Бог не устает
слагать стихи:
сегодня белые
хлопья огромные
испятнали
воздух пасмурный;
завтра луч пробьется
медно-кованый,
вершины гор облечет
в пламень томительный;
послезавтра факелы
хлорофилльные брызнут
из труб деревянных
сырыми мелодиями
Весны-несмеяны...
Падка природа
на выдумки,
словно дочка моя
потерянная
на дороге земной...
31 января 1990 г. - 31 декабря 2008 г.
II
Снежинка упала
на щёку мне -
поцелуй дочки
младенческий.
Природа - ребёнок,
беспечно играющий
на проезжей улице...
Вот пальчики дождливые
губы мне освежили
прикосновениями робкими...
Вот гору опрокинул
малец поворотливый -
и тут же забыл об этом,
и смеётся рассыпчато
над кладбищем миллионов...
Вот кормит народы
с блюдечка чёрного
земли самобранки,
радостно лучась...
31 января 1990 г. - 31 декабря 2008 г.
III
...а сегодня с утра
дочка мне позвонила
из антивселенной немыслимой:
"С днем рождения, папа!"
10 мая 1990 г. 31 декабря 2008 г.
Когда-нибудь...
Летящий крупно снег,
и чёрные асфальтные поля
в кипящей кисее
крутого снегопада,
и смуглая весенняя прохлада
ночного воздуха напомнят обо мне...
14 марта 1990 г.
Воскресение
Ветер. Капли. Оторопь
чёрного пространства.
Вечность. Тайна. Проповедь
вешнего туманства.
Тополя качливые.
Шорохи по крышам.
Жизнь несуетливая
втайне распустилась.
Город весь игольчатый,
веточный, фонарный -
словно колокольчиков
звонкое молчанье,
словно ожидания
дождичек и вереск,
словно оживания
мартовская прелесть...
14 марта 1990 г.
Дорожные размышления
Кладбище, огород, "ПЕТРОЛ"...
Столовка, колокольня, "СЕРВИС"...
Земля моя, какую ахинею
ещё ты на лице своем сведешь -
всемирную и здешнюю,
как ложь
и слезы умиления благого,
как лошадь, трактор, Маркса
и полову
безмыслия
в стихах твоих святош?!.
Как искренне, трава, цветешь!
И вывески чужой не ищешь -
на огороде и кладбище.
И керосинится, уволь,
поэзии твоей "ПЕТРОЛ"...
12 апреля 1990 г.
Мимолётности
Сияет лес
в весеннем марафете:
в волосьях синева,
в ногах цветы...
А город-замарашка
просит лета,
бездельник - пенсии
и смерти - ты.
12 апреля 1990 г.
Задумчивость
/из серии "Виды Бештау"/
Меня не будет.
Мир всё так же будет просыпаться,
как девушка - в полнеба розовея...
Меня не будет.
Бештау будет рисоваться
загадкою плечистой в синеве...
Меня не будет.
Будет поспешать
народом переполненный "Икарус"
под небом разным
меж полей непраздных...
Меня не будет.
Будут города,
стрижи и книги,
реки и деревья -
заброшенные -
в мире и душе...
Я жил в просторное
глухое время
в мире пустоватом,
томящем сердце мощной красотой...
Меня не будет.
И Бештау стройный
сравняется с равниной золотой.
Сведут леса.
Прейдут земля и небо.
Время допылает,
и межзвёздный ветер
унылый прах радиоактивный разметёт.
Всё станет Свет -
всё что ни есть на свете...
Но Грусть Души
вовеки не прейдет.
12 апреля 1990 г.
Стансы
Памяти В.Хлебникова
Город гремит вокруг:
люди мчатся за счастьем
или - проще - удачей.
Восходит могучий смог -
перегар жизни хмельной,
гоночной, трепетливой...
А за окном моим
дерево высится - жизни
трепетно-молчаливой:
ветвясь, цветет неспеша
мирами нежно-зелеными
в чугунном ветре Москвы...
В доме моем тишина
птицей расположилась;
в сердце пернатом вечность
пружинистая шелестит.
