"Тёмный лес" - лафанский журнал. Выходит с 1969-го года в столице Лафании Николиной Горе или на окраине Лафании в Москве.
Этот номер журнала, как уже стало традицией, посвящён лафанским литературным событиям прошедшего года. В данном случае - 1996-го.
ЛАФАНСКИЕ ЛИТЕРАТУРНЫЕ СОБЫТИЯ 1996-ГО ГОДА
7 мая в Лафании тиражом 10 экземпляров опубликован "Определитель деревьев для москвича" Ю.Насимовича. Определитель написан в стихах, иллюстрирован, содержит 115 стихотворений о 112 видах деревьев.
8 октября в Лафании тиражом 2 экземпляра опубликована повесть Евгения Кена "30 - или около того - снов с закидонами". Её можно прочесть в гостях у Ю.Н.
27 октября дома у Ю.Н. состоялось торжественное собрание, на котором присутствовали сразу 8 авторов "Тёмного леса"!
В октябре-ноябре произведены раскопки, в ходе которых обнаружено множество ранее неизвестных стихотворений Галины Дицман.
ИЗ "ОПРЕДЕЛИТЕЛЯ ДЕРЕВЬЕВ ДЛЯ МОСКВИЧА"
В Москве пять местных древовидных видов ивы. Ветла и ракита - это крупные узколистные деревья вблизи прудов и рек, а остальные три вида иногда растут деревом, а иногда - кустом. Из них чаще всего встречается ива козья. Ива остролистная (верба) дико растёт в Москве, по-видимому, только в Строгинском песчаном карьере, но иногда используется для озеленения улиц. Ива пятитычинковая (чернотал) - не частое, но и не редкое лесное дерево.
* * *
ИВА БЕЛАЯ, ВЕТЛА,
если ветер, то бела.
Листья снизу у ветлы
шелковисты и светлы.
* * *
ИВА ЛОМКАЯ, РАКИТА,
тоже очень знаменита.
Только листья у ракиты
волосками не покрыты.
* * *
ИВА КОЗЬЯ, БРЕДИНА,
у обочины видна,
распустила вдоль дорожки
ярко-жёлтые серёжки,
а листвы пока что нет -
только этот жёлтый цвет!
* * *
Припозднился ЧЕРНОТАЛ,
он весной цвести не стал,
а зацвёл в июне, летом,
распустив листву при этом.
Хорошо ему живётся
и в лесу, и у болотца.
* * *
А это ВЕРБА у реки,
она освоила пески.
На красных прутиках - налёт,
дотронешься - он пропадёт.
Ю.Н.
ИЗ "30 - ИЛИ ОКОЛО ТОГО - СНОВ С ЗАКИДОНАМИ"
Ну вот, пожалуй, и всё, - накрылся... - сказал себе Ублюмов, когда его парашют не раскрылся.
Он сверзился с огромной высоты на твёрдую землю, лицом в подушку.
Ублюмов всегда любил поспать...
Так начинается повесть Евгения Кена. А потом она продолжается ещё 83 страницы, а потому - только несколько цитат. Целиком можно прочесть в гостях у Ю.Н.
У меня на этот счёт есть своё мнение, но я с ним не согласен.
Он думал о ней непрестанно, он был полон думами о ней, ему нужно было о ней думать, и это было настолько важно, что её присутствие могло даже помешать ему.
Если человек туго соображает, он должен уметь быстро бегать.
И хотя, понимаю, мне не место в Париже, Парижу всегда найдётся место во мне.
А он такой несчастный, несчастный, что для него любая мелочь - радость... И потому он такой счастливый.
Не бойся меня, дурачок, - говорит Красная Шапочка Серому Волку, забираясь к нему в бабушкину постель.
На данном этапе мы, верно, такие же обезьяны, от которых должны будут произойти люди будущего.
"Устойчивость режима - первое условие народного счастья. Как согласовать это с возможностью бесконечного совершенствования?" - Запиши. Или запомни, пригодится.
- Мне, например, рассказы Чехова кажутся вдвойне смешными, когда в них фигурируют врачи, инженеры, пользующиеся уважением и почётом в обществе, - сказала она.
- Не в этом дело. Высшее образование - лишь страховочная сетка, чтобы, падая, не убиться до смерти.
"Ей-же-ей, с помешанным никто не сравнится совершенством в той области, где скрывается пункт его помешательства," - сказал один психиатр, знаменитый своим совершенством в психиатрии.
Сказки пишутся не быстрее, чем по строчке - на рассвете.
Я бы и сам поверил, если б не проповеди - пропадает всякая охота верить. Им ещё и псалмы пой, и свечи жги, и постись, когда не хочется. Ненавижу религию - она убивает в человеке веру.
Какой паук нас плетёт?
Я не суеверный. Я осторожный.
Пусть я маленький, слабый, но когда закрываю глаза и ухожу в себя... О, сюда не проникнуть никому - здесь я сильный и могущественный, здесь я только самого себя и боюсь.
Прямо под окном всю ночь дралась и визжала свора собак - наконец-то можно было выспаться, не думая ни о чём.
