Револьт Пименов

СОВПАДЕНИЕ

Наше телевидение может все! Вы не верите? Напрасно. Оно свергает и назначает министров, президентов, президентов не только банков, акционерных обществ, элитарных писательских клубов, но и президентов целых государств. Вот, послушайте об одном рядовом задании.

Корреспондент первого канала был срочно вызван к своему начальнику. Нервно поправляя прическу, Андрей Иванов стоял перед своим начальником, испытывая легкое трясение коленок, Меж тем начальник, Евграф Поликарпович Абакумов толстый мужчина в спортивной майке, лихо бил его в грудь, целовал и обнимал. "Молодец, смотрел твой материал "Сексуальный терроризм в московском метро" - это класс". Этот материал Андрей высосал из пальца. Ужасные сцены в которых на полуодетых девиц нападали гигантские крысы московских подземелий, а проститутки успевали не только спастись, но и предотвратить грандиозные взрывы, подготовленные чеченскими террористами, с одним из которых они ранее встречались по производственной необходимости, были сделаны им в подвале с одноклассницами, всю жизнь мечтавшими сняться в кино. Но Андрей дрожал не от страха разоблачения. Андрей дрожал при встречах с Евграфом Поликарповичем автоматически, как дрожит ученик при встрече с завучем.

"Молодец, молодец, - продолжал гудеть Евграф Поликарпович, не выпуская Андрея из своих объятий. - Но народу теперь нужно другое. Народ, понимаешь, устал от всех этих... - толстяк задумался, как-то замычал, подбирая слово, и наконец завершил: - эксгибиционизмов. Народу сейчас нужно что-то нежное, тонкое, как первоклассница, понимаешь? Ну, и чтобы на злобу дня. Чтобы отвечало политической ситуации. Вот и Перепесов говорит. А Перепесов это такой мужик, он все чует, не сердцем даже, а чем-то там возле желудка. Поджелудочной железой может, а Андрей?"

Андрей не знал что сказать. Он никогда не видел этого таинственного Перепесова. На всякий случай он произнес: "Панкриотитом, может быть. Вот у меня бабка говорила, что панкриотит у нее дождь чует?" - "Да. Царствие ей небесное, - не очень понятно вздохнул Евграф, перекрестился и продолжил: - что сейчас волнует народ? Вечное! - сам себе ответил Евграф. - А что волнует политическую элиту? Об этом мы очень не имеем права забывать. Закон о свободе совести? Ты вот его читал? Нет. И я нет. Никто его не читал. И не надо. Потому что, брат, совесть это дело такое, как ты ее законом измеришь. И нечего тут законы всякие, пункты, подпункты... Глупости все это. Однако, пишут. Критикуют. Скандальчик намечается. Нам это полагается освещать и так, чтобы залихватски было, дерзко, свежо но и с почтением." - "Может, у патриарха интервью взять?" - не слишком уверенно предложил Андрей. "Опоздали уже, ты что, телевизор не смотришь. Впрочем, тебе некогда, ты же молодой. Уже и второй канал, и пятый его показывали и все он говорит одно и тоже. Потом это стандартно, приелось." - "Ну а мы в нестандартной обстановке..." - начал было Андрей, но шеф резко оборвал: "Это в бане что ль? Он же тебе не министр юстиции. Он, конечно, моется, это всем по душе, но мы же не можем на святое. У народа, понимаешь, должны быть святыни, и мы не позволим ни себе, ни другим..."

Андрей даже покраснел от таких рассуждений. Вообще он часто краснел, но всегда пытался это скрывать, особенно от начальства. Меж тем шеф продолжал что-то бормотать, будто с похмелья, как вдруг поглядел неожиданно холодно и испытующе. "Есть один вариант. Ты иди пока к себе, кофе попей, а я позвоню куда следует и с Перепесовым посоветуюсь."