Весь я - часы без стрелок -
вечность обозначаю,
вращая в душе жернова
раздумий безмолвного времени
у вечности на берегу,
где стрекочут жизней кузнечики,
где цикады в бурьяне тикают,
где стрекозы зависли мечтательно,
"крылышкуя златописьмом
тончайших жил..."...
24 апреля 1990 г.
Старый тренер
Памяти А. Губина
при встрече
ставит подножку
протягивая руку для
рукопожатия
другой берет за грудки
наливая чай гостевой
пытается двинуть локтем
в зубы
проливая кипяток вам
на брюки наглаженные
наступает на ногу невзначай
и поскользнувшись хватается
за вашу бороду
никогда не успокаивается
всегда доброжелательно улыбаясь
агрессивно и с удовольствием
долбит пустоту на убой
ибо ученик
стоит учителя
22 мая 1990 г.
Вестиваль свободного стиха
В. Буричу
секвойи не ездят в столицы
не участвуют в фестивалях
не меряются
ростом
объёмом и вечностью
чернозеленой
но изысканнейшие поэты
и потерянные крестьяне
приходят к ним
постоять у подножия
поразмыслить о вежестве
свежестью запастись
и смыслом
для жизни и помыслов
2 мая 1990 г.
Ночной проливень
Запах озонный -
дух дождевой!
Воздухом - Волга,
ветер - стеной.
Черное море
бед и обид
миром - на голову,
сердцем - шумит.
Напрочь измокнуть!
Ночь напролёт
шлёпать по стёклам
плещущих вод!
Кануть под утро...
Солнцем восстать -
из перламутра
ночного дождя!
19 апреля 1990 г.
Один вечер
сегодня вечер вечный
и гобеленные облака
и запах пряный
удушливый
жасмина заткавшего
космос
куста чернозелёного
звездами свежими
пятилепестковыми
сырость и тень
под нависшими липами
блужданья гулко-безмолвные
в знобкой задумчивости
безвестности
хмуро-спасительной
дна океанского
воздуха
бледнолимонный закат
16 июня 1990 г.
Безвестность
зеленые сумерки лета
шумливые тучи деревьев
и ты потихоньку стареешь
когда-нибудь
с кем-нибудь
где-то
Май 1990 г.
Звезда-потеря
Перелёт, пролёт,
снова недолёт...
Терпкие пути.
Злые города.
Что прошло - прошло.
Но меня найдёт,
надо мной взойдёт
синяя звезда...
Светит надо мной
юная звезда!
Май 1990 г.
В начале
- Что у Вас там, под мышкой?
- Библия, хлеб и соль...
Дайте пожить парнишке! -
- Что же, живи, изволь.
Чёрствой любви в дорогу
дам
и подножный Шар...
Разговорилась с Богом
худенькая Душа,
1 июля 1990 г.
Это лето
древесно глазастое лето
ветвисто листвянно
росисто и облачно
злачно и густоянтарно
волнисто и ветрено
сумрачно
думно дремуче
качливо
запущенно скрытно
безвестно лесисто
оврагом сочится
рассохлось на сорной дороге
расселось растрескалось
губы обмётаны солью
запекшейся корочкой стянуты
кровно кислятся
и трудно сказаться
и больно шутить и смеяться
вот лето сбежалось
всем рынком зелёным толпится
всё в шёпотах слухов
всё бродит кишит
а безлюдно
все люди - деревья
бродячие
хмуро-глухие
и каждое дерево-мир -
человек одичалый
и все собрались расшептались
и ветви топыря
составили табор могучего
спелого лета
14 июля 1990 г.
Отрывок
/Перечитывая Уолта Уитмена/
дремлю во всю длину
порос леском прозрачным
и волосы закатные
легонько
перебирает ветер молчаливый
знакомыми нежнючими руками
и солнце выжигает на плече
на сахарном
скрипучую сахару
предгорья влажно кроются
в глуши
колючего крутого подбородка
на лысину
полярной стужей веет
и пятки
антарктида холодит
ковыльна грудь
москва щемит
в печёнке
и дышит сердцем
крови океан
и летний день земной
кружит
в тени вселенской
и дальний голос
душу золотит
14 июля 1990 г.
