ИСТОРИЧЕСКИЙ РОМАН

ПРЕДИСЛОВИЕ

Многоуважаемый и досточтимейший из читателей! На твой благосклонный суд представляется данное скромное творение, созданное в лучших традициях любимейшего всеми жанра - авантюрно-приключенческого истерического романа. И если, читатель, на твой изысканнейший вкус, в данном романе будет недоставать некоторых важных подробностей и живописных деталей, не будь слишком строг и прости несчастному автору - сие было вызвано лишь безмерной заботой о твоем, любезнейший читатель, драгоценном времени.

ГЛАВА ПЕРВАЯ, ЗНАКОМЯЩАЯ ЧИТАТЕЛЯ С НАШИМ ГЕРОЕМ, А ТОГО - С ТАИНСТВЕННЫМ МОНАХОМ

Шумел сурово Булонский лес близ Парижа эпохи разгула абсолютизма, клерикального мракобесия и феодальной раздробленности. В густых кронах вековых дубов, посеребренных мертвенным светом одинокой луны, зловеще завывал ветер, истошно вопили ночные хищники и их жертвы, где-то что-то ухало, скрипело и временами посвистывало. Возможно, это подавали друг другу условные знаки разбойники и прочий лихой люд, наводнявший Францию той эпохи, снедаемую феодальными противоречиями, но, возможно, и птицы.

Страшно и одиноко было путнику, если он отваживался появиться в такую пору на пустынной дороге, пролегающей через наполненный опасностями лес. Однако если бы какому-нибудь неимоверно храброму читателю довелось несколько задержаться в полночный час на той дороге, то до его слуха непременно бы донесся еле различимый цокот конских копыт, приближающихся со стороны Версаля. Но если сей отчаянный безумец набрался бы мужества обождать еще немного, то его взору предстал бы силуэт одинокого всадника, выехавшего из-за поворота на участок мощеной булыжником дороги, залитый могильным серебром луны.

Стройная фигура, закутанная в бесформенный плащ, восседала на едва бредущей и спотыкающейся от суеверного страха лошади, однако ни тени волнения не проскальзывало на бледном, напряженно озирающем темные кусты вдоль дороги лице всадника. Напротив, левой рукой он уверенно правил своим вот-вот готовым выйти из подчинения конем, а правая судорожно сжимала эфес болтавшейся на боку длинной шпаги. Миновав освещенное место, слившиеся воедино фигуры всадника и лошади исчезли из вида, поглощенные кромешной тьмой, а впоследствии затих и мерный топот копыт по булыжникам.

Кто же он, этот одинокий всадник? Куда он держал путь, и что заставило его в такую пору оказаться в столь странном и опасном месте, которое избегали даже банды вооруженных до зубов головорезов, нищие бродяги и хищные звери? Эти и им подобные вопросы непременно возникли у заинтригованного читателя, а посему автор, спеша удовлетворить законное любопытство, и не желая злоупотреблять безграничным терпением драгоценнейшего читателя, предлагает покинуть те хотя и страшные, но больше ничего интересного не сулящие места, и немедля пуститься в след загадочному путнику.

Золото солнечных лучей заиграло на верхушках крон могучих деревьев непосредственно сразу же с наступлением утренней зари. На смену ужасным, леденящим в жилах кровь звукам пришло неумолчное радостное щебетанье, ликующие трели птиц, приветствующих сулящее новые заботы начало очередного дня, и нежное шуршание ветерка в густой листве леса, начавшего постепенно редеть. По обочинам дороги все чаще стали встречаться следы человеческой деятельности, появились дорожные указатели, и всадник пришпорил своего воспрянувшего духом коня.

Взору путника уже предстала опушка леса, до которой оставалось совсем немного, когда внезапно кусты у края дороги раздвинулись, и перед самой мордой лошади выросла гигантская фигура в черном. Всадник резко дернул за повод, поставив лошадь (в которой острый взгляд опытного читателя безошибочно определил бы мерина) сначала на дыбы, а потом как положено. Мерин, оцепенев от страха, от которого только что чуть было не избавился, стоял не шелохнувшись, а когда из-под нависающего, целиком скрывающего лицо незнакомца капюшона раздался мощный густой бас, шарахнулся в сторону, задние ноги его подкосились и всаднику стоило больших усилий усидеть в седле.

- Мир тебе, о путник! - промолвил человек в черном, судя по облачению монах, на плече которого лежал тяжелый суковатый посох, возможно, предназначенный для опоры при ходьбе.

Всадник, в котором искушенный читатель безошибочно определил бы юношу весьма миловидной наружности, поспешно соскочил с фыркающей и косящей глазом лошади, и, придерживая рукой шпагу, подошел к монаху, опустился на колени и благочестиво приложился губами к огромной заскорузлой длани не занятой посохом руки.

- Благословите, отче! - пылко воскликнул юноша.

- Да хранит тебя благодать Господня, сын мой! - монах размашисто осенил юношу крестным знамением, при этом под сутаной у него что-то глухо звякнуло. - Куда, о, путник, держишь ты свой путь?

Из-под густых бровей остро и пристально блеснула сталь пронзительного взора монаха, разом охватившего статную фигуру, юное, покрытое легким румянцем и нежным пухом на щеках лицо, обрамленное мягкими, вьющимися локонами золотистых волос, а также скромное, но опрятное одеяние с висящим у пояса кошельком и приличные манеры молодого человека. Помимо этого монах определил мужественную решительность в пытливом взоре больших голубых глаз с детски-наивным выражением, по девичьи опушенных густыми и длинными ресницами, а в мягких линиях красивого овала лица и пухлых розовых губах юноши явственно читались недюжинные волевые качества, твердость характера, а также чистота и благородство помыслов.

- О, святой отец! - заговорил юноша. - Еду я в город Париж, дабы найти своих бедных родителей и припасть к их груди. Меня зовут Жульен Берришон, но настоящей своей фамилии я не знаю, так же как не имею представления о подлинных обстоятельствах своего появления на свет...

- Как это так? - строго вопросил монах, - Но кто же тогда взрастил тебя, вскормил и дал столь приличное образование и манеры?

- Об этом я и хочу поведать вам, отче. Растили меня в бедной, но многодетной семье рыбака из Бретани, с самых пеленок, насколько я себя помню. Эти простые, но добрые люди относились ко мне как к сыну, да я и сам долгое время принимал их за своих настоящих родителей. Когда мне исполнилось десять лет, они отдали меня, как самого смышленого из детишек, на обучение в дом доброго кюре Крюшона где я, обучившись грамоте, начал всерьез задумываться над своим происхождением. Однако ни кюре, ни рыбак с его женой не могли дать мне исчерпывающего, приемлемого для пытливого ума ответа. Господин Крюшон, конечно, мог ничего и не знать, но, расспрашивая рыбака и его жену, я убедился, что от меня что-то пытаются скрыть, - юноша вздохнул. - Наконец, не в силах больше сопротивляться натиску моих вопросов и видя мою непреклонность в желании добраться до разгадки тайны своего происхождения, рыбак как-то признался, что выловил меня в море грудным младенцем, куда я, вероятно, был смыт бурей с корабля, на котором плыл со своими несчастными родителями. Ну а в доме кюре я прочел множество книг, в которых сплошь и рядом описываются подобные истории, что и утвердило меня в моей догадке, что моими настоящими бедными родителями являются богатые и знатные аристократы.

- Да, сын мой, наверное, так оно и было, - сказал монах. - Это очень распространенная история. По собственному опыту знаю, что знатным господам свойственно, где ни попадя, терять своих чад. Мне ведомо множество подобных твоей историй, которые, по всей видимости, унесу с собой в могилу... - монах тяжело вздохнул и доспехи, облегающие его могучую грудь под простой рясой, вновь заскрежетали.

- ...Я вижу, что ты благочестивый юноша, - продолжал таинственный монах, - и искренне хочу тебе чем-нибудь помочь. Но сам я стар и немощен, да и, признаться, не знаю ничего...

- Благослови, отче! - юноша, сложив руки у груди, смиренно склонился перед старцем.

- Да не оставит тебя святая Тереза! - монах перекрестил Жульена и продолжил: - Аминь. Впрочем, могу помочь тебе советом. Поезжай, сын мой, этой дорогой, никуда не сворачивая, благо дорога здесь одна и на ней полно указателей, и вскоре перед тобой предстанет большой город. Этот-то город и есть Париж, в который ты так сильно стремишься, и где тебя непременно ждет разгадка твоей тайны. Но помни, сын мой, что в Париже на каждом шагу неопытного юношу подстерегают опасности, диавольские соблазны и искушения сатанинские! Сторонись их, уповая на милость Господню и Пресвятую Троицу! Да охранит тебя святой Франциск!

- О, святой отец, - воскликнул юноша, - я молод и неискушен сердцем в тех соблазнах и дьявольских кознях, о которых вы мне только что поведали, моя душа в смятении...

- Пусть всегда пребудут с тобой святой Бенедикт и святой Антоний! - трубным гласом изрек монах, воздев десницу над смиренно склоненной головой Жульена. - Множество всяческих искушений таится в Париже, подстерегающих невинную жертву. Но самый дьявольский соблазн, ведущий прямиком в геенну огненную, подстерегает тебя в доме маркизы де Блан-Манже. О, эта дама - подлинное исчадие ада! Сколько невинных душ, начиная от юных отроков до убеленных сединами старцев, сгубила она! Даже слуг Господних не минует чаша сия... - тут из груди монаха, как из кузнечного меха, исторгся столь тяжкий и горестный вздох, что лошадь юноши шарахнулась в сторону и испуганно заржала. Монах смолк и, опершись на свой посох, задумался о чем-то, лишь одному ему ведомом.

- А кто она, эта маркиза Блан-Манже? - осмелился через некоторое время нарушить раздумья старца Жульен, сгорая от любопытства, а его верный мерин в нетерпении переступил копытами.

- Сын мой! - монах, отвлекшись от дум, положил тяжелую длань на плечо юноши, отчего у того даже подкосились колени, но он не дрогнул. - Да охрани тебя Господь не то чтобы произносить это имя вслух, но даже представлять его в мыслях! Это имя и та, которой оно принадлежит, не доведут тебя до добра, попомни мои слова! Каждого, кто хотя бы краем глаза увидит маркизу, неминуемо ждет адово пламя, поскольку устоять перед ее колдовскими чарами не в состоянии даже камень, окропленный святой водой, а ее ревнивый и мстительный супруг всяческими способами сокращает пребывание тех несчастных на нашей грешной земле... Сколько знатнейших и благороднейших отпрысков лучших аристократических фамилий, гордость нации, пали от беспощадной мести этого чудовища! Сколько претендентов на внимание и милость маркизы сложило свои горячие головы в кровавых поединках между собой! Да и я сам, когда был столь же молод как ты, чуть не сгубил свою бессмертную душу, но лишь святой Бонифаций в последний момент отвратил от меня эту напасть... Впрочем, это личное. Но ты, сын мой, - продолжал монах, строго и пристально смотря в глаза юноши, - дай мне клятву, что дом на бульваре Жареных Каштанов будешь обходить за сотни лье, во имя спасения своей бессмертной души.

- Клянусь! - пылко воскликнул Жульен. Судя по всему, рассказ старца не оставил юношу равнодушным: румянец на его щеках заиграл еще ярче, широко распахнутые глаза блестели.

- А она красива, эта маркиза?

Монах, заметив возбужденное состояние юноши, постарался охладить его пыл.

- Красива ли, ты спрашиваешь? - громовым голосом провозгласил он. - Да это само совершенство! Да она - самое ангелоподобное, если так можно выразиться, исчадие ада!! Со дня сотворения мира на землю не ступало существо, хоть отдаленно напоминающее маркизу!!! Сама царица Савская и святая Екатерина по сравнению с ней - жалкие дурнушки! Ее ланиты - что персик, зубы - как жемчуг, губы - коралл, глаза сверкают, как два огромных изумруда в обрамлении алмазов, волосы - как благоухающие дьявольским ароматом волны, струятся по мраморной шее и точеным сатанинским резцом плечам!.. - тут монах строго взглянул на Жульена. - А о дальнейшем, сын мой, учитывая твой нежный возраст и целомудрие, долженствующие быть присущим моему сану, я умолчу.

- О-о-о... - протяжный вздох вырвался из груди юноши. Он размашисто перекрестился, пал на колени и, сложив ладони, воздел взор к лазурному небу:

- Пресвятая Дева! Спаси и помилуй меня!!!

- Хорошо, сын мой, - удовлетворенно произнес монах, - вижу, что ты на истинном пути. Я буду молиться за твою душу, отрок. Да поможет тебе святой Августин как можно быстрее забыть это имя - де Блан-Манже!!! - и адрес: Бульвар Жареных Каштанов!

Жульен встал, отряхнув пыль с колен, и вновь благоговейно поцеловал руку монаха.

- Не откажитесь принять скромный дар, святей отец, - сказал он, отвязывая от пояса кошелек. - Для вашей святой обители.

- Нет, сын мой! - строго и торжественно возгласил старец. - Никогда братья моего ордена не прикасаются к презренному металлу! - Но, заметив растерянность юноши, добавил: - Заверни-ка ты мне эту гадость в лопушок.

Жульен сделал, как просил монах, и когда большая часть денег полученных от рыбака и доброго кюре перекочевала куда-то в складки черной сутаны, старец распрощался с юношей, который, вскочив в седло и пришпоривая заждавшегося мерина, поскакал навстречу своей судьбе.

А монах, проследив, как опускается пыль от копыт коня на дорогу, вновь переложил для удобства посох на плечо и скрылся в тех же кустах, из которых появился вначале.

Кто был тот таинственный старец - капуцин, бенедиктинец, иезуит, член нищенствующего ордена францисканцев или доминиканец? А может, это был один из последних рыцарей-храмовников? Вряд ли когда-нибудь автор сможет удовлетворить любопытство пытливого читателя, поскольку это не имеет ровным счетом никакого отношения к дальнейшим приключениям нашего героя, в которых, по крайней мере, на протяжении данного романа, они больше не встретятся. Во всех странах и в любую эпоху на больших дорогах всегда хватало всякого рода проходимцев, и те далекие времена не являются исключением.

ГЛАВА ВТОРАЯ, В КОТОРОЙ ДОСТОЧТИМОГО ЧИТАТЕЛЯ ОЖИДАЕТ ЕЩЕ ОДНО ПРИЯТНОЕ ЗНАКОМСТВО, А ТАКЖЕ РАЗВЯЗЫВАЕТСЯ ЗАВЯЗКА РОМАНА

Франция той далекой и бурной эпохи находилась, как обычно, на переломном этапе своей истории. Города были охвачены заревами пожаров и мятежей, а прочие территории крестьянскими восстаниями и нашествиями вражеских полчищ. Королю приходилось вести постоянную, непримиримую, но довольно-таки утомительную борьбу за укрепление королевской власти с могущественными и непокорными вассалами, а также войны за сохранение или расширение границ государства со своими многочисленными иностранными родственниками.

Некоторые мыслящие люди того времени усматривали в укреплении абсолютизма на данной стадии феодальной раздробленности некоторый позитивный момент, поэтому кое-кем кое-где уже предусмотрительно закладывался фундамент будущих капиталистических отношений, несомненно, являющихся более прогрессивными на том этапе исторического развития. Но все же, в основе своей, отсталое сознание широких аристократических масс пока не доросло до подлинного и всестороннего понимания всех тонкостей объективно-исторического процесса. Страна, кроме войн и мятежей, неотъемлемо присущих той переходной эпохе, была плотно окутана сетью заговоров, козней и интриг, которыми увлекались преимущественно высшие слои потомственного дворянства в силу укоренившейся традиции, а также от неумения найти свое подлинное место в сложной общественно-исторической структуре на данной стадии ее развития. И почти все это несло на себе отпечаток церковного мракобесия, суеверия и религиозного мистицизма, замедляющий, а порой обращающий вспять неуклонно-поступательное продвижение общественных сил и взаимоотношений по пути прогресса.

Маркиза де Блан-Манже была довольно образованной и передовой женщиной, по крайней мере, для своей эпохи. Являя собой типичную представительницу привилегированной части бесправного женского сословия, она уже интуитивно что-то понимала, однако понимание ее не шло дальше существующих в окружающем ее обществе предрассудков.

Ровно в полдень 24 марта 1.66 года от Р.Х. маркиза проснулась. Причиной столь раннего пробуждения явился сон, привидевшийся накануне и столь взволновавший молодую женщину. Она несколько раз дернула за шнур, свисающий над изголовьем ее огромной роскошной кровати. В спальне появилась горничная.

- Чего надо? - спросила девушка, широко зевнув.

- Мари, позовите-ка ко мне мадам Суфле, - приказала маркиза.

- Ладно...

Госпожа Суфле была престарелой кормилицей маркизы и пользовалась огромным авторитетом среди обитателей дома в области толкования снов. И хотя широкое образование маркизы давало ей возможность произвести самостоятельный анализ увиденного во сне, однако зарождающиеся в те времена начала демократических веяний уже успели коснуться некоторых передовых кругов правящего класса, к которым принадлежала маркиза де Блан-Манже, не чуравшаяся в отдельных случаях прибегать к советам лиц из простого трудового народа.

- Мари-Лу, - обратилась маркиза, по-прежнему возлежа в кровати под огромным балдахином, к пожилой женщине вошедшей в спальню и низко, насколько ей позволяла оставшаяся от прежней профессии тучная комплекция, склонившейся в реверансе, - подойди сюда. Садись.

Маркиза указала на низкую скамеечку у изголовья рядом с собой. Грузное тело бывшей кормилицы полностью накрыло скамейку, от чего создалось впечатление, будто почтенная дама сидит на полу, однако маркизу не очень стеснило это мелкое неудобство.

- Представь себе, душенька, - продолжила она, - я только что видела сон...

- Ох, батюшки! - воскликнула впечатлительная старушка. - А об чем?

- А что будто я на лугу, а кругом все цветочки, цветочки, а я их собираю, собираю... И вдруг навстречу мне - кто бы ты думала? - маркиз!

- Ох-ти! - вновь не удержалась от восклицания и даже всплеснула окорокоподобными руками мадам Суфле. - Страсти-то какие!

- Не перебивай, душа моя, слушай дальше...

Мадам Суфле покорно обратилась в слух.

- ...значит, идет маркиз, а в руках у него шпага и вот этой-то шпагой он цветы срезает! Цветочки такие красивенькие, а он их эдак безжалостно - вжик - и нету! А тут вдруг ветер. Он как задует, цветочки как полетят... А я смотрю на маркиза, а он уже вроде и не маркиз, а превратился в собаку и летает вокруг меня, летает, а сам лает. А голос у него прямо как у Мими - звонкий, заливистый. И тут вдруг, душенька...

- Ну что же, что?! - в нетерпении воскликнула добрая старушка.

-...Я проснулась. К чему бы все это, Мари-Лу, как думаешь?

Госпожа Суфле нахмурила брови, помолчала, усваивая информацию и проникаясь чувством возложенной на нее ответственности. Простенькая скромная старушка на глазах преобразилась в крупного специалиста, сознающего свой непререкаемый авторитет в данной области суеверных пережитков.

- А куда цветочки-то потом девались? - строго вопросила она маркизу.

- Да на землю падали, матушка, на землю. Все как есть. Вот так покружат - покружат, да на землю-то и попадают.

- Ох, беда... Ведь к потере это, милочка, к потере. Неминуемо потеря тебе предстоит и в скором времени, не сегодня - так завтра.

- Ах!.. - высокая алебастровая грудь маркизы, слегка прикрытая лишь глубоким вырезом кружевной ночной сорочки, в волнении заколыхалась. - А потеря-то какая: крупная или как?..

- Бесценная, ягодка, невосполнимая, сахарная! Близкое существо потеряешь, рана на сердце откроется, моя сладкая.

- Ох, матушки, ох, родимые! - воскликнула маркиза. - Мими, Мими!!!

Из-под кровати выползла старая жирная, омерзительного вида болонка с грязной свалявшейся шерстью и шелковым бантиком на шее. Молодая женщина поспешно схватила ее, втащила к себе в постель и, прижав к груди, счастливо улыбнулась:

- Цела, моя лапонька, цела, моя крошка! Ну да уж не овдоветь ли мне суждено, матушка? - спросила она Мари-Лу, покрывая поцелуями слюнявую морду любимой собачки.

- А кто ж его знает, не исключено, - многозначительно и авторитетно заявила старушка. - Все в руце Божией!

- Ах, Мари-Лу, я так и чувствовала! Благодарю тебя, ступай.

Когда грузное тело бывшей кормилицы, с трудом поднявшись и поклонившись, исчезло в дверях, маркиза откинулась на подушки и закрыла глаза. И если бы пытливый взор наблюдательного читателя невзначай упал на вышеописанную грудь прекрасной женщины, то у него могло создаться впечатление, будто маркиза уснула - так ровно и глубоко вышеназванная вздымалась. Однако маркиза не спала. Разнообразные мысли теснились в ее маленькой изящной головке, опушенной копной пышных, цвета каштана волос.

Внезапно она открыла глаза и порывистым движением села в постели, отчего любимая болонка брякнулась на пол, взвизгнула и уползла под кровать. Маркиза решительно потеребила шнур звонка и спросила у возникшей в дверях горничной:

- Мари, меня сегодня никто не спрашивал?

- Это как же это - не спрашивали! Да когда же такое было-то? Не было такого никогда. Спрашивали, как не спрашивали. Еще бы - не спрашивали...

- Да кто спрашивал-то, скажи?

- Так, всякие, ничего особенного. - В растяжку, с характерным деревенским выговором заговорила девушка. - Вон тута письмо от гердсога Бурхунского валяется, потом посланный от граха Фри Сен-Юбера в прихожей штаны протирает, виконт де Парфе с самого утра ошивается, маркиз де Пуляр тоже, гердсог Креси, старый хрыч, приперся, грах Маренго как всегда, еще Фондю Франш-Конте какой-то, титул запамятовала, первый раз вижу, тоже проходимец какой - не иначе. Да еще этот поп, что вчера был, опять притащился...

- Не поп, милочка, а архиепископ.

- Вот я и говорю: "пис-поп". Уж больно разошелся: хочу, мол, исповедовать в грехах - и все тут. Никакого удержу нету. Так хочет исповедовать, аж трясется весь! Тьфу, срамота, прости господи!!! В общем, если всех скопом считать, то три гедсога, 15 маркизов, 27 грахов, 11 виконтов, баронов с полсотни, не считая прочей мелочи, да ну их всех!!!

- Да тебе-то что с того, Мари? Пусть себе сидят, если им делать нечего.

- Как это - "что мне"?! Я девушка честная, а мимо их пройтить невозможно - все тело защипали, ажно присесть не могу.

Что поделаешь, милочка, ты такая привлекательная... А теперь принеси мне чернила, перо и бумагу. И скажи господам, что сегодня я никого не принимаю.

- Мне что, мне ничего, это можно...- Мари, не уловив иронии в словах госпожи, пошла вперевалку к дверям, бурча себе под нос.- Да уж, какая ни есть - щипать-то зачем? Благородные господа называются! В чем душа, прости Господи, держится, а все туда же: к честным девушкам приставать!

Через некоторое время она принесла все требуемое и и ссыпала из фартука на туалетный столик.

- Сегодня одеваться будем, или как? - зевая и прикрыв рот пухлой веснушчатой ладонью, спросила Мари хозяйку.

Та досадливо отмахнулась:

- Иди, иди, не мешай.

Девушка не спеша и о чем-то невнятно рассуждая вслух вышла, а маркиза, соскочив с кровати, босиком, в одной прозрачной сорочке из тонкой кружевной ткани, сквозь которую проницательный взор деликатного читателя вряд ли бы что-либо разглядел из одежды, подошла к столику, присела на мягкий пуф и, взяв в изящную ручку перо, задумалась, подняв взор прекрасных карих глаз к потолку, расписанному соответствующими обстановке спальни мифологическими сценами.

После некоторого раздумья молодая женщина решительно обмакнула перо в чернила и белоснежный лист запестрел хорошо известными читателю, в совершенстве владеющему старо-французским, каллиграфическими буквами.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ, ПОВЕСТВУЮЩАЯ О ПРИБЫТИИ НАШЕГО ЮНОГО ГЕРОЯ В ПАРИЖ, РИСУЮЩАЯ БЫТ И НРАВЫ ПАРИЖА ТОЙ ЭПОХИ В НЕСКОЛЬКИХ МАСТЕРСКИХ ШТРИХАХ, ЯВЛЯЮЩАЯСЯ ПРИ ЭТОМ САМОЙ КОРОТКОЙ В РОМАНЕ

Париж, как это обычно бывает, ошеломил нашего путника.

Ничего ранее не видевший, кроме бедных хижин рыбачьих поселков Бретани да пыльных дорог Франции, Жульен ошалело крутил головой по сторонам, жадно вбирая нахлынувшие на него со всех сторон новые впечатления: огромные толпы людей, снующих взад-вперед без какой-либо видимой цели и надобности; повозки, телеги и лотки мелких торговцев, загромождающие проезд; зловонные ручьи и лужи нечистот, пополняющиеся прямо из узких стрельчатых окон многоэтажных домов, образующих узкие средневековые улочки; роскошные кареты знати; мушкетеры, разряженные дамы, благородные кавалеры, жулики и проходимцы всех мастей, назойливые толпы оборванцев и попрошаек, конные гвардейцы, миловидные служанки и пажи, девицы загадочной для юноши профессии, ремесленники и прочий городской люд - все это красочным калейдоскопом мелькало перед изумленными взорами всадника и его лошади на кривых и узких улочках Парижа, залитых солнцем и помоями. Все его органы чувств - зрение, слух, обоняние - были до отказа переполнены, в мозгу все перемешалось так, что юноша уже толком и не представлял, куда и зачем он едет, не говоря уже о лошади.

Оставим же, любезнейший читатель, нашего слегка очумевшего героя наедине с многолюдным городом, а сами проследуем в одно занятное местечко, не лишенное, подобно парижским улицам, определенной привлекательности, а редких мало осведомленных из читателей, изъявивших желание ознакомиться с Парижем более подробно, пошлем подальше, к другим суесловным и многочисленным авторам, обладающим, несомненно, большим живописно-поэтическим даром.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ, НЕСКОЛЬКО ПРИОТКРЫВАЮЩАЯ ЗАВЕСУ НАД НЕКОТОРЫМИ ТАЙНАМИ И СКРЫТЫМИ ПРУЖИНАМИ ПОЛИТИКИ КОРОЛЕВСКОГО ДВОРА

Королевский двор привычно утопал в роскоши, что значительно сказывалось на казне. Казна была пуста.

Король, заложив холеные руки за спину, расхаживал по овальному кабинету, украшенному по стенам шедеврами живописи и где только возможно инкрустированному перламутром, украшенному позолотой, лепниной и мрамором. У огромных дверей, разрисованных по белому фону золотыми лилиями, в смиренной, но исполненной скрытого внутреннего достоинства позе, замерла фигура в красной сутане и четками в руке. Тишину нарушал лишь стук королевских каблуков о мозаичный, сложенный из ценных пород дерева паркет.

- Итак, Ваше Преосвященство, - раздраженным тоном нарушил молчание король через некоторое время, - что это еще за новости, из-за которых вы осмелились оторвать меня от важных дел?

- Казна пуста, Ваше Величество.

- Какие пустяки! Я же спросил: "что нового?"!

- Восстал Льеж, Ваше Величество. Кроме того, герцог Альба со своим флотом стал в 500 лье к югу от Парижа и в данную минуту, по донесениям моих агентов, спит в своей походной спальне. А нашим солдатам не выдавалось жалованье уже больше года, и они отказываются воевать...

- Что еще?

