христианам, и, соответственно, он может быть найден в любом таком молитвослове.

2. "Надежда Бабкина, Казачка Надя", N4 ("Журавли", из П.Лещенко) до 1 мин 20сек. (CD Records Бекар, SZCD0298.)

3. "TAMARA VOLSKAYA, THE PAGANINI OF THE DOMRA, In a Live Concert". Тамара Вольская на домре. N10 ("Русский танец" из "Лебединого озера"). При первом появленнии звучит 33 сек от начала. С 1 мин 19 сек вступает лирическая мелодия. Дважды повторенная звучит в чистом виде до 1.36. (CD DOREMI 1996, DDR-71119.)

4. "The Mozart Experience, VOL.2, PIANO CONCERTOS, ACADEMY OF ST. MARTIN-IN-THE-FIELDS". Моцарт, Фортепьянный Концерт Ре Минор, К466, N2 (Романс), с 1 мин 58 сек и длится две минуты, затем плавно, но быстро уводится. (CD PHILIPS 1989, 426 204-2.)

5. "The Mozart Experience, VOL.2, PIANO CONCERTOS, ACADEMY OF ST. MARTIN-IN-THE-FIELDS". Моцарт, Фортепьянный Концерт До Минор, К467, N2 (Анданте). Начиная с части, где стартует фортепьяное соло; в этом диске это с 1 мин 27 сек. Звучит столько, сколько получается по сцене. (То же CD.)

6. "Квартал", The Best. Часть 1, "Утро", N7 ("Плакать не надо"): с 29 по 53 сек свист, с 1 мин 20 сек по 1 мин 36 сек "Плакать не надо, не надо, падать не надо, не надо", это повторяется с 2 мин 6 сек по 2 мин 23 сек, 2 мин 40 сек по 3мин 3 сек - куплет песни "Птичка - кыш, киска брысь...", с 3 мин 42 сек по 4 мин 32 сек (до конца) опять "Плакать не надо, не надо, падать не надо, не надо" с повторением и свистом. (Точные данные о CD не известны.)

7. Евгений Крылатов, диск "Крылатые качели", N2 ("Прекрасное далёко") с 49-ой сек. до 1 мин.34 сек. (CD АРЕХ, AXCD 2-0031, 1994)

8. Regae-jazz, ISax Interpretation, JazzMix CD, www.jahmixproduction.com. N1 "Sunny Day" звучит около минуты начиная с 51 сек. N9 "Far East" звучит около полуминуты с самого начала.

9. Это молитва Светланы Кукушкиной (январь 2009). Она сначала исполняется со сцены актрисой исполняющей роли Женяши и Жанны, а затем повторяется фонограммой в исполнении Светланы Кукушкиной и в её сопровождении гитарой и ионикой. Подарена мне в авторской электронной записи.

на сайте "Тёмного леса":

В СИНЮШНОМ ПЕРЕДЕЛЕ

Обыкновенная эпико-бытовая драма

Владимир Мильман

Действующие лица

Действие первое

Сцена первая - пролог

Сцена вторая

Сцена третья

Действие второе

Сцена первая - пролог

Сцена вторая

Сцена третья

Действие третье

Сцена первая - пролог

Сцена вторая

Сцена третья

Действие четвёртое

Сцена первая - пролог

Сцена вторая

Сцена третья

Действие пятое - эпилог

Сцена первая

Сцена вторая

Сцена Третья

Комментарии по поводу фонограм:

поделиться: