Страницы авторов "Тёмного леса".
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Галина Дицман
Т Е К С Т Ы П Е С Е Н
ФАНДАНГО
Я танцую фанданго у стен собора,
по булыжнику бью стёртыми каблуками.
Подходите! Всего за монету, сеньоры,
я фанданго охотно за это станцую с вами.
Улыбаясь, подходят сеньоры, а дамы кривятся,
словно я предлагаю не танец, а яблоко с древа.
От богатых тяжёлых одежд
и от общества знатных невежд
сохрани же меня, защити, о пречистая дева!
Я танцую весь день, а под вечер в таверне
пью я ром, и гудят под столом от усталости ноги.
Вы решили, что я и любовью торгую, наверно,
нет, сеньор, свою верность дарила я очень немногим.
Он ушёл. Вы поймите, сеньор, не нужна танцовщица
тем, кто хочет в Мадриде карьеру блестящую сделать.
Нынче пью от обиды вино,
завтра выйду плясать всё равно.
Сохрани же меня, защити, о пречистая дева!
Что ни ночь, этот сон повторяется снова;
надвигается утро - как грустно моё пробужденье!
Отзвучало фанданго, и вновь я готова
соглашаться с кумирами и
ждать от них снисхожденья.
Целый день я всего лишь рабыня в бетонной столице,
но едва лишь дождливая ночь опускается с неба,
пусть Москва за окошком гремит,
я спою вам про жаркий Мадрид...
Дай мне силы мотив не забыть, о пречистая дева!
1981
ТАНЕЦ НА УГЛЯХ
Пролетели быстро воскресные дни...
Что же вы угрюмы, как старые пни!?
Не стакан, а руку ты мне протяни,
вспомни хоть на час.
В городе мы снова погрязнем в делах...
Как же надоел серый будничный страх!
Древний танец я на горячих углях
вам спляшу сейчас.
Танец на углях, на углях босиком,
пусть ожоги будут, но это потом,
стыдно жить, нигде не играя с огнём,
даже на виду.
Отворите сердце горячим ключом,
станет хоть на миг на душе горячо,
кто-нибудь из вас мне подставит плечо,
если упаду...
Скажешь ты, пора перестать быть такой,
надо собираться и ехать домой,
скажешь ты, что трудно общаться со мной,
глупости терпя.
Знаю я и так - это не навсегда,
только я люблю тебя - вот в чём беда,
и огонь, и сплетни - всё ерунда!
Милый, для тебя
танец на углях, на углях босиком,
пусть ожоги будут, но это потом,
стыдно жить, нигде не играя с огнём,
даже на виду.
Отворите сердце горячим ключом,
станет хоть на миг на душе горячо,
кто-нибудь из вас мне подставит плечо,
если упаду...
Усмехнётесь вы - ну чего ещё ждать,
ей бы только песни петь и плясать...
Милые друзья, вам вовек не понять -
всё не просто так.
Надоело кланяться и умолять,
и в любви и жизни пойду по углям.
Пусть с огнём играет вся наша Земля -
для меня пустяк...
Танец на углях, на углях босиком,
пусть ожоги будут, но это потом,
стыдно жить, нигде не играя с огнём,
даже на виду.
Отворите сердце горячим ключом,
станет хоть на миг на душе горячо,
кто-нибудь из вас мне подставит плечо,
если упаду...
1981
ТАРАНТЕЛЛА
Даже тот, кто верит в чудо,
тот не ведает, откуда -
из погоды, из простуды -
вдруг мелодия взлетела.
Загорелыми ногами
невесомыми шагами
над московскими снегами
пробежала тарантелла...
Сонный снег на сонных крышах
нам напомнит, что не слышен
голос моря за окном.
Что там - море или степи?
Скиньте ёлочные цепи!
Мы свободы нынче ждём -
ночью перед рождеством!
Даже тот, кто от рожденья
в сердце носит лишь сомненье,
тот поверит в исполненье
самых призрачных желаний...
Лишь глаза зажмурить надо -
и несётся кавалькада
от Покровки до Арбата,
от Палермо до Милана...
Так мелодия знакома -
лишь бы вырваться из дома
в эту ночь под рождество!
Но от тяжкого застолья
не уйти теперь на волю,
а желанье таково:
чудо - или ничего.
Сколько эта ночь продлится,
столько будет снег валиться,
будет свет волшебный литься
из окон заиндевелых...
В эту ночь лицо и платье
вам желаю поменять я:
все мы станем, словно братья,
и станцуем тарантеллу!..
Слышен шорох - это мимо
жизнь моя летит незримо
к рождеству от рождества.
Я себе не выбирала
маски в этом карнавале.
Позабудутся слова -
но мелодия жива.
1983
ПЕСНЬ ПОКАЯНИЯ ДАВИДА СТРОИТЕЛЯ
Когда настанет время последнего вздоха,
величье власти померкнет в сиянии дня,
увянут цветущие силы, оставив лишь крохи,
тогда помилуй меня, всевышний мой судья.
Когда радость и горе станут излишним грузом,
и слова мои никого уже не удивят,
перейдут к другому и трон, и заботы о Грузии,
тогда помилуй меня, всевышний мой судья.
Когда за другим встанет великое воинство
с оружием прочней дедовского литья,
я сложу доспехи, вступая в вечное подданство,
тогда помилуй меня, всевышний мой судья.
Когда устанут навек мои руки зодчего,
и под солнцем иссякнет река моего бытия,
когда, безоружен и слаб, предстану пред очи я,
тогда помилуй меня, всевышний мой судья.
1983
РЕКА ЗАБВЕНЬЯ
Мне в эту ночь отпущены грехи
в исповедальне на изломе года,
и я сижу на берегу реки
и всё гляжу в бестрепетные воды.
Река, река! - вода твоя темна,
я своего не вижу отраженья,
вода уносит наши имена,
лица не нужно здесь - река Забвенья.
Над переправой кружится туман,
и время здесь течёт без перебоя...
Река Забвенья впадает в океан,
но нам не слышен шум его прибоя.
Всё далеко, и к моему стыду
уже остыли прежние ожоги,
пока по мелководью я иду,
но вечный холод обжигает ноги.
И слово "Вечность" на речном песке
я выложу из ледяного лома,
но будет это всё равно реке,
а Кай и Герда уж наверно дома.
Над переправой кружится туман,
и время здесь течёт без перебоя...
Река Забвенья впадает в океан,
но нам не слышен шум его прибоя.
Река, река, возьми меня с собой,
я проплыву весь путь на тонкой льдине,
чтоб на рассвете увидать прибой
и сочных волн взлохмаченные спины.
Мне остаётся только разменять
всю жизнь мою на мелкую монету
и всё же бросить в воду, чтоб опять
вернуться, как обещано приметой.
Над переправой кружится туман,
и время здесь течёт без перебоя...
Река Забвенья впадает в океан,
но нам не слышен шум его прибоя.
1983-1984
НЕ ТОРОПИ СУДЬБЫ СВОЕЙ
Не торопи, не торопи судьбы своей,
не торопи её коней
в упряжке белогривых январей.
Не торопи, не торопи их гордый шаг;
поверь, они спешат и так,
хоть, может быть, цена тебе - пятак.
Не торопи за годом год,
всему на свете есть черёд,
всё сбудется и всё придёт.
Но даже, даже если ты
не различишь свои следы,
то просто в январе снега чисты.
Не искушай, не искушай судьбу свою,
не искушай в родном краю
привычкой к недостойному нытью.
Не искушай, покуда не пришла пора;
поверь, судьба к тебе щедра,
как к гостю постоялого двора.
Она щедра к тебе - так что ж,
не искушай её за грош,
не то в дороге пропадёшь.
Но даже, даже если ты
не различишь свои следы,
то просто в январе снега чисты.
Не изменяй, не изменяй своей судьбе;
пока она верна тебе,
нет повода о мелочи скорбеть.
Не изменяй, не изменяй лишь ей одной -
нам жизни не дано иной,
Фортуна не улыбчива порой...
Улыбку на её устах
увидит знавший боль и страх,
тот, чья душа навек в рубцах.
Но даже, даже если ты
не различишь свои следы,
то просто в январе снега чисты.
Не торопи, не торопи судьбы своей,
не торопи её коней...
1984
КОГДА НАС ГОНИТ К ПОБЕРЕЖЬЮ
Дыханье осени бесснежной
уже сметает пыль с вокзала,
и бесполезно-бесполезно
ещё синеют небеса,
когда нас гонит к побережью
свинцово-серая усталость,
когда нас гонит к побережью
слепая вера в чудеса.
Когда вы ждёте без надежды,
и только серый дождь осенний,
напоминая об утратах,
стучит у вас над головой,
когда нас гонят к побережью
неразрешимые сомненья,
но ни одной беды не смоет
слепящий брызгами прибой.
Нам от зимы не уберечься,
и всё же верится упорно,
что всё изменит шум прибоя
и белых чаек голоса,
когда нас гонит к побережью,
как будто щепки после шторма,
когда нас гонит к побережью
слепая вера в чудеса.
1985
ВЕТЕР ЗА ОКНОМ
Ветер за окном, ветер за окном -
это ли мой дом? Это ли мой дом...
Клёны под дождём, клёны под дождём -
всё переживём, всё переживём...
Шепчет мне листва, мокрая листва
странные слова, горькие слова:
"Это ли твой дом? Это ли твой дом?
Нету счастья в нём...
Звёздное окно - как глазное дно,
слёзы на глазах - радость в небесах!
Это ли мой дом? Это ли - мой дом?
Нету счастья в нём...
Не ищи следа и не жди суда,
горе - не беда, радость - ерунда.
Это ли мой дом? Это ли мой дом?
Кто хозяин в нём?
Шепчет мне листва, мокрая листва
странные слова, вечные слова:
"Кто хозяин в нём? Ветер с вороньём!
И метель с дождём,
и толпу с вождём -
всех переживём!"
Долог каждый шаг, и болит душа...
Это ли мой дом? Это ли - мой дом?
Кто хозяин в нём? Кто хозяин в нём?
Полночь с полуднём...
В четырёх углах не найти тепла,
ни добра, ни зла - серая зола...
Это ли мой дом? Это ли - мой дом?
Фото за стеклом, гости за столом...
Шепчет мне листва, шепчет мне листва
странные слова, вещие слова:
"Это ли твой дом? Это ли твой дом?
Что оставишь в нём?"
Времени в обрез, ветер до небес...
Ты моих детей, ветер, пожалей,
и осенним днём
я вернусь к ним в дом
ветром за окном.
1988
БАЛЛАДА О ВОСТОЧНОМ ЛЕГИОНЕ
Легион - на Восток! Бесконечный Восток -
даже сам Александр в нём когда-то увяз...
Плоскогорье вдали. Под ногами песок.
Много армий других в нём увязнет не раз.
Запад или Восток? Как условен делёж -
для Империи все страны света равны,
мир разделит оружье. Всё прочее - ложь,
что же может быть лучше хорошей войны?
Что же может быть лучше войны вдалеке
от сенатских речей, от имперских границ?
Мы одеты бронёй из фальшивых легенд,
слово "долг" - как забрало для множества лиц.
Что же может быть лучше, чем эта война?
Мы несём побеждённым не голод и страх -
наше, лучшее в мире на все времена,
наше римское право на римских мечах.
Наше римское право решать и вершить
мы разделим на всех - имя нам Легион.
Безымянность свою мы подняли на щит -
для Империи хватит десятка имён.
Цепью братских могил для окрестных племён
наш отмечен маршрут - нас ничто не собьёт.
По утрам сеем смерть и суровый закон -
по ночам оставляем здесь семя своё...
Мы уйдём на Восток. Дети этой войны
спят в утробах скуластых своих матерей,
и доносится к ним в запредельные сны
дальний дым от костров боевых лагерей.
Легионы уходят, печатая шаг,
в безымянных потомках себя повторив.
И поняв своё право судить и решать,
наши дети все полчища бросят на Рим
и сомнут вечный город - да вечен ли он,
Рим, гудящий, как раковина на ветру?..
На Восток иль на Запад уйдёт легион -
мне уже всё равно, я сегодня умру...
Рим привык, чтобы римляне гибли в бою -
молодёжи пример и державе почёт.
Наше римское право не думать в строю,
без сомнения, выше всех прочих свобод.
1988
КУПИДОН
Что-то так скребёт на душе,
как давно уже не скребло,
а с карниза кто-то уже
тихо целится под ребро.
Улетай, малыш, улетай,
уноси свой волшебный лук.
Твой полёт среди птичьих стай -
это только киношный трюк.
Выбирай другую мишень,
ты из пушки по воробьям
бесполезно палил весь день -
я дурачить себя не дам.
Ты напрасно целился в нас -
дверь захлопнута в дом пустой,
и, ей богу, не в первый раз
будут мордой возить об стол.
Нам давно уходить пора.
Эх, пропала твоя стрела!
Тут сказали бы шофера
про искру, что в землю ушла.
Лишь почудился нам щелчок
золотой твоей тетивы,
как мы бросились наутёк,
не подняв от стыда головы.
Я обшарю потом углы -
подари, что тебе не жаль;
будет пёрышко от стрелы
в телефонной книжке лежать.
Улетай - вот тебе совет,
и проступит из дальней мглы
нам двоим лишь заметный след,
лёгкий росчерк твоей стрелы.
Завтра будет совсем легко,
пробный выстрел - это сигнал.
От твоих промашек никто,
слава богу, не умирал.
1988
***
Огибает седой поток
ту страну, где всегда туман.
Всем на свете назначен срок
погружения в океан.
Мне сигнал к погруженью дан...
Что назвать океаном -
только ль смертный покой?
Жизнь была бы обманом,
скорлупою пустой...
Падаю в бездну, из которой
не подняться, не возвратиться, -
вспомнишь меня ли?
Память, как птица,
мечется над водой...
Заблудившись во временах,
наши души бродят впотьмах
и, встречаясь на краткий срок,
снова пересекают поток...
Лучше б доли своей не знать,
не просить у судьбы даров,
чтоб до срока не услыхать
океанский нестройный рёв
среди самых привычных слов...
Этот зов словно выжег
душу всю изнутри.
На краю можно выжить -
только вниз не смотри!
О, одиночество -
высшая мера
тем, кто желает высшей свободы...
Память - как выдох в тёмные воды:
память о нас двоих...
Заблудившись во временах,
наши души бродят впотьмах
и, встречаясь на краткий срок,
снова пересекают поток...
1989
ПЕСНЯ ИЮЛЬСКОЙ НОЧИ. ФЛАМЕНКО.
Песня июльской ночи
в самом сердце России:
стук пустых электричек -
как стрекот ночных цикад...
Мысли уходят прочь, но
подвластны волшебной силе,
в пульсе моём ритмично
чужие песни звучат...
О, музыка, играй!
Чтоб моё сердце забыло о боли...
О, где найти тот край,
где бы кровь моя не просилась на волю?
В том краю лишь музыка одна
всеми править должна.
Воздух дрожит, как корпус
одной огромной гитары,
струны лучей прозрачных
натягивает луна...
Слышишь ли ты мой голос -
не знаю, но ведь недаром
между нами пространство
натянуто, как струна...
О, музыка, играй!
Дай мне взлететь за предел небосвода...
О, где найти тот край,
где любовь отпустит меня на свободу?
Не любовь, а музыка одна
быть со мною должна.
Смолкли все звуки ночи.
Час полнолунья пробил.
В этом одном моменте
волны времён замрут.
Судьба молчалива очень,
и всё же - проси, попробуй:
дай перед смертью фламенко
послушать хоть пять минут!
О, музыка, играй!
Дай мне судьбу мою выслушать гордо!
И пусть в безмолвный край
смело я сойду по ступенькам аккорда...
Жаль, что вечной музыки земной
там не будет со мной.
1989
СЕЗОН ТРОПИЧЕСКИХ ДОЖДЕЙ
Сезон тропических дождей
окончен, как ни бушевал.
Сезон трагических страстей
обрёл логический финал -
Прощай, любовь моя, прощай!
Мы расставались столько раз,
что смысла нет уже ни в чём.
Пускай плывёт мой старый чёлн,
покуда плавать он горазд -
Прощай, любовь моя, прощай!
На мокрой парусине нордических небес
я солнца нарисую языческий зрачок...
Любовь моя - погибель, тропический мой лес,
там было мне так свободно и горячо.
Напор тропических широт
уйдёт в былые времена,
и мы, как вымерший народ,
свои забудем имена -
Прощай, любовь моя, прощай!
Я уплываю налегке,
держась за жёлтые лучи,
я не забуду, как звучит
на первобытном языке:
Прощай, любовь моя, прощай!
На мокрой парусине нордических небес
я солнца нарисую языческий зрачок...
Любовь моя - погибель, тропический мой лес,
там было мне так свободно и горячо.
И как нас только занесло
из прошлой жизни в мир теней?
Судьба застигла нас врасплох -
мы безоружны перед ней...
Прощай, любовь моя, прощай!
Сезон тропических дождей
вдогонку шлёт девятый вал...
Сезон трагических страстей
обрёл логический финал -
Прощай, любовь моя, прощай!
На мокрой парусине нордических небес
я солнца нарисую языческий зрачок...
Любовь моя - погибель, тропический мой лес,
там было мне так свободно и горячо.
1990
ЧУЖИЕ ДОМА
За то, что в городе дождь,
а город этот - не мой,
за то, что чьи-то шаги
на лестнице не ко мне,
за то, что день и ночь
телефон молчит, как немой,
за то, что синий зрачок
фонаря не торчит в окне.
За то, что в городе дождь,
а мне неведом маршрут
его полков бестелесных
по чужим площадям;
за то, что меня никуда не зовут
и нигде не ждут,
за то, что нечего делать
моим наручным часам,
благодарю вас, чужие дома,
здесь даже похмелье даётся легко,
благодарю вас, я знаю сама:
мой дом далеко, ах, как он далеко.
За то, что все вы похожи,
словно капли воды,
за то, что входишь в чужую жизнь,
как к себе домой,
за эти кухни родные
и предутренний дым
и за растворимый кофе
с дурной головой.
За то, что можно бродить,
глазея на купола,
и размышлять о любви,
когда вокруг толкотня.
Пусть тот, кто со мной
одиночество пил пополам,
цветы подарив на вокзале,
забудет меня.
Благодарю вас, чужие дома,
за эту свободу брести наугад,
благодарю вас, я знаю сама:
мой дом далеко - кто же в том виноват?
За это странное братство,
которому нет цены,
за это право звонить,
как будто расстался вчера,
за то, что судьбы наши
случаем так сплетены,
что даже неважно
навеки или до утра.
За то, что все вы похожи
на съёмочный павильон,
где влюбишься насмерть,
погибнешь и вновь оживёшь,
за то, что спят мои дети,
и пахнет сырым бельём,
за этот город волшебный
и этот волшебный дождь
благодарю вас, чужие дома,
а впрочем мы все друг у друга в гостях,
благодарю вас, я знаю сама:
назад не вернуться, но это пустяк.
1990
ПОСЛЕДНИЕ ГАСТРОЛИ
Туман в долину сходит плавно,
и мокрый вензель серпантина
на водоросли так похож.
На дребезжащем фортепьяно
в потёртом баре "Бригантина"
сыграю я под мерный дождь
о том, чего не будет никогда,
о том, как ждут чужие города,
когда я снова к ним явлюсь,
о том, что все печали далеко,
о том, как жить и умирать легко
под незамысловатый блюз.
Мои последние гастроли,
мои последние гастроли,
мой прощальный блюз...
Таксист замрёт в дверях с почтеньем,
седой бармен подсядет ближе,
поставит чемодан портье.
Случайных душ соединенье
важней, чем яркие афиши;
я вам спою, вы мой - партер,
о том, чего не будет никогда,
о том, как ждут чужие города,
когда я снова к ним явлюсь,
о том, что все печали далеко,
о том, как жить и умирать легко
под незамысловатый блюз.
Мои последние гастроли,
мои последние гастроли,
мой прощальный блюз...
А по пути к аэропорту
я попрощаюсь с морем спящим,
скажу таксисту: тороплюсь.
Ни пуха, ни пера и к чёрту! -
всем вам в дожде ночном летящим,
блюз одиночества - мой блюз
о том, чего не будет никогда,
о том, как ждут чужие города,
когда я снова к ним явлюсь,
о том, что все печали далеко,
о том, как жить и умирать легко
под незамысловатый блюз.
Мои последние гастроли,
мои последние гастроли,
мой прощальный блюз...
1990
ЛЕНИНГРАДСКИЙ БЛЮЗ
Все наши поезда давно уже ушли,
последний самолёт не полетит в туман,
и в сумерках уже не видно наших лиц,
и будущего нет, и прошлое - обман.
В твоих глазах рассвет,
как невская вода
блестит в заливе сонном.
Разлуки больше нет,
последняя звезда
в тумане невесомом
скользит неслышно прочь,
и в воду канет ночь.
Империи грозит стремительный развал,
грядёт турецкий бунт, холера иль чума.
Тебя ли я ждала, меня ли ты искал,
и кто сошёл с ума - судьба решит сама.
В твоих глазах рассвет,
как невская вода
блестит в заливе сонном.
Разлуки больше нет,
последняя звезда
в тумане невесомом
скользит неслышно прочь,
и в воду канет ночь.
Вези меня, таксист, скорее на вокзал -
хотела навсегда, да всё наоборот.
Что поезд мой ушёл, да кто же вам сказал?!
Здесь выход или вход? Посадка или взлёт?
1990
НОЧЬ, МАШИНА, СИГАРЕТА
Отпустило, отлегло -
только чёрное крыло
по щеке меня задело,
лихо мимо пронесло.
Из крутого виража
на остатках куража
выхожу, как из машины, -
только демоны кружат.
Нету лучшего рецепта
от тоски и от забот -
ночь, машина, сигарета,
ночь, машина, самолёт.
За окном зима иль лето,
праздник иль переворот -
ночь, машина, сигарета,
ночь, машина, самолёт.
Новым флагам удивлюсь,
как лимитчик заблужусь,
мимо дома прямо в гости
на ночь глядя заявлюсь.
На Садовом тормозну,
свято место помяну,
помяну недобрым словом
злополучную страну.
Нету лучшего рецепта
от тоски и от забот -
ночь, машина, сигарета,
ночь, машина, самолёт.
За окном зима иль лето,
праздник иль переворот -
ночь, машина, сигарета,
ночь, машина, самолёт.
Одного я не пойму,
где, когда и почему
закатилось моё сердце
под кровать в чужом дому.
Я бы этот дом нашла,
я бы трезвою пришла,
но опять меня уносит,
значит, фишка не легла.
Нету лучшего рецепта
от тоски и от забот -
ночь, машина, сигарета,
ночь, машина, самолёт.
За окном зима иль лето,
праздник иль переворот -
ночь, машина, сигарета,
ночь, машина, самолёт.
Ясно так, что нету слов,
трудно жить без тормозов,
отскребать себя от стенки,
начинать опять с азов.
"Сщас" докурим и пойдём,
всё вверх дном перевернём,
помолитесь, кто умеет,
за летящих напролом.
Нету лучшего рецепта
от тоски и от забот -
ночь, машина, сигарета,
ночь, машина, самолёт.
За окном зима иль лето,
праздник иль переворот -
ночь, машина, сигарета,
ночь, машина, самолёт.
1991
РУССКИЙ БЛЮЗ
Сыграй мне, брат мой,
о том, что дождь на дворе,
о том, что жизнь
меняет минус на плюс...
Нам эти кварты,
нам эти квинты - во вред,
на трёх аккордах
сыграй мне русский блюз.
Сыграй мне русский блюз -
что двадцать лет нет как нет,
и смысла в этом,
хоть век живи, не найдёшь...