- Герцог Бургундский прислал... - кардинал заглянул в свою записную книжечку в сафьяновом переплете и с золотым обрезом, которую достал откуда-то из складок сутаны, - ...бургундского, графиня де Саварен наконец-то разрешилась от бремени...

- Да? И кто же у нее, - уже заинтересованно спросил король, - мальчик?

- Двойня, Ваше Величество.

- Как мило! Пошлите ей что-нибудь поприличнее от моего имени, я полагаюсь на ваш вкус, монсеньор.

- Сир, но ведь казна пуста!

- Какие мелочи! - король досадливо взмахнул рукой, - Ну, продайте что-нибудь... Да не мне вас учить, Ваше Преосвященство!

И впрямь было бы странным, если бы этот, всего три года тому назад никому неизвестный полунищий кардинал, живший на одну зарплату, а теперь самое влиятельное лицо и богатейший феодал Франции не смог найти каких-то нескольких тысяч экю! Король очень хорошо знал своего первого министра, в ведении которого находились все финансы государства, и не особенно прислушивался к сетованиям насчет пустой казны.

- Слушаюсь, Ваше Величество, - кардиналу также хорошо был известен нрав своего сюзерена. Поэтому он прекратил разговор на эту тему, решив про себя возместить расход каким-либо из известных ему надежных способов. - Ну а как быть со всем остальным?

- Ну, я полагаю... - король, на несколько секунд наморщив лоб, задумался о делах, от которых во многом зависели судьбы Франции и всей Европы, - восстание, значит, подавить... Вы записываете?

- Да, сир, - кардинал уже что-то строчил серебряным карандашиком в записной книжке.

- Так. Флот моего кузена разбить. О чем там еще было?

- Насчет жалования армии, Ваше Величество.

- Заплатите.

- Да, но казна пуста!

- Ах, вы все об этом... - король поморщился. - Ну, так продайте что-нибудь, или займите у кого. Хотя, впрочем, - король прикоснулся тонкими длинными пальцами с ухоженными ногтями к своему узкому бледному лбу, - подождите. Пообещайте солдатам от моего имени, что им будет прибавлено жалование, но позже, после победы над врагом. Согласитесь, милейший кардинал, что было бы глупо платить солдатам перед битвой, в которой многие из них примут геройскую смерть за своего короля, не успев потратить ни одного су!

- О, сир, вы как всегда мудры! Смею также со своей стороны надеяться, что военные таланты наших маршалов, помноженные на вашу мудрость, избавят казну от чересчур обременительных расходов по этой статье.

- Полно, полно, милейший! - король решительно пресек поток лести не столько из скромности, которая не была так уж сильно присуща высшим государственным руководителям в ту далекую эпоху, сколько зная манеру своего первого министра пользоваться монаршей слабостью и выпрашивать при каждой удобной возможности все новых льгот и привилегий для себя лично и своей родни. - Я вижу, что у вас есть кое-что еще. Выкладывайте, только побыстрее!

- Сир, вы необыкновенно прозорливы, как всегда. На этот раз анонимное письмо.

- Что? Опять анонимка? И когда только мы научимся не обращать на них внимания! Я же издал специальный указ, объявивший решительную борьбу со всеми проявлениями подобного рода, а вы осмеливаетесь отвлекать меня какой-то мерзкой анонимкой!

- Но это касается вас, сир.

- Дайте сюда, - король властно протянул руку за скрученной в трубку бумагой, которую кардинал извлек как всегда откуда-то из многочисленных складок сутаны. - Гм, красивый почерк. И запах! - король помахал бумагой у себя под носом. - Держу пари, что это писала очаровательная незнакомка! А каково ваше мнение, Ваше Преосвященство?

- Ваше Величество, прочтите, прошу вас, это очень важно.

- Ах, да...

Король углубился в чтение, по мере которого лицо его начало мрачнеть: лоб нахмурился, брови сдвинулись, глаза в гневе засверкали.

- Черт подери!!! - дочитав бумагу, воскликнул король. - Где сейчас этот мерзавец?!

- Арестован, Ваше Величество, и ожидает суда Вашей Милости.

- Казнить, казнить негодяя! Подумать только, он осмелился покуситься на самое святое - жизнь своего Государя! Я повелеваю, чтобы казнь свершилась немедля.

- Ваше Величество, я, конечно, ничтожный червь, чтобы советовать вам, но позвольте сказать, - кардинал склонился в раболепном, но в то же время почтительном поклоне. - Боюсь, что народ не поймет, каким образом, без суда... А учитывая теперешние настроения черни, которые могут использовать против нас наши враги...

- Ах, оставьте! Я знаю свой народ - народ меня любит. И, как вам должно быть известно, я всегда считаюсь с общественным мнением. Суд будет обязательно, но только после казни. Столь опасного преступника никак нельзя...

- О ком это вы, милорд? - раздался мелодичный женский голос с легким иностранным акцентом. За разговором ни король, ни кардинал, исключая разве особо бдительного читателя, не заметили, что дверь кабинета приоткрылась, и на пороге возникла женская фигура в платье белого атласа, в которой по осанке и манерам любой мало-мальски искушенный читатель безошибочно узнал бы Первую Даму королевства. - И, между прочим, сколько прикажете ждать? Ваш черед сдавать.

- Ах, душа моя, - несколько раздраженно ответил король, - сколько раз я просил вас не отвлекать меня от государственных дел! Ну разве нельзя потерпеть каких-нибудь 5-10 минут в день?

- Терпеть! Я и так самая терпеливая на свете женщина! Ничто не может сравниться с тем, что мне изо дня в день приходится выносить, никому в мире не выпадало столько страданий, как на мою долю, но у человеческих сил имеются пределы, сударь! - воскликнула королева, гордо вскинув голову.

- Сударыня, потрудитесь оставить нас одних! Вы же видите, что мы заняты важным делом, - король попытался не уступать супруге в величественности тона.

- У вас, сир, всегда ВАЖНЫЕ ДЕЛА с этим... - королева презрительно кивнула в сторону кардинала. - А как быть мне, бедной, несчастной женщине? Я, видимо, для вас уже ничто!

- Но, Ваше Величество...

- Нет, Ваше Величество! Я ничего не желаю слушать! Мало того, что вы не уделяете мне абсолютно никакого внимания, мало, что приставили шпионить за мной этого гадкого кардинала, - королева вновь сверкнула своими прекрасными, полными негодования глазами в сторону человека в красной мантии, бесстрастно, но с огромным интересом перебиравшего четки, - вы еще замыслили погубить кого-то без моего ведома!

- Но, сударыня...

- Никаких "но"! Я имею право требовать ответа! О ком это вы тут говорили, отвечайте!!!

Король вздохнул и, мельком взглянув на своего Первого Министра, лишь развел руками, давая понять, что в данной ситуации он ничего предпринять не в состоянии и ему придется уступить перед этим натиском.

- Ах, душа моя, вы напрасно беспокоитесь, ничего особенного - речь шла о маркизе де Блан-Манже и, всего-навсего, лишь о его казни...

- Как??? Сир, да вы настоящий деспот! Из-за каких-то нелепых слухов, грязных сплетен вы готовы отправить на эшафот одного из лучших кавалеров Франции! Ужели ревность так затуманила ваш мозг, что вы забыли, как всего на прошлой неделе, во время игры в фанты, называли маркиза "гордостью нации"?

- Господи, какая чушь! У нас имеются неоспоримые доказательства государственной измены. При чем здесь ревность, дорогая?

- Ах, так, по-вашему, это - чушь?! - королева вспыхнула. - Покорно благодарю, сир. Я давно уже подозревала, что вы и глазом бы не моргнули, вздумай я изменять вам у вас на глазах с вашим младшим конюхом! Вы меня совсем не любите, сударь!..

- Но, ради всего святого, при чем здесь младший конюх?!! - королю окончательно отказала выдержка, он еле держал себя в руках.

- А при том, что он очень милый и любезный молодой человек, не чета вам, Ваше Величество!

- Благодарю вас, Ваше Величество, - королю стоило большого труда не потерять самообладания окончательно и на этот раз он с этой задачей справился более успешно, обратившись к по-прежнему безучастно перебирающему четки свидетелю семейной сцены. - А вы, Ваше Преосвященство, отметьте у себя, чтобы младшему конюху выдали пятьдесят плетей. Больше у вас ко мне ничего нет, сударыня? - с ледяным спокойствием, в котором явно угадывалось предельное возбуждение, обратился король к супруге. - Тогда не будете ли так любезны оставить нас?

- Тиран! Изверг!! - королева вновь яростно сверкнула глазами, величественно вскинула голову и удалилась, напоследок резко хлопнув массивной дверью.

- ...Итак, на чем мы остановились? - потирая виски и поморщившись, заговорил король через некоторое время. Произошедший разговор с супругой выбил монарха из колеи.

- Ваше Величество, - вкрадчивым тоном заговорил кардинал, - я бы осмелился советовать вам несколько отсрочить казнь маркиза, дабы мы смогли выяснить все его связи, определить круг сторонников и проследить нити заговора...

- Как, заговор? Опять?..

- Увы, сир, - кардинал развел руками и подал королю еще одну бумагу, - это имена тех, кого маркиз назвал на предварительном допросе.

Король просмотрел список.

- Но ведь здесь указаны самые богатые и знатные фамилии Франции! Неужели все эти люди...

- Что поделаешь, Ваше Величество: искони повелось, что заговорами у нас занимаются лишь аристократы. Дело черни - бунтовать и разбойничать.

- Все равно не верю. Да и Ее Величество опять будет недовольно. Маркиз ответит еще и за клевету! Жаль, что у него только одна голова.

- Ваше Величество, честно говоря, я пока не предъявлял маркизу обвинения в заговоре, - кардинал пошел на попятную, почувствовав, что его тайным замыслам пока не суждено сбыться и не рискуя излишним упорством навлечь на себя гнев монарха. - Это списки тех, с кем маркиз когда-либо общался. Полагаю, что на суде ваша мудрость позволит нам определить степень вины каждого.

- Ну, хорошо, хорошо, - король вяло махнул холеной рукой, - действуйте, как сочтете нужным... У маркиза имеются родственники?

- О, да. Я как раз собирался допросить его супругу сегодня... - тут кардинал осекся, заметив вспыхнувший огонек угасшего было интереса в глазах своего повелителя, понял, что сказал лишнее, но поздно.

- Как, у маркиза есть жена? А я и не знал! Как это такое могло случиться, я вас спрашиваю?!

- Виноват, Ваше Величество, но я не виноват...

- Не желаю слушать никаких оправданий! - король в возмущении зашагал по кабинету. - Вы тут лезете ко мне со всякой ерундой, а о самом главном всегда умалчиваете! Зачем, спрашивается, вы у меня служите? Это же надо: король - и ровным счетом ничего не знает о своих подданных!!! Отвечаете мне немедленно: кто она? Она молода, хороша собой? Я приказываю!

- Как вам сказать, Ваше Величество, - уклончиво заговорил Первый Министр, - дело вкуса... Кое-кто и впрямь находит ее несколько привлекательной, но, зная ваш вкус, я не считал нужным...

Но король уже не слушал.

- Прекрасно! Кругом заговор!! Маркиз, кроме того, что желает гибели своему господину, еще, как выяснилось, женат, и скрывает это, а я из-за нерадивости своих слуг - если за этим не стоит большее! - узнаю обо всем в последнюю очередь! Маркиз преступник вдвойне! Почему я никогда раньше не видел ее при дворе? Я вас спрашиваю!!!

- Сир, право, эта дама не заслуживает того, чтобы вы из-за нее так волновались...

- Позвольте уж мне решать, кто чего заслуживает, монсеньор! Отвечайте на мой вопрос.

- Прошу покорнейше простить меня, Ваше Величество, позвольте объяснить. Дело в том, что я, как лицо духовное, по долгу своей службы, и будучи безгранично предан вам, пытался оградить Ваше Величество от влияния особы, о которой ходят слухи, что она занимается черной магией и колдовством. Поговаривают, что она даже состоит в связи с самим сатаной!

- Я вам не верю, монсеньор. Я вас вижу насквозь, старый греховодник! Так вот, - опершись о стол, король принял внушительную позу, излюбленную его предками, изображенными на картинах, висящих в тронном зале, - повелеваю: доставить маркизу ко мне! Я лично буду вести допрос.

- Но, Ваше Величество...

- Что? Ах, да, - король язвительно усмехнулся, - понимаю. Ваш сан не позволяет общаться с "прислужницей дьявола". Тогда я отменяю свой приказ, дабы избавить вас от этого. Я сам ее вызову.

- Сир, одумайтесь! - в отчаянии воскликнул кардинал. - Вспомните о спасении своей души!

- О моей душе пусть заботится кое-кто рангом повыше вас, Ваше Преосвященство. Ступайте, я вас больше не задерживаю.

Королевский тон не оставлял никаких сомнений в непреклонности королевского решения и посему кардиналу пришлось смириться. Его Преосвященство низко поклонился и покинул кабинет, лишь скрипнув зубами от досады, впрочем, так тихо, что даже самое чуткое ухо бдительного читателя вряд ли могло что-либо расслышать.

Оставшись в одиночестве, король сел за стол, взял перо и, быстро начертав на бумаге несколько строк, присыпал их песком и приложил королевскую печать. Затем, свернув бумагу и завязав лентой, он позвонил в лежавший на столе серебряный колокольчик. В дверях возник слуга и склонился в безмолвном поклоне.

- Милейший Бокер, - обратился к нему король, - если тебя не затруднит, передай это капитану Бешамелю. Сию бумагу надо срочно доставить в дом маркиза де Блан-Манже и передать его супруге. Пусть он выберет самого надежного из своих людей, поскольку это повестка по делу величайшей государственной важности. Надеюсь, вам не надо напоминать, что во всем должна быть строжайшая секретность.

Слуга кивнул головой.

- В половине двенадцатого ее должна ждать карета, а ровно в полночь проведите маркизу сюда.

Слуга вновь понимающе кивнул.

- Ступайте!

Взяв бумагу, Бокер пятясь вышел из кабинета, в котором вершились судьбы Франции, едва не зашибив дверью прильнувшего к замочной скважине Первого министра могущественнейшей европейской державы.