Евграф Поликарпович Абакумов остался в своем тесном кабинете под номером 2789 на тринадцатом этаже наедине с батареей телефонов и компьютером, на котором он так и не научился работать. Вскоре в кабинете зазвучал его голос, но трудно было поверить, что это голос одного человека, так артистично в зависимости от собеседника и услышанного менялись интонации Евграфа Поликарповича. "Пожалуйста Петра Евгеньевича, привет Петруха, Начальника охраны, не будете ли вы столь любезны, да вы что взбеленились, о Марья Антоновна, все хорошеете, от висельника слышу, целую, мы с ним гопака помните, да-да на похоронах, конечно, как прикажете, так и будет, значит завтра, ну и хвост селедки, да-да, пятым номером, ГОСТом неутверждено, нет не перпетуум мобиле а скорее мобиле хронос, и визы, визы не забудьте, да он у нас чистопородный еврей, ну вы-то и не знаете, переводчик-то, да с этого иврита или как там, арамейский, ну вы даете, да в баксах, в баксах, сколько, сколько, да не шумите вы, между нами разумеется, эксклюзив."

Согласования загадочного варианта Евграфа Поликарповича продолжались до конца рабочего дня, а может быть и всю ночь. На следующее утро Андрей услышал бодрое распоряжение шефа по селектору: "Иванов, быстро ко мне". И дрожащий юноша услышал от шефа, бывшего на этот раз чисто выбритым и одетым весьма аккуратно: "Собирайся. Едешь в Израиль. Виза в порядке. Будешь брать интервью у основателя христианства. У первого православного на земле." Андрей не мог понять своего шефа. Он молчал, а тот, после небольшой, но торжественной паузы заключил: "У Иисуса Христа". "Спятил он что ли", - подумал Андрей, а вслух произнес: "Но, шеф, он же умер". Довольный растерянностью подчиненного Евграф лихо ткнул его в грудь: "Не робей, малыш, - весной-то говорили, что он воскрес и среди нас." - "И вы верите?" - "Ну во что я верю, это мое дело, это сейчас в анкетах не пишут, но у Иисуса ты точно интервью возмешь! Представляешь, как это будет звучать: Эксклюзивное интервью Иисуса Христа, Спасителя вселенной, основателя святой Руси и помощника нашего на всякое дело погребенного при Понтии Пилате смотрите завтра по первому каналу с 20 до 20-30!".

"Да... Шеф явно перепил." - Андрей принюхался, но напрасно. "Может быть я сплю." Андрей ущипнул себя, но шеф и не думал исчезать. Он продолжал говорить абсолютно спокойно: "Насчет времени ты не беспокойся. По такому случаю программу перекроят, сериал отодвинут. Это тебе не юбилей Москвы, у Москвы каждый год юбилей, а Христа никто две тыщи лет не видел. Да ты что, меня не слушаешь что ли? Меня надо слушать. Значит так. Я достал Хронос Мобиле. Наш один умелец из ВПК сделал лет 12 тому назад, хотел своего директора отправить в прошлое, а потом самому смотаться и Сталина убить. Ну, умельца, как было принято, посадили в психушку, дурдом то есть, а машина долго валялась где-то на складе неоприходованная. Перепесов об этом года три назад тому прослышал, и мне как-то выболтал. Ну, я надавил куда следует, мы же телевидение, нас все любят, бояться и уважают и - вот. Стоит этот Хронос Мобиле у меня в кабинете, под столом. Через неделю надо вернуть, все под большим секретом, а то - представляешь, пойдет такая штука по свету гулять: кто тещу, кто жену, кто начальство, кто конкурента отправит лет на сто вперед или назад. Но на неделю у нас. Работает просто, тебя проинструктируют."