Шествие
Дождь. Верблюжьи просторы
караваном туманным бредут.
Зелень смуглая пышет
жизнью свежей июньской,
Это хмурое шествие
в даль, где дышат и ждут,
в этом смутном году
разделяю и слышу...
Гор безмолвный поход -
всей землёй, всей судьбой, всей вселенной.
Поворот, оборот, разворот
нежной зелени, бренной, бесценной...
Вместе с ними бреду
под дождем - предвечерьем просторным -
в этом круглом и дымном году
моей жизни нагорной
6 августа 1990 г.
Дерево
Крона светом пронизана,
влагой промыта.
Темные веточки
крылья листвы распростерли.
Листья трепещут в такт
каплям дождя проворным.
Дерево света
встало на цыпочки -
вот-вот улетит!
6 августа 1990 г.
Дом в дожде
/Перечитывая Ван Вэя/
Огромный спокойный дождь
шумит за моим окном,
а в комнате сухо, тепло,
душистая тишина...
Полмира дождь обошёл,
клубя облака одежд
и песню свою шурша
под музыку тишины...
Два друга есть у меня:
огромный дождливый мир
и малый домишко в нём.
Без этого не прожить:
ведь мир отними на миг -
и в доме твоем тюрьма,
а домик разрушь - и нам
погибнуть в дожде обложном.
6 августа 1990 г.
Мальвы
мальвы цветут как утро
на стеблях подсолнечных
лиловые белые фиолетовые
вырезанные кривыми
ножничками детскими
из неба ночи
из снега облачного
из озера горного
на закате
округлые воротнички
на шейках солнышек
ненаглядных
в пыли придорожной мерцают
на рабочей пустынной окраине
бесцветно-каменной
как пустыня калахари
или пустыня толпящегося
одиночества горожан
неприкаянных
памятью детства воздушно-
могущественного
лилово-беспамятные
мальвы цветут на обочине
времени 23 августа 1990 г.
Полночь
лёгкий лунный озонный воздух
тени деревьев потоки туши
кисти света распущенные
туманец тонкий невидимый
но вот фонари воронки жёлтые в воздухе
вырезают рассеянно
как духи в зеркале
струятся вздохи
туманные в конусе
красновато- оранжевом
чтобы скрыться снова в полом
лунном течении
где легковушки резвятся сребристые
на мертвых улицах
кислород живых поглощая
с посвистом алчным
да глаза бродячие целуют
вонючий ландшафт
любви вымирающей
в ночь полнолуния
4 октября 1990 г.
Листопад
Листья падают сами собой -
их никто не срывает.
Листья падают... Боже ты мой,
разве так не бывает? -
Всё покойно, всё солнечно в нас
и снаружи...
Только сердцу и внятен подсказ
настигающей стужи.
Мы прощаемся с миром чудес,
обжитых, каждодневных...
Золотой обнажается лес
терпеливо, безгневно.
15 октября 1990 г.
Во поле
Осень, осень - хруст капустный.
Даль вечерняя светла.
Остро. Ясно. Грустно. Пусто
на сердце. А в поле - мгла
виноградная - пожогов:
выжигается ботва...
Грусть - для сердца.
Песнь - для Бога.
Сор и старость -
для костра.
29 октября 1990 г.
Ночной электричкой
Прокалывают мрак далёкие огни -
зелёные, оранжевые, синие...
Плывём сквозь ночь, и, что ни говори,
нет тех огней печальней и красивее.
Так жжётся город юности моей,
одним свеченьем памятный до боли,
что хоровод сияющих огней
приманивает душу поневоле.
И я спешу, отчаяньем томим,
всей электричкой в поле завывая, -
рыжебородый пыльный пилигрим...
И звёзды на щеке моей сверкают...
Ничего нет просторней движенья.
Ничего безотчётней дождя.
Бродит осень в горчичном и жжённом,
перепутывает пути.
Ветки голые хлещут наклонно,
размечают летучий мотив
плеска, слякоти, туч и бездомья,
где шумит и рыдает вода...
Что за счастье
продрогнуть до звона
перед тем как
уйти навсегда...
9 ноября 1990 г.
Призыв
Железная Мать-Россия,
дымный размах нагой!
Какой бесконечной силой
день золотится Твой?
Нежный простор обесчещенный
да небосвод в крови...
Нищая, вешняя, вещая,
свежестью обними!
9 ноября 1990 г.
Ноябрьская элегия
На просторной громоздкой
откровенной земле
в дождь и осень блуждает
мысль моя
по имени душа
под сыпучими каплями бисерными,
под плоским заболоченным небом
по раскисшей землице
вдоль измокшей стерни...
городами заблудшими полночными,
автострадами душно-ревучими,
тишиной шелестящей
прозябающих льющихся вод
с кожей гусиной под дождичком частым,
пустынными торными рынками,
толкучкой озлобленно-нищенской,
где имярек продает свою тень
по сходной цене таинственной,
где можно толкнуть по цене моровой
всё, что не пригодилось с первой и
второй мировой...
Но охотней в полях пролетать,
где снуют ветерки отсырелые,
где безлюдно и сиро,
где в болоте земном утонула
добротная пища, посланная
Богом щедрости
от щедрот черноземных
наших предков простых...
А теперь на черта
эта пища,
не нашедшая рта?
Будем, будем добывать её по зиме
из железобетона ледяного
калёного
кайлом да ломом,
словно якутские алмазы,
словно зеки якутские -
свои мёрзлые слёзы...
Но поздно уж, поздно...
Огни показались
городка моей юности оборванной,
обворованной на миллиарды карат
солнца, воздуха-хрусталя
и ручьёв животворную квоту...
Город в конусах
красноватого света,
в бликах лунного пота,
в тайных смешинках дождя,
где душа
повстречалась когда-то
с неловким старательным телом -
и живет оголтело...
Разве этого ей хотелось?..
Здесь проснулся я
к жизни -
и вот
тихий колокол
вышним голосом,
светлым обликом,
синим облаком
среди мрака, и осени,
и дождинок непрошенных
прямо в душу плывет
10 ноября 1990 г.
Шаги
на просторной пустынной
громоздкой земле
проворачивающейся на оси
луча полярной звезды
в подшипниках космоса планетарных
осень
в северном полушарии
или по крайней мере на одной шестой
так что иди не стой
душа бредит ветром
листья меча
на подворье осеннем ни меча
ни орала
плача орала
марфа маши сестра
нечем накормить с утра
ради христа странников сутры
будь то
хоть старик хоть дитя
душа кружит метя
дождливо
по планете сырой
пальчиками перебирая
монетки листвы бесценные
которых задаром навалом
на пустырях продроглых
обозлённых базаров
где имяреку не лень
весь безбожный день
торговать свою хмурую тень
а на прилавках пустыня
ведь продукты простые
схоронились в земле
скоро нуль на столе
подожди милый пень
скоро будет не лень
среди зимних полей
добывать их киркой
как якутов алмазы
или мерзлые слёзы
зеков
якутии воркуты колымы и мордовии
картофель моркови там
поштучно ой свекровь
кирка вкровь
руки вдребезги
ешьте не брезгуйте
да лишь те на коне сегодня
кто страдал с новогодья
кто не ждал не гадал
кто всегда голодал
в 33-м 42-м 46-м
и прежде того и потом
эти знали завет
запаслись на шесть лет
после двух мировых
пред большой моровой
на одной шестой
где пощады не просят
где дождит по кровинке
откровенная осень
10 ноября 1990 г.
Обрывок
Горы прорисованы
острым грифелем ржавым
в пустоте лучезарной.
Деревья черные живы -
на переднем плане -
заляпаны горчичным и
солнечным,
горечью и
сожалениями жгучими.
В мире прозрачно и
чисто, будто вспомнилось
позавчера простодушное.
Лишь на горизонте горбатом
за гранью
гор обожженно-набыченных
тучи вздымаются грузно
грозно
вчерне
скученно
в ряд...