ГЛАВА ПЯТАЯ, ЯВЛЯЮЩАЯСЯ ПРИПРАВОЙ К ПРЕДЫДУЩЕЙ, ОБРАЗНО ДОПОЛНЯЮЩАЯ ОБЩУЮ КАРТИНУ ПРИДВОРНОЙ ЖИЗНИ, НО НА РАЗВИТИЕ ДЕЙСТВИЯ В РОМАНЕ НЕ ВЛИЯЮЩАЯ И ДЛЯ СТРОГОГО ЧИТАТЕЛЯ ИНТЕРЕСА НЕ ПРЕДСТАВЛЯЮЩАЯ

В караульном помещении дворца, в которое вошел человек среднего роста, среднего возраста, с густыми пшеничными усами, с обветренным в боях и прочих сражениях лицом, дым стоял столбом. Со всех сторон доносились крики, смех, грубая брань и незатейливые искрометные шутки. Раздавался звон клинков, бокалов и стук игральных костей. Шло рядовое дежурство по охране королевского дворца, которое несла рота лейтенанта Пикана.

На вошедшем был одет мундир - любой грамотный читатель по его нежно-голубому цвету и оттенку перевязи через плечо, а также характерной фасонной планке на спине, манере плетения кружев воротника и манжет безошибочно узнал бы капитана роты королевских мушкетеров. И действительно, это был прославленный капитан Бешамель.

Приглядевшись к дымному сумраку, капитан нашел лейтенанта Пикана за карточным столом в углу, где было вповалку свалено оружие, лежала конская упряжь и стояли бочонки то ли с порохом, то ли с вином. Лейтенант сидел в компании еще троих мушкетеров сняв камзол и самозабвенно предавшись игре. Капитан, дождавшись окончания роббера, обратился к лейтенанту:

- Дружище Пикан, отвлекись на минуту.

- О, Бешамель! Я и не заметил, как вы пришли. Что-то случилось?

- Да нет, если, конечно, не считать, что ты напрасно снес даму.

- Эта проклятая дама стоила мне седла и всей сбруи! Но я отыграюсь, черт побери! - лейтенант ударил кулаком по столу с такой силой, что пустые бутылки, стоявшие на нем, ссыпались на пол.

- Опять важное государственное дело, Пикан.

- Хо-хо! И кто же такая на этот раз?

- Маркиза де Блан-Манже, - капитан присел на скамью и ему тотчас же подставили стакан, наполненный до краев.

- Ого! - воскликнул лейтенант, - Да здравствует король! - и, схватив бутылку, отхлебнул прямо из горлышка, а пустая бутылка полетела в темный угол, звякнув в груде битого стекла.

- Да здравствует король!!! - подхватил нестройный хор голосов изо всех мест караульного помещения, - Ур-р-ра-а-а!! Виват!!!

Загремели стаканы.

- Нужен человек надежный, умеющий хранить тайну, - продолжил капитан, вновь наполняя свой стакан и протягивая бумагу лейтенанту.

- Само собой, - ответил тот и громко обратился к своим мушкетерам:

- Эй вы, подонки, кто из вас умеет хранить тайну?

Со всех сторон раздались крики, как из рога изобилия посыпались плоские шуточки:

- Самый надежный у нас Меньер - его сейчас и под пыткой не заставишь сказать ни слова, вон как храпит!

- Да и Нантюа ему не уступит!

- Лейтенант, если хотите кому доверить тайну, так лучше Венезона не найдете: он в жизни еще не сказал ни слова правды!

- Хватит орать! - не выдержал капитан Бешамель. - Лучше скажите, знает кто из вас, где живет маркиза де Блан-Манже?

Караульную огласил дружный хохот, напомнивший рев.

- Так это каждая собака знает, капитан, да не всякая еще побежит туда!

- Это ты, Субиз, что-то хочешь сказать? А почему бы тебе самому не прогуляться и не отнести письмо?

- Никак не могу, лейтенант, боюсь, не донесу...

- Это еще почему?

- У меня сегодня желудок пошаливает и я, лейтенант, на вашем месте поостерегся бы доверять мне важные королевские бумаги.

Вновь раздался взрыв хохота.

- Да тише вы, жеребцы! Ну а ты, Буйяд?

- Лейтенант, мне сегодня везет, - отозвался мушкетер, бросавший кости.

- А, ну да, понятно... Супрем?

- Я г-г-готов-в...- рослый детина вскочил, было, из угла, в котором сидел, заставленный бутылками, но не удержал равновесия и, с грохотом и звоном перевернув стол, рухнул на пол под дружный смех своих товарищей.

- Эй, Пуаврад, может ты?

- Лейтенант, вы что, забыли, что сегодня утром я проиграл вам сапоги? Пока я не отыграю их у Муселина, мне не в чем выйти.

Лейтенант Пикан, повернувшись к своему капитану, тем временем допивавшему уже вторую бутылку, развел руками:

- Ничего не могу поделать, мой капитан, совершенно нет свободных - служба! Чиври, Морне и Альбера отпустить не могу - не с кем будет играть. Хотя, впрочем, кто у нас сейчас в карауле? - обратился он к мушкетерам.

- Кажется, Аманде и Бигард.

- Крикните-ка кого-нибудь из них.

Находившийся ближе всех к дверям мушкетер (похоже, это был Субиз) высунулся наружу и заорал:

- Эй, Аманде! Бигард! Есть там кто? Лейтенант зовет!

- Будем надеяться, что они никуда не ушли, - сказал лейтенант капитану Бешамелю, - Это наш последний шанс.

Его надеждам суждено было сбыться: в дверном проеме выросла фигура еще одного мушкетера.

- Какого черта? Что тут еще стряслось?

- Бигард, строго обратился Пикан к вновь прибывшему, - сколько проиграл ты мне в последний раз?

- Да, похоже, что половину жалованья, - буркнул мушкетер.

- Будешь должен половину. А сейчас отнесешь письмо огромной государственной важности на бульвар Жареных Каштанов в дом маркизы де Блан-Манже. Задание очень срочное и сугубо секретное! - и видя, что мушкетер собирается что-то возразить, лейтенант добавил: - На дежурство можешь не возвращаться.

Бигард некоторое время размышлял, потом сказал:

- И два отгула.

- Хватит и одного.

- Ладно уж, - мушкетер взял королевскую бумагу и засунул в тулью своей шляпы с роскошным плюмажем из страусовых перьев, - Тогда я пошел.

- Да уж, поторопись, И помни: тебе доверены судьбы Франции!

Мушкетер вышел под дружный хохот оставшихся, а лейтенант обратился к капитану Бешамелю, успевшему прикончить уже третью бутылку рейнского:

- Можете доложить Его Величеству, что королевские мушкетеры выполнят, его задание, как всегда.

- Х-хорошо... - капитан встал и обвел осоловевшим взглядом помещение. - Орлы! Чудо-герои!!- Богатыри!!! Отчизна вас не забудет! Я ваш от-тец, а вы мои дети! Да здравствует король?! Ура???

- Ур-р-р-р-а-а-а!!!!! - разнесся нестройный рев и капитан, слегка покачиваясь, но твердо чеканя шаг, направился к выходу.

Если бы серьезный и вдумчивый читатель, пожелавший до конца разобраться во всем, дочитал до конца настоящий роман, то, вероятно, пришел бы к выводу, что эта глава, как и некоторые другие в романе, не нужна, а быть может, даже весь роман в целом. Что поделать - это его право. Да и кто же, в конце концов, пишет романы для серьезных и вдумчивых, строгих и взыскательных?

ГЛАВА ШЕСТАЯ, ВНОВЬ ВОЗВРАЩАЮЩАЯ ТЕРПЕЛИВОГО И БЛАГОСКЛОННОГО ЧИТАТЕЛЯ К НАШЕМУ ГЕРОЮ, В КОТОРОЙ ОПИСЫВАЮТСЯ ЕГО ПРИКЛЮЧЕНИЯ НА ОДНОМ ИЗ ПАРИЖСКИХ РЫНКОВ

А теперь, милейший и драгоценнейший читатель, вернемся к Жульену Берришону, оставленному нами в одиночестве среди шумных толп парижских улиц. После многочасовой суетной и бестолковой езды по городу юноша очутился на рыночной площади одного из парижских районов, хорошо известного всесторонне образованному, глубоко эрудированному и много повидавшему читателю, однако совершенно незнакомого нашему герою.

Всадник и его лошадь практически с самого утра ничего не ели, поэтому чувство голода, обострившееся от запахов всевозможной снеди, продаваемой на рынке, несколько притупило чувство новизны и заставило Жульена вспомнить о цели своего приезда в столицу. Наш юноша в сущности никого не знал в огромном городе, ему не к кому было обратиться, а рекомендательное письмо доброго кюре к кардиналу вряд ли могло сослужить службу, поскольку очереди на прием к Первому Министру короля даже особы более титулованные, нежели Жульен, дожидались порой годами. Да к тому ж имя скромного священника Крюшона из нищей рыбацкой провинции вряд ли было известно всесильному министру, поэтому на скорый успех при дворе не следовало особенно рассчитывать.

У юноши была, пожалуй, одна призрачная надежда: путем расспроса случайных встречных попробовать найти человека, способного приподнять завесу тайны над историей его происхождения на свет. Жульен слез со своего мерина и, привязав его к столбу у лавки зеленщика, пошел среди торговых рядов, стараясь отыскать взглядом в пестрой и многоголосой толпе того, кто по его предположениям мог бы кое-что знать. Само собой разумелось, что простолюдины не могли помочь в его вопросе, поскольку те если и обладали какой информацией, то совсем другого рода; да у них к тому же были совсем иные заботы, а посему юноша разыскивал какую-нибудь особу благородного происхождения. На рыночной площади тут и там чаще всего встречались какие-то люди предельно невыразительной наружности, все одетые в одинакового покроя дурно сшитые серые камзолы с отложными воротничками и с треугольными шляпами, в которых даже наш неискушенный герой, не говоря уже о прозорливом читателе, сразу же распознал секретных агентов кардинала. Жульен решил было обратиться к одному из них, чье лицо было до неузнаваемости изуродовано шрамами; однако стоило лишь юноше заговорить, как тот человек немедленно растворился в толпе. Еще пара подобных попыток так же ни к чему не привела, и Жульен оставил эту свою затею.

Внезапно впереди в двух саженях от юноши мелькнула широкополая шляпа с пышным плюмажем из страусовых перьев. Жульен пробился сквозь толпу, и его взору открылась спина человека, в котором юноша определил мушкетера, а внимательный читатель сразу же, по одному только плюмажу, давно уже распознал сержанта Робера Бигарда.

Мушкетер стоял у одного из прилавков рыбного ряда, источавшего специфический запах, и о чем-то оживленно разговаривал с молодой, выдающихся форм торговкой, которая, залившись краской, лишь беспрерывно хихикала, словно ее щекотал кто-то, скрывающийся под прилавком.

Не имея четких представлений о том, как следует обратиться к благородному господину в подобном случае и, не смея отвлекать мушкетера от беседы, чтобы не показаться невежливым, Жульен встал у него за спиной, решив дождаться окончания беседы. Но события складывались по-своему.

- Господин служивый, - послышался низкий бас, принадлежавший мрачному типу в кожаном фартуке, облепленном рыбьими потрохами и чешуей, судя по всему, мужу торговки, - вы будете покупать рыбу или нет? За вами уже очередь.

Мушкетер прервал разговор и обернулся, встретившись лицом к лицу с Жульеном.

- Сударь, - в подчеркнуто вежливом тоне обратился он к Жульену, - вам нужна, остро необходима, непременно требуется именно ЭТА рыба? Берите и поживей!

- О, Месье, - не почувствовав вызова в тоне мушкетера, пылко заговорил юноша, - я чувствую, что сама судьба послала вас мне навстречу! Вы меня не знаете, но сейчас я вам все объясню. Мое имя - Жульен Берришон, но не это мое настоящее имя. В самом раннем детстве я волею рока был разлучен со своими бедными родителями, знатными и богатыми аристократами, и вот лишь сегодня я приехал в Париж, дабы найти их, чтобы припасть к их груди. Однако мне неизвестно ни их нас...

- Каково черта!!! - взорвался мушкетер. - Я тут спешу по делам государственной важности, выполняю секретнейшее задание, от которого зависит судьба Франции и безопасность короля, сударь, и не позволю, чтобы всякий сопляк засорял мне башку какой-то околесицей! Отвяжитесь от меня, милейший, я не желаю слушать ваши дурацкие россказни!!

Лицо Жульена покраснело как мак.

- Простите, сударь, но мне послышалось, что вы употребили слово "сопляк"... Я полагаю, что это было сказано без умысла и не в мой адрес?..

- О нет, месье, вы глубоко заблуждаетесь! С умыслом и именно вам, слюнявый молокосос, наглый щенок, ублюдок и трижды сопляк!!!

Щеки юноши пожрала мертвенная бледность. Срывающимся на фальцет голосом он заговорил, от волнения несколько заикаясь:

- Милостивый государь, мне к-кажется, что вы хотите меня оскорбить?! Если даже мне п-пока не известны имя и дворянский титул м-моих бедных родителей, то это еще не дает вам права...

- Идите к дьяволу! - опять перебил его мушкетер. - Вам нужна рыба? Получите! - и сунул в руки опешившему Жульену огромного, покрытого зловонной слизью налима, а сам вновь обратился к продолжавшей хихикать торговке: - Так значит, мадам, я смею надеяться... - и что-то зашептал ей на ухо.

Тело торговки заколыхалось от смеха, она стыдливо потупила глазки, а ее мрачный супруг вышел из-за прилавка, молча отвязал от пояса юноши кошелек и ссыпал все остававшиеся там медяки в широкий карман своего фартука. Потом он сунул пустой кошелек за пояс оцепеневшему в нелепой позе с рыбой в руках Жульену и вернулся на свое место.