Ты повернёшься и уйдёшь,
ты улыбнёшься и уснёшь,
а за окном всё будет падать дождь -
вечный дождь, тихий дождь.
Сыграй мне, брат мой,
о тех, кто выжить не смог,
о тех, кто выжил,
не научившись прощать,
кто верой-правдой
свой добывает кусок,
о тех, кто выше
и пьёт с утра натощак,
Сыграй мне русский блюз -
о том, что всё впереди,
что нашим детям
не нужен прожитый груз,
что мы не знаем ни черта,
что мы начнём играть с листа,
а за окном нам дождь сыграет блюз,
тихий блюз, летний блюз...
Сыграй мне, брат мой...
да кто же ты мне ещё?
Ты не ответишь -
я даже не удивлюсь.
Какие клятвы
нужны тому, кто прощён?
Нам дали время -
сыграй мне русский блюз!
Сыграй мне русский блюз -
о том, что ночь коротка.
Мой счёт оплачен,
и я назад не вернусь...
Пускай свистит над головой
созвездий ветер ледяной -
мы заслужили этот летний блюз,
тихий блюз, вечный блюз...
1998
AVE, MARIA
Сверху вниз свет струится с небес.
Снизу вверх не увидишь чудес.
День за днём совершается круг.
Этот путь - и подарок и труд.
Но за всё: и за смех и боль,
и за грешную жизнь,
что всё-таки неповторима,
ave, Maria!
Ave, Maria!
Этот дом - облака и вода -
кто сказал, что они навсегда?
Здешний мир - не последний приют,
он всего пересадочный пункт.
Но и там, за его чертой,
где за сводом туннеля
засветят мне звёзды чужие -
ave, Maria!
Ave, Maria!
Детский плач далеко-далеко.
Кто сказал, что им будет легко.
До конца ничего не успеть,
можно только любить и терпеть.
Я войду в твой небесный край
с номерком на ноге
и диагнозом кратким: Россия.
Ave, Maria!
Ave, Maria!
1998
***
Посреди одной планеты
возле маленькой звезды
в тёмном баре до рассвета,
где все столики пусты,
два двуногих, разнополых
и не очень молодых...
Для Вселенной разве повод,
чтобы сверху видеть их?
Боль не знает языка,
страх не знает перевода...
Вот она, твоя свобода,
вот тебе моя рука.
Кем ты был? Кому ты нужен?
Где он, твой последний дом?
С кем из нас скорее дружен
чёрный ветер за окном?
Кто мы, господи, помилуй?
Посреди каких широт
нас войною или миром
вновь друг к другу принесёт?
Листопадом невесомым
ночь скользит по мостовой.
Скажет им охранник сонный:
"Не пора ли вам домой?"
Официантка с укоризной
поглядит на них двоих:
битый час о смысле жизни,
а пора бы о любви.
Кто смотрел судьбе в глаза,
тот не ведает различья.
Нарушая все приличья,
мы молчим по полчаса.
Свет в лицо, и смерть так близко.
За спиной твоей обрыв.
Что ты выберешь - английский,
русский или же иврит?
Мы невольно сводим плечи,
чуя холод в позвонках.
На каком, скажи, наречье
нас услышат в небесах?
Посреди одной планеты,
там, где улицы темны,
два случайных силуэта,
две молекулы земных...
По законам поднебесным
тень от них должна пройти
между Лирой с Геркулесом
в сердце Млечного Пути.
1999
РУССКАЯ ВОЗВЫШЕННОСТЬ
Не уснуть нам до утра -
зимний путь всегда так грустен -
над возвышенностью Русской
снег летит из края в край.
Ночь меня к себе прижмёт
при вагонном свете тусклом -
по возвышенности Русской
жизнь, как поезд, промелькнёт.
Не войти в пустой вагон...
Брат мой дальний, друг мой верный,
не последний и не первый
будет снегом заметён.
Ничего, что так темно, -
в сердце не было бы пусто.
Над возвышенностью Русской
вознестись не всем дано.
Всех прости и всё забудь -
в этом главное искусство.
Над возвышенностью Русской
мы взлетим когда-нибудь...
1999
ПЕСНЯ О МАСТЕРЕ ЭПОХИ ВОЗРОЖДЕНИЯ
Собор закончен. Мусор по углам.
Пьют мастера три дня без перерыва.
И только я слоняюсь по лесам,
всё трогаю - где ровно, а где криво.
О, этот купол - в самых страшных снах
я видел, как обрушивались балки,
я бил поклоны, рылся в чертежах,
и - господи прости! - ходил к гадалке,
я про стропила что-то ей твердил.
Она в моих запуталась мозолях,
потом сказала тихо: "Господин,
ты будешь видеть больше, чем позволят..."
Мой конкурент расчёты переврал,
кричал, что будут жертвы и убытки...
Но вышло так, что старый кардинал
мой купол выбрал с первой же попытки.
Он был учёным, он писал трактат
"Пропорции и место их в искусстве",
но по его проекту я бы рад
бордель открыть в портовом захолустье...
От зависти его хватил удар -
а я живу, размачиваю кисти.
Я эти фрески выдумал тогда,
когда не мог о храме и помыслить!
Ходил священник по пятам за мной
и толковал библейские сюжеты.
Я сделал вид, что я глухонемой -
и он отстал. Поклон ему за это.
Пускай толкует - мне бы наплевать,
да добрый люд уже строчит доносы,
мол, я посмел Марию написать
с той шлюхи, что зарезали матросы...
Да хоть бы так - таких небесных черт
вам не найти в монастырях Мадонны:
лица, не замутнённого ничем,
с младенцем, в этом мире нерождённым, -
она была никто и звать никак -
ни имени, ни матери, ни сына...
Она жила средь нищих и бродяг -
пускай живёт под куполом отныне!
А с нею рядом - пробирает дрожь,
чей лик я вижу там в венце терновом -
тот парень, что на мой наткнулся нож,
когда я был наёмником в Кордове.
Отец небесный, я его лицо
тебе отдам, как жертвоприношенье -
тебе ведь всё равно, в конце концов,
а я, быть может, заслужу прощенье?
Теперь никто не скажет мне: "Не сметь",
нет надо мною, кроме бога, старших.
Я нарисую собственную смерть -
и мне тогда сам Страшный Суд не страшен.
Там, где рассветный луч скользит в собор
- я это место выбирал часами -
мой хитрый профиль будет с этих пор
исподтишка подглядывать за вами.
Я буду видеть внуков, их детей,
и тех, кто неизбежно будет после,
и чувствовать всей шкурою своей,
как постепенно выцветает роспись.
Пройдут века. И стайка юных нимф
из школы забежит сюда зачем-то,
и я услышу со стены от них
о мастере эпохи Кваттроченто.
2000
ЧТО ЗАДУМАЛСЯ, ПОЛКОВНИК?
Вдоль по Дону ходит ветер,
ходит словно часовой.
Мы с тобой одни на свете -
на двоих один живой.
Мы от вражьего дозора
уходили как могли.
Избежали мы позора,
а от пули не ушли.
Ты мне больше не начальник,
я теперь твой командир.
Обо мне ты не печалься -
пристрели и уходи.
Что задумался, полковник?
Позабыл дорогу в рай?
Здесь про нас никто не вспомнит -
собирайся и ступай...
Здесь не время и не место
нам беседовать с тобой.
Пусть тебе моя невеста
будет верною женой.
Чтобы имя не пропало,
ты им сына назови.
Жизни мне осталось мало -
брат мой названый, живи!
В небесах играют трубы
Войску Донскому парад.
Деды-прадеды оттуда
сверху вниз на нас глядят.
Когда стану умирать я,
им поклоны передам.
Всё делили мы как братья -
смерть не делят пополам.
Вдоль по Дону, вдоль по полю
дальше ты пойдёшь один...
Отпусти меня на волю,
душу зря не береди.
Что задумался, полковник?
Или дрогнула рука?
Попрощались - да и полно.
Поживи ещё пока...
2000
Песни Галины Дицман (в формате mp3)