Она не боялась быть обманутой мужчиной, лишь бы мужчина обманывал её хорошо.
- Если у женщины красивые зубы, она готова смеяться над чем угодно. - А если у неё красивые глаза? Или, тем паче, ноги? - Да, ноги женщины - это её лицо...
Кто-то потянул его за нос. Ублюмов открыл глаза - жена и дочка стояли над ним и хихикали, совсем расшалились...
- Ты хочешь в школу?
- Хочу, папа.
- Для этого надо много знать.
- Уж кто бы говорил... - сказала жена.
- А я много знаю, - высунула язык дочка.
- Не сомневаюсь, - сказал Ублюмов.
Что бы такое спросить у неё? Что-нибудь каверзное.
- А что такое "вымя", знаешь?
- Знаю, - загорланила она. - Знаю, знаю!
- Ну что?
- Не скажу.
- Значит, не знаешь.
- А вот и знаю! Я на картинке видела. Это то... что у коровы... в лифчике.
Евгений Кен
СТИХОТВОРЕНИЯ ГАЛИНЫ ДИЦМАН
* * *
Для печали и боли,
что другим не слышны,
мы вживаемся в роли,
что нам свыше даны.
Я не верую в бога -
ни на грош, ни на грамм.
Небо слишком убого,
чтобы верить богам.
Но в кого же мне верить?
Не в себя же саму?
Сквозь открытые двери
свет уходит во тьму,
там ребёнок мой спящий
безмятежно сопит...
Этот путь холодящий
и ему предстоит.
Тащит медленно вечность
свой сверкающий нож.
Состраданьем увечным
никого не спасёшь.
ЧУЖАЯ СМЕРТЬ
Чужая смерть - как ветер за окном,
пока ещё не в твой летящий дом.
Пока ещё в твоём - светло и людно,
дела, заботы, споры ни о чём,
и кажется - представить даже трудно,
что будет так же холодно и в нём.
Лишь в сердце, как осколок тьмы кромешной,
внезапный холод, чувство пустоты -
и понимаешь: в мире стало меньше
на одного такого же, как ты.
Как будто, разбежавшись, вниз с обрыва
внезапно глянул ты погожим днём
и, отшатнувшись к людям, торопливо
глотаешь ветер пересохшим ртом -
тот жгуче-чёрный ветер за окном,
пока ещё не в твой летящий дом...
1980
ЧЕЛОВЕК 80-Х
Жертва стресса и прогресса,
весь в расчёсах аллергии.
суетливый, бедный чудик
в свой желанный выходной
с обезьяньим интересом,
позабыв дела другие,
собирает Кубик-Рубик,
стоя к пропасти спиной.
1981
ПУТЬ К ЗЕМЛЕ
Как здесь тихо и странно...
Вы спите?.. А может, вы умерли?
Для чего же я здесь?..
Но раздумывать времени нет:
я ведь - утренний дождь.
Я родился в неласковых сумерках
и достигну земли
до того, как настанет рассвет.
Жизнь моя - серый миг.
Вы о ней в вашем сне не услышите.
Так зачем я лечу?
Ведь чем дальше - тем мне тяжелей.
Вы под крышами спите.
А мне - разбиваться о крыши те!
Весь полёт мой сольётся
в последний удар по земле.
Я не ливень, не смерч.
Мне не быть животворной лавиною,
переполненных рек
мне не вывести из берегов,
но я должен идти...
Своей кровью асфальт для вас вымою -
просто смою следы
ваших быстрых и мелких шагов.
Но я всё-таки - дождь!
Не туман, забивающий лёгкие,
и не тень лицемерная -
мне по земле не ползти!
Я оттуда иду,
где играли зарницы далёкие...
Мне грозит лишь одно -
испариться в начале пути.
Ближе, ближе земля...
И не знаю я, сколько отмерено
мне мгновений летучих...
Но что же, не знаю - и пусть!
Вы, очнувшись, шепнёте
в своём забытье неуверенно:
"Дождь идёт..." - и уснёте.
А я навсегда растворюсь!
Растворюсь - но в земле;
значит, должен в траву превратиться я.
Испарюсь - значит, ветер
последний мой вздох унесёт,
снова стану я облаком,
небом,
а значит - и птицею.
И тогда вы проводите
взглядом
мой краткий полёт. 1981
НОВЫЕ РУБАИ ИЛЬИ МИКЛАШЕВСКОГО
* * *
Вы работали в поте лица
и не ждали такого конца,
но работали вы на бандита -
чем заплатит он, кроме свинца?
* * *
Копошатся на Земле людишки,
пакостные делают делишки,
захотелось всем красиво жить,
им за это тумаки да шишки.
* * *
КГБ, милиция и суд
неустанно дворик наш метут;
но метла грязнее, чем асфальт,
так что ясно, что выходит тут.
* * *
Я знаю: вера в Бога - это свет.
Но знаю я и то, что Бога нет;
и знаю: ложь и свет не совместимы.
Кто на загадку эту даст ответ?
* * *
Отчего приходит пустота?
То ли возраст, то ли суета,
то ли мудрость, то ли просто лень,
Только не туда и не сюда.
ПОСЛЕДНИЕ СТРАНИЦЫ
* * *
Хищенье идеи...
О, речи-ножи!
И вечно надеюсь
на вечную жизнь:
не повторенье,
но - обновленье!
И погружаюсь привычно в лень я -
в жемчужно-дымчатый куст сирени,
в прозрачно-тающий звук свирели...
Благоуханье - дыханье - звуки...
Цветёт шиповник - конец разлуке!..
Вдруг расступились колючки-злюки.
В аллее принца встречают слуги.
По всей округе летают слухи:
расцвёл шиповник - конец разлуке
и сну принцессы, и этой сказке...
И оживают слепые маски.
Цветенье сотое. Пробужденье
и сто пятнадцатый день рожденья.
Был век - волшебниц изобретенье.
Старинный замок. Глухие тени. О.Таллер 1991
* * *
Что ж,
прощайте, друзья!
Удаляются наши кочевья,
но отчётливы
в старческой памяти
первые годы -
от единого корня
растут вековые деревья,
и от общих подножий
устремляются вверх
в одиночество
горы. Ю.Насимович 1996
ССОНЕТЫ ВАДИМА ХМЕЛИНСКОГО
Когда "Тёмный лес" был уже напечатан и скреплён, на лафанском горизонте после многолетнего перерыва появился Вадим Хмелинский и продиктовал свои сонеты. Пришлось вставить несколько страничек...
* * *
Я к дереву знакомому пришёл
сказать ему, рукою тронув: "Здравствуй!"
Но поперёк ручья любимый ствол
лежал - ещё живой, ещё прекрасный.
Ещё была упруга и свежа
листва, и не людское злодеянье
убило жизнь, но тяжкое дыханье
вчерашней бури да столетий ржа.
Там нет печали, где не жжёт вина
людская. Вечерела тишина,
в ручье и небе облако кружилось...
Не дрогнул мускул, жилка не забилась,
но бездна мира странно изменилась,
и начались иные времена.
СОНЕТ МИКРОМЕГАСУ
Здесь не корпускулярный газ!
Мы не волна, не атом света!
Не расщепляй мою планету,
остановись, Микромегас!
Но он не слышит, перед ним
дымится чашка с крепким чаем,
и за окном собака с лаем
по талым лужам голубым
гоняется за воробьями.
Капелью, ветрами, ручьями
весенний сквер продут, промыт;
и над домами, над ветвями,
над блещущими голубями
свободно облако летит.
ИЗ ЦИКЛА ЧЕТЫРЁХ ЗАКАЗНЫХ СОНЕТОВ
1
....................
2
О, не буди во мне медведя!
Пусть спит и с лапы лижет мёд
мечтаний! Талая течёт
вода под брюхо. Ветер едет
сквозь лес по снегу и по льдам...
Весна!.. Но словно на работу,
идти по бабам неохота.
Лень! Медвежачья лень, мадам!
И новый сон волною томной
нахлынул. Спит медведь огромный,
не слыша гвалт весны окрест...
О, не буди! Иль зверь сей грозный
спросонья злобный и серьёзный
тебя, чтоб не будила, съест!
Миллионы веков в океане
погребён материк Бармабас,
где впервые увидел я Вас.
Вы качались на гибкой лиане.
Пусть лианы сменились на книги,
и даруют сладчайшие фиги
вам экран, и резец, и смычки,
хвост не в моде, и Русь не Гондвана,
но по-прежнему вы обезьяна,
и, как прежде, свирепы клыки.
4
Хоть обещала ты за это
отдаться мне, мой умный друг,
я написал отнюдь не вдруг
четыре заказных сонета.
Дала ты слово - подмигнул
крылатый мальчик! "Лишь мгновенье, -
сказал он мне, - соединенье!
Я б увертюру растянул."
И я послушался совета.
Сменяли листопады лето,
а ты моя, хоть не старайся...
Но кружит бурь порыв мятежный
под самым носом образ нежный.
Сонет окончен. Раздевайся!
СОНЕТ В ПЯТНАДЦАТЬ СТРОК
Освою йогу, стану Богом,
тебя в собаку превращу!
Твоих мужчин я не прощу,
их в виде кошек по дорогам
гонять ты будешь! Обонять
ты будешь мира совершенство,
при новом ветре замирать,
дрожа ноздрями... Вот блаженство!
Вот блаженство!
Вычёсывая лапой блох
под сенью мусорного бака,
ты будешь думать: "Милый Бог!
Как счастлива твоя собака!
На свете нет важнее роли.
Собака Бога! Шутки что ли?
ПАМЯТНИК
Обвальный ливень бил машины,
и фонари, и строй домов.
Мы только через сто шагов
сливали губы воедино.
А если б не приём такой,
мы б вовсе не пришли домой,
застряв на улице ночной
под этой тучей проливной.
Потомки! Памятника я
у вас, конечно, не миную.
Пусть будет статуя моя
с другою слита в поцелуе
на улице Москвы моей
в потопе всех её дождей.