Когда Жульен несколько пришел в себя, первой его мыслью было немедленно восстановить свое поруганное достоинство, однако пренебрежительная поза мушкетера и рыба в руках, запачкавшая камзол и панталоны, мешали юноше немедленно выхватить шпагу из ножен и наказать обидчика. Да и вряд ли мог в этой толпе получиться приличный рыцарский поединок.

Но тут откуда-то из под ног юноши вынырнул одетый в живописные лохмотья маленький оборванец.

- Дяденька, это не ваша кобыла там привязана? - мальчуган махнул рукой в направлении лавки зеленщика.

Мгновенно забыв на некоторое время о полученном оскорблении, а отнюдь не из трусости, как могло бы показаться кое-кому из читателей, еще плохо узнавшим нашего героя, Жульен сунул налима мальчишке, в ту же секунду скрывшемуся в толпе, а сам поспешил к своему верному товарищу, находящемуся в центре внимания кучки зевак. Верное животное держал под уздцы долговязый, мосластый человек и орал сиплым голосом:

- Помогите, люди добрые! Караул! Разорили, ограбили!!!

- А что здесь случилось? - спросил подоспевший юноша.

- Как это - "что"? Разве не видите, благородный господин, что какой-то мерзавец привязал здесь свою клячу и она сожрала весь мой лучший товар! Брюссельская капуста, ранняя спаржа, артишоки, салат, физалис, кольраби! Я бедный человек и теперь мои несчастные детки помрут с голоду! - голос зеленщика сорвался. Зверски вращая выкатившимися из орбит, налившимися кровью глазами, торговец озирался по сторонам, - Где он?! Дайте мне его, этого злодея!!! Я не знаю, что с ним сейчас сделаю!!!

- Простите, сударь, - попытался робко возразить Жульен, взглянув на лоток, заваленный овощами, - но, по-моему, убыток не столь велик, как вам кажется...

- Не так велик??! - заорал зеленщик. - Да эта скотина сожрала товару на полторы сотни золотых экю! Кто теперь вернет мне эти деньги? Ты, что ли? - тут он подозрительно уставился на юношу. - Уж не твоя ли это кобыла, приятель?!

- Н-нет, нет, что вы!.. - поспешно пробормотал Жульен, постарался побыстрее исчезнуть за спинами зевак и, прибавив шагу, поторопился прочь от опасного места. Он никогда в жизни не видел и половины названной торговцем суммы, на которую в его родной Бретани можно было бы скупить весь подобный рынок со всеми лотками и телегами. Ну а что касается мерина, так он с упряжью не стоил и сотой доли стоимости продукта, который умудрился сожрать за один раз.

Отойдя подальше от рыночной площади, на которой лишился остатков всех своих денег, коня, мешка с провизией, притороченного к седлу, а также понес невосполнимый моральный урон, Жульен пошел медленнее, размышляя о необычайной дороговизне продуктов в Париже. Вскоре он заметил, что заблудился. Однако, поскольку идти ему все равно было некуда, он решил, что расспрашивать дорогу у прохожих бессмысленно, и положился на свою счастливую звезду.

Когда Жульен, преисполненный мрачных мыслей, но не потерявший надежды, свернул на очередную улочку, впереди, в сотне шагов от него мелькнула шляпа с хорошо знакомым плюмажем. Жульен зашагал быстрее, пытаясь нагнать мушкетера.

Трудно сказать, что побудило его так поступить: то ли воспоминание о нанесенном оскорблении, всколыхнувшее уязвленную честь, заставило юношу искать удовлетворения в поединке, то ли желание досказать свою историю до конца, а может быть просто вид хоть мало-мальски знакомого человека в чужом городе, принудил его искать общества мушкетера - пусть об этом догадывается прозорливый читатель, досконально изучивший сложную психологию нашего героя.

Однако, когда расстояние между ними сократилось до пятидесяти шагов, Жульен Берришон стал невольным свидетелем, а затем и участником трагического происшествия, коренным образом повлиявшего на судьбу нашего героя, а тем самым и на развитие сюжета романа, впрочем весьма обычного для Парижа той далекой эпохи.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ, ПОЗВОЛЯЮЩАЯ ЗАИНТЕРЕСОВАННОМУ ЧИТАТЕЛЮ БОЛЕЕ БЛИЗКО ПОЗНАКОМИТЬСЯ С НАШЕЙ ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ ГЕРОИНЕЙ

После того, как письмо было написано и отправлено адресату, маркиза вновь забралась в свою роскошнейшую кровать, занимавшую почти все пространство обширнейшей спальни, но не уснула, а предалась размышлениям. Молодой женщине все еще не давал покоя сон и его толкование, она была абсолютно уверена, что что-то должно неминуемо произойти. Но что? Как скоро и какая потеря ее ожидает? Деятельная натура маркизы не могла смириться с необходимостью пассивного ожидания свершения воли Рока. Белоснежная рука прекрасной женщины протянулась к шнурку звонка, и когда в спальне появилась горничная, маркиза спросила:

- Мари, маркиз еще не пришел?

- Да уж, слава Богу! - проворчала в ответ девушка. - Ихняя светлость еще изволят, как всегда, где-то шляться... Обратно, поди, с грахом Рокфором где-то нарезались.

- Мари, прошу тебя, не говори о маркизе в таком тоне! Все же как-никак он мой супруг и твой господин.

- Вот то-то и оно: господин! Тоже мне... Как вас, только сударыня, угораздило выйти за такого? Старый жирный коротышка - под стол пешком ходит! - а туда же: порядочным девушкам проходу от него совсем нету! - судя по всему, Мари несколько недолюбливала своего хозяина.

- Как, душа моя, неужели маркиз к тебе приставал? - искренне удивилась маркиза и, смерив взглядом гренадерскую фигуру своей служанки, улыбнулась, видимо представив себе подобную сцену.

- А че я, хуже других, что-ли? - девушка обиженно насупилась.

- О нет, что ты! Ты у меня просто прелесть! - молодая женщина весело рассмеялась и даже захлопала в ладоши.

- Вот вы, госпожа, все смеетесь, а супруг-то ваш и впрямь ни одной юбки не пропускает, под каждую, прошу прощения, норовит залезть, благо, при его-то росте... Я вот видала, как он даже с мадам Парфе и тетушкой Равигот заигрывал, прям с обеими сразу, вот!

- Как?.. С этими почтенными старушками?! Ой, не могу...- маркиза откинулась на подушки, и ее высокая грудь заходила ходуном от неудержимого смеха. - Это... Это... очаровательно!..

- Смейтесь, смейтесь... А че тута смешного-то? Маркиз, чай, с самой-то свадьбы на вас и не взглянул, а вам хоть бы что! Грех это - вот что я вам скажу! - при живой-то жене за другими юбками бегать! Были бы вы старая, или урод какой, а то вона - ягодка натуральная, в самом соку, что говорится! - только ревновать вас и может, а так вовсе как никакой вам и не муж. И правильно делаете, что...

- Молчи! - резко оборвав смех, прервала маркиза де Блан-Манже словоизлияния своей служанки. - Если мне понадобятся твои дурацкие советы, я не премину обратиться за ними. А теперь пошла вон!

Горничная поспешно ретировалась из спальни, опасаясь вспыльчивого нрава госпожи, у которой, как это часто бывает у аристократических особ, припадки безудержного веселья обычно заканчивались крайней степенью раздражения и истерическим приступом. Вот и в данном случае речи девушки, поначалу забавлявшие маркизу, в конце концов задели ее за живое, заставив задуматься о своей трагичной судьбе. Действительно, положение молодой женщины, вопреки ярко выраженному материальному благополучию, было ужасно! Женщина, слывшая в определенных кругах первой красавицей Европы, к ногам которой готовы были пасть, а порою и падали высокопоставленнейшие особы, по существу была пленницей жестокого и ревнивого карлика. Стараньями своего супруга она была обречена на жизнь в четырех стенах его великолепного особняка, прозябая в затворничестве, она не могла никуда отлучиться из своих покоев, даже ко двору путь был ей заказан! А стоило кому из отважных и благородных господ, толпами околачивающихся у нее в прихожей, обратить на себя внимание маркиза, как за него уже невозможно было дать ни одного су... В словах Мари заключалась горькая, но бесспорная истина: муж маркизы де Блан-Манже - этот развратный и злобный горбун - люто ненавидел свою супругу за ту красоту, которой наделила ее природа и обделила его, а в виде мести, в дополнение к заточению супруги, совершенно игнорировал свой супружеский долг, предаваясь разврату где-то на стороне. Молодой, цветущей женщине было суждено угасать в затворничестве, без общества передовых людей той эпохи и - что особенно тяжко! - без любви и мужней ласки...

Впрочем, автор полагает, что многоопытному, тонко чувствующему и понимающему читателю уже ясны причины резких смен настроений маркизы, поэтому нет, пожалуй, особой необходимости слишком бесцеремонно вторгаться с дилетантским анализом в субтильные, глубоко интимные переживания бедной женщины, а посему продолжим стороннее наблюдение.

Чтобы как-то развеяться от мрачных дум маркиза позвала свою любимицу, но болонка не откликалась. Тогда маркиза сошла с кровати и, сунув прелестные ступни в миниатюрные домашние туфельки, отправилась на поиски, чтобы хоть как-то скоротать однообразие своего безрадостного существования. Тот факт, что кроме туфель и кружевной сорочки на ней ничего не было, мало смущал молодую женщину - после бракосочетания маркиз, чтобы лишний раз досадить жене, ликвидировал всю мужскую прислугу в доме, а помещение всегда хорошо отапливалось.

Но, устав от поисков и не найдя Мими, маркиза встревожилась уже не на шутку: уж не сбылось ли пророчество ее кормилицы?! Бросив на поиски весь многочисленный штат кухарок, служанок, приживалок и прочий персонал, она почувствовала сильное недомогание и, потребовав шоколада для успокоения нервов, вновь забралась в постель.

В доме поднялась суматоха, утихшая лишь к вечеру, когда, наконец, болонка, зевая и покусывая блох, выползла откуда-то из-под кровати и была заключена в жаркие объятия своей хозяйки. Посетители, неизвестно с какой целью ошивавшиеся в прихожей с самого утра, постепенно разошлись, видимо отчаявшись дождаться аудиенции у маркизы. Покинем же и мы, уважаемый, досточтимый и терпеливейший из читателей, на время этот дом, однако сохраняя за собой право вернуться в него когда нам только заблагорассудится.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ, ЯВЛЯЮЩАЯСЯ ПРОДОЛЖЕНИЕМ ШЕСТОЙ, В КОТОРОЙ МИЛЕЙШИЙ ЧИТАТЕЛЬ СТАНОВИТСЯ СВИДЕТЕЛЕМ ТОГО, КАК НАШ ЮНЫЙ ГЕРОЙ СТАНОВИТСЯ СВИДЕТЕЛЕМ И УЧАСТНИКОМ ВЕСЬМА ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫХ СОБЫТИЙ

Распростившийся с рыбной торговкой сержант Бигард пребывал, по-видимому, в радужном настроении, чем, в свою очередь, очевидно и можно объяснить некоторую потерю бдительности с его стороны, предписывающей парижанам быть во время прогулок по улицам предельно осторожными. И весьма сообразительный исторически подкованный читатель уже, наверное, догадался, что отнюдь не городской транспорт представлял самую страшную угрозу для пешеходов в ту далекую эпоху.

Внезапно одно из окон на втором этаже дома, мимо которого проходил мушкетер, распахнулось, и роковой горшок опорожнился от нечистот прямо на роскошный плюмаж из страусовых перьев, определив тем самым дальнейший поворот сюжетной линии и коренным образом повлияв на судьбу нашего героя.

Придя в ярость, разразившись самой страшной для того времени бранью и богохульствами, мушкетер схватил камень и запустил им в окно. Раздался звон разбитого стекла, однако пыл сержанта не угас и он, подбирая камень за камнем и продолжая изрыгать проклятия, вознамерился, очевидно, оставить без остекления все окна на этой улице, а то и во всем Париже. Однако сему намерению не суждено было сбыться, поскольку в тот момент, когда мушкетер - в пятый или шестой раз - склонился к земле в поисках подходящего предмета, из дома выбежал верзила в спальном колпаке и рубашке, прикрывавшей до колен кривые, покрытые густой шерстью ноги. В руке верзилы была зажата увесистая дубинка, которой он не замедлил воспользоваться, нанеся сокрушительный удар по голове не успевшего даже выпрямиться королевского мушкетера. Оскверненная шляпа с некогда роскошными перьями отлетела далеко в сторону, а сам ее владелец распростерся в зловонной жиже у кривых ног своего коварного противника.

Проистекшее длилось считанные секунды на глазах у нашего юного героя. Молодая и, безусловно, горячая кровь, свидетельствующая о внутреннем благородстве, вскипела в его жилах. Представление о чести, полученное из книг, не позволило Жульену безучастно смотреть на расправу с дворянином, выполняющим важное государственное задание. Выхватив из ножен шпагу, юноша смело бросился в битву и, подскочив к верзиле сзади, с криком "Защищайтесь, сударь!" обрушил удар плашмя на голову, покрытую ночным колпаком. От удара клинок переломился пополам, верзила, никак не ожидавший столь скорого возмездия, удивленно обернулся, недружелюбно взглянул на нашего героя, покачнулся и рухнул поперек распластанного тела мушкетера. Редкие из прохожих, явившиеся свидетелями этой драмы, убедились, что больше ничего интересного не последует и двинулись дальше, каждый в свою сторону.

Жульен попытался, было, освободить сержанта королевской гвардии от навалившейся на него туши, однако все его попытки оказались тщетными: он лишь перемазался нечистотами с ног до головы. Однако в скором времени к нему пришла подмога в виде неопрятной полуодетой толстухи, выскочившей из той же, что и верзила, двери. С громкими причитаньями, плюнув в сторону ловко увернувшегося от затрещины юноши, она подняла тело неизвестно кем ей приходившегося человека, возможно, что и мужа, и, взвалив его себе на плечи, унесла в дом. Если бы не эта простая, неизвестная женщина, то, пожалуй, сержант королевских мушкетеров так бы и закончил свою военную карьеру в зловонной луже...

Вытащив из грязи голову с огромной шишкой на темени, из которой сочилась кровь, Жульен потеребил кончик длинного, сизоватого оттенка носа потерпевшего, дабы привести его в чувство.

- Где я?.. - слабым голосом умирающего простонал мушкетер, приоткрыв один глаз.

- В дерьме, сударь, - ответил юноша, аккуратно придерживая его поврежденную голову.

- Как я здесь оказался?

- По делу государственной важности, месье,

- Ах, да...- память понемногу возвращалась к мушкетеру. - Но кто же вы, мой благородный спаситель?

- О, вы меня не помните, месье? Я приехал в Париж, дабы припасть к груди моих бедных родителей, которых я должен сперва найти. Мое имя Жульен Берришон, но подлинная моя фамилия, равно как и обстоятельства появления на свет, является пока тайной. Рос я в семье бедных рыбаков в Бретани, воспитывался и получил образование в доме нашего приходского кюре, который... Господин мушкетер, вам плохо?

- О-о-о... Черт подери!.. - Робер Бигард закатил единственный открытый глаз. - Вы, я вижу, благородный юноша и вам можно доверять...

- О, сударь, не сомневайтесь!

Мушкетер приоткрыл другой глаз и пристально посмотрел на Жульена.

- Вы можете исполнить одну мою просьбу? Возможно, последнюю...

- О, да! - пылко воскликнул юноша, и слезы навернулись ему на глаза. - Всецело располагайте мною, сударь!

Он уже давно забыл о нанесенной ему обиде на рынке, и теперь его доброе сердце было преисполнено лишь сострадания к раненому и желания выполнить его последнюю волю. Мушкетер приподнялся, опершись на одну руку, а другой потрогал поврежденную макушку.

- Дьявол, как гудит башка... Вы, сударь, я полагаю, умеете читать?

- О, конечно! Я обучался в доме нашего доброго кюре, где прочел огромное множество романов из жизни благородных господ...

- Прекрасно, - перебил юношу мушкетер, - но я умираю и у меня мало времени... Где моя шляпа?

- Жульен принес потерявшую былой вид шляпу, и мушкетер вынул из тульи смятое и несколько подмоченное королевское послание.

- Вот, сударь, письмо, от которого зависит судьба всей Франции и нашего обожаемого монарха. Я прошу вас доставить его адресату, но упаси вас Господь прочесть, что там написано! Выполните, месье, последнюю волю умирающего, взяв на себя исполнение его служебного долга...

- О, сударь!.. - щеки юноши запылали. В его глазах явственно загорелась решимость скорее лишиться жизни, нежели не выполнить важное поручение. - Верьте, - он ударил себя в грудь, - под этим скромным камзолом бьется честное сердце истинного патриота и верного слуги короля!

- Однако эта бумага, - продолжал раненый, - имеет огромную ценность. Кое-кто из могущественнейших врагов нашего короля не пожалел бы целого состояния, дабы заполучить ее в свои руки.

- О, не сомневайтесь, месье! - и, видя, что мушкетер все еще колеблется, Жульен снял с шеи маленькую золотую ладанку - единственную оставшуюся при нем ценность - и протянул умирающему. - Сударь, здесь находится частица чудодейственных мощей святой Цицилии, которые помогут вам оправиться от вашей раны и встать на ноги. Эту ладанку подарил мне наш добрый кюре за успехи в учебе. Право, у меня нет больше ничего, что бы я мог оставить вам в залог...

- Что вы, сударь, я верю вам без всякого залога, - ответил сержант, попробовав ладанку на зуб и спрятав ее в карман, а затем передал юноше письмо. - Храни вас бог, сударь! Передайте это лично в руки маркизе де Блан-Манже, проживающей на бульваре Жареных Каштанов. Вы запомнили адрес?

- О да, конечно!

Жульену показалось, что он где-то уже слышал это имя и адрес, но никак не мог припомнить, когда, где и в связи с чем. Внимательнейший же и прозорливый читатель, на которого не распространяются запреты загадочного монаха, конечно давно уже догадался, что к чему и чем кончится дело. Но наш юный герой, со свойственной ему искренностью воспринявший предостережения старца и старательно обо всем забывший, с беспечной легкостью, присущей молодости, взялся за данное поручение.

- Но как вас зовут, месье? - спросил Жульен, пряча письмо за пазуху. - Где я вас потом могу найти?

- Пожалуй, лишь на том свете, мой мальчик... - мушкетер испустил тяжкий вздох. - А зовут меня сержант Бигард, я из роты королевских мушкетеров лейтенанта Пикана. Если вы при случае как-нибудь увидите лейтенанта или кого-нибудь еще из наших, передайте, что я погиб, но не замарал мундира. Пусть они выпьют за мою грешную душу...

- О, обязательно! - воскликнул юноша, глотая подступившие к горлу слезы, - Я выполню все, чего бы мне это ни стоило!!!

- А теперь ступайте, оставьте меня... - слабым голосом промолвил сержант Бигард, лежа посреди зловонной лужи и плавающих вокруг человеческих и животных экскрементов. - Помните, что в ваших руках судьба Франции! Не медлите, мой юный друг... А моя жизнь в руце Божией! - и мушкетер набожно перекрестился.

- Прощайте, сударь! - Жульен поднялся и, бросив последний, полный состраданья взгляд на умирающего, помчался в указанном ему направлении, а королевский мушкетер, полежав еще некоторое время, пока юноша не скрылся за углом, выбрался из лужи и, чертыхаясь, встал на ноги. То ли начала действовать животворящая сила святых мощей, то ли еще что, но Робер Бигард, зажав в одной руке то, что некогда представляло собой роскошную шляпу, - предмет зависти всех его товарищей, - а другой держась за ушибленную голову, побрел, прихрамывая, в противоположном тому, в котором скрылся наш герой, направлении, аккуратно придерживаясь середины проезжей части, впрочем, уже несколько запоздало.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ, В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ ВМЕСТЕ С НАШИМ ГЕРОЕМ ПРОДОЛЖАЮТ ДЕЙСТВОВАТЬ

Поиски бульвара Жареных Каштанов и дома маркизы де Блан-Манже заняли у нашего юноши без малого два часа, поскольку редкие из прохожих, к которым он обращался с расспросами, имели терпение выслушать всю его историю от начала до конца, в отличие от воспитаннейшего и тактичнейшего читателя. Однако к восьми часам пополудни наш герой все же сумел добраться до дверей искомого особняка. На настойчивые звонки и громкий стук дверь открылась и на пороге предстала уже хорошо знакомая, а возможно и полюбившаяся нашему читателю горничная маркизы Мари, которая, подперев мощными руками необъятные бедра, молча смерила фигуру юноши с ног до головы оценивающим взглядом. Костюм Жульена, и прежде не отличавшийся особой роскошью, после всех происшедших с ним событий имел довольно плачевный вид, поэтому девушка даже не потрудилась выслушать нашего героя.

- Сегодня не подаем, - только и произнесла она, и уже было собиралась закрыть дверь, но Жульен проворно опередил ее и успел поставить ногу в быстро уменьшающуюся щель. Однако столь решительный поступок, как оказалось, не произвел на девушку ровно никакого впечатления: Мари с такой силой дернула на себя ручку, что острая боль пронзила ногу юноши; он издал истошный вопль и рухнул на мраморные ступени.

- Кто это там так орет? - послышался мелодичный, подобный нежному тону флейты, хорошо знакомый терпеливому читателю голос. Юноша, мгновенно забыв про нестерпимую боль в ноге, поднял голову, и его взору предстало видение в окне бельэтажа, подобное запечатленному в мозгу образу, описанному таинственным старцем с большой парижской дороги. Наш герой широко распахнутыми глазами и приоткрыв рот в восторженном восхищении, смотрел вверх, на открывшуюся ему волшебную картину, забыв и про королевскую бумагу и про завещание мушкетера и, даже, про то, что ему в очередной раз представилась прекрасная возможность изложить свою историю. Но язык не слушался Жульена, все мысли и слова вылетели из его головы...

- Мари, душа моя, - вновь зазвучал чарующий голос маркизы, - спроси, что ему нужно.

Девушка вновь появилась на пороге.

- Чего нужно, чего нужно... Известно, чего нужно! Ходют тут всякие... Ну что расселся, красавчик? - обратилась Мари к Жульену. - Какого еще рожна тебе надо?

- У меня... у меня письмо к маркизе... - пролепетал непослушным языком юноша и привстал, стараясь не наступать на больную ногу.

- Тьфу ты, пропасть! Опять... Ну, давай, что ли, сюда, - и Мари протянула руку за письмом.

- Нет!!! - чувство долга, пересилив растерянность, всколыхнулось в юноше, и он крепко прижал руки к перепачканному рыбьей чешуей камзолу, под которым скрывалось королевское послание. - Я должен передать письмо госпоже из рук в руки. Это бумага государственной важности!

- Еще чего захотел! Маркизу ему подавай! И почище тебя господа ходют. Госпожа сегодня никого не изволит принимать, пошел вон, бродяга!

- Не прогоняй его, Мари, - опять заговорила маркиза. - Кажется, у бедняжки болит нога. Пусть войдет, пожалуй.

- Осмелюся доложить, ваша светлость, - решительно запротестовала девушка, - токо это никак невозможно.

- Но почему, Мари?

- От него, извиняюсь, смердит, как от золотаря. Он, наверное, обделался.

- Это ложь!!! - гневно, срывающимся на фальцет голосом и чуть не плача, воскликнул Жульен. Глаза, его сверкали, лоб покрылся бледностью, а щеки залились багряным румянцем.

- Маркиза внимательнее посмотрела на юношу, в ее взоре появился интерес - видимо такая горячность пришлась по душе молодой женщине.

- Ничего страшного, Мари. Проведи молодого человека через черный ход и помой его как следует. Потом проводи ко мне.

Девушка покачала головой, но, не осмелившись перечить госпоже, спустилась с крыльца и вразвалку направилась к двери черного хода, махнув рукой Жульену:

- Ну, пошли, что ли, "красавчик".

При других обстоятельствах, пожалуй, гордость, присущая нашему герою, не позволила бы ему терпеть подобное к себе обращение, однако на этот раз чувство патриотического долга, слово, данное умирающему мушкетеру, боль в ноге либо какие-то иные соображения заставили нашего юношу безропотно смириться.

В просторной кухне со сводчатым потолком и грязно-серого цвета стенами, где очутился наш юный герой, в скором времени собралась большая часть прислуги маркизы, по крайней мере все те, у которых визит юноши вызвал пристальный интерес. Однако, не увидев ни одного мужчины, Жульен не стал обращать внимания на направленные на него бесцеремонно-любопытные взоры, перешептывания и смешки. Он спокойно стоял в углу, сохраняя чувство собственного достоинства и лишь испытывая некоторое смущение от вида и запахов своего платья.

Когда две молчаливые, крепкого сложения старушки прикатили огромную лохань и начали наполнять ее водой, юноша заикнулся было, что он мог бы помыться сам, однако ему решительно, в один голос, заявили, что в благородных домах такое не принято, и наш герой, со свойственным юным провинциалам справедливым опасением быть осмеянным за незнание всех тонкостей аристократического быта, твердо решил ничему не удивляться и выдержать все до конца. Лохань наполнили и несколько пар нежных, но сильных и ловких рук мгновенно стащили с него всю одежду, лишь королевское послание осталось в его крепко сжатой правой руке. В процессе мытья, превратившегося для Жульена в подобие пытки, он заботился лишь о драгоценной бумаге и, чтобы как-то уберечь ее от попадания влаги, отставлял руку как можно дальше. Его тело мяли, терли, щипали, больно хлопали чем-то по спине и бокам, Мари собственноручно намылила ему голову и лицо, а затем несколько раз макнула в воду, ухватив за волосы, отчего юноша вдоволь нахлебался грязной мыльной воды, однако тщательно оберегаемая важная бумага всякий раз оставалась над водой.

Затем юношу, дрожащего от холода, извлекли из лохани и несколько раз окатили ледяной водой из кувшина, отчего его кожа покрылась мурашками, а зубы начали выбивать мелкую дробь. Казалось, что мучения Жульена на этом кончились. Вид нашего героя развеселил горничных маркизы. Посыпались шутки, смешки, незатейливые остроты, смысл которых мало доходил до юноши, целиком отрешившегося от происходящего и думающего лишь о скорой встрече с маркизой. Однако когда была принесена большая простыня и дюжина рук с новой силой принялась мять, тискать и тереть многострадальное тело нашего героя, вытирая его насухо, страдания Жульена возобновились с новой силой. Веселье девушек достигало апогея и трудно даже предположить, какие еще муки выпали бы на долю юноши, если бы не появившаяся на кухне кормилица маркизы, известная уже читателю мадам Суфле, которая строгим окриком укротила не в меру разрезвившихся девиц:

- Эй вы, шалавы, марш отсюда!

Девушки со смехом убежали, а мадам Суфле сложила на скамье стопку принесенной одежды.

- Ну а ты, молодчик, одевайся.

Но каково же было удивление, разочарование и возмущение Жульена, когда, развернув одежду, он обнаружил женскую юбку, подобную тем, что были одеты на всех горничных!

- Но ведь... это не мое платье! Где мой камзол, где панталоны?!

- Твои лохмотья я уже сожгла. И не кочевряжься, милок, одевайся. Не идти же тебе к маркизе голышом.

Положение было безвыходным и Жульену пришлось, стиснув зубы, пройти еще через одно унижение. Когда он облачался, чуть не плача, в костюм горничной, добрая женщина постаралась как-то утешить и приободрить юношу:

- Что поделаешь, сынок, коль в доме нет ни одного мужчины. Ну а маркизовы одежки тебе, пожалуй, будут маловаты. Да и не сдобровать всем нам, коли маркиз вдруг застанет тебя здесь в мужском платье - уж больно крут наш господин!

Мари, помогавшая Жульену подкалывать юбку, критически оглядела юношу, превращавшегося на глазах в очаровательную белокурую девушку, и мрачно заметила:

- Боюся, мадам, в этом виде он рискует не меньше...

- Ладно, что уж... - вздохнула старушка. - Авось, пронесет. На все воля Божья!

Подвязав напоследок чепец на голову юноши, Мари дернула его за подол:

- Ну, пошли, что ли, "красотка"!

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ, ГЛУБЖЕ РАСКРЫВАЮЩАЯ ЛЮБОЗНАТЕЛЬНОМУ ЧИТАТЕЛЮ ТАЙНЫЕ ПРУЖИНЫ И РЫЧАГИ ВЛАСТИ И ГОСУДАРСТВЕННОЙ ПОЛИТИКИ ФЕОДАЛЬНО-АБСОЛЮТИСТСКОГО ГОСУДАРСТВА

В мрачном полусумраке кабинета со сводчатыми потолками и скромного вида мебелью из драгоценных пород дерева, находились двое. Один из них, уже хорошо известный любезнейшему читателю кардинал и всесильный министр, восседал в кресле за массивным письменным столом, позади которого располагалось большое резное распятие. Второй же, чьи черты невыразительного лица, обезображенные многочисленными шрамами до неузнаваемости, скрывала глубокая тень, стоял склонившись в смиренной позе спиной к дверям и лицом к кардиналу.

- Итак, - заговорил Первый Министр королевства, - докладывайте, как вы выполнили мое секретнейшee поручение. Я вас слушаю.

- Ваша светлость, я действовал во всем по полученным от вас инструкциям. Я проследил за капитаном Бешамелем до того момента, когда он отдал бумагу одному из своих мушкетеров, некоему сержанту Бигарду...

- Бигард? - перебил кардинал своего шпиона. - Я слышал это имя...

- Это тот молодчик, монсеньор, что на прошлой неделе вывел из строя троих наших.

- А, ну да, припоминаю. Продолжайте.

- Как вы и приказали, Ваше преосвященство, я послал в засаду к дому маркизы десятерых наших людей, а сам пошел следом за сержантом. На рынке мушкетер очень долго разговаривал с рыбной торговкой, и я счел возможным сходить за подмогой, на всякий случай...

- То есть, вы оставили объект без наблюдения, так вас следует понимать?

- Простите, монсеньор! - хрипло воскликнул шпион и упал на колени.

- Как?! - кардинал, мгновенно придя в ярость, стукнул кулаком по столу. - Так значит, вы не выполнили моего задания и письмо не у вас?? Отвечайте!

- Да... но, Ваше преосвященство, у меня были объективные причины...

- Мне нет никакого дела до ваших причин! Вы, Буайбесс, провалили важное государственное дело!

- Позвольте объяснить, монсеньор... Прождав несколько часов у дома маркизы, куда сержант так и не пришел, мы арестовали рыбную торговку и ее мужa. Они во всем признались, но письма у них мы не нашли...

- При чем здесь торговка? Вы что, издеваетесь надо мной?

- О, нет, Ваше преосвященство! Ради Бога, простите! Просто сержанта Бигарда мы обнаружили в заведении мадам Пулет и никакого письма при нем не нашли.

- Как, неужели он позволил вам себя обыскать? Или вы его...

- Нет, что вы, Ваша светлость! Да его и не было смысла обыскивать, поскольку вся его одежда была в чистке, включая даже шляпу, которую мы тоже обыскали с особым тщанием. Поэтому я и подумал, что он кому-то передал письмо, и арестовал торговку...

- Ну а что говорит сам мушкетер?

- Он не в состоянии отвечать, Ваша светлость, сейчас он ничего не скажет и под пыткой - пьян, как последняя скотина.

Кардинал задумался. Проблема пьянства в государстве все настоятельнее требовала своего скорейшего разрешения - это Первому министру представлялось со всей очевидностью.

- Но куда все же могло подеваться письмо? - спросил кардинал, после непродолжительного молчания. - Если этот ваш мушкетер кому-то передал письмо, то этот "кто-то" ведь должен был его доставить. Кто приходил в дом маркизы?

- Никого, Ваша светлость! Мы не спускали глаз со входа, но никого подозрительного так и не видели.

- Совсем никого?

- Если не считать какого-то юнца, который приставал со своими дурацкими расспросами ко всем прохожим. Он еще на рынке лез ко мне с какой-то ахинеей, которую не в силах вынести ни один здравомыслящий человек. Я полагаю, монсеньор, что подобному типу нельзя доверить не то что письмо, а и...

- Меня не интересуют ваши рассуждения! - раздраженно перебил его кардинал. - Он был на рынке, говорите? Отвечайте: где он, куда девался? Кто он такой - вы выяснили?

- Простите, Ваше преосвященство, н-не могу знать...

Кардинал в раздражении вышел из-за стола и заходил по кабинету, заложив руки за спину:

- Итак, милейший, благодаря вашей несусветной глупости, наш король ведет кое с кем переписку, а я даже не имею никакого представления, о чем в ней идет речь! Покорно благодарю! Да вам хоть известно, что я могу за это с вами сделать?

На смерть перепуганный слуга вновь рухнул на колени перед щуплой фигурой своего могущественнейшего господина, в гневе размахивающего четками.

- Не губите, Ваше Преосвященство, ради моих деток! Умоляю, ради Христа...

Буайбесс попытался поймать и поцеловать сухонький кулачок, которым кардинал махал перед его носом, однако тот лишь небрежно перекрестил своего нерасторопного шпиона:

- Убирайтесь вон!!

Когда дверь за поспешно ретировавшимся шпионом закрылась, кардинал вернулся за стол и, не в силах сдержать раздражения, воскликнул:

- Черт побери, прости Господи, с кем приходится работать! Поистине, "олух Царя Небесного"! - при этих словах Его Преосвященство набожно перекрестился на распятие и опустился в кресло, погрузившись в мрачные мысли о судьбах государства и тайных пружинах мировой политики. Ничего утешительного в положении текущих событий кардинал не находил. Подумать только: казна пуста! Этот факт лишал всевластного министра покоя и сознания необходимости своей дальнейшей службы на благо Франции и короля, сковывал руки.

Действительно, что ему здесь делать? Зачем и кому он тут нужен? Не лучше ли будет подать заявление "по собственному" и махнуть в Ватикан? Ему ведь в свое время предлагали постоянное место в конклаве, но он тогда отказался. Глупец! Нужно немедленно связаться с папой и справиться о вакансии.

Итак, решено! Служба при дворе отнимает чересчур много времени и сил, почти ничего уже не давая взамен. Франция катится в пропасть и ему с ней не по пути. Однако, пока он еще Первый Министр, надлежит кое-что срочно уладить и, по возможности, не полагаясь на нерадивых и бестолковых слуг.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ, В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ С НАШИМ ГЕРОЕМ ОКАЗЫВАЕТСЯ НА ПОРОГЕ РАСКРЫТИЯ ТАЙНЫ

Неравнодушный, обладающий глубоко развитым вкусом и воображением читатель, которому, несомненно, пришлась по душе наша очаровательная маркиза, вероятно не без некоторого удовольствия в очередной раз ступит порог ее роскошной опочивальни, на этот раз уже в компании нашего юного героя.

Сопровождаемый Мари, юноша вошел в спальню и замер в дверях, смешавшись и начисто забыв о цели своего визита. Он лишь стоял, комкая в руке важное королевское послание, уставившись широко раскрытыми глазами на прекраснейшее создание из всех, которые ему довелось видеть в своей небогатой скудными событиями жизни под нищенским кровом рыбацкой хижины и в бедном доме приходского священника.

- Кто эта прелестная малышка, Мари? - спросила маркиза де Блан-Манже. - Новая служанка?

- Да вы че, госпожа? - удивилась девушка. - Рази не видите - это же тот молодчик, что буянил у дверей. Ну, тот, от которого разило. Таперя вот не разит.

- Как, неужели?! - маркиза резво соскочила с кровати, не обуваясь, босиком подбежала к Жульену и с веселым любопытством начала его рассматривать, вертеть, ощупывать, как какую-то диковинную вещь, то и дело восклицая и даже хлопая в ладоши:

- Ах, какая прелесть! Ну что за душка! А какие ресницы, Боже мой!.. А волосы?! Да я бы ни за что не догадалась! Ну, просто не могу поверить!

- Да уж поверьте, мадам, - произнесла горничная, - мoлодец что ни на есть - натуральный. Без изъяну, хоть и тощий как селедка.

- Ax, ну что за чудо этот мальчик!!!

- Как бы ни был очарован и ошеломлен созерцанием этой прекраснейшей из женщин наш юный герой, все же восторги маркизы задели за живое его самолюбие и он, стараясь придать своему голосу как можно более низкие модуляции, произнес:

- Сударыня, я уже не мальчик, я - взрослый мужчина!

- Ах, какие пустяки, право! - воскликнула маркиза, но затем, пощадив чувства молодого человека, поправилась: - Впрочем, это само собой разумеется. Но что же вы здесь стоите? Проходите, мой друг, располагайтесь.

Женщина подвела нашего юношу к кровати, усадила его на краешек, сама забралась на свое место и лишь махнула небрежно рукой горничной, не спуская восхищенного взгляда с лица Жульена. Впрочем, наш герой отвечал ей тем же, разве что его восхищение распространялось более обширно.

Когда горничная, по обыкновению что-то бурча себе под нос, вышла, молодая женщина взяла Жульена за руку и, глядя ему прямо в глаза, спросила:

- Итак, сударь, вы, кажется, говорили, что у вас ко мне какое-то важное дело?

Я всецело в вашем распоряжении. Смелее, мой друг! - добавила она, заметив скованность юноши.

Жульен, очнувшись и с трудом собравшись с мыслями, протянул маркизе бумагу, в которой уже невозможно было узнать первоначальное королевское послание:

- Вот, сударыня, письмо огромной государственной важности... От него зависят судьбы Франции и нашего обожаемого монарха...

- Ах, какие пустяки! - маркиза брезгливо, двумя пальчиками взяла письмо и небрежно бросила на туалетный столик. - Расскажите-ка лучше о себе. Кто вы, прекрасный юноша, как попали в этот дом, откуда?

Наконец-то наш герой нашел после встречи с таинственным монахом заинтересованного и доброжелательного слушателя. И какого слушателя! Беспристрастный читатель, несомненно, без труда определит разницу между старым нищим бродягой и прелестной юной аристократкой. И, чтобы не испытывать безграничного терпения предельно снисходительного читателя, опустим историю нашего юного героя, которую он с присущей ему страстностью и обстоятельностью изложил маркизе, сообщив лишь, что на этот раз история его была выслушана с предельным интересом.

- Ах, милый бедняжка! - воскликнула маркиза, проникшаяся состраданием к нашему герою после его рассказа и смахивая набежавшую на прекрасные глаза слезу. - Само провидение послало вас в этот дом! Здесь вы найдете все, в чем так нуждаетесь и в первую очередь - искреннего друга! Даю вам слово, мой друг, что в самом скором времени ваша тайна будет раскрыта, и я окажу вам в этом самое активное содействие!

- О, Ваша светлость!

- Называйте меня просто Диана, мой друг. Ах, как я всегда мечтала иметь именно такую подружку! Право, вы и в самом деле не женщина? Это точно? - Но, увидев, что юноша резко изменился в лице, поспешно добавила: - Впрочем, шучу. Это было бы совершенно излишне.

- Ах, как бы мне хотелось поскорее припасть к груди моих бедных родителей! - пылко воскликнул Жульен, глядя на маркизу, отчего молодая женщина даже несколько смутилась и поправила вырез рубашки.

- О, не спешите мой друг, не все сразу. Прежде чем искать грудь ваших родителей, я думаю, не мешало бы разобраться в обстоятельствах, предшествовавших вашему появлению на свет. Мы с вами живем во Франции, мой друг, поэтому...

- Постойте, Диана! - воскликнул юноша, в котором вдруг всколыхнулся патриотический долг. - Но ведь вы так и не прочли королевской бумаги! А я не смогу быть спокойным, пока не выполню последнюю волю умирающего! Прошу вас, прочтите письмо!

- Ну, уж коли вы так настаиваете...

Женщина взяла письмо, развернула - и равнодушие на ее лице сменилось удивлением:

- И впрямь - от короля! Подумать только... Так... Маркиз арестован... Следовало ожидать... Дача показаний... Следствие... Лично к королю?.. Ах! Который сейчас час? Maри! - во внезапном возбуждении воскликнула маркиза и соскочила с кровати.

- Пол-одиннадцатого, сударыня, - лениво отозвалась возникшая на пороге служанка.- А может и поболе...

- Что?? Да через час за мной приедут из дворца! А я еще не одета!!! Срочно одеваться, Мари! Зови всех!!!

По всему дому раздались звонки, в спальню набежали горничные, захлопали дверцы платяных шкафов, замелькали разноцветные ткани бесчисленных платьев, ленты и прочее, составляющее туалет маркизы. Жульен стоял посреди возникшей суматохи, ошеломленный, вертя головой в разные стороны и теребя неизвестно как оказавшуюся в руках ночную рубашку, лишь мгновение назад бывшую на маркизе. Горничные бегали взад-вперед, сталкивались, переругивались, слышались голос маркизы и властные окрики Мари, а также визг болонки, вертевшейся у всех под ногами. В общем, царила обычная для того времени атмосфера, сопровождающая дамский туалет, описывать подробности которого, конечно, воспитаннейший и деликатнейший читатель требовать не станет, к тому же это ни для кого и не представляет особого интереса, исключая разве нашего юного героя.

- Да не вертищь ты! штой шмирно!! - ртом с зажатыми в нем булавками, отдавала Мари команды своей госпоже. А заметив приблизившегося Жульена, приказала:

- Ну! Што штоишь? Помогай! - и сунула ему в руки гребень.

- Сударыня, - промолвил Жюлен, робко проводя гребнем по роскошной копне густых, цвета жареных каштанов волос, - а что будет со мной? Как мне быть?..

- Ах, да... Мари, распорядись. У вас в девичьей найдется свободная койка?