"Черт знает, что такое! Черт, черт побери... - почти вслух подумал Андрей. - И что я такое сделал, что у меня такая безумная работа. За что я должен выслушивать весь этот бред, залезать в какой-то старый ящик, что у шефа под столом. Ну написал кто-то на его фанерной стенке "Мобиле Хронос" - а шеф, он же легковерен, как дитя, он же ничему не верит, его всякий обмануть может и он всякого обманет...". А шеф гнул свое: "Быстренько, в еврейское посольство, документы уже готовы, получишь визу, затем сюда в кассу за командировочными. В Израиле или Палестине, по карте найдешь место в пустыне, там залезешь в ящик, в ящике найдешь кнопку, нажмешь ее, здесь примут сигнал и тебя, так сказать автопилотом переместят примерно на 1960 лет тому назад. Увидишь Иисуса, включишь камеру, возьмешь интервью, залезешь в ящик, нажмешь кнопку, тебя переместят обратно, на следующий день ты у меня в кабинете с нужной пленкой. Вся командировка - два дня, Дума еще не успеет закон принять." - "А как же я с ним разговаривать буду. Я ведь его не пойму, и он русского не знает?" - Нашелся наконец Андрей. - "А ты брат, голова", - помедлив процедил Евграф. Какое-то неодобрение звучало в этих словах. "Как это, он тебя не поймет. Он все понимает, а уж тебя-то понять проще простого. А тебе вовсе его понимать не требуется. Ты запишешь ответ на пленку, а здесь его переведут на русский. Пленка же с записью голоса Иисуса останется в собственности нашей компании." - "Ну как он мне будет отвечать, как я ему вопрос задам? Вдруг не понравлюсь ему, и он... Ведь президенты всякие, да кинозвезды они же нас не жалуют, говорят с нами, когда сами хотят, а не когда мы к ним вламываемся... А он еще поважнее будет. Вдруг он..." - "Обидится что ли? Или, боишься, что он тебя в ад отправит, или в жабу превратит? Не бойся ты его. Он, все говорят, человек добрый. Странный немного, но не злой. Ответит он тебе, если вежливо попросишь, а хамить мы не собираемся, ведь тогда о нас Патриарх плохо отзовется, а ссориться с Патриархией нам сейчас ни к чему." - "Да причем здесь Патриархия, черт побери! - сам не зная отчего, выкрикнул Андрей. - Да что вы, Евграф Поликарпович..."

"Э, брат, ты уже совсем, не того. На, вот выпей. - И Евграф подошел к сейфу, долго открывал его и наконец достал бутылку коньяка: - Это старый напиток, почтенный, ты выпей немного, - говорил он, наливая коньяк в изящный бокал. - ну, ну, за успех. Ведь кроме тебя посылать некого. Лена - сдрейфит. Я бы сам поехал, но в этот ящик просто не влезу. А насчет вопросов ты прав. Это надо обдумать. Не спрашивать же: что вы думаете о проекте закона о свободе совести. Он же не в курсе наших законов, конституции... Потом, вдруг скажет, что против. А патриарх - за. Неувязочка выйдет, это нам никто не позволит показать. А если он - за, то Ельцин-то против. Тоже нехорошо. Надо бы его о чем-нибудь таком умном спросить..." - "Давайте спросим, что с Россией будет", - увлекся Андрей. "Оно, конечно интересно, но ты подумай: он скажет, скорей всего, что-нибудь такое, непонятное. Он же чудак. Или еще хуже, скажет что-нибудь мрачное, пугающее, а народу-то этого не надо. Мы не должны пугать народ попусту. Нам этого не позволят. Нет, его нельзя спрашивать о злобе дня. Надо спросить о чем-то отвлеченном, умном, ну скажем о рождаемости в Швейцарии. Что бы он ни ответил - мы сможем дать в эфир. Правда людям о Швейцарии не очень интересно. Знаешь, принеси мне подшивку журнала "Наука и религия", может я оттуда что-нибудь возьму." Но не успел Андрей выйти из кабинета, как шеф ухмыльнулся и произнес: "Нащупал. Вот о чем мы его спросим. Мы зададим всего три вопроса. Первый о благотворительности, второй о политике - не о современной нам политике, а в философском смысле, и последний - об экстрасенсах. Я сейчас свяжусь с переводчиками, они это переведут, наговорят на пленку, ты нажмешь на кнопку, вопросы прозвучат прямо с магнитофона, ты нажмешь на запись и ответы будут записаны рядышком. Это снова переводчикам. И все - дело в шляпе."

Андрей вернулся в Москву через два дня. Выглядел усталым и каким-то полинявшим что ли. Ни с кем из коллег не разговаривая, прошел он в кабинет Евграфа Поликарповича, молча выслушал поздравления шефа, молча взял адрес переводчика, к которому тот его направил и, необычно серьезно произнеся: "до свидания Евграф Поликарпович", - вышел. В Москве стояла чудная погода, который день сияло торжественно Солнце, в густую зелень лип и тополей только-только начинала примешиваться позолота приближающейся осени, Андрей шагал хитрыми московскими проулками, вблизи Лубянки зашел в проходной двор, поднялся по старой чистой лестнице на третий этаж и, нащупав кассеты в походной сумке, которую всегда носил через плечо - она была с ним и в командировке - позвонил. Дверь открыла улыбающаяся симпатичная девушка. "Я к Эммануилу Николаевичу" - "Папа, это к тебе! Отец в кабинете занимается, Вы проходите, пожалуйста к нему".

"Меня зовут Андрей Иванов, я корреспондент..." - начал было объясняться Андрей, но его тут же прервал уже начинающий седеть мужчина лет 45: "Рад познакомиться. Мне Перепесов о Вас говорил, я же, молодой человек, уже делал кое-какую работу по его просьбе, а третьего дня меня зачем-то попросили перевести на древнеарамейский пару фраз из Евангелия. От Марка, кажется. А что сейчас у Вас? Мне говорили о кассете. Да Вы присаживайтесь, молодой человек, будьте любезны." Андрей достал кассету, и протянул ее ученому: "Вот. С самого начала. Текста немного, минут пять всего." - "Машенька, будь добра, принеси наш магнитофон". И через несколько минут в комнате зазвучал язык, на котором некогда говорили в Ассирии и Галилее.

Ученый слушал не просто внимательно. Казалось, он перестал дышать, весь превратившись в слух. Андрей как-то безвольно переводил взгляд с магнитофона на пол и обратно. С кухни доносился шум воды и звяканье посуды. "Все", - проговорил Андрей. Еще почти минуту двое мужчин не шевелились. Наконец, Андрей выключил магнитофон. "Что это такое?" - прошептал Эммануил Николаевич. "Пожалуйста, переведите. Как Вам удобнее: запишите на бумаге, или продиктуйте на магнитофон."

"Это же цитата. Цитата из Евангелия от Луки, насколько я помню, глава 4, со стиха 3..." - "Я не читал." - "Да-да, конечно, мой голос задает вопросы и кто-то отвечает. Ответы совпадают с ответами Христа. Но откуда телевидение нашло такого специалиста, который смог так точно воспроизвести диалект. Как будто бы отвечающий читал работы епископа Робинсона о предположительном звучании арамейского языка в раннехристианскую эпоху? И кому понадобилась эта инсценировка? Ведь ни один театр не захочет снимать пьесу по евангельским событиям на арамейском. Это же нелепица." Ученый взял лист бумаги и записал от руки перевод. "Вы разберете почерк? Впрочем, это опубликовано, читал же у Вас в отделе кто-нибудь Евангелие?..." - "У вас прекрасный почерк. Большое Вам спасибо." Корреспондент, держа листок с переводом в руке направился к двери и, односложно попрощавшись, вышел.

Уже начинало темнеть. Пьянящий закат отражался в стеклах. Андрей спустился в метро. В вагоне было мало народу. Андрею хотелось плакать, он сам не знал почему. Автоматически, как сомнамбула, он вышел через час. Было совсем темно, да еще между станцией метро и его домом разбили фонари. Неожиданно молодой человек остановился на полпути - было как раз очень темное место - нырнул в подъезд, достал из сумки листок бумаги и стал читать при свете грязной лампочки: "Если Ты Сын Божий, то вели этому камню сделаться хлебом..." Рядом прошла подвыпившая компания. Он читал не отрываясь: "Тебе отдам власть над всеми сими царствами и славу их, ибо она предана мне, и я кому хочу, даю ее, и я, кому хочу, даю ее..." Проходящая старушка подозрительно оглядела его, он продолжал читать мятый листок, где каллиграфически было выведено: "Если Ты Сын Божий, бросься отсюда вниз..." Внизу переводчик приписал: "Уважаемый господин Перепесов, буду очень признателен, если Вы расскажете мне, зачем все это потребовалось и кто с таким совершенством говорит по арамейски? Молодой человек мог бы и не приходить ко мне, ответы в точности совпадают с ответами Христа, смотрите Евангелие от Луки, гл. 4 до стиха 13 ("И окончив все искушение, диавол отошел от Него до времени")". Прочитав, Андрей застыл. "Диавол, диавол, вот в какой роли", - прошептал он. "Шеф нарочно или он случайно все угадал?!" - пронеслось в его потерянном уме. И он вышел, и тьма долго носила его по Москве.

Кто знает, как сложилась судьба этого молодого человека. Остался ли он работать на телевидении? Уверовал ли в Христа? А что случилось с уникальной пленкой, экземпляр которой, надо полагать единственный, лежал в спортивной сумке корреспондента? Доподлинно известно одно: еще не звучало в эфире сенсационное эксклюзивное интервью.

поделиться: