Страницы авторов "Тёмного леса".
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Честно говоря, я не знаю стоит ли давать на обозрение широкой публики или даже двум-трем своим знакомым записи этих определенно чертовских речей, которые оказались у меня волею случая. Обоснованно говорят, что христианам не следует обсуждать речения нечистой силы. Да и меня могут упрекнуть, что лучше было бы записывать речи ангелов.
Предупреждая эти упреки, скажу, что мне, как и многим до меня, начиная по-крайней мере с Цицерона, затем Эразму Роттердамскому, написавшему даже "Похвалу глупости" и многим другим в новое время, легче обличать заблуждения, чем выявлять истину. А между бесами и глупостью или злобой расстояние не велико, часто оно лишь в названии и привычке.
Так уж мы устроены, что легче слышим голоса соблазнов, чем учения истины. Речи ангелов не навязчивы, их не услышишь без труда, а нечистая совесть подталкивает их скорее объявить праздными химерами. Научения же врагов наших рядятся в соображения практической пользы, прагматизма и имеют множество резонов.
С Божией помощью мы можем даже из слов бесов извлекать пользу: узнавать как уловляются наши души, видеть обман в их щедрых обещаниях и, главное, никогда не подражать им ни действием, ни в ходе мыслей. Следует помнить лишь о том, что бесы часто врут сами себе и не относиться к их словам с доверием, ибо они стремятся приписать себе силу, которой не обладают, и выдают за знание то, что таковым не является. Впрочем, это вы сами услышите в их рассуждениях.
Кому-то покажется обидным, что важнейшие события истории человеческой оказываются результатом какой-то мелкой бесовской интрижки. Я сам не знаю, как относится к этим утверждениям: врут ли здесь члены адского воинства, стремясь увеличить свою роль и вырасти в собственных глазах, или действительность и вправду обстоит столь печальным образом. Решайте Вы, любезный мой читатель.
С этими оговорками и предостережениями я предоставляю Вашему вниманию записи под заголовком
Господа бесы! Тише, тише, заклинаю вас. Мы собрались сюда не для того, чтобы бессмысленно визжать, кривляться и ловить друг друга и соседа за хвост, тем более не для того, чтобы лягаться данными от Вельзевула копытами. Остроту зубов нужно проверять на людях, а не на друг друге. Тише, а не то я отдам вас Церберу или съем сам.
Итак, мы собрались здесь, в этом пустынном и жарком месте, в милой нашему сердцу пещере. Место это отмечено тем, что неподалеку наш доблестный предводитель пару тысяч лет тому назад имел беседу с дерзким человеком, родившимся в Вифлееме. Вы знаете, о ком я говорю. Вы знаете также, что наш предводитель всесторонне и с наилучшей, достойной его честностью предложил свое искреннее сотрудничество. О, если бы тогда было достигнуто согласие! Какое бы благоденствие, можно сказать сплошной и кромешный ад царил бы на земле! Но дерзкий смельчак отказался. Это принесло неисчислимые бедствия для его сородичей, а он сам - бесславно погиб от своих же соплеменников. Порой мне даже становится его жаль, и я пытаюсь понять, чего же ему не хватало в тех ослепительно конкретных и деловых предложениях, что сделал ему наш предводитель: накормить всех хлебами, овладеть всеми царствами земными и летать по воздуху. За этим стояло экономическое благоденствие людей, - а ведь о людях-то дерзкий еврей и говорил все время. Но, если бы он, как говорил, не был удовлетворен сытой жизнью, то став повелителем всей земли, он смог бы насадить любое учение в сердцах своих подданных. И это он отверг, сказав, что не хочет мне служить. Сам же он говорил потом - или это ему приписывают? - что пришел всем послужить. Наконец, мы предложили ему самые подлинные чародейства - и что же: ссылаясь, как обычно, на строки древней книги своих сородичей (на ее основании-то его и казнили), он отказался и здесь.
Итак мы собрались здесь, в этом печально памятном для нас месте. О, если бы тогда было достигнуто согласие! Но его нет, и беспорядки ползут по земле вплоть до сего дня, чрезвычайно затрудняя нашу планомерную и рассчитанную на века работу. Я бы даже сказал, рассчитанную на вечность работу. Но пусть эти трудности подвигнут нас не на малодушие, а на еще большую энергичность, ловкость и неумолимость в работе и пусть непреклонная ненависть укажет нам путь!
Рассаживайтесь же наконец. Теперь прошу зарегистрироваться. Не вздумайте только приходить сюда без своих личных регистрационных знаков, как это случается там, у людей. Сея у них беспорядок, мы отнюдь не должны учиться ему сами. Помните: беспорядок на землю, а аду - дисциплина и методичность. Помните, что нарушающих наш порядок ждет Цербер.
Итак, присутствует 205000 бесов. Кворум имеется. Все вы знаете, что предводитель велел нам собраться, чтобы мы так сказать, подвели итоги двухтысячелетнего периода, истекшего с того памятного разговора в близлежащей пустыне, о котором я уже напоминал вам. Но это большая тема, а чтобы принимать решения и правильно вести собрание, нужно установить порядок обсуждения, выработать регламентные нормы, избрать президиум. Хорошо иметь непреклонную ненависть, но этого мало, нужно иметь гордый самовлюбленный разум и дисциплину, отливающую эту ненависть в подлинно адские формы.
Итак, прежде всего регламентные нормы. Чтобы совместить принцип демократизма с необходимостью монолитной сплоченности в наших адских рядах, предлагаю после широкой и всесторонней дискуссии на любую тему проводить голосование. Тех, кто проголосует против большинства, предлагаю отдавать Церберу, пусть он решает, что делать с теми, кто нарушает нашу монолитность, с теми, кто настолько туп, что даже после обсуждения не понял, как надо голосовать, с теми, кто не понял, чего же ждет от нас предводитель. Для чего же мы собираемся, как не для того, чтобы лучше следовать воле предводителя?! Кто за?
Единогласно. Очень хорошо. Переходим к выборам президиума. Кроме меня предлагаю избрать в президиум Люцифера и Асмодея, как ответственных за изучение искусств и наук. Как будем голосовать: списком или по кандидатурам. Списком? Громче, пожалуйста. Хорошо. Я ставлю на голосование списком три кандидатуры. Что, вы спрашиваете, как меня зовут и кто я такой? И вы еще называетесь чертом! Может быть, ты с помощью таких вопросов думаешь выбраться отсюда куда-нибудь в чистилище? Не выйдет! Отсюда нет выхода кроме как на землю за новыми душами. Так, ты все еще спрашиваешь? Уже нет, уже догадался? Ну я тебя помучаю сам, после собрания, а пока сиди здесь и наводи порядок, если будешь хорошо это делать, то, так и быть, тобой займется Цербер, а не я. Ну, кажется разобрались В аду как в аду, а вы что думали? Итак, ставлю на голосование список членов президиума. Хорошо. Единогласно. Теперь обсуждается повестка дня. Я предлагаю включить в нее следующие пункты:
1. Исторический доклад.
2. Науки и искусства как средство привлечения к аду.
3. Двадцатый век. Новые трудности и новые надежды.
4. Необходимые оргмеры.
5. Наказания провинившихся.
Ставлю на голосование. Хорошо, я слышу ваши предложения. Не шумите, идет голосование. Единогласно. Очень приятно. Благодарю вас. Теперь я приступаю к своему основному выступлению, в котором коснусь всех перечисленных в повестке дня пунктов. Главная цель моего выступления - подбить кое-какие итоги, так сказать перечислить наши внушительные победы за истекшие две тысячи лет. Для удобства слушателей, а за нами напряженно следит весь ад, я разобью свое выступление на разделы
Все вы понимаете, что наша благородная борьба с Богом за равенство с ним и свободу от него последние тысячелетия ведется преимущественно на планете Земля за души двуногих млекопитающих, называемых людьми. Это, по собственному признанию нашего противника, его любимые создания и потому, убеждая их добровольно отказаться от собственного создателя, мы испытываем чувство глубокого удовлетворения. Мы как бы ведем диспут с противником и каждый, принявший наши доводы человек - аргумент против Бога. Нашу победу затрудняет, но и делает ее более приятной тот факт, что люди созданные Богом, естественно, сами по себе, чувствуют любовь к своему создателю, подобно тому, как дети любят родителей. Поэтому нам мало предложить человеку убедительную картину мира, объясняющую ему выгоды сотрудничества с нами, мало привести доводы рассудка против тех учений, которые привлекают к Богу, но надо еще изменить его волю, в которой по рождению коренится любовь и благодарность к Богу. Нам мало его убедить, нам надо его обаять, найти и предложить человеку то, что он может найти только у нас.