- Как не быть... Да уж потешнимщя ради такого дела.

- И накормите его, он, наверное, голоден.

- Ишделаем... Кому шкажано: штой шмирно!!!

Во время одевания и приведения в порядок платья своей госпожи горничная вела себя довольно бесцеремонно, ощущая свою непререкаемую и безграничную власть в эти довольно редко выпадающие минуты.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ, ВНОВЬ ПЕРЕНОСЯЩАЯ ДРАГОЦЕННОГО ЧИТАТЕЛЯ В КОРОЛЕВСКИЙ ДВОРЕЦ, В КОТОРОЙ ЗАВЯЗЫВАЕТСЯ РАЗВЯЗКА ДАННОГО РОМАНА

Ровно в полночь черная карета, запряженная четверкой вороных, которыми управлял кучер, одетый во все черное, проехала ворота дворца никем не замеченная и, миновав темные аллеи дворцового парка, остановилась у маленькой потайной двери в стене, увитой плющом, хорошо известной каждому просвещенному и мало-мальски образованному читателю исторических романов. Судя по всему, карету ждали, поскольку дверь сразу же отворилась и на пороге возникла фигура человека со свечой в руке, который молча подошел к карете, приоткрыл дверцу и помог выбраться из нее женщине, закутанной в темный плащ, голову которой прикрывал капюшон. Человек со свечой и приехавшая незнакомка скрылись в двери, карета тотчас же отъехала и через минуту уже ни одна живая душа, появись она здесь, ни за что не смогла бы догадаться, о только что здесь произошедшем. Лишь ветер поскрипывал кронами деревьев, среди которых с шорохом и писком носились летучие мыши, и только лишь взгляд очень зоркого и наблюдательного читателя мог бы разглядеть на мгновение мелькнувший в кустах краешек красной сутаны...

А тем временем таинственная незнакомка в черном шла следом за человеком, освещавшим свечой путь в запутанных лабиринтах узких коридоров, ведущих прямиком в королевские покои. После очередного поворота они остановились перед дверью, у которой дремал на посту рослый гвардеец. Королевский слуга шепнул часовому на ухо пароль, тот отвалил в сторону и маркиза - надо полагать, что более нет необходимости соблюдать инкогнито таинственней ночной посетительницы королевского дворца - прошла в ярко освещенную комнату, обставленную с соответствующей должности владельца роскошью. Дверь у нее за спиной бесшумно затворилась, и молодая женщина осталась одна.

Впервые оказавшись во дворце, Диана де Блан-Манже, естественно, волновалась: сердце ее билось, щеки горели румянцем, грудь вздымалась в такт дыханию, глаза блестели. Она скинула свою накидку, оставшись в розовом, с оборочками, соответствовавшими моде той далекой эпохи, платье, подошла к зеркалу и, чтобы как-то погасить свое волнение, начала приводить в порядок свой туалет.

Но не успела молодая женщина как следует освоиться в этой новой для себя обстановке, как книжный шкаф, представлявший собой не что иное, как потайную дверцу, отодвинулся и в комнате появился король. Увидав в зеркале у себя за спиной монарха, маркиза непроизвольно вскрикнула и почтительно склонилась в глубоком реверансе. Дыхание ее замерло, щеки пылали, сердце было готово вырваться из груди. Она стояла, низко склонившись и не смея поднять смущенного взора.

Король, некоторое время полюбовавшись на прекрасную посетительницу, произнес:

- Сударыня, встаньте. И ничего не бойтесь - вам здесь абсолютно ничего не грозит.

Маркиза выпрямилась и, осмелившись поднять глаза, предстала перед монархом во всем сиянии своей красоты, не отдать должное которой не смог бы ни один смертный, не говоря уже о короле.

- Гм... Однако! - вырвалось у него. Он поднес к глазам лорнет и с видом знатока, осматривающего произведение искусства, даже отступил на шаг. - Я счастлив, сударыня, что счастливый случай привел вас сюда, и я имею возможность познакомиться с вами.

- О, Ваше Величество, - застенчиво потупила взор маркиза - я простая женщина, не достойная внимания столь высокой особы...

- Полноте, сударыня! - перебил ее король. - Ваша красота ставит вас вровень с самыми высокими особами.

- Нет, право, Ваше Величество, - продолжала упорствовать женщина, застенчиво теребя кружева, обрамляющие ее высокую грудь в вырезе корсета соответственной глубины, - вы чересчур снисходительны к моей скромной персоне.

- Ну что ж, скромность - это еще одно украшение для вас. И для меня большая честь и наслаждение иметь таких подданных как вы.

Беседы в подобном духе в те далекие времена длились, как правило, довольно долго, однако король вспомнил, что час уже поздний, дело не терпит и обмен комплиментами можно сократить, как не представляющий большого интереса для нетерпеливого читателя.

- Впрочем, сударыня, я пригласил вас сюда по одному довольно важному государственному делу.

- О, сир, какие могут быть государственные дела у меня - бедной женщины?

- Я так и полагал, что вам ничего не известно, однако кое в чем вы мне можете помочь.

- Всецело располагайте мной, Ваше Величество!

- О, мадам, для близких я просто - милорд.

- Хорошо, милорд, - молодая женщина покраснела, что прибавило ей дополнительно очарования, и это не укрылось от проницательного взора монарха.

- Сударыня, мне предстоит сообщить вам не совсем приятное известие. Дело касается вашего супруга. Дело в том, что он замешан в государственной измене и у меня имеются бесспорные доказательства... Что с вами, мадам?

Король вовремя успел подхватить вот-вот готовое упасть на ковер внезапно ослабевшее тело маркизы, и уложил его на кушетку, стоявшую рядом.

- Ах, милорд, простите... - слабо промолвила женщина. - Ваши слова так потрясли меня...

- Это я должен просить у вас прощения, что так огорчил вас. Но не бойтесь - ваш супруг в надежном месте и ему ничего не грозит. Он, правда, участник заговора, но стоит лишь вам приказать, и я немедленно освобожу вашего мужа.

- Ах, Ваше Величество... Простите, милорд. Я, право, ничего не знала о его замыслах, маркиз все от меня скрывал, поверьте! И я не вправе требовать у вас какого-то снисхождения для него. Если он преступник, то должен ответить...

- Нет-нет, сударыня, я никогда не поверю, что столь прекрасная женщина как вы может быть женой государственного преступника. Да, я просто не допущу этого!

- Но милорд, раз у вас есть доказательства, то закон...

- К черту все доказательства и закон! - воскликнул король. - Ваша красота превыше любых законов! И неужели вы не хотите принять от меня такого пустякового подарка, как жизнь вашего обожаемого супруга? Право, вы меня плохо знаете, если полагаете, что в благодарность за эту свою мелкую услугу я потребую от вас чего-то трудновыполнимого или противоестественного!

- О, милорд, у меня и в мыслях не было ничего подобного!

- Тогда что же вас смущает? Неужели вы полагаете, что я настолько жесток, что способен уготовить столь очаровательной женщине участь вдовы государственного преступника? Ведь в этом случае все имущество вашего мужа будет конфисковано и поступит в казну.

- Ах, милорд, я об этом как-то не подумала... Умоляю вас, сир, пощадите невинного! -маркиза упала перед королем на колени, с мольбой простирая к нему свои прекрасные, по локоть обнажившиеся руки. - Будьте милостивы!!!

- Встаньте, встаньте сударыня, - произнес король, любуясь грациозной фигурой коленопреклоненной женщины, и протянул ей руку, чтобы помочь подняться. - Это я должен стоять перед вами на коленях за то, что причинил столько страданий. Ну а вопрос относительно вашего мужа можно решить. Пожалуй, если вы утверждаете, что он невиновен и преданный слуга нашего престола, то, думаю, маркизу не мешает съездить на юг. Там как раз высадились испанцы и место истинного дворянина и патриота сейчас именно в армии. Я завтра же подготовлю приказ. Мне и Франции нужны мужественные и преданные воины! И если маркизу будет суждено пасть смертью храбрых за короля и отечество - на все воля Господня! - король набожно перекрестился, - то вы станете уже вдовой национального героя.

- О, милорд, я даже не знаю, чем отплатить за вашу доброту! - пылко воскликнула маркиза. Сияющий взгляд ее прекрасных глаз, направленный на короля, был преисполнен чувством искренней благодарности и верноподданной любви.

- Пожалуй, я предоставлю вам подобную возможность... - произнес король после некоторого раздумья.

- Милорд, я согласна на все - приказывайте!

- Ну, всего будет, пожалуй, на первый раз многовато... Но кое в чем все же вы мне можете помочь. Прошу вас, - король подошел к массивному комоду из резного дерева ценных пород, нажал скрытую в резьбе пружину, отчего комод бесшумно отъехал в сторону и в стене открылась еще одна потайная дверь. - Там нам никто не помешает.

ГЛАВА ПОСЛЕДНЯЯ, В КОТОРОЙ ЧИТАТЕЛЬ РАССТАЕТСЯ С НАШИМ ЮНЫМ ГЕРОЕМ

Когда после отъезда маркизы суматоха в доме улеглась, Жульен был препровожден на кухню, где ему был подан обильный обед. Однако юноша, с самого утра не державший во рту маковой росинки, был настолько преисполнен мыслями и воспоминаниями о прекрасной хозяйке дома, что глотал все, что ему подавали, не ощущая ни вкуса, ни запахов стоящей перед ним снеди. Да в этом не было ничего удивительного: за истекшие сутки на долю нашего героя выпало столько всевозможных приключений, невзгод, новых впечатлений, удивительных событий и неожиданных встреч! Во все прошедшие в родной Бретани годы ему не удалось испытать и десятой доли подобного. Сколько надежд, неясных желаний, фантастических планов и бредовых иллюзий теснилось в его груди и пошедшей кругом голове!

Когда повариха тетушка Равигот, опасаясь за здоровье юноши, отобрала у него ложку, его проводили в комнату, где горничными уже была приготовлена для него постель в узкой девичьей кроватке, стоящей в ряду подобных. Уже были погашены свечи, тишину нарушали лишь перешептывание и хихиканье, доносящиеся с соседних кроватей, однако Жульену не спалось. Он лежал под одеялом с открытыми глазами и пред его мысленным взором раскручивался весь калейдоскоп произошедших с ним событий, закончившихся столь удивительным образом. А сколько всего ему еще предстояло узнать и постичь, и в первую очередь - раскрыть, наконец, тайну своего загадочного происхождения! А в том, что он близок к разгадке, Жульен нисколько не сомневался.

Не станем же в этом сомневаться и мы, любезный и досточтимый читатель, и покинем нашего замечательного героя, предоставив его дальнейшую судьбу его счастливой Звезде.

ЭПИЛОГ, ПУСТЬ И НЕ ЗАКЛЮЧАЮЩИЙ В СЕБЕ НИКАКОЙ МОРАЛИ, НО ВСЕ ЖЕ КОЕ-ЧТО СОДЕРЖАЩИЙ

Уже светало, когда все та же карета доставила маркизу к порогу ее дома. Заспанная, в неглиже, Мари открыла дверь и, широко зевая и почесываясь, проводила свою госпожу в спальню, где и помогла той раздеться. Голова маркизы вот-вот должна была коснуться подушки, когда взгляд ее прекрасных глаз под слипающимися веками внезапно упал на соседнюю подушку, на которой беззаботно спала ее любимица. Внезапно пронзившая мозг мысль мгновенно отогнала сон. Диана де Блан-Манже резко села в кровати. Как же она могла забыть о давешнем сновидении и его толковании! Ведь во сне было ясное предупреждение о скорой потере близкого существа! Но вдовья участь, судя по всему, отодвигалась на довольно неопределенный срок... Что делать? Маркиза была решительной женщиной, вобравшей в себя все черты лучших представительниц той далекой эпохи.

- Мари, - обратилась она к служанке, продолжавшей зевать, почесываться и сонно моргать рыжими ресницами.

- Чего еще? - отозвалась девушка.

Маркиза взглянула в последний раз на безмятежно сопящую и пустившую на подушку слюни любимую собачку и отвернулась.

- Утопите Мими. И - немедленно!!!

Тон молодой прекрасной женщины не допускал никаких возражений.

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Премногоуважаемый, благосклоннейший и терпеливейший из читателей!

Автор смиренно приносит свои искреннейшие извинения в благодарность за снисходительность к его скромным способностям, проявленную при чтении данного сочинения. И если чрезмерно строгий читатель смог узреть в произведении, представленном на его суд, кое-какие изъяны и промахи, то в одном, по мнению автора, его нельзя винить - в том, что роман оказался чересчур длинен. Автор даже смеет полагать, что малые габариты сего романа породившие некоторые отдельные серьезные ошибки, - недопустимые фактурные ляпы и промахи, отход от исторической правды, недостаточную проработку психологических характеристик персонажей, малоубедительную мотивацию поступков, грубые отступления от литературного вкуса и прочее, - являются несомненным и наиглавнейшим, пусть даже и единственным достоинством данного сочинения, отличающим его в самом наивыгоднейшем свете от всех прочих произведений подобного рода.

Но, возможно, что чрезмерно пытливый читатель захочет, все же, узнать: что именно хотел сказать автор, какая мысль заложена в данном произведении и где она, эта самая, мораль? Но автор, считает себя в праве не отвечать на этот вопрос - по отношению к сочинителям романов такой вопрос бестактен!

Конечно, автор полностью согласен с теми из читателей, которые обнаружили в романе множество белых пятен, не до конца прослеженных сюжетных ходов, плохо освещенных мест, например: что же произойдет с нашим героем, найдет ли он своих дорогих родителей, суждено ли овдоветь нашей прекрасной маркизе, о какого рода услуге шла у нее речь с монархом, что на этот раз затеял всесильный министр, чем закончится военный поход против испанцев и что на этот раз приснится маркизе? Ответить же на все эти и другие вопросы автор предоставляет безоговорочное право дорогому и безгранично любимому читателю в меру собственной неудержимой, буйно развитой фантазии.

Успехов вам, дорогие друзья!

поделиться: