Страницы авторов "Тёмного леса".
Пишите нам! temnyjles@narod.ru
Все начинается с этой замечательной машины.
Я вовсе не умею водить автомобиль и завистливо гляжу на хищную светло-серую, почти белую машину. Она огромная: очень низкая, длинная, широкая и все-таки ладная. В ее оскаленном радиаторе, крыльев сквозит волчий голод пространства, тоска по паназиатскому шоссе, по свежим степным просторам.
Я даже вижу это: крошечный серебристый бур сверлит огромный воздух болотистой равнины. Истошный вой двигателя. Возникло, приблизилось, сверкнуло, исчезло. Плоская необозримая тишина.
Машина аккуратно, как поршень в цилиндр, входит в узенькую улочку старинного городка, сквозит между желтоватыми - из дикого пористого камня - домами, выныривает на окраине уже, легко взлетает по бетонной аппарели на обширную площадь у здания фирменного автомагазина, пестрящую тысячами новеньких автомобилей.
Автомобили кишат - муравейником.
А за моей спиной дышит ветром и холодом пустынное шоссе.
Не могу оторвать глаз от "моей" машины. Это - как любовь с первого взгляда - сладко и мучительно. Она хорошо видна среди других машин благодаря светлизне и необычному, тигровому какому-то ходу. Как нарочно пробирается ко мне. Останавливается невдалеке, вздрогнув и осев на рессорах, как живая. Она открытая. В ней двое: блондин, за рулем, в белом, слегка помятом костюме и брюнет, точнее даже негр в черном костюме с ослепительно белой манишкой и воротничком. Негр, или просто Темный, развалился позади Светлого, как-то в углу второго сиденья. Примечаю, что у Темного даже белки глаз черные. Из-за крахмального воротничка кажется, что голова его как бы парит над туловищем.
До тоски хочется прикоснуться к рулю этой машины. Не успокаивает даже то, что сам я бродяжнически худо одет, что в кармане ни гроша, что тело мое сквозь прорехи в куртке обжигают одновременно острый холодок ветра с шоссе и жесткие лучи высокогорного солнца. Зато сколько света! Запросто можно захлебнуться светом...
Чувствую, знаю точно - как судьба: я безнадежно привязан к этой машине - болван, оборванец без роду и племени, черт знает как занесенный на это плоскогорье, к этому городу, шоссе, магазину. И в то же время ощущаю в себе какое-то состояние свободы, уверенности.
А зависть моя к владельцу машины (не сомневаюсь, владелец - Светлый, а Черный - приятель или просто попутчик) смешивается с чувством превосходства над обоими. Неясные мысли о непривязанности к имуществу, к машине и дороге промелькивают, покуда сам я ласкаю взглядом светло-серое чудище...
Один из седоков, скорее всего Темный, подмигивает мне внезапно. Кажется, я слышу его шепот: он выговаривает одно и то же слово - "вперед! вперед!". Я не вполне понимаю, что он от меня хочет и продолжаю ошиваться возле машины.
"Вон парень желает наняться шофером", - слышу я совершенно отчетливо, хотя вовсе не уверен, что слова эти доносятся до меня благодаря сотрясению воздуха, а не каким-то другим путем в обход пространства. Понимаю внезапно, что мы с Темным заговорщики и сейчас надуем Светлого, пьяного от счастья обладания этим серым зверем, которым на самом деле нельзя владеть, а можно только быть временным пассажиром.
"Вперед! Вперед!" - снова слышу я. Светлый уже подвинулся, освобождая место у руля и благожелательно улыбаясь. Уверен, он смотрит, не видя меня. Его чистые счастливые глаза кажутся мне бельмами, "Садись, - говорит он, - покажи, как надо водить". И я сажусь за руль уверенно, нахально и тупо. Повторяю: я, неимущий, никогда не касавшийся рулевого управления, гордый своим пешеходством, лезу управлять чудом техники, да еще "учить" кого-то! И самое интересное, что наглости и авантюрства при этом в себе я не отмечаю, - только уверенность.
Сажусь в машину. Упругое сиденье принимает форму моего зада, спинка кресла приобнимает спину, какие-то амортизаторы мягко и ненавязчиво поддерживают меня как бы на весу. Рядом с ощущением комфорта и готовности к сверхускорениям появляется застарелое чувство пойманности, несвободы. Не обращаю на это внимания: есть кое-что поудивительней - мое полное незнание управления машиной. Но, странное дело, руки действуют сами, тянутся к каким-то кнопкам, играют рычагами. Где-то в недрах машины мягко всхрапывает и рычит - заработал двигатель. Готов поверить, что руками моими управляет кто-то другой, может быть, Темный из-за моей спины. Миг - и мурлыканье двигателя превращается в тигриный рык, мы резво срываемся с места - вспять. Ловко лавирую в узких проходах между рядами автомашин, чтобы вырваться из этого автограда. Колеса по-кошачьи повизгивают на поворотах. Нас слегка заносит, но так, что ни разу машина не касается препятствия. С замиранием сердца слежу за этой собственной непонятной и ненужной гонкой вспять. Хочу тормозить, но властный голос - вперед! вперед! - не позволяет остановиться или хотя бы замедлить ход. Светлый, владелец машины, явно побледнел. Глаза его по-прежнему незрячи, но самолюбие, видно, не позволяет вмешаться. Гоню. Ежесекундно готов разбиться. Слегка подташнивает от мелькания фар, стекол, капотов. Но каждый раз за миг до того, чтобы влепиться в чужой борт, руки, мои чужие руки, мои жесткие точные руки плавно или резко вращают баранку, и мы избегаем катастрофы.
Вырвавшись из лабиринта машин, проносимся задним ходом по спуску, резко взвинчиваем скорость на автостраде. Мотор завывает. Оказывается, у машины целый набор задних скоростей и ни одной передней.
"Вперед! Вперед!" Проносимся, как призраки, мимо ошеломленных инспекторов ГАИ. Начинаю успокаиваться: появляется какая-то совершенно необоснованная уверенность, что руки откуда-то все знают и не подведут. С увеличением скорости уверенность усиливается. Появляется даже определенная грация в управлении нашим снарядом. С ультразвуковым воем, которого не слышно, но от которого дребезжат нервы и надвигается истерика, вламываемся в пространство. Задним ходом. "Вперед! Вперед!"
Начинаю догадываться: все правильно, просто мы мчимся вспять, в прошлое, в бывший мир. Скорость растет. Отдельные участки дороги стираются, как бы выпадают из памяти.
Останавливаемся перекусить. Ужин превращается в попойку, потому что все измотаны гонкой, от которой, видимо, уже нельзя отвертеться. Ужинаем в придорожной харчевне на веранде с капитальными перекрытиями, колоннами, перилами. Внизу, у фундамента здания, плещется большая вода. Темный сидит напротив нас со Светлым, хозяином машины, за грубым дубовым не застеленным столом. Улыбается, потому что посверкивают ослепительные зубы. Лицо его еле брезжит в сумерках, пока совсем не исчезает. Понимаю: ночь - это он.
Вдали на набережной зажигается длинный ряд фонарей, ослепительных, как зубы Темного.
Выпиваю стакан за стаканом какую-то горечь огненную. Обгладываю какое-то рыбное кушанье. Но, странное дело, чувствую прежнюю гонку, будто движение наше вовсе не прекращалось: "Вперед! Вперед!". Мы ужинаем и одновременно мчимся вспять. В кромешной тьме над нашим движением проступает неясное световое пятно. Освещает веранду, где почему-то нет электрического освещения. Замечаю теперь, что я - один: даже Светлый, хозяин, куда-то запропал. Продолжается ужин-гонка с вином и рыбными блюдами. Я съедаю спинки рыб, а головы, хвосты и кости - гибкие прозрачные скелетики - выбрасываю за перила, просто в воду. Однако, касаясь воды, кости упруго вздрагивают, становясь живыми рыбами. Рыбы оседают в кромешную воду, и к месту их падения сбегаются сверкающие лунным огнем круги.
Гляжу в темную воду, а тоска по скорости тонкой змейкой подрагивает во мне, хвостом опираясь на солнечное сплетение, покачивая острой металлической головкой - маятником между большими полушариями мозга, как бы очерчивая карту больших полушарий.
Включаю что-то. Уверен - форсаж. Машина делает мягкий, живой, совершенно звериный прыжок в иную, высшую скорость. Мчимся вчетвером: мутный световой клубок в высоте, я, ночь и машина. Несмотря на значительную скорость, чувствую, нечто настигает нас. В этом ощущении беспокойство и даже прелесть. Вот настигло, обступило. Оказывается, это звучание. Звучит все пространство - хором мужских голосов - ужасающе красивое, полное мощной печали. Вслушиваюсь, пытаюсь различить слова, понять:
Мы призраки. Ходим мы вспять - в воздух.
Мы призраки - счастья - светлые - средь беды.
И если белые кости бросите вы в воду -
То черные рыбы выпрыгнут из воды...
Вот и светает. "Вперед! Вперед!"
На обочине - барачный город.
Из открытой двери местного крематория идет нескончаемая очередь измотанного покорного люда - спинами вперед. Зато вверху прямо из синего воздуха сгущается тяжелый черно-рыжий дым и лезет в горловину трубы крематории. Зато вокруг, в окрестностях лагеря - насколько хватает зрения - тают, разлагаются, испаряются только что полные жизни и сил растения, люди, животные. Что-то совершенно сказочное: вон белоголовый малыш на глазах обратился в нескольких козлят, в других существ, сначала одушевленных, потом неодушевленных, потом в клуб дыма, уплывший в ту же ненасытную трубу.
Поля вокруг, только что зеленые и цветущие, начинали чернеть, потом из чернозема восставали несметные толпы людей, а чернозем таял до костей планеты - гранитов, гнейсов.
"Вперед! Вперед!"
Из мрачного, сверкающего черной полировкой склепа на государственной площади какого-то громадного мимолетного города вынесли стеклянный, кажется, прозрачный гроб, который тут же рассыпался в мелкий кварцевый песочек. Зато выскочившая из гроба пустая желтоватая мумия, облаченная в военный френч, отяжелела, разбухла, вскочила на пустовавший почему-то пьедестал, оттуда шагнула на трибуну, превратилась в жирного желчного человечка с красными - то ли от хны, то ли от крови, то ли красно-рыжими от рождения - усами. С трибуны человечек ринулся на портреты, в периодическую печать, в речи депутатов народного собрания. Причем он многократно вырос, подтянулся, раздался в плечах, украсился доброй и мудрой прищуренной улыбкой. Усы его почернели до цвета воронова крыла. Только с самого кончика левого уса свисала все еще крохотная рубиновая капелька.
В этот момент двигатель забарахлил, заскрежетал, сбросил обороты. Пришлось тормознуть, при этом что-то произошло с человеком на портретах и в речах, да и на трибуне, да и в загородном кабинете. Он смертельно побледнел, потерял дар слова, упал на кроваво-красный текинский ковер.
Пока я чиню двигатель, он снова умирает. Люди в военном с заплаканными глазами выволакивают из-за кулис нескольких испуганных, упакованных в белые халаты людей. Ставят их к стенке. Собираются, видимо, расстрелять...
Между делом присматриваюсь к местности: она неуловимо, горьковато как-то знакома. Кое-что проясняется. Начинаю, кажется, разбираться понемногу во всей этой абракадабре. Непонятной остается только моя пленительная гоночная зверюга: язык не поворачивается назвать ее машиной. Зато она теперь снова исправна. А потому - в путь! "Вперед! Вперед!" Вперед - где "назад"!
Ну вот и этот старинный городишко в предгорьях: я его крепко помню. Вот уже и солнце шпарит вовсю, затопляет безмолвные серенькие улочки, обесцвечивает любой цвет, кроме электрического цвета сирени надзаборной и черного цвета хлебной очереди (ах, хлеб, хлеб, вкуснейший из хлебов, что я едал на свете!). Вот громадный, даже и безграничный, но все равно знакомый до кремушка сосновый парк. И в нем, в самой сердцевинке его затесалось... Ну что-то вроде первого землетрясения и головокружения от первого целования с веснушчатой лисанькой, у которой мокрая от талого снега длинноухая пуховая шапка (полный рот пушинок) и два врожденно кривых передних зуба за сухими головокружительными губами (потом эти милые два зуба заменят ровными искусственными на золотых коронках). А вот... Впрочем, это другая поездка.
Умер отец. Умер вождь с портретов и трибун. И пятый "В" сплошь пионерский класс судит единственного не пионера за то, что тот такой же, как те, "в белых халатах", которые, наверно, отравили того, с портретов. Пятый "В" выносит справедливое решение: достоин повешения. Пятый "В" собирает ремни, договаривается о процедуре... Но в пятом "В" имеется один великий адвокат - маленький цыганистый армянин. Он произносит речь. Он говорит, что нельзя присуждать две казни за одно, даже несомненное преступление. Он говорит, что за смерть вождя уже расплатился отец непионера, который умер. И пятый "В" соглашается. Пятый "В" прощает непионера до следующего государственного преступления. Пятый "В" справедливее взрослых...
И снова мотор завывает, и серый зверь проносится по качелистым улицам вперед-назад, вкривь и вкось, чудом не застревая в щелястых дикого камня заборах. Мечемся, тщетно надеясь на кого-нибудь наехать, задавить кого-нибудь что ли, и тем самым изменить ход убийственной истории тленного мира. Ничего не выходит: улицы - пустынны, руки - чужие, каждый раз выкручивают баранку точно вовремя. Правда, на одного таки наезжаю постоянно. Но он, кажется, бессмертный. Вот уж, кажется, насквозь прошли, всеми четырьмя раскатал по булыжнику мостовой, а он - вот он, выходит из-за угла в старой ватной шапке-ушанке горбом, в братниной - до земли - шинели, со скрипочкой-колдуньей в байковом чехле в обнимку - мечтательно так бредет. Невозможно же опять наезжать на такого! Я все-таки поверну этот проклятый руль куда надо, куда я захочу - в стенку! в сарай! в пятый "В"! в склепы! в крематории! В этот линованный безмозглый автоград "будущего"! Все. Вперед! Вперед!..
Кисловодск, 1970