Нас ни в коем случае не должно обескураживать то в самом деле грустное явление, что пока ни одна душа, захваченная нами, не оказалась стоящей, нужной нам и на что-нибудь годной. Многие даже считают, что Бог специально подсовывает нам такие души - вроде бы что-то есть, а приглядишься: пустота и никакой пользы. Во-первых, эти души отняты у Бога и это - достижение, во-вторых, может быть, мы еще научимся на что-то эти души использовать. В третьих, мы не теряем надежды, в этой надежде и заключен сокровенный смысл нашей охоты на души, что когда-нибудь мы поймаем нечто ценное, а не слабое подобие той абсолютной темноты, что представляет самую суть нашего предводителя. Мы не теряем надежды привнести в ад хоть немного смысла - именно в этом сверхзадача нашей охоты. Если же нам не удастся это, и мы установим, что смысла нет нигде - тогда это будет нашей окончательной победой над Богом.
Сколько раз я отчаивался! Бывает, привлечешь к себе талантливого юношу, красивого, умного, доброго и что же: подпишет он с тобой сделку, ты ее выполняешь добросовестно, а он как-то хиреет, вянет и злится почему-то на меня. Когда умирает, вглядываюсь я в его душу - мутное серое пятно, кричащее что-то отчаянное и злобное на меня. А я-то ради него старался! Я-то его голубил. Я его научил обманывать, красть, убивать, хулить Бога - столько всего необходимого в жизни, и где же благодарность! Тогда я хватаю добычу и волоку в ад, где мщу за эту неблагодарность. Но после я выхожу на новую охоту без уныния, а с самой неумолимой ненавистью. Эти чувства знакомы каждому из нас, так что я не буду развивать тему.
Тема моего доклада - последние две тысячи лет нашего дела. Да, мы признаем, что жизнь того дерзкого еврея, о котором уже был разговор, внесла кардинальные изменения в нашу охоту. Даже не столько жизнь, сколько распущенные его последователями слухи, что он де не умер, а воскрес и его живого видели после погребения. Мне стыдно напоминать об этом вздоре, я краснею за Бога, пошедшего на такую нелепую ложь. Конечно, этот еврей умер, ничего не достигнув. Он, как я уже говорил, отверг союз с нашим предводителем, затем взбудоражил Иерусалим и был казнен. Горько плакала его мать, тряслись от страха и разочарования его ученики, а нам было раздолье. И что он дал, чему научил? Как он сам говорил, он дал то, чего глаз не видел и ухо не слышало, а это могло быть только нечто совершенно бесполезное или просто ничто. А прими он союз с нами! Какой бы стройный и благовоспитанный ад стоял бы сейчас на земле, вместо постоянной неустроенности, царящей на ней.
Но, так или иначе, слухи о его воскресении сделали свое дело. Его смерть - она была самым убедительным свидетельством бессмысленности всякой любви к ближнему, всякой правды, всякого милосердия и справедливости, всякого богопочитания на земле. Он умер, стал прахом, как самый последний разбойник или прокаженный, или тиран, или сводник! Воистину, если бы мы могли найти его труп, то сожгли бы его, а пепел показывали людям - смотрите и поймите, что один конец доброму и злому на земле. Но его мерзкие ученики, вечно пьяные и трусливые, украли его тело, и мы оказались лишенными такого свидетельства для людей.
С тех пор наша деятельность на земле стала протекать в иных условиях. Несусветные слухи о воскресении разнеслись во все концы земли молниеносно. Благодаря им разрозненные ранее наши противники получили одно имя "христиане" и объединились. Увы, как больно было это наблюдать, больно об этом и говорить. Но мы не теряли присутствие духа, и нашли и в этом объединении наших врагов нечто, что можно использовать в интересах ада. В самом деле, их объединение, названное церковью, дало нам, так сказать, наилучший объект для атаки. Достаточно было соблазнить какого-нибудь священнослужителя - и смущалась вся паства. Мы ставили своих людей: гордецов, развратников, интриганов, новых Неронов и Калигул в руководство церковью. Этому дерзкому еврею досадно было бы знать, кто клялся его именем, кто, как он выражался "пасет его стадо". Так мы поражали врага в самый его центр, чего не могли сделать раньше. Правда, нам пока не удалось добиться того, чтобы церковь сама отказалась от чего-нибудь из вздорных речений этого еврея, даже поразительно с каким упорством все эти интриганы, развратники, Нероны и Калигулы, словом вполне наши, адские люди, теряют всякую рассудительность, когда речь заходит о том, что они называют догматами веры. Столь здравомысленные, когда нужно что-нибудь украсть, отравить кого-нибудь, устроить интрижку за выгодное место или звонкий титул, они теряют всякое спокойствие и рассудительность и из-за пары фраз готовы отказаться от столь милых их и нашему сердцу занятий.
Используя выгоды их объединения, мы не забывали, что само существование этого единства мешает нашим планам. Здесь нам удалось добиться внушительных успехов. Сперва мы внушили непреодолимую ненависть друг к другу всем группировкам, понимающим учения этого еврея хоть немного по-разному. По-моему, сплетение речей, мешанина, которой две тысячи лет тому назад учили у Генисаретского озера - вообще не может быть понята. По крайней мере никто у нас ничего в ней не понимает. Но эти люди считают, что им все ясно (эту мысль мы внушили им сами), и другие - заблуждаются или лгут. Нетерпимость! О это сладкое слово! Его почти также приятно произносить как "ненависть". Они прямо купались в ней. Потом эти милые нашим ушам и глазам распри немного поутихли, они выработали несколько строчек текста, писанного по-гречески и по-латыни, умещающиеся все на одном свитке, на одном пергаменте. Я уже говорил об этой вещи, они называют ее "Символ веры". Этот самый символ веры доставляет и, боюсь, еще доставит на множество хлопот.
Но, когда почти прекратились распри бесчисленных мелких группировок, мы добились великой победы. Все подземелье ада, его верхние и нижние этажи (я позволяю себе использовать это человечье понятие, хотя, какие у нас этажи!) радостно хохотали и улюлюкали. Я говорю о расколе их церкви на западную и восточную. Я готов рассказывать о нем и о проистекающих из него выгодах ада целую вечность, но ограниченность времени нашего собрания понуждает меня перейти к следующей теме.
Конечно, всем нам было тягостно видеть их храмы, огромные, заполненные толпой людей, внимательно смотрящих на священника, пожимающих друг другу приветливо руки, а затем идущих к алтарю, чтобы, как они говорят, "причаститься". Как больно смотреть на выражение их лиц - глупейшее и противное аду смирение! Нам больно видеть и пустынный сельский храм, где бывает, стоит на исповеди одна старушка и шепчет что-то духовнику. Нам больно видеть все их процессии, стяги, а больнее всего видеть там детей. Но мы не поддаемся отчаянию из-за этого. Мы боремся.
Прежде всего мы стараемся внушить им неправильное использование разума. Я уже говорил, что в сердцах у них коренится тяга к Богу и церкви, и если даже нам удается подбить их на что-то адское, то голос того, что они называют совестью, будет толкать их обратно и вызывать нечто, называемое ими раскаянием. Вот тут-то очень важно повлиять на разум! Важно подсобить им найти себе оправдание, или, наоборот, внушить, что оправдание невозможно и что теперь они не нужны Богу. Но как этого добиться? Ведь этот еврей, о котором я столько говорил, ясно сказал им, что так поступать нельзя. Помогают, конечно, всякие хитрые умозаключения, которые можно подсунуть им, например: "Если все по воле Бога, то я ни в чем не виноват.", или "Я должен разобраться со своими проблемами сам, не обременяя ими Бога." или "Я так плох, что недостоин делать ничего доброго." или "Я так прогневал Бога, что теперь уже ничего не изменишь." и т.д. Но это все частности, хотя иногда и очень полезные.
Мы решаем проблему кардинально! Мы добиваемся того, что они вовсе не пытаются осмысливать ненавистные слова их учителя. Просто поразительно, как просто оказалось этого добиться! Мы говорим, что раз Иисус - Бог, то нечего, кощунственно, примеривать его слова к мирской жизни, - и они верят. Мы говорим, что раз Иисус Бог, то нельзя думать, почему он поступил так или иначе, - и они верят. Мы внушаем им, что лучшим способом говорить о нем, почитать его - пышные церемонии и непонятные никому, ни говорящему, ни слушающему, слова, а на все вопросы о Боге и божественном надо хранить глубокомысленное молчание. Мы умираем от смеха, наблюдая как они из почтения (понимаемого по нашему внушению) гонят от себя всякую мысль, всякий житейский опыт, когда читают или слушают о "Христе". Они, которые и обед не сварят, не подумав прежде, как это делается, полагают, что можно не задумавшись ни разу соединиться с Богом. Они из почтения стесняются спросить о Боге: "как?", "почему?", "зачем?" - они думают, что это невежливо. Смешно, как они позабыли, что Иисус сам называл себя учителем и отвечал своим последователям на самые нелепые вопросы.
Заглушив их разум при помощи такого вот изобретенного нами почтения, мы можем теперь проделывать с ними многое. Мы начинаем играть на их инстинктах теперь как на псалтыри. Тогда они принимают свою селезенку, или биение крови, или тепло, рассылаемое желудком по телу, или еще какое-то физиологическое явление за божественную благодать. Как весело это наблюдать! Естественно, их душе этого мало и они испытывают временами суровое отчаяние - но отвыкши пользоваться мозгами они не понимают в чем дело. Они погружаются в уныние и начинают вести совершенно хаотическую жизнь, и их становится возможным подбить на все что угодно, хотя вначале это были очень богобоязненные люди.
Когда нам удалось так или иначе притупить разум, мы добиваемся того, что они произносят слово Бог механически, совершенно не задумываясь о том, что же они сказали. Самый выпуклый пример, это фразы вроде "Я верю в нравственный закон, но не верю в Бога, я ищу истину и мне нет дела до Бога". Великолепно! они уже забыли, что добро - это одно из имен Божиих, и всякий, кто служит ему - служит Богу, они уже забыли, что истина - тоже имя Божие и всякий, кто познает ее, познает Бога. А чем был бы Бог, если бы он не хранил нравственный закон. О, этот ненавистный нам нравственный закон - если бы Бог не открыл его людям, как разросся бы ад!
Я уже говорил о том, что они называют таинствами. Все эти процессии, погружения в воду, поедание кусочка хлеба и глоток вина. И в том же роде. Я не понимаю почему, но остается фактом, что мы терпим от всего этого огромный урон. Мы разрабатываем два пути борьбы с "таинствами". Первый и самый простой - сделать эти таинства самоцелью. Как учит ненавистная нам церковь? Это надо знать, ибо врагов надо знать. Она учит что эти таинства имеют силу при искреннем желании паствы принять их, при глубокой вере и сердечной чистоте. Все эти качества не видны со стороны, и в этом - наш шанс! Мы и внушаем христианам, что им нужно приходить в храм, ставить свечку, кушать там кусочек хлеба и уходить обратно. И все. Этим и спасается душа. Примерно так учили и язычники своим обрядам, и именно с таким отношением боролся рожденный в Вифлееме. Поразительно, сколь многие и сколь легко принимают подобные взгляды.
Но есть еще более успешное средство. Мы внушаем, что эти предметы: вино, хлеб, вода - никак не могут помочь соединиться с Богом, вообще бессмысленны и не нужны. Мы говорим: ну разве могут духовные движения зависеть от ритуальных, каждодневных действий какого-то человека, облаченного в дорогое одеяние. Бог, духовное - внутри человека и в сердце его, а вовсе не в каких-то внешних действиях. Обряды нужны лишь для дураков, ибо смешно думать, что Бог нуждается в наших хлебах и молитвах - так учим мы. И это отвлекает от посещения ненавистной нам церкви довольно многих, и, что особенно приятно, многих образованных и честных людей. Я поражаюсь, как эти умники не в состоянии задать себе вопрос: "Если мы, чтобы узнать, заставить проявиться законы природы, должны ставить сложные эксперименты, строить машины и приборы из тонн бетона, железа и редких химических элементов - и все это для того, чтобы разглядеть электрон, или удостовериться в научной гипотезе, то почему не может быть каких-то необходимых условий для того, чтобы люди могли воспринять Бога. Скорее, стоило бы удивиться не тому, что для совершения таинств необходимы какие-то внешние действия, а тому, что достаточны столь незначительные вещи: хлеб и вино, чтобы свершилось единство с Богом. Воистину, Бог до обидного легко открывает себя людям. К нашему счастью, к ликованию всего ада, люди редко этим пользуются.
Особенно ненавистно нам таинство причащения, евхаристия, как еще его называют. Очень удачно, что его так легко высмеять - в самом деле, сколько людей отказывается от него, не понимая, как это можно есть плоть Бога. Мы внушаем им, что это хуже людоедства. Конечно, если бы они задумались о том, что плоть Бога и плоть человека весьма отличны меж собой, сообразили бы, что им только и известно о плоти Бога, что она вкушается в евхаристии, то они не поддавались бы нашему глумлению столь легко. Они поняли бы, что тело Бога отличается от дохлой коровы, кусок мяса которой зажарили на бифштекс. Но они судят по материальному миру о таинстве, а не по таинству о материальном мире - и в этом наша удача и крепость ада.
Еще задолго, за много веков до рождения Иисуса, у людей стало зарождаться нечто, называемое наукой. Я не могу назвать ни точную дату ее возникновения, ни первого человека, посвятившего себя ей. Да нам сегодня это и не очень важно - нам-то незачем заниматься научными изысканиями на какую-либо тему, это было-бы пустой тратой сил, отвлекающей от непосредственных, насущных задач охоты. Вся наша деятельность подчинена насущным задачам. Но вот у людей - не так. В разных государствах, особенно на побережье Средиземноморья, стали появляться люди, проводящие чертежи на земле и приходящие в восторг от того, что какие-то линии пересекаются, то глядящие в небо и размышляющие о движении звезд, то записывающие на глиняных дощечках или пергаменте даты правления своих царей, рассказы о войнах. Сперва мы не знали, как к этому относиться. Но когда стало очевидно, что у всех этих на первый взгляд разнородных занятий одна цель и причина: неудовлетворенность тем, что ощущается, и попытка найти общую причину разных явлений, неустанный вопрос "почему?" и "зачем?", мы поняли, что это - помеха нашей охоте. Помеха, потому что когда люди бескорыстно задаются подобными вопросами, ищут истину, как они выражаются сегодня, то они находят Бога. Запомните это накрепко, господа бесы - когда люди бескорыстно ищут истину, то они находят Бога. И нам остается лишь слабое утешение, что они сами не всегда это понимают.
Мы попытались искоренить этих ученых чудаков. Мы натравливали на них сородичей, убеждая, что ученые - колдуны или служат иным, не принятым в народе богам. Мы натравливали на них царей, утверждая, что мудрецы подрывают устои царства и плетут заговоры под видом своих непонятных чертежей, которые, как мы внушали, суть лишь зашифрованные планы переворота. Мы доставляли ученым много неприятностей, но не смогли изничтожить их.
Особенно противными были греческие философы и геометры. Дело в том, что они не только изучали мир, но и рассуждали о Боге и пытались строить свою жизнь согласно представлениям об устройстве мира, о добре и зле. Более того, они часто совершенно бескорыстно, делились своими мыслями с другими, спорили на эти темы друг с другом, а кое-кто пытался даже преобразовывать жизнь в государствах по философским принципам. Конечно, у них это не очень-то получалось, но как противны были нам сами эти попытки. Как противно, когда сеяли сомнения в существующем укладе вещей ради лучшего, жертвовали видимым и осязаемым ради невидимого и умозрительного. Словно бы Бог, в тайне от нас, готовил для принятия учения Иисуса не только Иудеев (об этом мы знали и принимали необходимые меры), но и греков.
Особенно ненавистен был нам Сократ. Он приходил к преуспевающим людям, которых мы с помощью честолюбия и иных соблазнов надеялись заполучить в ад, и нападал на них простыми, детскими вопросами о добре и зле. Вопросы-то были детскими, но его настойчивость была далеко не детской. Его собеседники терялись и не могли ничего возразить, им оставалось только признать себя невеждами или бесчестными людьми. Если бы он говорил с ними наедине, это еще полбеды! Так нет же, он привлекал к себе молодежь, и никчемные диспуты о добре и зле баламутили все Афины. Ад испытывал тревогу. Конечно, не такую, как во времена в Иерусалиме молодого галилеянина, но это было тяжелое время для нас. Ответственные за Афины бесы были разжалованы, 2300 чертей были отданы Церберу, 25 из них мучается до сих пор и их великолепные крики доносятся до нашего собрания, служа предостережением нерадивым бесам. С нашей подачи, афинское судилище приговорило Сократа к смерти. Мы торжествовали, но увы, радость наша была преждевременна - непонятное бесстрашие философа в смертный час и любовь к нему юношей, особенно Платона, привлекла к ненавистной нам философии еще больше греков. Да что там греков! Еще и по сей день Сократ вырывает из наших лап многие молодые души. Воистину, велико коварство Бога, когда он смерть, поражение своих ревнителей на Земле превращает в победу. Добившись успеха с Сократом, он применил сходный прием со смертью Иисуса, но об этом вы знаете.
История с Сократом окончательно убедила нас, что извести тягу к знаниям невозможно. Тогда мы примирились (на время, конечно) с этим явлением и стали использовать его в своих целях. Метод, который мы использовали, очень поучителен, его мы применяли и во многих других трудных ситуациях. Это метод подобий, метод внешнего сходства. Некоторые шутливые бесы называют его еще "метод Али-бабы". Как известно, Али-баба не стал стирать крест со своего дома, а пометил еще и все соседние дома на улице. Аналогично поступаем и мы: не искореняем людей, рассуждающих о Боге и истине, а наоборот, всячески культивируем это занятие. Мы стремимся, чтобы эти слова были у всех на устах, чтобы люди выносили суждение о том, что истинно, а что нет не наедине, самостоятельно все обдумав (именно самостоятельная мысль - наш враг), а публично. Мы терпеть не можем, когда люди голосованием решают свои общие дела, но очень любим, когда голосованием решают, что истинно, а что нет.
Итак, мы культивируем споры, споры в которых говорят не о сути дела, не пытаются понять мысль собеседника сквозь ее словесное выражение, а цепляются к тому или иному слову, убеждают друг друга не доводами, а авторитетами, выражением лица, сочувствием сильных мира сего. Такие споры отталкивают молодых людей от философии и приводят их к мысли, что она - переливание из пустого в порожнее, высокомерные речи и заискивание перед властителями. Словом, мы создаем подобия, как будто Сократов, с помощью хорошо налаженной в аду системы зеркал. Эти отражения-двойники отвлекают ищущие души от философии.
Есть еще один метод использования науки в наших, адских, целях. Я уже говорил, что бескорыстный поиск истины ведет к Богу. На наше счастие, со стороны не заметны ни бескорыстие, ни поиск истины. Горделивое уединение, ставящее своей целью господство над миром через тайные пружины магии или алгебры выглядит точно также. Мы внушаем ученым гордость (именно через нее проще всего привести их в ад, ибо к прочим соблазнам они довольно равнодушны), гордость и презрение к материальному миру, ко всему, что невозможно точно выразить словами или формулами. Мы приводим их к мысли, что законы природы важней самой природы и тот, кто их знает, имеет право поступать с природным миром как вздумается. Это мы делали исподволь, не рассчитывая быстро пожать плоды, двадцатый век принес их нам обильно.
Я уже говорил, что мы противопоставляем Бога и разум. Само собой, мы противопоставляем науку и религию. Нам это удалось сперва под названием Деизм. Это учение, по которому признается, что Бог сотворил мир, но далее, так сказать, почил на все оставшееся время. А мир, после своего творения, развивается по законам природы, которые изучает наука. Просто поразительно, как эти ученые (и ведь неглупые же казалось бы люди!) не догадываются спросить: "А откуда же берутся законы?", "что заставляет закон всемирного тяготения выполняться из века в век?". Достаточно сравнить, чем является закон для явлений из охватываемого им круга (а он является причиной и смыслом явления и именно благодаря этому обнаруживает себя) с тем, чем является Бог для всего видимого мира, чтобы заставить деиста призадуматься. К нашей радости, их никто об этом не спрашивал. Кульминация же успехов ада в этой области - фраза о Боге одного из ученых франков: "Я не нуждаюсь в этой гипотезе."
Я приступаю к основной части моего доклада. Я хочу рассказать о наших выдающихся победах в XX веке. Особенно удалась нам первая половина столетия. Впрочем, есть еще надежда добиться побед и под занавес второго тысячелетия. Причина наших побед лежит в хорошей подготовительной работе, проведенной в XVIII и XIX веках. На это часто не обращают внимание, но я напомню вам - две-три во время культивируемые идеи могут дать чудные всходы: войны, мучительства и, как следствие - тысячи новых душ в аду. Мы можем уничтожить всю землю, но что толку с этого? Нам нужно, чтобы люди сами, добровольно, хотя и не без нашей подсказки, сделали бы это. И сейчас я дам несколько мазков, фрагментов того, как подготовительная работа привела к торжествам через сто и более лет.
Основной, конечно, была работа по внушению людям выгодного для ада способа богопочитания. Называющие себя христианами, членами церкви, благодаря этому все меньше напоминали того ненавистного еврея,, чье имя я уже не раз называл. Как он действовал? Как действовали его ученики? Они смело (что есть, то есть), пошли за чем-то невидимым, пошли, не имея никаких видимых доказательств за тем, что им представлялось истиной, за тем, что они полюбили больше жизни вопреки тысячи видимых резонов, не задумываясь о последствиях, а полагаясь на волю Божью. Противно говорить об этом в аду, но следует знать неприятные для нас вещи, чтобы бороться с ними. Это людям мы должны пускать пыль в глаза, но сами должны иметь достаточно мужества и неукротимую ненависть, чтобы видеть правду без иллюзий. Да послужит нам утешением, что Бог ничего не дал этим последователям Иисуса, а кончили они жизнь, по преимуществу, в мучительных пытках.
Куда приятнее говорить о христианах, как они сами себя называли, XIX века. Вежливость они перепутали с совершенством, хорошие манеры - с добродетелью, обряды - с таинствами, музей - с храмом, а общественное мнение - с Богом. Возлюбите друг друга - о эти ненавистные слова, да не услышим мы их в аду, - они понимали как "будьте во всем приятны друг другу и льстите соседям по мере сил". Неудивительно, что многие умные и смелые люди того времени не хотели называться христианами, не ходили в церковь и стали на путь бунта. И тут-то мы и подоспели. Мы сделали все, чтобы они догадались, что их бунт родственен ненавистному бунту Иисуса, наоборот, мы внушили им мысль, что их бунт направлен против Бога. Как мы веселились, как улюлюкал весь ад, когда столько благородства и даже самопожертвования нам удалось использовать в своих целях.
Главным нашим оружием была лесть. Мы льстили всем и вся. Бунтарям мы льстили, что они могут устроить мир справедливее, чем это сделал Бог, респектабельным людям мы внушали, что мир прямой дорогой катится в золотой век и ничего менять не надо. Всем мы внушали, что учение о первородном грехе - устарело. XIX век был веком машин, и мы внушали, что подобно тому, как машины облегчают физический труд, так же можно механическими изменениями избавить человечество от несправедливости и нравственного труда.
Нам были противны в их учениях о либерализме и гуманизме любовь к свободе и уважение к человеку, стремление помочь ближнему, но мы дальновидно поддерживали либерализм и гуманизм, поскольку в этих доктринах человек понимался по большей мере как существо, имеющее лишь те или иные телесные надобности. Мы с неудовольствием смотрели на их увлечение философией, но не препятствовали ему, а всячески подводили их к мысли, что можно найти такое предложение, написать такую книгу, после которой все автоматически станет на свое место, и человечество будет счастливо. Мы с неудовольствием смотрели на развитие искусств, но мы дальновидно поощряли понятие гениальности (хотя оно и вело к независимости от общественного мнения, что нам ненавистно), ибо видели, что поэт или живописец, выразивший особо тонкие и необычные чувства и заслуживший одобрение своих приятелей - называется гением и, по общему мнению, может не считаться с другими людьми. Мы терпели много неприятного и даже поощряли его, ибо понимали, что либерализм, гуманизм, изящные искусства, философия и вольные научные исследования могут быть искоренены, если будет забыта привязанность к еврею из Вифлеема. ХХ век показал всю уникальную точность наших действий. Но сперва еще несколько слов о прошлом. Я перечислю те внушительные достижения, которые нам удалось внушить в XIX веке.
первым, конечно, идет атеизм. Мы гордимся, что XIX век стал веком массового распространения атеизма среди образованных людей. Мы несли его под разными соусами, но основным нашим рефреном было: попы выдумали религию, чтобы держать простой народ в темноте невежества и подчинении. Эти наши внушения приводили к атеизму добросердечных людей, отзывчивых к страданию других. Когда такой человек отрицает Бога, нам куда приятней, чем когда отрицает Бога какой-нибудь негодяй. Мы говорили также, что Бога выдумали люди, чтобы переложить на него ответственность за свои неудачи, за судьбы мира. Этим мы отрывали от Бога людей, стремящихся к самостоятельным действиям. Мы говорили, что люди выдумали Бога из страха перед природными явлениями. Но самым удачным было внушение, что люди выдумали Бога из-за страха смерти и желания рая. Мы говорили, что религия вредна тем, что приучает делать добро ради посмертной награды, а настоящее добро бескорыстно. Последняя версия была очень удачна в смешении правды и лжи, в почти незаметной подмене понятий. Из-за нее от Бога отказывались самые благородные и искренние люди, те, кто хотел добра ради него самого, а не ради награды. Так мы призывали людей от Бога, и они шли. Но, как ни обидно, люди отворачивались от Бога, а Бог не отворачивался от них. Бывает, помрет такой атеист, и мы летим за его душой, как наперерез бросаются численно превосходящие воинства ангелов и забирают душу этого атеиста с собой. Мы обращаемся к Всевышнему с жалобой на самочинное поведение ангелов, и что же? Всевышний говорит, что хотя уста умершего хулили Бога, его поступки были угодны ему. Правда, иногда мы отыгрываемся, волоча в ад душу какого-нибудь священника.
Тесно связаны с атеизмом были материализм и социализм. Честно говоря, материализм как философию и научное мировоззрение выдумали не мы. Мы просто всегда считали, что удел людей - плотское и нечего им заниматься наукой и философией. Мы сами удивлялись, как они ухитрялись исписывать горы бумаги и приводить иногда изворотливейшие доводы ума в пользу того, что на самом деле мысли не существует. Если мысли не существует, то чем тогда они занимаются и зачем это доказывать, зачем тратить свое время и силы. Куда уместнее было бы просто пьянствовать и шататься по борделям, что мы им и нашептываем. Мы так и не смогли понять, что же эти материалисты называют материей. Словом, ученые материалисты - явление непонятное для нас, но довольно полезное. С социализмом все проще. Мы, как я уже говорил, самой грубой лестью внушили людям непризнание первородного греха. Тогда перед ними стал вопрос, почему люди живут плохо и творят зло. Многие решили, что дело в неправильном устройстве государств, и в том, что плохие богачи угнетают хороших бедняков. Почему богачи стали плохими они не задумывались и все ли бедняки хороши - тоже. Они решили, что все зло от собственности. Некоторые из них вспомнили даже, что Иисус (социалисты любят вспоминать его слова от случая к случаю) призывал богатых раздать свое имущество и считал, что богатому трудно войти в рай. О том, что Иисус вовсе не призывал бедняков ограбить богачей, а, напротив, осуждал воровство, социалисты как-то не вспоминали. Итак, рассуждали они, раз люди по природе хороши и только неправильное распределение богатств и слова "твое" и "мое" портят род человеческий, то надо захватить власть в какой-нибудь стране, отобрать собственность у богачей, издать законы, регулирующие жизнь на манер монастыря (куда будут допущены, разумеется, и женщины и все будут спариваться, как они говорили "предаваться свободной любви" со всеми), и в этом государстве-монастыре-гареме наступит такая благодать, что соседние государства захотят сделать тоже самое. Подобные идеи им не удалось осуществить в XIX веке, но вызвать из-за них беспорядков и убийств удалось немало.
по мере того, как мы распространяли наш способ богопочитания, люди, даже ходящие в церковь, стали видеть в христианстве не призыв к отважной, самостоятельной мысли и бесстрашному исполнению добра, а - традицию, историю, ритуал, свойственный своему народу. Это укрепляло национализм. Конечно, нам неприятно национальное чувство, когда человек из любви к народу идет на жертвы, преодолевает трудности - нам неприятно всегда, когда человек чем-нибудь жертвует. Впрочем, все-таки лучше, когда человеческий "кругозор добра" ограничен делами своего народа, а не всем человечеством. Но такое понимание национализма - редкость. Гораздо чаще национализм работает в пользу ада. Никому не приходит в голову гордиться тем, что он родился рыжим, но благодаря национализму многие начинают гордиться тем, что родились французами, русскими, англичанами. Люди знают, как это не печально, что воровать и убивать из-за своих собственных интересов стыдно. Но когда их зовут на захватническую войну во имя высших интересов нации - они идут с энтузиазмом и распевают песни. Они не задумываются над тем, что стыдное для одного англичанина или одного русского стыдно и для всей Англии, и для всей России. Кричать "я лучше всех людей!" способно ничтожное количество землян, но кричать "мой народ лучше всех!" считает добродетелью половина человечества. Более того, благодаря национализму мы распространяем среди людей стадное чувство и покорность общественному мнению. Француз считает добродетельным поступать не так, как лучше, а как принято во Франции, Англия заслоняет Бога англичанину, Россия - русскому. Особенно мы потешаемся, когда какая-нибудь страна считает себя богоизбранной, так сказать "самой" христианской, ведь тот еврейский проповедник говорил, что все уверовавшие в него - народ Божий и нет никакого другого избранного народа.
Мы часто создаем выгодные нам учения парами. Мы очень любим приставать к людям с вопросами: "или-или". Например, мы внушаем, что либо слепое следование традициям, либо полный отказ от них; либо жестокая власть меньшинства, либо полная свобода и анархия, разгул страстей толпы; либо одинокая жизнь в монастыре, либо активнейшее участие в политике. Не хватит бумаги, чтобы перечислить все созданные по этому принципу противоречия, которыми мы смущаем и будем смущать людей. Таким вот дополнением национализму выступил интернационализм. Конечно, идея интернационализма, как братства народов нам глубоко и искренне ненавистна. Мы вкладываем в это слово иной смысл. Мы приучаем их говорить, что есть единые законы разума, по которым должно быть устроено человеческое общество (законами разума мы обычно именовали социалистические фантазии), и по сравнению с этими законами обычай и привычки народов (которые мы же культивировали в национализме), не имеют никакого значения и даже права на существование. Мы пользуемся тем, что первые христиане говорили, что не имеют отечества и убеждаем, смешно, что такие речи действовали даже на атеистов, что они, подобно христианам, сеют разумное, доброе, вечное, перестраивая жизнь народов по законам разума. То, что народы не всегда охотно откликаются на этот "зов разума", интернационалисты объясняют тупыми и косными традициями, которые нужно безжалостно ломать. Они не видят, что пока эти тупые и косные, как они выражаются, традиции ломаются, происходит куда больше зла, чем было из-за следования им. Они не знают, что христиане, не имевшие отечества и странствовавшие по земле, не пытались на пути своих странствий вызывать государственные перевороты, менять правительства, словом, вмешиваться в политическую жизнь, а когда ненавистная нам церковь укоренялась в том или другом народе, то она бережно и со вниманием учитывала бытовавшие в нем традиции.
Парой к социализму выступил индивидуализм и культ сверхчеловека. Если социалисты учили, что смысл жизни человека - в обществе, человек - функция общества и должен жить ради общества, ведя общество в социализм, где тоже личность, как часть общества, будет подчинена целому, индивидуум - коллективу, то индивидуалисты учили, что человек стал рабом общественного мнения и в этом - все зло, что должно плевать на интересы других людей, общепринятую мораль, следуя во всем самым диким велениям сердца. Вместе с общественным мнением они отвергали и разум, гордо именуя себя иррационалистами. Конечно, они были правы, полагая, что главное в человеке - в нем самом, но они делали скоропалительный вывод, что главное - он сам. В любом случае, им трудно было отличить голос сердца от голосов других частей тела, поскольку ни разум, ни священник не пользовались у них доверием. Так эти индивидуалисты превратились в каких-то призраков, всадников без головы, носящихся по Европе, смущая мирных обывателей то криками восторга, то воплями ужаса и отчаяния. Впрочем, их ужас имел основания: на землю надвигался XX век и разработанные нами сценарии. Видимо, эти индивидуалисты, декаденты и сверхчеловеки предчувствовали это и пытались, может быть, предостеречь других, но заготовленные нами кошмары были столь зловещи, что у них не хватило сил на что-то действенное, и они только сеяли панику и отчаяние, что было нам на руку.
Вы спросите, как аду удалось за короткий срок добиться столь невиданных успехов, и приучить людей к совершенно неправдоподобным мыслям. Главная причина, конечно, гордость и стадное чувство. Человеку мало того, что он человек, он хочет как-то выделиться, привлечь внимание к себе, хотя бы в разговоре за чашкой кофе, а еще лучше - внимание газет, публицистики (мы всячески покровительствовали газетам). Если нет больших способностей - не беда, достаточно объявить себя социалистом, индивидуалистом, социальным реформатором, мистиком, теософом, анархистом, революционером, интернационалистом, фихтеанцем, неокантианцем, гегельянцем, декадентом, ницшеанцем, символистом и т.д. Человек одновременно и привлекал к себе внимание публики и попадал в уже сложившийся круг, где были свои нормы поведения, свои вельможи и свои подданные, свой неписаный устав. В этом кругу его признавали своим за то, что он декларирует принятые в нем убеждения и разделяет образ жизни этого круга. Благодаря распространенному нами пониманию Бога, люди все реже испытывали чувство, что Богу (или даже своим друзьям) они нужны такими, какие есть, а вовсе не за идеологию. Другая причина, как это вас, бесы не удивит - смирение. Всегда приятно использовать для ада это чувство и нам это удалось! Дело в том, что мы прививали людям манеру выражать свои мысли возможно более витиеватым языком. Скажем, проповедник социализма никогда не скажет о социализме так просто и доступно, как это сделал я. И вовсе не потому, что он сознательно врет, нет, мы приучили его к использованию всяких малопонятных рассуждений, к привычке вворачивать слова малоизвестные публике и постоянно апеллировать к трудно проверяемым фактам: к доисторическим временам и быту неандертальца. Все подкреплялось ссылками на научные авторитеты. В итоге в обоснование социализма появлялся толстый труд, прочитать который было некогда даже его адептам, но непонятно звучащие слова и ссылка на ученых - убеждали. А мы приучали и приучаем людей не доверять понятному и полагаться на непонятное. И именно здесь помогает их смирение, они думают "ну, это так просто, это и я знаю" как бы в осуждение, а "мне это непонятно до конца, но наверное в этом что-то есть" как похвалу, потому что придерживаются весьма смиренного представления о своих интеллектуальных способностях. Да, потом, молодой человек, видя перед собой непрекращающийся спор идеалистов, материалистов, социалистов, ницшеанцев, теософов, картезианцев, гегельянцев, анархистов, декадентов, фихтеанцев, неогегельянцев, символистов чувствовал себя каким-то неполноценным, если не участвовал в нем. А участвовать в нем можно было только приняв всецело одну из точек зрения.
Итак, сцена была подготовлена, декорации расставлены, актеры, соответственно загримированные, ждали только звонка для выхода. Я думаю, сообразительные бесы уже догадались, что было главным в политике по овладению общественным мнением: разрушение представления о грешности человека сделало людей менее защищенными от грехов и их наиболее жестоких проявлений, разрушение представлений о Боге привело к идолопоклонству (ибо поклонение глубоко укоренено в человеке, отвергнув Бога, человек не отвергает поклонение, а только меняет его предмет), разрушение представления о церкви как о союзе воодушевленных добром, привело к распространению разнообразных партий и партиечек. Нами были заботливо приготовлены оправдания для всевозможных жестокостей и обманов, оправдания эти мы называли "Национальным долгом", "Классовыми интересами", "Рождением сверхчеловека". Мы приучили людей видеть в своих близких и даже в самом себе не существ, наделенных разумом, сердцем, свободной волей и инстинктами, но представителей тех или иных социальных, национальных, интеллектуальных групп. Развитие науки, которой мы дальновидно не препятствовали, привело к появлению очень простых и мощных средств убийства. И вот, раздался звонок. Точнее, раздался выстрел на Балканах, сразивший особу королевской крови. Актеры вышли на сцену, а наш предводитель занял место невидимого суфлера.
Господа бесы! Я заклинаю вас! Не прыгайте так радостно при этом чудесном воспоминании, не улюлюкайте и не лягайтесь. Мне самому трудно удержаться от приступов хохота, но если мы поддадимся эмоциям и будем бесноваться и дальше, мы не сможем завершить обсуждение. Не сегодня мы будем бесноваться, а в день нашей грядущей победы состоится наше великое беснование. Сейчас же призовем к себе нашу неукротимую ненависть и гордый самовлюбленный разум и продолжим. Тише, а то я отдам вас Церберу!
Я не буду вдаваться в перепетии военных действий, сколько на каких полях погибло человек, какие города пострадали больше других, какие жестокости по отношению к мирному населению в этой воспитанной на либерализме и гуманизме Европе происходили ежедневно. Больше в Европе уже не принято сомневаться в жестокости, первозданной жестокости человека! Но я скажу, чем это война великолепно отличалась от других европейских войн. Это была не война герцогов и государей за титулы, в которой сражаются преимущественно наемники, это была война народов. Это была не война всего двух народов, по воле истории вынужденных соперничать между собой - нет, это была война всей Европы со всей Европой. Иные воюющие страны не имели между собой границ - неважно, солдаты проходили сотни и тысячи километров навстречу друг другу, смерти и нам. Демоны, ответственные за национализм, получили повышение.
И в этом кровавом тумане, опустившемся на Европу и ее окрестности, смогли разгуляться совсем уже необузданные бесы. Я говорю сейчас о так называемом христианском мире, Европе, но не похвастаться турками просто вырезавшими больше миллиона мирных армян невозможно, европейцы тогда еще не доставляли нам такого удовольствия. Но в Европе вышли бесы, скрывающиеся под знаменами социализма. Пожалуй, они не смогли бы так разыграться в мирное время, но людям, уже ошалевшим от войны, людям, которым уже все равно убивать или умирать, можно было смело говорить все, что угодно, если это играло их затаенным инстинктам мучительства. Впрочем, детальный разбор этого адского праздника заставит нас углубиться в историю различных стран, что я сделаю позже. Сейчас же я говорю о Европе, точнее, той цивилизации, что пропиталась духом еврейского проповедника.
Но все хорошее кончается. Закончилась и мировая война. Менялась карта Европы, кой-где догорали огни переворотов, возникали новые государства, но, так или иначе, стала налаживаться мирная жизнь. Проще восстановить города, чем восстановить сердца, разрушенные войной. Рухнули внушенные нами вера в либерализм, гуманизм, прогресс, во врожденную добродетель человека. (Напомню, что мы не внушаем либерализм, мы его терпеть не можем, но мы внушаем веру в либерализм взамен веры в живого Бога. Понимайте эту разницу, бесы! Часто, для нашей пользы, следует культивировать даже пренеприятные аду вещи. Но если это заслоняет людям Бога - мы внушаем веру в гуманизм, с тем, чтобы потом, когда религия будет выкорчевана, выкорчевать и гуманизм.) Мы опасались, что люди от пережитых страданий вернутся к Богу. Но этого не произошло во многом благодаря нашей успешной профилактической работе. А произошло вот что: они пришли к выводу о бессилии человеческого разума, о ничтожности одного человека, они осознали роль инстинктов, самых животных инстинктов в жизни человека, словом, они были близки к переоткрытию первородного греха. Но, заметив все это, они не вознесли молитвы Богу об исправлении (благодаря нашей работе им это и в голову прийти не могло), а решили, что тот мир высших устремлений человека, который их отцы называли "прогресс", "разум", "либерализм", "гуманизм" - выдуманный мир, мир фикций и иллюзий, рожденный лишь нежеланием человека признаваться самому себе в своей звериной природе. Словом, их родители обожествляли верхнюю половину человеческого тела, дети - объявили ее лишь придатком нижней, которая, по их мнению, единственная имела право называться реально существующей.
Все больше радовала ад культура Европы. Если раньше их литераторы и художники не мудрствуя лукаво старались красиво рассказать о том, что их волнует, то теперь это стало немодным. Нужно было, как они говорили "самовыражаться". Признаться, мы в аду долго думали, что они под этим подразумевают. Мы даже, переодетые, спрашивали об этом у художников, надеясь, что творцы непонятных работ (что-то вроде "черно-коричневый овал на пламенеющем квадрате") разъяснят нам. Не тут-то было. Так или иначе, мы заметили, что эти загадочные полотна чрезвычайно полезны для ада, ибо приучают людей постоянно врать самим себе и отвращают людей от красоты сотворенного мира. Впрочем, мы-то не променяем никакую красоту на наш великолепный, огнедышащий ад. Это искусство рождало в европейцах какое-то стеклянное, застывшее выражение глаз и отчаяние, а оно - чрезвычайно полезное для ада чувство.
Словом, Европа терзалась разочарованием и отчаянием. Наша забота была, чтобы эти чувства не привели бы к раскаянию. Это было просто, поскольку каяться можно только перед кем-то, а Бога они забыли. Тогда мы стали пропагандировать взгляды, что пора сменить ориентиры, отказаться от европоцентризма, стали культивировать дискуссии на тему о закате Европы. Некоторым в аду это показалось пустой тратой времени и средств, но наш предводитель понимал необходимость сокрушить именно европейскую цивилизацию, поскольку это единственная на планете общность народов, нерасторжимо связанная с еврейским проповедником. Конечно, нам удавалось искажать слова этого проповедника, нам удавалось отвращать людей от Бога, но тем не менее - и это мы должны помнить - христианство вошло в плоть и кровь европейцев. Они все еще стыдятся греха, хотя и путают, что такое грех и смущаются обнаружить свой стыд перед друзьями и даже самим собой, но этот стыд, какое-то понятие должного и недолжного - укоренился в Европе. Поэтому мы всячески культивируем презрительное отношение к Европе, что нам помогает именно полученное от христианства смирение, которое побуждает европейца сомневаться в себе самом, в собственных основах.
Нас не должно обманывать, что европеец не ходит в церковь, не вспоминает о ненавистном нам еврее, смеется над самим словом грех. Смеется он как-то неискренне. Уж мы-то отличим наше пламенное задорное адское хохотание от трусливого подхихикивания или натянутого хохота. Да, они нарушают заповеди Бога, но они еще помнят о них, как та кошка, помнившая, чье мясо съела. А мы хотим, чтобы они забыли. Мы хотим, чтобы человек, когда ему указывали на его грехи даже не сердился на обличителя. Мы хотим, чтобы вор в ответ на обвинение в воровстве недоуменно поглядел бы и подумал: "странно, почему он говорит о воровстве, а не о том, что у меня две руки."
В решении этой задачи нам помогало как современное искусство, внушающее, что нет добра и зла, нет красивого и некрасивого, а есть "самовыражение", так и чрезвычайное развитие техники и, соответственно, усложнение государственных механизмов. Последнее привело к тому, что возможности государства контролировать своих граждан резко возросли и, одновременно, к размыванию ответственности. Это было совершенно великолепно! С одной стороны, пропаганда день и ночь отупляла граждан, с другой - один чиновник мог быть причиной гибели сотен (начав с сотен мы не остановились) людей, распространением какого-нибудь циркуляра. Исполняли этот циркуляр уже другие. Больше того, к убийству оказывались причастными уйма народу: издавший циркуляр, арестовавший на основании этого циркуляра, охранники, авторы пропаганды, оправдавшей этот циркуляр. А сколько еще вспомогательных служб. Так смертный грех убийства становился рутиной!
Роль государства увеличивалась не только из-за его технической вооруженности: автоматов, телефона, телеграфа, радио, кино. Оно стало занимать место церкви, отпускать грехи и выдавать индульгенции. Что бы человек ни делал, если это делалось по указанию начальства, "по службе", содеянное считалось правильным. И здесь дело не только в страхе перед начальством, но в природной тяге человека к церкви, а если ее нет - к ее заменителям. Сперва, как я уже говорил, заменителями церкви выступали бесчисленные партии, научные школы, художественные кружки. Но сообщества вокруг каких-либо "идей" недолговечны, если эти идеи не поддерживаются верой в Бога. И вот, оказывается, что единственным надежным источником не только денег, но и самоуверенности и сопричастности к смыслу жизни (а тяга к смыслу у европейцев сохранилась) оказывается государственная служба. Так-то, начал дед борьбу за свободу против деспотии церкви, а внук приземлился в чиновничьем кабинете и принимал как голос Бога начальника канцелярии.
В итоге нам удалось после мировой войны создать несколько государств весьма напоминавших ад. В деле их создания и успешного функционирования нам страшно помог культивируемый принцип: "а что я могу сделать?!. Вначале, еще в средневековье, мы готовили ему почву под названием детерминизма и Божественного предопределения. Мы, пользуясь скудостью человеческого языка, внушали, что от человека ничего не зависит в деле спасения души своей, поскольку спасение и осуждение человека предопределено Богом. Затем, мы стали доказывать, что и в материальном мире все предопределено законами природы и поведение человека, как скопления атомов, может быть вычислено с точностью. Затем мы стали внушать, что человек поступает под влиянием своих комплексов, сформировавшихся у него еще в доутробный период. Ход истории мы рисовали, соответственно, не как столкновение человеческих желаний, а как нечто заранее предопределенное. Чем именно предопределенное? О, тут мы давали волю фантазии! Одним мы говорили, что ходом научно-технического прогресса, другим - соотношением производственных сил и производственных отношений, третьим - масонским заговором, четвертым - войною между двумя эгрегорами, пятым - расположением Сириуса и Юпитера. Главное, говорили мы человеку, все уже решено до тебя и от тебя уже ничего не зависит, тебе уже никуда не деться. В двадцатом веке это учение дало великолепное число приверженцев и помогло состояться легиону злодеяний. Великолепно, что люди не замечали, что именно этот век дал огромное количество личностей, осуществивших свои начинания казалось бы вопреки всему.
Наступила новая война. Я не буду подробно рассказывать о ней. Такие рассказы мы приберегаем для наших адских праздников, а сегодня у нас не праздничное, а деловое собрание. Скажу только, что мы с восторгом следили за блестящими подтверждениями правильности наших методов. Кое в чем люди даже превзошли наши ожидания, можно сказать, что они выдумали такие средства мучения, до которых не догадались и у нас в аду. Единственное чего они не смогли достичь, так это вечности мучений: смерть уносила от мучителей жертвы. Нам весьма помогло в осуществлении этих подобий ада на земле то, что истязуемые отчаянно цеплялись за свою жизнь. Если бы только все узники концлагерей поняли, что обречены - они бы погибли в восстании против своих сторожей, и смерть их была бы не столь мучительной и приятной нам. Больше того, тогда бы спаслось гораздо большее число. Но именно цеплянье за жизнь приводило к умножению мучительных смертей. Не забывайте, бесы, об этом и всячески внушайте людям, что жизнь, как таковая - самое важное, что выживание любой ценой - цель во всяком несчастье.
Эта чудная и неповторимая в своей бюрократической жестокости война, это планомерное истребление евреев, равному которого не знало ни одно время, была испорчена одним. Победители не стали мстить. Наоборот, мы глядели на это с болью во всем нашем бесовском теле и весь ад извергал стоны и проклятья, победители помогли побежденным - ну когда это было видано - восстановить разрушенные города, накормить население. Более того, побежденные немцы искренне раскаялись. И это при том, что они, благодаря нашим усилиям, почти ничего не знали об Иисусе. Прискорбный сей факт доказывает, сколь прочно укоренены в человеческой природе порывы к добру. Остается невыносимым фактом, что душа человеческая по природе христианка. Поэтому нам приходится бороться не только с Богом, но и с человеческой природой. Пусть эти факты ведут нас не к унынию, не к безверию в нашей охоте, а к поиску новых путей для искажения природы человека, и да поможет нам неукротимая ненависть!
Теперь я дам краткий обзор современного положения дел. Прошло почти две тысячи лет со дня проповеди того безумного еврея, которого так часто приходится вспоминать. И что же? Стали люди следовать его заповедям? Перестали грешить? Сбылись ли вздорные надежды его на исправление рода человеческого? Вы знаете ответы - нет, нет и еще раз нет. Все науки и искусства, полученные ими от Бога они обращают на новые убийства, на подчинение слабых сильным. Наш предводитель как был, так и остается князем мира сего. Это посрамляет ежедневно дерзкого еврея. Более того, я вижу, как все жестокости двадцатого века направлены в самое сердце этого еврея, как он две тысячи лет тому назад страдал от них. Люди боятся его и сегодня вколачивают гвозди в его распятие. Он сам обрек себя на это, отказавшись от сотрудничества с предводителем.
Но, и это уже удар по нам, в самую крепость ада, - даже через такой громадный срок еще остались люди, искренне любящие его. Это непостижимо, это противоречит всей логике истории, законам психологии. Понятно, Иисус совершал чудеса и обаял ими своих современников, его ученики распространили слух о воскресении и изучили магию, чем обеспечили себе приверженцев. Затем церковь занималась помощью обездоленным, и это тоже влекло сердца. Но почему сейчас, даже в тех местах где нет ни голода, ни чудес появляются люди любящие Иисуса, этого человека, который лишь мешает им жить своими неисполнимыми требованиями - этого ад понять не может. Мы должны извести этих людей. Но как? В свое время мы отдавали христиан львам - это не принесло успеха. Может быть сегодняшние христиане из другого теста? Но прежде, чем применять столь крайние меры, тем более не давшие в свое время нужного нам эффекта, попробуем новые методы.
Чтобы определить эти методы, надо поставить диагноз нынешнему положению дел. Я выделю три важнейших фактора: развитие техники, распространение наркотиков и скука. Развитие техники привело к некоторым неприятным для нас вещам - накормлены голодные, меньше стало нищих. Но есть от него и польза. Самая очевидная - жестокость войн, усовершенствование методов убийств. К сожалению, люди уже перестали гордиться своими техническими возможностями и не задают милых аду вопросов: "где же Бог, если космонавты его не нашли?", но, подобно тому, как раньше наука заслоняла собой в глазах людей Бога, так сегодня инженерия и технология заслоняет собой науку. Люди цепляются за материальное - формулы все-таки наглядней, чем Бог, а машина - наглядней чем законы природы. Приятно глядеть, как начав с гордой попытки объять разумом все мироздание, они пришли к тысячам специальных дисциплин, подчиненных сугубо практическим целям, причем специалисты одной дисциплины не понимают специалиста другой. Словом, попытка с помощью науки взойти на небо кончилась тем же, чем и построение вавилонской башни - смешением языков. А обломки этой новой вавилонской башни и представляют собой нынешние технологии.
Развитие технологий, особенно средств связи, приводит как бы к объединению всей земли. Это неприятно нам. особенно когда богатые страны помогают бедным. Но в этом есть и много очаровательных милых сердцу анекдотов. Любо смотреть, когда ученейшие европейские мужи находят высшую премудрость в верованиях какого-нибудь африканского племени. Если же говорить всерьез, то нас обнадеживает, что стержнем этого объединения являются деньги. Культура, религии, знания народов земли столь различны, что скорей препятствуют, чем помогают объединению, а вот деньги становятся единственным знаком, понятным на всей земле.
Одним из результатов объединения земли стало распространение и доступность наркотиков. Наркотики стали одним из символов нашей эпохи. Если раньше люди заменяли таинства и Бога научными исследованиями, борьбой за то или иное устройство общества или еще чем-то очень неприятным аду и попускаемым нами только временно, то сегодня у них вместо таинства - шприц, а вместо Бога - кайф. Как глумимся мы над Иисусом, учившим о свободе воли и разуме, раскрывшем людям добро, когда видим человека, добровольно отказавшегося от всего этого ради кайфа. Но распространение наркотиков связано не только с облегчившимися возможностями их доставки. Дело в том, что мы пропагандируем наркотический взгляд на мир.
Итак, материальная обеспеченность естественно начала приводить людей к размягчению мозга. Им все реже доводится бывать наедине с собой - а именно тогда можно найти Бога. С другой стороны, они все чаще чувствуют себя одинокими среди людей. Все чаще они повторяют: "Мне скучно, бес, найди мне способ как-нибудь развеяться." И тогда вся мировая культура, все дерзкие и мучительные попытки художников и поэтов запечатлеть красоту, все поиски истины прошедших веков становятся для них лишь средством от скуки. Так они и выбирают себе религию, спрашивая: "а поможет ли она мне не скучать?". При этом во всякой вере они выбирают сладкое. В конце концов у этих сладкоежек настает отрыжка. По сути, они ищут не религию, а наркотик, после которого не бывает ломки. Они не спрашивают: "Я хочу того-то, как мне этого достичь?", они спрашивают: "чего бы мне такого захотеть, чтобы это было не трудно, но приятно?" Мы им подсовываем всякую магию и всевозможные учения, ни к чему не обязывающие и сулящие все, составленные из блестких фраз, напоминающих все мировые религии.
Они вообще не в состоянии принять, что есть какая-то истина вне них. Все религии, все философские системы они принимают за риторику и следят за ними, пока они щекочут их воображение. Когда же кто-то начинает спорить и выяснять где же правда, его обзывают средневековым фанатиком. Они замечательно перепутали терпимость и безразличие.
Чудесно смотреть на то, что они называют искусством. Красоту они изгнали. Немудрено - ведь красота обязывает и требует, пусть немо, мужества. Глубокое отчаяние, сквозившее в их искусстве начала века тоже исчезло. Конечно, отчаяние - полезное аду чувство, но на самом-то деле мы не любим никаких чувств у людей кроме ненависти к своим ближним. Теперь их искусство - нечто вроде щекотки после обеда. Хорошее слово я нашел, не так-ли, бесы! Они называют себя абстракционисты, верлибристы, модернисты, они говорят, что срывают покровы с мира буржуазной морали, современного общества, а на самом деле очень милы этому обществу за то, что щекочут его.
Впрочем, есть одна отрасль наук, которую мы поощряем. Это науки, позволяющие одному человеку господствовать над другим и науки, позволяющие вырастить гомункулуса. Я имею в виду всякого рода гипноз, как при помощи индивидуального внушения, так и при облучении всякого рода волнами. Благодаря им, люди будут вызывать друг у друга самые фантастические видения и избавлять себя от свободной воли. Если же человек начнет сам менять человеческую природу, то он, наконец-то, перестанет быть творением Божиим.
Если благодаря средствам убийства становится реальной материализация тех видений, что узрели евреи с болезненным воображением тысячи лет тому назад (конец этой материализации будет несомненно не таков, как предполагали евреи), то благодаря открытиям в области внушения и нейрохирургии мы надеемся, что люди будут вызывать у себе подобных галлюцинации и массовые психозы. Тогда уже человек окончательно растеряется.
Многое я бы еще мог сказать, братья мои по несчастью, борьбе и ненависти, но остерегаюсь выболтать великие и зловещие тайны ада. Наш древний и могучий враг далеко простирает свое коварство. Тиран всюду имеет своих верных и глупых двуногих рабов. А где их нет - "и у камней есть уши." Остальное да откроет каждому из вас злоба.
Переоденемся перед тем как отправиться на охоту. Вот костюмы, внушающие страх, вот соблазняющие одежды, а вот - наряды, принятые в двадцатом веке. Пиджаки, фраки, смокинги, джинсы, мундиры армий всех стран, рабочая блуза, лохмотья нищего, облаченье священника, купальники, бальное платье - все в исполнении лучших модельеров. Кому нужны деньги и драгоценности - проходите налево, кому оружие - направо. Быстрее, быстрей!
Не мешкайте, братья мои в ненависти и злобе Охота и добыча ждут нас! Она ждет нас на Юге и на Севере, на Востоке и на Западе, в роскоши и нищете, в невежестве и мудрости. Быстрей, мои ловчие!