Игорь Паньков (1959 - 2012) - поэт, прозаик, автор-исполнитель, киносценарист. Член Союза журналистов РФ.
Родился в Сибири. Окончил Оренбургский медицинский институт. Последние годы проживал в Кисловодске. Работал главным редактором журнала "Современный Кавказ" (Пятигорск).
Публиковался в журналах "Острова", "Уральская новь", "Дарьял", "Арион", "Южная звезда", "Дети Ра", "Интерпоэзия", "Литературной газете", газете "Modusvivendi", сетевых альманахах "45-я параллель", "Литературная словесность" и т.д.
Автор книги "Архитектурное наследие Кавминвод", поэтических сборников "Сюита для маримбы, челесты и глокеншпиля", "Мелкие фрагменты любовного дискурса", "Калабас и бомбилья для облажавшегося блогера".
Московская сага
Бреду по улицам столичным
к домам бетонным и кирпичным,
чьи окна в полночь так теплы,
а сердцем, кукольным, тряпичным,
вновь натыкаюсь на углы.
Меня здесь меряют по мерке:
а подойду ли к этой дверке?
И пусть я горд как Боливар,
но каждый чёртик в табакерке
с меня имеет свой навар.
В глазах особенный буравчик:
"А сколько стоишь ты, мерзавчик?
Насколько тёртый ты калач?"
И я лечу как в речку мячик,
ах, тише, Танечка, не плачь!
Здесь потасовка, там тусовка -
как хорошо, что нас там нет:
всё это, в сущности, рисовка,
одна огромная массовка,
один большой автопортрет.
Сжав кулаки, нахмуря брови,
стараюсь рот не разевать.
Москва! Как много в этом слове
всего, что, вроде мяса в плове,
способно в глотке застревать!
Гастарбайтер Ванька Иванов
В глазах его - море сивухи
и Чудского озера сталь,
он трезвый не тронет и мухи,
он - гой, он - гяур, он - москаль.
Он - гость из болот пошехонских
в стране, где сквозь муть и застой
растет на реках вавилонских
столица Орды Золотой.
Москва ему - берег турецкий,
прописка - осиновый кол,
весёлый вокзал Павелецкий
его под скамейкой нашёл.
Засушенный будто таранька,
настырный, как стадо слонов,
он даже по паспорту - Ванька
и даже анфас - Иванов.
Мешая латынь с суахили,
с безумной болгаркой в руках,
он реет в строительной пыли
как Демон в ночных облаках.
То - тёплая водка в стакане...
То - холод до самых кишок...
Белеет как парус в тумане
в Аду его спальный мешок.
Вагон
Мы живем в настоящем, набившись в него как в теплушку,
по щелям закатившись, зажав за щекою полушку.
Как в телячий вагон - так, что даже дыхание спёрло,
огрызаясь сквозь сон, наступая друг другу на горло.
Рваный лепень латая, глотая паскудную пищу,
то о вечном вздыхая, то щупая нож в голенище,
кроя дамою треф, вдоль прохода развесив портянки,
от любви угорев, одурев от тоски и болтанки.
А за хлопьями сажи: пейзажи, пейзажи, пейзажи,
их не встретишь в продаже, таких не найдешь в Эрмитаже,
не своруешь, не срубишь, захочешь купить - и не купишь,
только руку протянешь, хлебало раззявишь, а - кукиш.
Не запрячешь под спудом, не сунешь поглубже, поближе...
"Я тебя не забуду, ни разу уже не увижу!.."
Плачешь, мордою к стенке, скукожившись знаком вопроса,
головою в коленки... И стучат, как стаканы, колеса.
Мы живем в настоящем, в другом - не могём, не умеем,
в нем - о прошлом судачим, в грядущее радостно верим,
тычем пальцами в даль, на расхристанный быт забивая,
забывая сдавать, забывая давать, забывая...
Разогнав паровоз, Книгу Книг разломав в развороте,
на обломках колес, на безумно крутом повороте,
от которого клацают зубы как мелочь в кармане,
на обрубке железного рельса, застрявшем в бурьяне.
Сулла
Салам алейкум, цезарь и сенат!
Салам алейкум, римский джамаат!
Из Центороя, мирного аула,
вам шлёт привет Корнелий Луций Сулла.
Герой России, он дремуч, но истов,
он, как бы, член Союза журналистов,
и всех других союзов как бы член,
и академик, как бы из РАЕН.
Он зародился в грязи мухосранской
из банной слизи и войны гражданской.
(Кому - война, кому - мясная кость.
Пиры опарыша. И он - почётный гость).
Зелёный стяг Пророка, ветхий деньми,
подняв, он верит в родину и деньги.
Он послан небом нас спасать от бед,
державного пошиба людоед!
Скрипит перо среди гремящих мисок:
он пишет свой проскрипционный список.
Убиты Гай Норбан и Гней Карбон,
и марианцев сломлен гарнизон.
И выйдя Тибра бурного на берег,
он славу принимает без истерик.
Он видеть рад дворцы своих друзей,
команды "Терек" новый Колизей,
где зрит народ, с утра заняв трибуны:
у ног его сидят его трибуны,
рабы, и рядом - нохчи лучший сын -
правозащитник искренний один.
И ввечеру - под римскую сурдинку -
преторианской гвардии лезгинку...
А по ночам терзает душу страх,
и мальчики чеченские в глазах.
